Полная версия
Климентина Чугункина
Фургончик с призраками
1. Проклятие туземного перстня
В один прекрасный весенний день, когда солнце ещё не слишком высоко вознеслось над горизонтом, в одном маленьком прелестном домике из красного кирпича царило небывалое оживление, точно накануне большого праздника. А всё потому, что к семейству Моорсов нежданно-негаданно вернулся тот, кто покинул их общество три года назад, и кого они едва ли могли надеяться увидеть вновь. Но теперь крепкий загорелый молодой человек стоял посередине комнаты, а походная сума была брошена у его ног, и улыбался во всю ширь своего большого рта, а вокруг его персоны царила такая суматоха, точно он был какой-нибудь важный сановник. Папаша Моорс беспрерывно пожимал его мощную лапищу, хозяйка спешно накрывала на стол, выставляя всё самое лучшее, что имелось в доме, и слёзы струились по её щекам, то и дело падая на льняную белоснежную скатерть. И только дочь их, Аарвен Моорс, старалась держать себя в руках, помогая матери, хотя её юное девятнадцатилетнее сердечко тоже билось от радости. Только в самом начале она не удержалась от того, чтобы обнять крепко-крепко своего дорого кузена, которого едва ли признала в этом дюжем мускулистом молодце (покидал-то он их совсем щуплым!). Он был самым лучшим и преданным другом детства, и она тосковала, когда он принял взрослое решение стать моряком, начал бегать в порт, а потом и вовсе исчез, написав им всем, что отправляется в дальнее плавание, нанявшись на торговое судно юнгой. Моорсы воспитывали Харменса как родного сына, хотя официально он и считался троюродным кузеном Аарвен. Оба его родителя скоропостижно скончались, когда ребёнку было всего пять лет, и добродушные Моорсы приняли на себя заботу о крохотном сироте, радуясь, что у их Аарвен с самых малых лет появится подобный компаньон, заделавшись участником всех её игр. Разница между обоими детьми составляла всего несколько месяцев.
С того самого момента, как Харменс пересёк порог дома, в котором ни дня не чувствовал себя ненужным и нелюбимым, все былые обиды за его сумасбродный поступок сами собою забылись. Остались лишь одни нежные чувства от неожиданной встречи после долгой разлуки. Дюжий молодец ощущал себя несколько неловко, принимая ласки обеих женщин, старой и молодой. За три года, проведённых в компании бывалых морских волков, он отвык от подобного обхождения и был рад, когда его наконец-то позвали к столу.
– Огурцы с пахтой, Харменс, – улыбнулась ему матушка Моорс. – Твоё любимое блюдо в детстве. И ещё пирог с почками. Вчера, когда я ходила на рынок, я как чувствовала, что ты вернёшься. Всё мелькали перед глазами картины твоих былых детских проказ. Но почему ты не ешь, сынок?
– Потому что я вспомнил, что сейчас самое время раздать вам всем подарки.
– Глупости! Это может подождать…
Но молодой моряк уже вскочил с места, бросаясь к своей суме.
– Вернись, Харменс, пирог остынет, – матушка Моорс с глубокой печалью посмотрела на дымящееся блюдо.
– Пусть сходит за подарками, жена. Нашему мальчику сейчас важнее всего на свете порадовать нас, а твой пирог никуда не убежит.
Аарвен мягко улыбнулась матери, соглашаясь со словами отца, хотя ей самой тоже было очень трудно усидеть на месте – хотелось ещё разочек обнять кузена, убедиться, что он живой и здоровый.
Харменс вернулся с двумя свёртками, замотанными в папиросную бумагу и перевязанными самой простой бечевой.
– Вот, держите, матушка, батюшка, я приобрёл эти вещи специально для вас. Туземные сувениры, что я привёз, можно распаковать и позже, но вот эти подарки я хочу, чтобы вы открыли прямо сейчас. Как видите, и вдали от дома я никогда не забывал о тех, кто помог мне стать настоящим человеком.
(Моорсы никогда не скрывали от Харменса, что случилось с его настоящими родителями.)
– Право, сынок, не стоило так беспокоиться, – молвил папаша Моорс, принимаясь однако с большим удовлетворением за разворачивание своего подарка. Он был очень рад сейчас, что то воспитание, которое он уделял Харменсу, не прошло для молодого человека напрасно.
Развернув обёртку, папаша Моорс обнаружил кисет, трубку и коробочки с табаком.
– Это настоящие южноамериканские изделия, – пояснил Харменс, – не какие-нибудь подделки из Ливерпуля. Эту трубку я лично заказал у одного индейца, и она помечена его собственноручной гравировкой.
– Да, от такого славного подарочка я буду получать наслаждение каждый день. Спасибо тебе большое, сын.
– А вам, матушка, я привёз настоящее чилийское пончо, чтобы вы больше никогда не мёрзли в наши морозные дни. Шерсть альпака (это такое местное животное) очень мягкая и при этом очень тёплая. Я ещё привёз вам шерстяную пряжу, но это после…
Матушка Моорс была польщена, что сын думал и о ней в дальних странах, но она никогда не видела пончо и не понимала, как эту штуку надо носить. Она накинула её на плечи на манер шали, и Харменс тотчас поднялся, чтобы помочь ей, отметив при этом, что Аарвен покинула своё место.
– Просто просуньте голову в это отверстие, матушка, ваши руки должны оставаться свободными. Вот вам и двойное удобство: можно заниматься привычными делами, не испытывая холода.
– Удивительно, до чего туземцы сметливые, – молвила мамаша Моорс, про себя одобряя приятную на ощупь полосатую шерсть, но едва ли веря, что она прибыла к ней из далёкого далёка за океаном.
– У дикарей имеется много удивительных штучек, хотя по своему развитию они едва ли вышли из животного состояния, – мимоходом заметил Харменс. – Простите, пойду верну Аарвен.
– А как же пахта?
Но матушкины слова сын едва ли услышал.
– Оставь его. Ты не видишь разве, что дети интересны друг другу более чем мы им? Лучше взгляни на меня. Жена, я так тебе скажу, в этом наряде ты похожа на настоящую чилианку.
К сожалению, ни один из супругов Моорсов и понятия не имел о Чили, но, оценив свои подарки, они пришли к выводу, что, пожалуй, были несколько несправедливы, запрещая сыну становиться моряком.
Аарвен же вышла из-за стола потому, что из её глаз вот-вот были готовы брызнуть слёзы. Едва ли она могла бы объяснить, почему её охватило подобное состояние в столь радостный момент. Просто Харменс стал таким взрослым… настоящим мужчиной, которому пора обзаводиться собственной семьёй. А он вот вернулся к ним, не остался где-то там, в неизведанных землях.
Она вовремя услышала его шаги, чтобы успеть утереться кухонным полотенцем.
– Аарвен, ты почему ушла? – подал голос Харменс, подходя к ней сзади.
– Я решила… решила проверить, всё ли здесь в порядке.
– Ты, наверное, подумала, почему я ничего не привёз тебе…
– Вовсе нет, я так не думала.
– Просто я не успел ещё вручить свой подарок тебе. Дай мне руку.
Аарвен не глядя протянула ему ладонь и почувствовала, как он что-то надевает ей на палец.
– Спасибо, – поблагодарила она.
– Но ты даже не посмотрела, что это.
– И не надо. Я рада любому подарку уже потому, что он от тебя.
– Так нельзя. Позволь, я покажу тебе.
Он взял её ладонь двумя руками и поднял повыше. На указательном пальце красовался перстень с большим камнем в квадратном оправе. Девушка пошевелила пальцем вверх-вниз, любуясь игрой света на его гранях.
– Какой красивый жёлтый камушек! – не удержалась она от похвалы.
– Он вовсе не жёлтый. Это топаз редкого коньячного оттенка. Мне вручила его одна туземная принцесса специально для тебя.
– Для меня?
– Да, потому что я рассказал ей, какая ты удивительная.
– Всё это очень мило, Харменс, но я не могу принять такой подарок, – девушка попыталась снять кольцо. – Ну вот, теперь придётся намыливать руку!
– Отлично, а то мне казалось, что оно окажется для тебя несколько великоватым. И нечего думать о том, чтобы вернуть его. Что за глупость!
– Потому что кольцо очень дорогое. Такая вещь не для меня, – всё же произнесла Аарвен, хотя попытки снять кольцо прекратила.
– Если ты не можешь принять перстень просто как подарок, пусть он тогда станет первым залогом моей любви к тебе.
Аарвен подняла на кузена широко распахнутые глаза.
– Ты это серьёзно, Харменс?
– Дети! Ваша матушка в нетерпении, что вы так долго не возвращаетесь к столу, – донёсся до них голос папаши Моорса.
– Ещё минуточку, пожалуйста! – бросил Харменс и уже нежнее обратился к кузине. – Ну, так ты согласна? Порадуем наших родителей?
– Это так неожиданно, Харменс. Неужели ты серьёзно предлагаешь мне стать твоей женой? Никто из нас не ожидал, что ты вернёшься сегодня, а тут ещё и такое…
– Если ты, конечно, не против выйти за моряка. Всё то время, что я пребывал вдали от дома, я думал о тебе каждый день, вспоминал наше совместно проведённое детство, а это ли не говорит о том, что я люблю. Ну а ты?
– Дети! – ещё нетерпеливей во второй раз прозвучал голос господина Моорса.
– Скорей же, Аарвен!
– Хорошо. Я согласна.
– Отлично. Идём обрадуем наших родителей.
Супруги Моорс тотчас заметили, что между детьми произошло нечто очень важное. Харменс отодвинул стул для кузины, а щёки Аарвен заливала краска всё то время, что она усаживалась, ни на кого не глядя. Когда молодой моряк тоже уселся, то постучал ложечкой по чашке, и матушка Моорс с сожалением отметила, что на приготовленные ею блюда он даже не смотрит.
– Хочу сделать важное объявление, – заговорил Харменс. – Рад сообщить вам, что Аарвен согласилась стать моей женой. Дату свадьбы поручаю назначить вам, только учтите, что на суше я долго не задержусь. И ещё, нам обоим не терпится получить ваше благословение, если вы его, разумеется, дадите.
– О чём тут говорить, сынок! Мы благословим вас обоих с радостью! Верно, отец? – обрадовалась матушка Моорс, молитвенно сложив руки. – Какое великое счастье поселилось в нашем доме! В один день и сын вернулся, и дети помолвлены! Всё в один день!
– Ты, Харменс, конечно же, понимаешь, что за Аарвен мы едва ли можем что-либо дать. Если бы не ты, у неё было бы крайне мало шансов выйти замуж. Я надеялся на такой ход событий, и очень рад, что он свершился. Это именно тот союз, который мы с матушкой для обоих для вас желали, но ни разу не высказали вслух по причине того, что никоим образом не хотели влиять на ваш свободный выбор.
– Не беспокойтесь, я смогу обеспечить и Аарвен, и вашу старость. Ещё два-три плавания, я разбогатею и смогу перевезти вас всех в сам Амстердам.
– Ни за что! – замахала матушка Моорс руками. – Я никогда не покину этот миленький маленький домик. Он наполнен столькими чудесными воспоминаниями!
– Тогда уедем мы с Аарвен, а вы будете приезжать к нам в гости, когда пожелаете. Мы будем посылать за вами корабль или карету, и вы будете располагаться в них со всеми удобствами, как важные господа.
– Прекрати, сынок! Ты совсем засмущал свою бедную матушку. Давайте лучше помолимся и приступим к трапезе, иначе для кого здесь столько всего наготовлено?
Застолье затянулось ровно настолько, чтобы все смогли позабыть о своих обыденных делах, точно и впрямь в этот день в дом вошёл самый настоящий праздник. Харменс умолкал лишь на самую малость, потом ему в голову приходил очередной интересный случай, и он спешил поделиться им с семьёй, и матушке Моорс постоянно приходилось напоминать ему, чтобы он проглотил очередной кусочек её стряпни.
Аарвен едва ли подавала голос. Всё сидела и удивлялась тому, как быстро перемены вошли в её жизнь. Ещё несколько часов назад она возилась с животными на скотном дворе, затем, поднявшись на крыльцо и уже собираясь войти, её окликнул скиталец кузен, которого она уж точно не рассчитывала сегодня увидеть. Он привнёс в дом невероятное оживление. Это было качество, свойственное ему одному. Ещё до того, как их покинуть, он умел создавать настроение в доме. Стоило ему войти, как с ним врывались радость и небывалый подъём. Вот и на этот раз он привнёс с собой ощущение большого праздника. А она каким-то чудом стала невестой, будущей женой, хотя почти что свыклась со своим положением возможной старой девы. И в связи с её новым положением будет столько хлопот, что это привнесёт значительное разнообразие в повседневную жизнь и развеет остатки грусти. Что и говорить, когда Харменс в доме, в нём не бывает печали.
– Ох, я так рада, Харменс, что ты вернулся! Когда ты дома, в нём нет печали, – словно бы прочитала её мысль матушка Моорс.
Когда всё, что имелось на столе, было наконец съедено, перешли к разбору туземных сувениров, и опять у Харменса нашлось много чего порассказать по поводу каждой вещи. Комнату, где все они находились, уже давно заливал яркий солнечный свет, но только в этот момент ему вдруг удалось добраться до Аарвен, которая стояла позади родителей, или это она сама изменила своё положение, предпочтя оказаться под солнцем. Как бы то ни было, её внимание привлёк подарок Харменса.
Камень в перстне так и сверкал. Внутри его граней точно было заточено колечко дыма, и под солнечным светом оно начало клубиться, то вытягивая маленькие отростки, то вновь сжимаясь. Аарвен пыталась понять эту странную игру света, камень всё более начал завораживать её. Внезапно ей открылись какие-то непонятные насечки, нанесённые на металлическую окружность кольца. Она попыталась рассмотреть их получше, но в этот момент её отвлекли, всучив в руки очередной сувенир для осмотра.
Но всё же и позднее она не раз обращалась к камню коньячного оттенка на своём пальце, как только выдавалась подходящая минутка, точно установив, что его необычайные свойства проявляются только на солнечном свету. Ей прекрасно удалось полюбоваться переливами на его гранях, когда матушка Моорс отослала её на рынок для закупки всего самого свежего, потому что она намеревалась и вечером устроить ещё один, уже по-настоящему роскошный пир, знаменующий собой возвращение в некотором роде «блудного сына». На рынке Аарвен была крайне рассеяна, и этим могли бы воспользоваться некоторые нерадивые продавцы, но, к счастью, здесь все Моорсов знали, и к их дочке хорошо относились, однако большинство торговок всё же заметило, что с девушкой что-то не так.
– Интересно, что с ней такое творится сегодня? – спросила одна зеленщица у своей товарки, глядя вслед Аарвен. Девушка только что споткнулась на ровном месте и высыпала едва ли не половину содержимого своей корзинки.
– Понятное дело что. Влюбилась дочка Моорсов, потому в голове кроме милого ничего остального и не задерживается.
По возвращении домой девушка узнала, что кузен расположился в своей прежней комнате, которую матушка Моорс трогать не велела, несмотря на то даже, что папаша Моорс первое время после бегства сына был очень на него сердит. (Всё-таки родителям редко бывает приятно, когда дети поступают наперекор их воле.) Харменс согласился часок вздремнуть, потому что едва ли ему удалось выспаться в эту ночь, он глаз не мог сомкнуть, так был взбудоражен тем, как его примут дома. Аарвен начала помогать матери готовить праздничный ужин, но очень часто взгляды её обращались на кольцо, которое она не решилась снять даже тогда, когда замешивала тесто. Матушка Моорс беспрерывно твердила на разные лады, как она рада возвращению Харменса, поэтому и сама была рассеяна, и едва ли замечала оплошности дочери, и только чудом вкусовые качества ужина были спасены от полного провала.
В середине дня господин Моорс совершил обход всех своих знакомых, которых пригласил назавтра в гости, дабы в большом обществе можно было отпраздновать радостное событие возвращения, а не только в тесном семейном кругу. Так что обеим женщинам предстояло хорошенько потрудиться, дабы можно было устроить достойное угощение и для приглашённых назавтра. Харменс спустился только к вечеру, ибо сон его молодого организма оказался более крепок, нежели он сам предполагал. И хотя у Аарвен уже созрел вопрос, она не подступила с ним тотчас же к кузену, решив ещё какое-то время позволить ему насладиться домашней обстановкой, ведь, по его собственным словам, он частенько скучал по всему этому в чуждых и далёких странах.
Девушка встретила закат на сеновале, где могла спокойно любоваться завораживающим блеском камня в свете последних лучей. Его полированные грани идеального квадрата казались особенно яркими, и, глядя на них и даже сквозь них, Аарвен погружалась в какое-то сомнамбулическое состояние, не имея в голове абсолютно никаких мыслей. Несколько легче стало, когда солнце село, и камень утратил яркость и блеск, и тогда девушка снова могла быть вполне собой, вот только твёрдо решила, что с перстнем никогда не расстанется.
Её разыскал Харменс, напомнив о скором времени садиться за стол, и она удержала его в курятнике, чтобы задать вопрос, который не давал ей покоя.
– Ты знаешь, что на перстне написано? – спросила она.
– А на нём разве есть надпись? – поднял он бровь.
– Я так думаю. Мне кажется, что принцесса, подарившая тебе это кольцо, что-то вырезала на нём для меня.
– Тебе это кажется, Аарвен. Она не могла бы этого сделать, потому что неграмотна, – рассмеялся он, но в его смехе веселья не чувствовалось.
– А я говорю, что там есть надпись. Правда сейчас она не видна, потому что уже стемнело, но я думаю, что могу начертить эти знаки, и, возможно, ты поймёшь, какой смысл скрывается за ними.
Девушка взяла в руки соломинку и присела на корточки.
– Ты же сам упомянул, что выучил несколько туземных языков, так что теперь я жду от тебя перевода.
Её рука уверено двигалась по земле. Хотя девушка не понимала ничего из того, что было ею начертано, она достоверно воспроизводила то, что стояло перед глазами точно выжженное клеймом. Харменс следил за движениями её пальцев, и его лицо бледнело всё больше.
– Прекрати! – закричал он, сверхпоспешно стирая ногою начертанное. – Всё это детские глупости! Чертить на земле…, – он фыркнул.
– Так ты понял, что я пишу, только не хочешь мне сказать, – Аарвен поднялась на ноги, отряхивая ладони.
– Нет, я не знаю, что ты пыталась изобразить. Такого языка в природе не существует.
– Я тебе не верю, иначе ты бы не стал стирать всё это! Но раз ты такой вредный, я могу начертить это ещё раз.
– Не надо! – кузен довольно-таки грубо схватил свою будущую невесту за обе руки. – Глупая дурочка, ты не понимаешь, что делаешь!
– Пусти меня, Харменс! Ты делаешь мне больно!
Хватка молодого моряка оказалась настолько крепкой, что на глаза Аарвен навернулись слёзы.
– Извини! – он тотчас выпустил её. – Просто ты первая начала дурачиться, и я вышел из себя.
Аарвен потирала запястья, и на её лице отражалось недоверие. Ни разу в жизни Харменс не обходился с ней так грубо, даже когда между ними возникали обычные детские и юношеские ссоры. Три года разлуки значительно изменили его, превратив в совершенно незнакомого человека.
– Вообще-то я собирался переговорить с тобой до ужина, сообщить важную вещь, – заговорил он как ни в чём не бывало. – Ну же, сестрёнка, ты больше не сердишься?
– Только если этого больше не повторится. Неужели такому обращению с женщинами тебя научило море?
Он проигнорировал её слова, спешно заговорив сам.
– Я завтра уйду рано утром в гавань, хочу поискать работу…
– Но, Харменс, – перебила его Аарвен, – ты же только что приехал, и уже собираешься нас покинуть? Родители этого не перенесут.
О себе она не говорила. Стать невестой прекрасно, но быть женой моряка означает провести всю жизнь в ожидании. Вести жизнь замужней дамы в одиночестве хуже некуда.
– Я всего-то поспрашиваю про работу. Пока это ничего не значит. До нашей свадьбы, дорогая, я никуда не денусь, обещаю. Просто тебе, как моей невесте, я решил сказать правду, а мог бы не говорить. А если завтра родители спросят, куда я делся, так ты скажи, что я решил отправиться на прогулку, повспоминать детство.
– Ты ещё не знаешь… Папа пригласил на завтра разных гостей. Званый обед будет дан в твою честь!
– Ну и что. Я ведь буду отсутствовать только утром. Ты всё-таки не говори ничего родителям, пожалуйста. И сейчас тоже ни слова не говори, что завтра я пойду в гавань. Сможешь сделать это для меня?
– Хорошо.
– И не сердись, что я был так резок. Подобная вспышка больше не повторится. Прощаешь меня?
Аарвен кивнула, после чего Харменс в обнимку с ней направился в дом.
Супруги Моорс прекрасно понимали, что всё это время молодые влюблённые миловались, поэтому сделали вид, что не заметили их небольшого опоздания к ужину. Матушка Моорс всё время касалась руки своего дражайшего супруга, вспоминая время их собственного сватовства, да с нежностью поглядывала на детей, которые намеревались сочетаться священными узами.
Конец дня прошёл не так радужно, как его начало. Харменс уже не рассказывал своих захватывающих туземных историй и имел вид человека, которого что-то беспокоит. Аарвен же точно впала в оцепенение: машинально подносила ложку ко рту и односложно отвечала, да и то если только к ней обращались напрямую. Трапеза напоминала бы поминки, если бы не громогласный голос папаши Моорса. Он вдруг тоже решил вспомнить молодость, и воспоминания о том, как он ухаживал за своей будущей супругой, так и сыпались из него. Он один говорил за всех, и это спасало семейное застолье. Матушка Моорс же решила, что её дети просто устали, и она благодушно взирала на всех.
На следующее утро Аарвен встала поздновато, да и скотину с птицами кормила дольше обыкновенного, сославшись на некоторое недомогание. Харменс так и не спустился, и его тоже было решено не тревожить, так как матушка Моорс думала, что он продолжает спать. Вообще от девушки было настолько мало толку на кухне, что мать отослала её отдыхать, хотя ей и требовался помощник в приготовлении пищи, с которой они полностью вчера не справились.
Когда папаша Моорс в положенный час заглянул на кухню (он к этому моменту уже успел переодеться в свой парадный костюм), то застал там только одну супругу в чепце, съехавшем на бок.
– Поправь-ка шляпку, жена, – велел он, усаживаясь на табурет и принимаясь набивать настоящим южноамериканским табаком выточенную настоящим индейцем трубку. – А где Аарвен? Стол ещё не накрыт, а гости вот-вот прибудут.
– Я отослала её отдыхать. Ей с утра нездоровится.
– Но сейчас уже нужно бы её позвать.
– Не беспокойся, я управлюсь сама. Уже почти всё готово. Пусть пока полежит.
– А Харменс?
– Он тоже отдыхает.
– Распустила ты, мать, детей. Сама трудишься, а они лежебочничают.
– Зачем ты говоришь такое, когда знаешь, что это не так? Наши дети думают сперва о нас, а затем уже о себе. Вон какую трубку привёз тебе Харменс. А жилет какой связала Аарвен, выкраивая время по ночам. Лучше бы, чем сидеть здесь да впустую болтать, вынес бы суповое блюдо на стол. Давай-давай. Ты же не хочешь, чтобы я появилась перед твоими гостями не переодетой, потому что была занята исключительно приготовлением блюд.
На этот раз папаше Моорсу пришлось подчиниться. Он был не прочь помогать супруге с её чисто женскими обязанностями, но только когда никто этого не видел, даже собственные дети, чтобы и мысли не могло возникнуть, что он ходит под каблуком у жены. Он был слишком добродушен для того, чтобы отказывать в пустяках той, которую любил.
Стол был накрыт в самую последнюю минуту перед приходом первых гостей. Супруга поспешно направилась к себе переодеваться, а хозяин дома отравился открывать дверь, надеясь, что остальные члены семьи как можно скорее спустятся.
– Вы уверены, господин Моорс, что позвали нас в честь возвращения вашего сына? – поинтересовался мясник после обмена приветствиями, к которому папаша Моорс порой заглядывал в лавку на длительные переговоры. Он был изрядный балагур и насмешник.
– Уж если я позвал вас к себе, господин Ляйнер, – был ответ, – то только по причине, хорошо мне известной. Разве вы не видите кончика этой трубки в кармане моего жилета? Это подарок сына.
– Тогда, как видно, сын ваш ненадолго у вас задержался, а? – молвил тот, окинув безлюдную столовую прищуренным глазом.
– Что вы имеете в виду?
– Разве вы не в курсе? Странно. Моя достопочтимая супруга видела вашего сына на палубе одного из кораблей в нашей славной гавани. По её словам, этот корабль уже намеревался отчалить.
– Ваша супруга, несомненно, обозналась, спутав термины «отчалить» и «причалить», – с извинительной улыбкой отозвался господин Моорс, но сердце его всё же подневольно похолодело. – Она, верно, хотела сказать, что корабль причалил, и мой сын сошёл на берег, ведь именно это она и видела, ничего иного, и так оно вчера и было на деле. Мой Харменс не покидал дома с момента своего появления здесь вчерашним утром, и в доказательство он вот-вот спустится приветствовать вас.
– Уверяю, господин Моорс, что жена моя прекрасно разбирается в различие глаголов «отчалить» и «причалить», ведь её младший брат рыбак и неплохой контрабандист впридачу. Порой он доставляет к нашему порогу отличный джин из самого Амстердама. Вы верно позабыли об этом, господин Моорс, хотя частенько угощаетесь содержимым подобных бутылей в моей лавке. И именно вашего сына увидела моя жена, и было это сегодня, а не вчера, и она хорошо запомнила, что корабль этот собирался отчалить.
