Я тебя найду. Потерянная в Little Sea

Бажен Сперанский

Я тебя найду. Потерянная в Little Sea

Все авторские права на книгу

защищены Законом Российской Федерации от

09.07.2023г N 5351-1 (ред. от 20.07.2004) «Об авторском праве и смежных правах». Любое использование авторского контента, включая отдельные фрагменты на иных ресурсах без согласия автора, запрещено.

Все события и персонажи вымышлены. Любое сходство с реальными событиями случайно.

Часть I

Пролог

Дом Фаустов. Июль.

Вероника подглядывала сквозь приоткрытую дверь за своим отцом и его гостем. Сегодня в доме был приëм. Скромнее, чем обычно, так как отец любил размах и яркие запоминающиеся торжества. Повод здесь был не важен. Важно было пустить пыль в глаза, как господин Гэтсби из небезызвестного романа Фицжеральда. «Старый фанфарон» – мысленно называла его Вероника.

Из кабинета до Вероники доносились приглушённые голоса. Её отец, Михель Фауст, стоял возле небольшого бара в форме глобуса и потягивал маленькими глотками виски. Напротив него на углу массивного дубового стола сидел Дьюла Фаркаш. Он-то и приковывал всë внимание Вероники, но она не могла толком его разглядеть. Мужчина сидел в пол-оборота к ней, она видела его боком, мелькал локоть, обтянутый шёлковой сиреневой тканью рубашки. И его периодически загораживал отец.

Михель внезапно прервал беседу, отставил стакан и двинулся на выход.

– Сейчас-сейчас, Дьюла, вернусь, договорим, – сказал мужчина, выходя за дверь.

Дочь он не заметил, она притаилась в углу за тумбой, на которой стоял горшок с раскидистой драценой.

Дьюлу она прежде видела, но последний раз несколько лет назад. От отца она слышала обрывочные факты о нём, да и город полнился слухами, и сейчас её распирало от любопытства. Ей хотелось посмотреть на него вблизи, и в тоже время, ей было страшновато.

Наконец, она вернулась к приоткрытой двери, и стала незаметно наблюдать. Дьюла уже успел переместиться в чёрное мягкое кресло у рабочего стола отца и закурить его же сигару. Дьюле было позволительно всё, если не всё, то многое. Михель Фауст, депутат городской думы, хоть и частично, но зависел от него.

Девушка сама себе не смогла бы объяснить, почему испытывает такой мандраж, будто делает нечто запретное, наблюдает за тем, чего видеть не должна. Это в своём же доме?.. Она постаралась стряхнуть наваждение.

Дьюла носил необычную причёску, во всяком случае, во всём окружении Вероники мужчины не имели привычки отращивать столь длинные волосы. Густая иссиня-чëрная грива спускались ему до середины спины. Забранные от висков пряди были связаны в один хвостик на затылке, терявшийся в общей массе блестящих волос. Вероника подумала, что сама она таким богатством похвастаться не могла бы, хотя и гордилась своими медно-рыжими кудрями.

Дьюла был погружён в свои мысли, и будто бы не замечал её. Вероника, тем временем, почувствовала себя совсем глупо, и всё же решилась ступить в кабинет отца. Как будто бы небрежно, как будто бы невзначай. На середине пëстрого ковра она дёрнулась, приложила ладонь к своей груди…

– Ох! Вы здесь. Напугали!

Дьюла поднял на неё тëмные глаза, выдыхая струйку сизого дыма.

– Здравствуй, Вероника, – не улыбнулся он. Отклонился в кресле, и то чуть скрипнуло. – Уже такая большая девочка, а всё не меняешь привычек.

Вероника осеклась, поняв, что он с самого начала знал, что она наблюдает. Как малявка. Хотя ей уже двадцать два года на минуточку. Но девушка не потупилась. Лишь широко улыбнулась. И её улыбка тут же погасла.

Ощущение близости хищника. То самое, что вызывает оторопь, и в то же время, манит. А он смотрит без выражения, однако, за маской спокойствия таятся клыки, или ещё хуже – чëрный туман неизвестных мыслей. И он в любой момент может щëлкнуть зубами прямо перед лицом. Иррациональное, первобытное, прошибающее до мурашек ощущение. Когда смотришь на человека и взываешь к здравому смыслу, но кто мы перед опасностью, которую не в состоянии охватить своим существом?

Именно это чувство и одолевало Веронику, хоть она и боролась. Дьюла курил, будучи здесь, с ней, в кабинете, лишь частично. Взгляд его был расфокусирован, и ни на что толком не направлен. Ничего не делая, он ввёл её в состояние неконтролируемого напряжения.

– Дьюла… – позвала она, приблизившись.

– М?..

– А… Почему вы не со всеми? Не в зале.

Не это её волновало, но нужно было что-то говорить. Через коридоры с повышенной шумоизоляцией всё равно доносились звуки музыки из зала приёмов, а ещё через приоткрытую форточку были слышны голоса людей, собравшихся на фуршет у бассейна.

– А ты? – улыбнулся он лишь одним уголком рта, приподняв и чëрную широкую бровь. Глаза его сейчас были мутно-синими, почти серыми, хотя Вероника помнила их другими. Яркими, глубокого синего оттенка, как старинные сапфиры на подвесках её матери.

– Я просто мимо проходила и…

– И?

Дьюла не был раздражен… Вероника на это надеялась. Просто ему доставляло удовольствие ставить людей в тупик. Так она думала.

– Ладно, я заметила вас и решила поздороваться.

– Я не со всеми, потому что приехал только, чтоб уважить твоего папеньку и немного переговорить с ним о делах. Не более.

Вероника не могла перестать смотреть. Особое внимание привлекали его руки, усыпанные крупными перстнями. Рубин, изумруд, турмалин, бетонит… Чëрный оникс, несколько металлических на всю фалангу. Руки сильные, при этом не грубые.. Движения его пальцев приковывали взгляд, и девушка старалась поднимать глаза на лицо мужчины, но при этом избегала прямого взгляда. Ему нельзя смотреть в глаза. Это тоже иррациональный голос изнутри.

– Ты ещё учишься? – спросил он. Но интереса в его голосе Вероника не услышала.

– Нет, закончила. Но собираюсь поступать в магистратуру.

Дьюла согласно покачал головой.

– Умница.

Затушив куцый обрубок сигары, он поднялся с места.

– Мне всегда было интересно, сколько вам лет… – Вероника впервые пересеклась с ним взглядом, о чем тут же пожалела, потому что отвернуться было уже невозможно. И она ощутила подкожный холод, внутренний озноб. Белую занавеску тронул ветер, раздул веером пóнизу, задирая на самый стол.

«Это с улицы. Уже холодно».

Красив ли Дьюла? Бесспорно. Но это было последнее, о чем она могла бы сейчас подумать. Он внушал чувство опасности, что не сделать шаг назад было невозможно. Вероника попятилась на несколько шагов к массивным книжным полкам из тёмного дерева. Дьюла не обращал на это внимания.

В голове девушки была каша из калейдоскопа фактов… Венгр по происхождению. Ходили слухи на уровне шëпота, что генеалогия семьи Фаркаш восходит к одной из веток королевской семьи Венгрии. Эти слухи не получали ни подтверждений, ни опровержений. Колдун. Убийца. Криминал. Неограниченная власть. Держит в рукаве весь Аберет. Манипулирует. Уничтожает. К нему на поклон ходит весь «верхний эшелон». Отец Дьюлы построил свою империю на крови. И Дьюла за последние пять лет успел себя зарекомендовать, как достойный преемник. Удержал власть и бизнес.

– А как ты сама думаешь?

– У вас будто нет возраста…

– Двадцать девять.

«…Тысяч лет?.. »

Ровный голос, спокойный взгляд, но его влияние невозможно переоценить. Конечно, про колдуна – это байки, обзывательство, как порой обольстительную женщину называют ведьмой. И, тем не менее…

И Вероника снова смотрела ему в глаза. Теперь она увидела, что он… Печален. Бледен. Или ей казалось?.. И она спросила раньше, чем успела подумать:

– У вас что-то… Случилось?..

Дьюла повернулся к столу и налил в пустой стакан воды из хрустального графина. Отпив, провёл большим пальцем по уголку рта, собирая прозрачную каплю. У него пухлые губы, это почти незаметно, так как они практически всегда сжаты. Вероника обращала внимание на такие детали, на которых вообще никогда не концентрировалась. Это было странно, но сейчас от неё ничего не ускользало: шуршание складки шёлка на его предплечье, движение груди от дыхания, движение кадыка при глотании. Ветер снова задрал занавеску. Вдох. Выдох.

«Мне дурно… Надо уйти отсюда. Побыстрее… »

Всё, как при замедленной съемке. И Дьюла пугал всё меньше, всё больше притягивал к себе. Она тянулась к нему всем своим существом.

– Я потерял близкого человека, – тихо сказал он.

Она не ожидала.

– Я… Простите… Примите мои соболезнования.

– Спасибо, – он осушил весь стакан до дна.

Вероника часто поморгала и сделала к нему шаг. Коснулась нежного шëлка манжеты. Дьюла не отреагировал, лишь задержался на ней взглядом. Сейчас она видела его совсем близко. Глаза мужчины стали совсем тёмные. Красивые линии век, ровная кожа цвета слоновой кости, он был аристократичен буквально в каждой черте своего облика. Только, когда говорил или улыбался, были заметны чуть желтоватые от курения выпирающие клычки. Изъян, придававший ему только больше манкости.

– Нельзя, – прошептал он и едва ощутимо, вежливо, но твёрдо оттолкнул Веронику. Аккурат в ту секунду, когда в кабинет вернулся Михель.

Наваждение резко оборвалось. Вероника глубже вдохнула, будто к ней снова вернулась воля. Она выбежала прочь, на ходу чмокнув отца в скулу.

И не видела широкой улыбки Дьюлы ей вслед. Улыбался он недолго. Поворачивался к Михелю он уже с нечитаемым выражением лица.

Михель с задумчивым видом разливал виски по стаканам.

– Я не буду, Михель, – вежливо отказался Дьюла.

– Выпей со мной, уважь друга, хоть пригуби,– улыбнулся тот сквозь усы и короткую, подстриженную бороду. Михелю было едва за пятьдесят, но он уже успел стать полностью седым, и былая яркая рыжина чуть проглядывала сквозь посеребрëнные волосы.

Дьюла всё же принял стакан и сделал глоток.

– До меня дошли слухи, что ты залил кровью Самриту. В городе давно не было таких потрясений.

Дьюла не смотрел на него, снова присутствовал лишь частично, периодически глотая виски.

– Это правда, что ты прикрывал ту девчонку? Что наделала столько шума.

– По объективным причинам.

– Ты не тот, кто действует по соображениям справедливости.

– Тем не менее, представлений о ней не растерял, – размыто отвечал Дьюла.

– Столько кланов на тебя теперь точат зубы. Оно того стоило?

Дьюла лишь казался безучастным, и Фауст это знал. Чувствовал. Невозможно было не понять. Он долго не отвечал, и Михель продолжил:

– Я просто боюсь, как бы кровь не залила весь Аберет. Месть за месть цепляется, ты же знаешь. Мне эти волнения не нужны. Особенно сейчас, во время предвыборной кампании, – говорил Фауст спокойно, но в словах его легко угадывались ноты предостережения.

– Я понимаю, Фауст. Делаю всё возможное, чтобы кровь не вышла из берегов.

– Так… Стоило?..

– Не знаю. Но не жалею. И не пожалею. Мне нечего терять.

– Да ну? – вскинул бровь молодой старик. – Я же знаю, что она погибла в этом безумии.

Дьюла качнул головой, осушил стакан до конца и поставил его на стол чуть громче, чем мог бы.

– Я сочувствую тебе. Правда, Дьюла. Как бы там ни было… Но я хочу попросить тебя не забывать о том, что терять тебе всё же есть, что.

– Я ценю вашу заботу, – Дьюла поднял тускло блеснувшие глаза на собеседника. Фауст говорил об его ответственности и множестве тянущихся к Дьюле ниточек. Вовсе не о личных потерях.

Фауст волновался о себе. Мафиозная разборка в городе, где он баллотировался на пост мэра, была ему сейчас костью в горле.

Тринадцать. Тринадцать влиятельных семей были втянуты. Ровно столько входило в клан Кастро. Шесть из них были уже обезглавлены лично Дьюлой. И это являлось проблемой. Всем было известно, под чьим покровительством находился Фауст.

И Михелю хотелось бы выразиться жёстче, хотелось разбить бутылку виски об его голову, встряхнуть за воротник, но он не смел. Слишком многое было на кону. Слишком многое зависело от, по его меркам, ещё мальчишки, который, без всяких сомнений, влюбился и потерял голову от горя. И сетовал лишь на то, что Ласло, отца Дьюлы, уже нет в живых. Тот бы нашёл на него управу. А у Фауста, к сожалению, таких рычагов давления не было.

После ухода «дорогого гостя», Михель ещё некоторое время пребывал в мрачных размышлениях наедине с собой. Вернулся к гостям лишь под конец приëма.

***

Её машину нашли в озере. Её саму – нет. Но самое большое озеро Аберета – СкаЛит практически никогда не отдавало утопленников. Слишком глубокое, со множеством подводных пещер и валунов, до сих пор не до конца исследованное. К нему прочно прикрепилось название Little Sea*, заменившее официальное. Воды его темны и опасны. Кто тонет в нём, редко бывает обнаружен, разве что оно само смилостивится и отдаст своего пленника на каменистый берег. Вокруг ЛиттлСи ходит много легенд, несмотря на то, что в нём не водится никого вроде Лох-Несского чудовища. Оно само по себе – чудовище – раскрытая пасть, под не очень высокой, но опасно нависающей над ней, покатой скалой, опоясанной узкой дорогой.

Машина съехала в озеро на большой скорости с высоты крутого серпантина, пробив ограждение. Дьюла был почти уверен в том, что злоумышленник долго преследовал её, а после – просто «выдавил» с узкой извилистой дороги. На этом «Серпантине смерти» было легко это сделать. Куда больнее ему давалась мысль, что Ассанта не выдержала всех потрясений и… Он болезненно поморщился.

И не мог перестать размышлять.

«Тебе было страшно? В те последние минуты?»…

Её любимый чëрный спорткар, её ласточка, у которой было даже имя – Кеди́* с громким хлопком, разгоняя на берег волны, рухнула в озеро. Треснули стëкла. Машина быстро заполнялась водой, а Ассанта ударилась головой в процессе падения об руль, или об стекло, отключилась. Пришла в себя, когда уже задыхалась, набрав полные лëгкие воды. Когда умирала.

«…Тебе было больно?…»

Ассанта билась в заклинившие двери, широко открывая рот в беззвучном крике, но выходили лишь пузыри…

Дверь открылась сама, или она всё же выбралась, но не смогла выплыть?..

Или же… Её убили, а машину скинули в озеро. Или. Она где-то под замком.

Страшные образы в разных проявлениях завладевали Дьюлой, и он не был способен их отогнать.

Был и третий вариант, на который Дьюла в тайне надеялся. Этого ничего не было. Всё инсценировка. И неважно, для кого, для него или для взбешëнных семей. Даже, если для него. В тайне, потому что понимал – это могут быть лишь пустые надежды, которые впоследствии разобьют ему сердце. Снова.

Его люди искали её.

Время шло, но никаких зацепок, никаких следов, ничего не находилось. Он устал. Чертовски. Критически устал. Только не замечал этого, пока горел жаждой мести.

Чувство это вовсе не было похоже на пламя. Нет, это бездонная, чëрная, губительная яма, тянущая в себя на арканах выжигающей морозом ненависти. Ему хотелось каждого, кто был к этому причастен, сломать в руках, как куклу. Сворачивать головы… И в первую очередь… Себе. Дьюла винил себя. Если бы он повёл себя иначе… Если бы… Вовремя её услышал, ничего этого бы не случилось. Ничего.

Со дня, когда «Кеди» нашли, прошло уже больше двух месяцев. Дни шли, и надежды на третий возможный сценарий, таяли. На смену им приходила серая, гнетущая апатия, до удушья. Как бывает, когда плотная серость духоты нагнетается перед грозой, а она всё не проливается дождём, лишь гремит где-то вдалеке… Будто под стеклянным куполом, пока медленно, по капле, исчезает кислород, и каждый вдох становится болезненным, не оправдывающим ожиданий. Это состояние иссушало, тело становилось тяжёлым и неподъëмным, а душа и того тяжелее.

Ассанта каким-то образом упала с огромной высоты в озеро, когда только зацвëл жасмин. Конец мая. Ещё точнее – двадцать девятое мая. Её любимый период в году. Он помнил её с охапкой нарванных жасминов прошлым летом, эти цветы были неразрывно связаны с её образом.

Предположительно, машина оказалась в воде около семи утра. Эти цифры теперь стали его неизменными спутниками. Постоянно возникали в голове в любое время, независимо от того, чем он занимался.

Не уберёг.

_________________

Примечания:

*Кеди (Kedi) – Кошка (турецкий)

*Little Sea – Маленькое Море (пер.англ.), в дальнейшем в тексте будет упоминаться, как ЛиттлСи

Глава 1

Фауст в то лето не одержал победы на выборах. Этому способствовало множество факторов, но поведение клана Фаркаш среди них занимало не последнее место. Он знал, что перестрелки на улицах Аберета между враждующими сторонами происходили всё чаще.

Сам он был так или иначе задействован в улаживании этих вопросов, так как договорённости между Фаркашами и Фаустами носили двусторонний характер, и уклониться от их исполнения, даже в ущерб себе, он, при сложившихся обстоятельствах, не мог. В перестрелках погибло немало его знакомых, похороны в то прóклятое, кровавое лето, были чуть ли не каждую неделю. Ассанта Кастро даже посмертно оставляла кровавый след.

Когда Михель Фауст всё же решил заглянуть в это дело, ужаснулся масштабу нанесённого ею ущерба. Она запустила механизм разрушения на уровне целого города одним своим существованием, хоть и объективно являлась пострадавшей стороной.

Изучая детали происходившего в Самрите кошмара, он хватался за волосы на висках.

Как теперь это остановить? Как, скажите, боги?..

Тут уже было не до переживаний о провалившихся для него выборах. Но у него оставалась надежда на будущее. Отрыв от победившего кандидата был небольшой, всего восемь процентов. Каких-то восемь процентов. И Михель признавался сам себе – сейчас быть на месте мэра ему бы и не хотелось. Как Самуэль Бофорд будет улаживать разбушевавшуюся войну – было большим вопросом.

Дьюла же как будто не унимался. Как будто вцепился с железной хваткой бультерьера и не отпускал, даже не пытаясь сгладить ситуацию. Смиренно принимал все последствия своих действий. Фауст также знал, что Бофорд имел родственное отношение к одной из тринадцати злополучных семей. Смерть Родриго Кастро, отца Ассанты, буквально подняла всех на уши. И, так как Бофорд приходился Артуру Бофорду, правой руке в делах Родриго Кастро двоюродным братом, – убитому людьми Дьюлы, это сразу ставило под угрозу возможность мира между ними.

Фауст даже сомневался, вытянет ли Дьюла такое противостояние. Но о подробностях их взаимоотношений Фауст не имел понятия. Чувствовал себя сидящим на бомбе замедленного действия, готовой рвануть со дня на день.

***

Самуэль Бофорд вызвал Фаркаша на личную аудиенцию, едва занял свой пост. Конечно, не в мэрию. Для встречи была выбрана нейтральная территория, коттедж за городом, который он обычно использовал для развлечений, вызова проституток и прочих увеселений с друзьями вдали от дома своей благопристойной семьи.

Они разместились в просторной зале. Условием Дьюлы было – отсутствие третьих лиц. Потому в доме никого, кроме прислуги и штатной охраны не находилось. Фаркаш прибыл в сопровождении двух своих верных сподручных, которые остались за закрытыми дверями залы. Бофорд расценил поведение Дьюлы, как жест открытости. Даже в столь щекотливой ситуации, Дьюла демонстрировал Бофорду отсутствие страха и уверенность в собственной… Правоте.

На стеклянном столике стоял поднос с кофе и десертами. Мужчины сидели друг напротив друга в кожаных креслах и переговаривались о погоде и живописности этого района близ леса и реки. Дьюла не рассматривал Самуэля, вообще не имел привычки смотреть прямо в лицо без особых на то причин. Взгляд его не был блуждающим или ускользающим, скорее чуть рассеянным. Собеседнику, так или иначе, казалось, что он весь в зоне его внимания, хоть и ненавязчиво.

Самуэль, как и все Бофорды, имел светлые волосы, тонкие черты лица и светлые глаза. Конкретно у него они были льдисто-голубыми, проницательными. Ножи для колки льда.

– Что ж… Вот мы и встретились, – проговорил новый мэр. – Я думаю, вы понимаете, зачем я вас пригласил.

В отличие от Дьюлы, он смотрел ему чётко между бровей, создавая иллюзию, что смотрит в оба глаза сразу. Ровесник Фауста, он практически не имел седины. Высокий, статный, аристократически-гордый профиль, выдающийся нос с благородной горбинкой, гладковыбритый подбородок, сухая комплекция. Ему легко можно было дать сорок с небольшим.

– Явно не убивать, – ответил Дьюла, берясь за рельефную ручку фарфоровой кофейной чашки.

– Мы взрослые люди. Дьюла. Я хочу просто поговорить. Без… Официоза.

– Неожиданно, – Фаркаш подул на горячий кофе и тут же отпил.

– Я… – начал Самуэль. – Естественно, хочу положить конец распрям. И… Я до сих пор не до конца понимаю, что произошло в том чëртовом доме. Но до меня дошли слухи, что Артура убили не вы и не ваши люди.

– Я. – резко отрезал Дьюла.

Мэр устало потёр глаза.

– Нам необходимо будет сотрудничать, по крайней мере на протяжении всего срока моего пребывания на посту. Я наслышан о вас. Более того, мы виделись. Я думаю, вы помните…

Дьюла согласно кивнул.

– И я понимаю, какие роли вы играете в Аберете. Так уж вышло, что теперь мы здесь. Я хочу понять, как мы можем прийти к консенсусу.

– Я думаю, вы знаете, что сейчас мои люди уже просто отбиваются. Всё свершилось. Я больше ничего не делаю.

– Дьюла, как умер Артур? – снова вернулся к интересующей его теме Самуэль. И впервые ощутил внимательный взор, который сложно было выдержать без подготовки.

– Давайте не так. Что вам сказали?

– По моим сведениям, он умер в доме Кастро. А не в своём, как задокументировано в официальной версии.

Дьюла не поменялся в лице. Оставался спокойным и отстранённым. Покрутил в руке чашку с допитым кофе и наклонил, переведя взгляд на кофейную гущу. Самуэль с интересом наблюдал за его действием.

– Какое это уже имеет значение?

– Вопрос в другом. Какое значение это имеет для вас? Насколько я знаю, Ассанта Кастро числится погибшей. Полгода поисков ни к чему не привели.

Самуэль успел заметить, как при звучании имени девушки губы его собеседника чуть дëрнулись.

– Для неё это уже не имеет значения. Даже, если это сделала она. Но для меня… Это может иметь значение в отношении вас.

– Сложно выразились… – Дьюла пошевелил бровями, всё ещё глядя в чашку.

– Вы меня поняли, – возразил Бофорд ровным голосом.

Дьюла поднял на него глаза и всё же поставил чашку на стол. – Вы хотите просто правды?

– Просто правды, – кивнул Бофорд.

– Для себя.

– Для себя, – он снова кивнул.

– И эти сведения не будут никуда заноситься.

Бофорд чуть нахмурился, но кивнул.

– Не будут. Не за чем.

– Если бы я зашёл в тот дом, убил бы сам.

– Почему она это сделала?

– Вы меня удивляете.

– Скажу честно. Близких отношений с Артуром не имел. Никаких тесных родственных моментов. Мы были не более, чем родственники, вынужденные общаться по праздникам.

– Самуэль, в деле Ассанты всё есть.

– Я хочу услышать от вас.

Дьюла чуть прищурился. Он всё ещё не имел полного представления о личности Самуэля, не понимал его мотиваций. Не было связной, общей картины. – Когда она была маленькой, он занимался с ней тем, чем с детьми не занимаются.

– Вы боитесь слова «педофил»?

– Я не хочу произносить его в сочетании с её именем, – ответил Дьюла после долгой паузы.

– Вы… Сильно любили еë, – озвучил Самуэль свои мысли скорее сам себе. Дьюла становился читаем. Ассанта делала его уязвимым. Криминальный авторитет ничего не ответил, но смотрел уже только ему в глаза.

– Как она его убила?

– Вы узнали бы больше от своего племянника, – отчеканил Фаркаш. – Я, к сожалению, там не присутствовал. – Дьюла блефовал. Племянника Бофорда в тот день в доме Кастро также не было.

Всё, что было связано с теми днями, всё, что было связано с тем прóклятым домом, отзывалось в нём болью. И он понимал, что становится излишне подвержен эмоциям, чего ему не хотелось. А Самуэль явно собирался этим пользоваться.

– Анна, мать Ральфа, увезла его в Англию и оборвала со мной все связи. Вообще с городом. По понятным причинам, – пояснил Самуэль. – А то, что вы сказали о деле… Многие материалы уже уничтожили. Ещё перед выборами. Вы же понимаете, что такие подробности о моём не самом далёком родственнике, не должны были существовать?..

Дьюла устало закатил глаза на секунду. – Ну да. Делать можно, а говорить нельзя, – он вдруг улыбнулся, обнажив зубы. Остро, зло. Обвинением.

Самуэль впервые отвëл взгляд. – Как убила?

– Изрезала. Одиннадцать ножевых.

– О-о-аух. – вздохнул Самуэль и присвистнул. – В деле было сказано, застрелен в голову. В деле было сказано, потворствовал насилию над ней. Но таких подробностей не было нигде. Почему вы защищаете её даже сейчас?