Страницы печали

– Верно, и все шесть уже находятся внутри. Тебя это не тревожит?

– Нисколько. Даже если он снят с предохранителя впридачу.

Девушка стала делать вид, что прицеливается и стреляет. Тем самым она давала понять, что находится с Романом на одной стороне, что могло бы помочь ей сблизиться с ним и поспособствовать тому, чтобы он стал больше доверять ей и открылся, чего ради принёс с собой это.

– Тогда ты храбрее, чем я думал.

– Я рада, что ты это понял. Думаешь, если выстрелить, звук будет просто громким или поистине оглушающим? От выстрела переполошится вся школа? – с большим интересом она продолжала осмотр.

– Оглушающим, если стрелять именно отсюда. Позволь, – он забрал оружие обратно, стараясь действовать мягко. – Здесь обширное пустое пространство, вроде длинного узкого бетонного короба, и могучее эхо. Звук будет долго отражаться от этих стен, усиливаясь по направлению от выстрела, смотря, куда будешь стрелять – в потолок или пол первого этажа. Представляешь, какая суматоха поднимется? Все выбегут из класса, начнут кричать, толкать друг друга, кто-то непременно упадёт и его затопчут, учителя станут рвать на себе волосы, директор сразу примется искать виновника, потрясая руками и возводя глаза к потолку.

– Хотелось бы на это посмотреть, – со смешком отозвалась Сантарина, потому что Роман очень похоже и точно изобразил директорский гнев. – Увидеть его в таком состоянии сродни рождественскому подарку. Просто дар судьбы.

– Мне тоже так кажется. Только жаль на это патрон тратить. Зря пропадёт.

– Потому что есть кто-то поважнее, на кого и стоит их тратить? – мгновенно посерьёзнела восьмиклассница.

– Это тебя не касается, – резко произнёс выпускник и отвернулся.

– Касается, – помолчав, она добавила. – Волею случая. И раз так вышло, что я уже знаю половину, почему бы тебе не сообщить мне всё остальное?

– Ты ещё мала, и не поймёшь.

– Ну, знаешь ли, – обиженно фыркнула Сантарина. – Меня ещё никогда так не оскорбляли.

Беззлобно сказанные слова Романа затронули её до глубины души, но поспособствовали отклику с его стороны.

– Прости, – он накрыл её руку своей и слегка похлопал по пальцам. – Не хотел тебя обижать.

– Тогда скажи, что собираешься делать, – она снова посмотрела ему прямо в глаза.

– А что будешь делать ты? – отозвался он вопросом на вопрос.

– Я ведь уже сказала, что не собираюсь закладывать тебя.

– Раз так, я пойду на второй урок, но мне придётся сказать, что первый я проспал. И тебе тоже стоит так поступить.

– А может тебе лучше пойти домой и вернуть пистолет туда, откуда ты его взял? – очень мягко попросила девушка.

– Нет, я не могу так поступить, – в его голосе чувствовалась неизменность принятого решения. Злой рок уже протянул к нему свои костлявые пальцы.

– Почему? Разве это не самое простое решение? Ты подумал о том, каковы будут последствия, если ты совершишь то, что задумал?

– Ты не понимаешь, так как ничего не знаешь. Именно последствий я как раз и жду с нетерпением.

– Так объясни мне, Роман. Я хочу понять. Я хочу тебе помочь, – в её настойчивости скрывалось нечто более глубокое, чего она сама в себе до конца не понимала.

– Ты точно в меня не влюблена? – выпускник эффектно изогнул одну бровь дугой. Это была лишь лёгкая игривость с его стороны, но девушка осталась серьёзной на этот раз.

– Нет, но мне не раз хотелось с тобой подружиться. Чтобы мы стали ближе, чем просто соседи.

Сантарина понимала, как по-детски звучат её слова, но она надеялась тронуть его сердце именно правдой, чтобы ему стало легче доверять ей. Но всё-таки она смотрела в сторону, когда произносила эти сокровенные слова. Как будто самая заветная мечта претворялась в жизнь…

– Почему? Из-за того, что твои родители ставят меня в пример? – как-то странно уточнил он.

– Конечно, нет. Я хоть и не особо блистаю на уроках, но своё мнение имею. Просто ты всегда вызывал в моей голове вопросы. Аура твоей отрешённости создавала в тебе какую-то загадку, усиленную тем, что мы живём в одном подъезде. Я постоянно спрашивала себя, как ты живёшь, чем увлекаешься, чем занимаешься в такой-то час. Ты меня извини, но я даже просматривала некоторые твои тетради, чтобы убедиться, что мне не солгали насчёт твоего умственного потенциала. Не знаю, из-за чего такой интерес. Я не привыкла копаться глубоко в себе. Я не слишком серьёзна для своего возраста. Но мне хочется знать, какой ты на самом деле, и во мне нет никаких намерений, чтобы обидеть или оскорбить тебя.

– Ты удивительная, Сантарина. Ты первая, кто не ждёт от меня поступков, которыми я должен руководствоваться в соответствии с их представлениями обо мне. Перефразируя твои слова, можно утверждать, что я интересен тебе сам по себе?

Теперь уже она задавалась вопросом, не влюбился ли он в неё. И она решила говорить с этим парнем так, как не говорила ещё ни с кем, даже если это означало обнажать перед ним собственную душу.

– Я не знаю, как это объяснить. Ведь от рождения нам дано предпочитать тот или иной цвет, не выносить определённые виды пищи или интересоваться конкретными людьми, испытывая к ним симпатию или участие. Откуда мне знать, почему именно ты привлёк моё внимание, раз я стала так упорно интересоваться тобой. Но кем бы ты ни был, это всё равно бы произошло. Я так долго мечтала о том, что мы будем разговаривать подолгу друг с другом, а не только здороваться, проходя мимо. Всё это произошло так неожиданно. Случай свёл нас вместе. Так почему бы с этой минуты нам не стать друзьями? Тогда бы я имела право просить тебя не совершать ничего недостойного и могла бы утешить, сказав, что, что бы ни случилось, всё образуется. Мне хочется помочь тебе, Роман, но я не знаю как, но, если ты расскажешь, я смогу попытаться это сделать.

Сантарина всегда с негодованием относилась к тем девицам, которые сами навязывают своё общество парням, но сейчас она сама подневольно стала такой. Однако сделала бы и не такие вещи, чтобы спасти этого человека. Чувствовала ли она в нём родственную душу или хотела убедиться в собственной значимости, которую вручила ей судьба, заставив встать на его пути?

– Ты не похожа на других девчонок, хотя, как я знаю, любишь находиться в гуще событий и центре внимания. Удивлена? Но раз мы живём в одном подъезде, я тоже мог наблюдать за тобой и узнавать, что ты собой представляешь. Однако к чему мне твоя дружба? Окружающие неправильно начнут толковать наши отношения, а сам я не уверен, что мне будет полезно твоё общество. Я не пытаюсь тебя обидеть, отказывая, но, понимаешь ли, видимо я такой человек, что люди меня не устраивают, а наоборот, их общество мне в тягость. Они утомляют меня своими разговорами, которые крайне редко бывают мне интересны, и все, буквально все от меня чего-то ожидают. Старики неизменно ведут разговор о моём будущем, при них всегда нужно оставаться серьёзным и нельзя даже пошутить, сгримасничать, а ведь этакое сумасбродство так и просится наружу. Учителя, как один, ожидают полных и обстоятельных ответов на любой из их вопросов и начнут меня стыдить или допрашиваться причины, если я только отвечу, что не готов или не выучил урок, хотя скажи подобное другой, они спокойно поставят ему неуд. Одноклассники же воспринимают меня не только как лучшего ученика, но и как стукача впридачу. Если что-то вдруг происходит, они с подозрением начинают на меня коситься, а любые слова с моей стороны будут воспринимать как оправдание, что только усугубит ситуацию. А стоило мне только пойти с кем-нибудь на сближение, эти люди начинали пользоваться моими знаниями, ни для чего другого я не был им нужен. Всякий раз мне приходилось уступать, чтобы не потерять их жалкого общества, пока я не поумнел и не понял, что к чему (и не стал повторять попыток). Так случалось до этого года постоянно. Со мной будут общаться только ради извлечения выгоды от моих знаний. Все чего-то от меня ожидают. Я никому не интересен как личность. О, как же они мне все ненавистны! Сколько ночей я мечтал, как расквашу их скудоумные лица! Я хочу отнимать жизни одну за другой, наблюдая за тем, как свет в их глазах меркнет, но в них ещё теплится понимание того, кто же именно расквитался с ними.

Его взгляд стал жёстким, а Сантарина до сей поры никогда не слышала такой ненависти в голосе, даже если случайно становилась свидетельницей того, как люди ругаются. Так что нет ничего удивительного в том, что она инстинктивно сжалась. Роман заметил это.

– Я тебя напугал, да? Верно ты никогда не думала, что я могу так мыслить? Но это постоянное желание расквитаться у меня уже давно возникло. Мне часто снится сон, как я расстреливаю всех подряд из автомата Томпсона (ты знаешь, такого, какой сейчас можно увидеть только в старых фильмах), и я испытываю от этого занятия такую лёгкость на душе. Смотрю с восторгом, как падают все эти ненавистные жалкие человечишки. Я смеюсь, когда вокруг меня образуется груда скорченных тел. И просто заливаюсь таким радостным смехом, что чувствую восторг ещё некоторое время после того, как проснусь. Мне хорошо на душе в эти первые мгновения после пробуждения, но потом я снова осознаю действительность, и вся радость мгновенно улетучивается, как будто я попал в страшный сон. Претворить этот сон в реальность стало моей навязчивой идеей. Я никак не мог избавиться от этого наваждения, пока не взял отцовский пистолет и не принёс его с собой. Ты ведь не думала такого обо мне, когда строила свои радужные планы?

– Нет, но я тебя понимаю и сочувствую.

– Неужели?

– Да. Я ведь тебе уже говорила, что взрослые меня считают не особо умной и относятся соответствующе, так что даже я порой считаю себя таковой. Хотя на самом деле я другая, многие меня не воспринимают иначе, как туповатого середнячка. Теперь мне понятна побудительная причина твоего поступка. Но ты мне скажи, подумал ли ты о последствиях для себя? Как ты будешь жить, ведь наказание не замедлит себя проявить? А твои родители?

– Меня не волнует, что со мной будет, потому что всякая жизнь лучше той, что я сейчас веду и что светит мне в будущем. А что касается родителей, то я всего-то нарушу их планы в отношении меня, а это как раз то, чего бы мне хотелось больше всего на свете. Когда я выйду из тюрьмы, то буду сам распоряжаться собственной жизнью, а им об этом ничего не будет известно. Я оборву всяческие связи с домом, меня больше не будет существовать для них. Им придётся смириться с тем, что у них больше нет сына.

– Но разве старый полковник такой плохой отец? – удивилась Сантарина. – Я бы никогда не подумала, что он может оказаться злодеем. Неужели он бьёт тебя?

– Здесь не о том речь. Он не порет меня ремнём, если ты об этом, и не поднимает руку, однако он и шагу не даёт мне ступить в сторону. Мне приходится говорить, как я мечтаю стать хорошим офицером, мечтаю защищать родину, совершать всяческие подвиги, но на самом деле никто не знает, как вся эта военка мне ненавистна. Я совершенно не собираюсь служить в армии. А заикнись я об этом, так отец сделает всё, чтобы выбить из меня, как он любит выражаться, всю эту дурь. Он мне житья не даёт, если только я начинаю проявлять непокорность, поэтому мне приходится вести себя так, как он хочет. По крайней мере, так я имею несколько часов свободы, чтобы проводить их по своему усмотрению. Меня никто не контролирует и я счастлив. Если бы ты знала, что я не смею приносить ничего ниже отличной оценки, в противном случае меня начинают стыдить, что я недостойный сын, и начинаются занятия в воспитательных целях, когда отец садится рядом и учит меня уму-разуму в грубых формах. Я должен вести себя как он, быть его гордостью и якобы считать его образцом для подражания. На людях он не забывает говорить, что я его гордость, но дома один на один ведёт себя иначе. Там я слышу от него одни упрёки и нравоучения, и бесконечные нотации о том, каким я должен быть, каким он хочет меня видеть. Никогда ни слова любви. Ничем не выдаст, что я важен для него просто как родной ребёнок. В целом мире никого, кто любил бы меня за то, что я есть.

Сантарина внимательно слушала Романа, обхватив руками ноги и опустив голову на колени. Она была довольна, что наконец-то он полностью раскрылся и заговорил. Она понимала, что он так жалуется впервые, выплёскивая из себя всё, что каждый день мучило его. Накопленная горечь выходила теперь с каждым словом. И всё оказывалось совершенно не так, как она представляла о нём и его житье-бытье, но от этого в ней не становилось меньше желание общаться с ним. У неё только промелькнула мысль, что некоторым лучше не раскрывать рта, иначе всё их очарование куда-то моментально пропадает, как исполнение мечты обычно теряет всё своё волшебство. И ещё она поняла, что реальный человек и фантазии о нём не одно и то же.

– Я хочу расквитаться со всеми, кто пытается изменить меня или руководить моей жизнью, или сделать таким, каким я никогда не буду. С учителями, которые не в силах поверить, что я способен не выучить урок, если мне не хочется, потому что, например, он до крайности скучен, или не желаю писать этих глупых сочинений, если они мне не интересны, которые начинаю применять ко мне меры наказания, когда другим в данных случаях делаются поблажки. С одноклассниками, которые думают обо мне хуже, чем я есть, которые считают меня не только ботаном, но и идиотом в придачу. Эта школа мне так ненавистна, что ты даже представить себе не можешь, до какой степени, – в его голосе вновь зазвучала неподдельная ярость, а глаза загорелись максимальной решимостью. Он останется непоколебим, дабы сопротивляться душевной боли.

Роман не был злым по своей природе. Жизнь довела его до такой крайней точки. Если бы его отец был менее деспотичным, если бы он обзавёлся друзьями, которые разделяли бы его интересы, если бы ему самому позволили выбирать своё будущее… Конечно, в его голове никогда бы не обрели дом ни такие жуткие сны, ни подобные мысли.

– Послушай, а ты не думал, что есть и другой путь?

Теперь Сантарине в свою очередь пришлось накрыть его ладонь своей рукой, чтобы вывести из мимолётной задумчивости и привлечь внимание. Роман пошевелил пальцами, и она посчитала, что лучше свою руку убрать. До сей поры она никогда не прикасалась к мальчишке первой, хотя не раз обсуждала их с подружками.

– И какой же? – он взглянул на неё исподлобья и несколько с вызовом.

– Послушаться своего отца. Доучиться нормально, сдать экзамены, получить дальнейшее образование там, где скажут. А как только ты станешь совершеннолетним, то сможешь поступать по своему усмотрению. Если не передумаешь, бросишь обучение и заживёшь так, как хочешь.

– Это не вариант. Стоит мне только поступить в военку, как ничто меня уже не спасёт. Мне только и останется, что всю жизнь следовать этому пути. Я уже думал об этом и твёрдо решил, что нет, не стану.

– А если откровенно поговорить с родителями? Разжалобить их, признаться, что доведён до отчаяния.

– Разговоры с родителями тоже не помогут, тем более что отец уже всё решил. А мама всегда на его стороне. Не было ни разу, чтобы она защитила меня. Она полностью переложила свои обязанности по воспитанию с себя на отца, по её словам, чтобы я не рос хлюпиком. Следит только, чтобы я всегда был сыт да выглядел аккуратно. Сколько я себя помню, мы ни разу не разговаривали по душам. Ни отцу, ни ей по-настоящему не важен мой внутренний мир. Они закладывают в меня только свои предпочтения. Вот, в чём заключается их воспитание. Я приучил себя к мысли считать себя чужаком в этой семье. Так что, сама понимаешь, только этот поступок избавит меня на всю жизнь от карьеры военного, ведь во всех моих анкетах будет вписано – нестабилен психически.

Сантарине пришло в голову дурацкое сравнение, что сейчас она выступает в некой роли психоаналитика, и она постаралась казаться более серьёзной и разумной, чем чувствовала себя на самом деле. Всё ради излечения пациента.

– А как же клеймо убийцы? Оно останется с тобой на всю жизнь. Это тебя не волнует?

Он был умным малым с блестящим умом, данным от природы. Он много читал, много знал. Если бы его старания можно было направить по руслу, совпадающему с его желаниями…!

Сантарина сочувствовала этому парнишке, обещавшему вскорости стать красивейшим мужчиной. Вероятно, у него чрезвычайно тонкая натура, и от того так страдает душа. Он не может заставить себя смириться с той ролью, что ему уготована. Из-за этого он обозлён на мир, на родителей в первую очередь, и мечтает поквитаться с ними, совершив то, что приведёт их в ужас. Так обстоятельства превращают хороших людей в плохих. И именно она должна что-то сделать, как-то воспрепятствовать тому, чтобы Роман распрощался со всеми своими хорошими качествами, которые в нём всё-таки преобладают над плохими. Его душа не окончательно огрубела, пока ещё нет, иначе он бы не стал уступать её просьбе и пропускать урок, который был так важен для него. А это значит, у неё по-прежнему остаётся шанс всё изменить.

– Я помогу тебе, – яростно и решительно проговорила она. – Я что-нибудь придумаю. Я не могу позволить тебе загубить так свою жизнь. Я тебе помогу, – настойчиво повторила восьмиклассница, хотя пока не знала, как именно.

– Нет, малышка, ты слишком хороша для меня.

В его голосе прозвучала неподдельная благодарность от осознания того, что она готова принести такую жертву ради него, а они всего-то соседи. Намного более близкие люди не понимали его и не были бы готовы правильно оценить собирающийся свершиться поступок. Но она бескорыстно предложила намного больше, чем ему когда-либо давали.

В её глазах отразилось искреннее непонимание, и он поспешил объясниться:

– Ты слишком благородна, чиста и невинна. Ты увязнешь со мной, а я не хочу рушить твою жизнь, ведь в ней так много хорошего – семья, друзья, светлое будущее. Всё то, чего никогда не было у меня самого. Всё, что поэтому я не могу у тебя забрать, иначе стану считать себя хуже, чем я есть. Ты живёшь полной жизнью, моя же уже загублена, едва ли начавшись.

Они оба помолчали немного, осмысливая сказанное.

– А знаешь, я даже рад нашему разговору. Я буду знать, что у меня всегда где-то будет единственный друг, который не изменит мне, чего бы я ни совершил. Ведь так?

– Да, Роми, я всегда буду на твоей стороне. В этом ты можешь не сомневаться.

После этих её слов выпускник встал и закинул рюкзак себе на плечо.

– Скоро в школе будет жарко, – он посмотрел на неё. – Тебе тоже лучше идти в класс. Никто не должен знать, что мы провели какое-то время вместе перед тем… ну, сама понимаешь. Придумай какую-нибудь отговорку для учителя, почему ты так сильно опоздала на контрольную.

– Мне нечего придумывать, ведь я болтала с девчонками из параллельного класса в раздевалке перед уроком. Они будут расспрашивать меня о том, как я написала. И мне останется лишь сказать, что я намеренно прогуляла контрольную по математике. А за этим последуют новые вопросы. Да и другие видели, что я пришла сегодня как обычно. Кроме намеренного прогула, у меня нет другого оправдания. Может нам обоим лучше прогулять все уроки?

– Нет, – решительно возразил Роман, – тебе не удастся отговорить меня от задуманного. Слишком долго я ждал этого дня, чтобы уступить.

Он стал медленно спускаться по лестнице, но на первой площадке между этажами остановился и оглянулся. Не то хотел попрощаться, не то сказать, в какое предположительно время всё начнётся. И заметил, что глаза Сантарины блестят от слёз, хотя она старалась не подавать виду, что плачет, а смотрела на стену и украдкой утирала их.

Роман понимал, что промедление чревато другими непредвиденными задержками, и считал, что имеет полное право уйти сейчас, но не мог этого сделать. Его уже так воспитали, и некоторые принципы прочно закрепились в мозгу, что он не мог выносить слёз слабого пола рядом с собой, не попытавшись устранить их причины. И два начала боролись в нём, так что в итоге он решил задержаться ещё на чуть-чуть и успокоить Сантарину по возможности, но это не помешало ему кратко выругаться про себя, когда он начал снова подниматься по лестнице.

Девушка же не могла сдержать слёз из-за того, что всё опять пошло не так, как она себе представляла. Ей думалось, что это будет как в кино – она вызовет Романа на откровенный разговор, тем самым поможет решить его проблему, и он послушается её, а потом они станут проводить вместе больше времени. Она будет осознавать, что спасла несколько человеческих жизней, а с Романом они станут близкими друзьями, потому что, выходит, только она понимает его, как никто другой. Однако реальная жизнь это не выдумки сценариста, у которого на бумаге всегда получается всё так легко. Там у героев нет трудностей, а проблемы разрешаются в несколько минут. Но в реальности кому дано познать человеческую душу? То, что мы себе воображаем, редко осуществляется в действительности. Вот почему восьмиклассница расплакалась. Ничего не вышло из того, что ей хотелось – Роман не такой, каким она его себе представляла, и он не намерен отказываться от своих кровавых планов, а она не в состоянии ни помочь ему, ни остановить.

– Ну что ты, Сантарина?! Прекрати плакать. Неужели ты так расстроилась из-за меня? – выпускник присел рядом с ней, а она старалась не смотреть на него, чувствуя себя крайне беспомощной. – Разве так относятся к тому, в кого не влюблены? – пошутил он с лёгкой улыбкой.

– Конечно. Ведь ты собираешься убивать, а заодно загубить и себя самого.

– Прекрати. Люди умирают каждый день от того или иного случая. Кому-то повезёт сегодня, а кто-то будет убит, но такова жизнь. Расстраиваешься ли ты всякий раз, когда узнаёшь откуда-нибудь, что кто-то погиб, попал в аварию, прожил множество лет и умер от старости?

– Нет, но это другое дело, – она вытерла остатки слёз. – Сейчас я знаю, что произойдёт. Я могу воспрепятствовать этому.

– Представь, что не знаешь, что нашего разговора не было, что ты меня не видела и того, что у меня под одеждой, тоже.

– Не могу, – помотала восьмиклассница головой. – Так поступил бы человек бесчестный, а я не могу.

– Тут я ничем не могу тебе помочь. Остаётся смириться, – произнёс он с деланным равнодушием и снова встал, чтобы во второй раз начать спуск.

– Подожди, – во мгновение Сантарина вскочила на ноги и бросилась к нему. – Постой ещё секунду. Я скажу и больше не буду тебя удерживать. Я, кажется, придумала, как нам обойтись без жертв, но при этом исполнить всё, что тебе так хочется.

Роман оставался недвижим, но в его взгляде отсутствовала заинтересованность. Скорее, выслушивать её его заставляла всё та же природная вежливость и манеры.

– Давай я стану твоей заложницей. Ты приставишь пистолет к моей груди, а потом напугаешь всю школу, пригрозишься, что убьёшь меня, если они не выполнят твоих требований. Любых, пусть даже самых нелепых. Ты можешь сказать всем правду, что не желаешь посвятить свою жизнь карьере военного, что это заявление должны услышать твои родители. Уверена, чем бы ни окончился этот скандал, тебя поведут на психическое обследование и признают негодным к несению службы.

– Я тебе благодарен за столь щедрое предложение, но не воспользуюсь им по двум причинам. Во-первых, ты вновь демонстрируешь мне своё великодушие. Ты хочешь помочь и ничего не ждёшь взамен. Такое благородство редко в наши дни, поэтому я никак не могу использовать тебя. Если бы я это сделал, то был бы сам себе противен, и мне бы оставался один исход – покончить с собой. Во-вторых, если я не совершу чего-нибудь серьёзного, что возмутило бы всю общественность, отец попытается замять любой скандал. Я просто перейду в другую школу, а потом он, используя свои связи, всё-таки запихнёт меня в какую-нибудь военку. Заложники сейчас мне так же бесполезны, как разговор по душам с родителями. Но спасибо тебе ещё раз за это предложение. И береги себя. Постарайся не вызывать подозрений, и от меня тоже никто ничего не узнает о нашем разговоре.

– Мы ещё увидимся? – Сантарина смотрела на Романа так, как в последний раз, как смотрят на возлюбленных, провожая их на битву с превосходящим противником, вернуться из которой живым нет шансов.

– Конечно, мы ведь соседи, – уголок его губ с озорством растянулся, и он начал быстро-быстро спускаться вниз.

Сантарина наблюдала, свесившись с перилл, как он минует один лестничный пролёт за другим, видела его руку, хватающуюся за те же самые перилла на поворотах, вслушивалась в звук всё затихающих шагов. Вот Роман исчез. Она удивилась, что он спустился на первый этаж. Это означало, что он не пойдёт в свой класс прямо сейчас.

Что он задумал? Мог ли переменить свои планы?

Сантарина направилась к своему рюкзачку.

История вторая. Бездомные нищие, калеки, убогие под мостом.

– Помогите, пожалуйста! На еду!! Помогите, пожалуйста! На еду!!!

Но все они проходили мимо, иногда даже специально ускоряясь перед ней, как будто уже одно её присутствие здесь пугало их, как если бы она была прокажённой или зачумлённой и открыто вышла на середину большой площади в гущу толпы средь бела дня.