Драгун. Крест за Базарджик

– Ага, после того как ты рассказал, что это тот самый, который у Аракса был и который на тебя штабных натравил, даже я стал в твоих словах сомневаться, – покачав головой, укоризненно произнёс Марков. – Признайся, что не сдержался, когда узнал его, вот и толкнул в сердцах. Чего уж тут такого. Я бы и сам, небось, не смог бы с собой совладать, коли он передо мной маячил. Без подножки, конечно, но уж в спину точно бы подтолкнул. Эх, такой день нам эти французы испортили! Караульные сказывают, что наши офицеры до самого утра гуляли, вот уже перед самым сигналом побудки с песнопениями в расположение явились. Теперь, небось, целый день будут отлёживаться.

– Да ладно, не особо много мы и потеряли, – высказал своё мнение, вставая из-за стола, Тимофей. – Зато выспались, голова свежая, а они с похмелья будут маяться. Так что ищи во всём плюсы, Димка.

– Философ, блин, – хмыкнул тот. – А то, что опять целый год из всего светского общества только мордастый унтер и рябой денщик будут, это тоже плюс? Хоть какое-то развлечение намечалось, и то загубили.

Послышался стук в дверь, и из сеней в господскую комнату заглянул денщик Маркова.

– Ваше благородие, там это, там какой-то господин про Тимофея Ивановича спрашивает. Важный такой, в шубе и с тростью, а на голове у него кожаный горшок.

– Кого это там принесло? – проворчал прапорщик. – Ты никого не ждёшь, Тимох?

– Да нет. – Тот пожал недоумённо плечами. – Ну запускай в дом его, чего на улице держать?

Денщик выскочил наружу, и вскоре в сенях послышались шаги. Дверь распахнулась, и в комнату зашёл вчерашний знакомец.

– Жан-Фредерик де Шабанн, – представившись, француз отвесил лёгкий поклон вставшим при его виде драгунам.

– Прапорщик Гончаров, прапорщик Марков, – щёлкнули те каблуками, приветствуя.

– Господа, я прибыл к вам по поручению своего друга графа Клермон Жан-Луи-Поль-Франсуа, – произнёс француз с лёгким акцентом. – Ему угодно сообщить русскому офицеру Гончарову Тимофею, что он хотел бы получить сатисфакцию, то есть по-русски – удовлетворение, за оскорбление своей чести. Граф Клермон требует дуэли с господин Гончаров, и в данном случае я выступать в качестве его секунданта. Право выбора оружия и место для дуэли граф оставляет за вами. Единственная его просьба – это провести поединок не позднее сегодняшнего вечера, ибо уже завтра ему надлежит убыть на родину. У вас есть тот человек, которому можно доверить быть секундантом прямо сейчас?

– Дмитрий? – посмотрев на Маркова, глухо проговорил Тимофей. – Мне только тебя и просить.

– Монсеньор, а нельзя ли это дело как-то уладить без дуэли? – обратился тот к французу. – Вчера ведь мой друг при мне и при других свидетелях принёс графу извинения. Ещё и наш командир штабс-капитан Копорский обещал все спорные вопросы решить.

– Увы, но нет, господа, – покачав головой, ответил Жан-Фредерик. – Это дело чести, и мой друг видит только лишь один способ для её восстановления – это дуэль. Прапорщик Гончаров, конечно, вправе отказаться… – проговорил он с ироничной улыбкой. – Но он должен понимать для себя все последствия такого отказа. Он ведь, если я не ошибаюсь, по законам вашей страны, получив свой первый офицерский чин, уже является дворянином и должен соблюдать кодекс чести? Не так ли?

– Я принимаю вызов, – произнёс глухо Тимофей. – Дуэль так дуэль.

– Очень хорошо! – воскликнул обрадованно француз. – Тогда, с вашего разрешения, осмелюсь предложить вашему секунданту обговорить её правила. Выйдем на улицу, господин прапорщик? – И он отвесил церемонный поклон Маркову.

– Пойдёмте, – печально вздохнув, сказал тот, накинул шинель и вышел следом.

«Да-а, неприятная ситуация», – присев за стол, думал Тимофей. «В любом случае моя позиция проигрышная, как бы и чем всё ни обернулось. Отказаться от дуэли – значит быть отвергнутым обществом как трус и получить пятно несмываемого позора на всю жизнь. Принять в ней участие и убить соперника – значит быть подвергнутым преследованию властей. Что-то такое я слышал мельком про обещание каторги и разжалование дуэлянтам. Ну, или как вариант – проиграть самому и быть убитым. Вот этого уж точно не надо! Попасть сюда из другого времени и мира и пасть от руки какого-то хитромудрого француза? Боже упаси, глупее судьбы не придумаешь! А ведь всё может быть. Клермон, похоже, весьма искусен в таких поединках, вон как он уверенно всё к нему сводит. Да-а, ну что же тут поделать? Какой выход?» – лихорадочно бежали в голове мысли. «А-а, будь что будет», – решил молодой офицер и тяжело вздохнул.

Стукнула входная дверь, и, протопав через сени, в комнату зашёл Марков.

– Всё обговорили, Тимофей, – стряхивая с фуражной шапки снег, заявил он. – Традиционная дуэль на пистолетах и у барьера стоя во фрунт. Сходиться будете по команде. Между барьерами расстояние двадцать шагов. Место каждого определяет жребий. Так, что ещё? Осечка не в счёт, должен быть настоящий выстрел. У каждого поединщика он один. Пистолетам положено быть новыми, нестреляными, поэтому придётся их купить. Условились с этим французом через час встретиться у входа на рынок и совместно их приобрести. Заряжать уже будем прямо перед самой дуэлью, и каждый секундант своему стрелку. Вроде всё. А-а-а, да, самое главное! Присутствуем только мы четверо и по одному слуге с каждой стороны, чтобы не было лишних глаз и никто бы не мог помешать поединку! – воскликнул возбуждённо Марков. – Французы тоже не горят желанием предавать это дело огласке. Место мы тоже определили, оно у Куры, ниже по течению, в паре вёрст от ворот, там ещё ровное поле такое за поворотом в леске. Лишь бы погода не подвела, а то, я гляжу, ветерок поднялся и время от времени снег идёт. Да-а, этот самый Жан раз пять мне успел сказать, какой Клермон хороший дуэлянт. С его слов, он уже несколько дюжин своих соперников из пистолета ухлопал или шпагой заколол. Дескать, очень сочувствует молодому русскому офицеру и для него он уже покойник.

– Пугает, чтобы нервозность и страх вызвать, – определил Гончаров. – Если заранее противника испугал, считай, половина успеха уже у тебя.

– Ну не знаю, не знаю, уж больно уверенно они держатся, – заметил Марков. – Похоже, и правда опытные дуэлянты. Там во Франции такое весьма распространено. Может, ещё раз извинишься, Тимофей? Глядишь, и оставят свою затею?

– Не-а, не оставят они, Дима. У Клермона это, похоже, дело принципа. Свою обиду, которая не здесь, а там, у Аракса, была, хочет моей кровью смыть. Будем стреляться.

– Ну-ну. – Товарищ пожал плечами. – Тогда доставай серебро. Рублей пять пистоль точно у торговцев оружием будет стоить.

Весь день с близких к Тифлису гор дул порывистый ветер. Несколько раз начинал идти снег, и его порывы кидали колючие снежинки в лица людям.

– Врача не захотели французы звать, – сообщил, кивнув на стоявшие в отдалении две фигуры, Марков. – Дескать, ни к чему, если что – до города недалеко, а значит, и так подстреленного можно довезти. А если с врачом – раньше времени до властей весть о дуэли может долететь, и помешают. Как я понял, свидетель вчерашнего, Пётр Сергеевич, пребывает в полной уверенности, что он уладил ссору. Жан, когда мы пистоли покупали, невзначай обмолвился, что они до полуночи с ним были и чуть ли не лучшими друзьями расстались. А тут раз – и уже с утра француз к нам с вызовом на дуэль явился.

– Предусмотрительные, – отметил Гончаров. – Чувствуется богатый шпионский опыт.

– Ну, я не знаю, какой там шпионский, – произнёс неуверенно Димка. – Может, ты всё сгущаешь, Тимох? С виду ведь воспитанные, благородные господа. О, меня Жан зовёт. – Он показал в сторону французов и, перехватив кожаный свёрток с дуэльным оружием, поспешил к ним.

После традиционных в таком случае вопросов и получения ответа о невозможности примирения оба секунданта начали зарядку доставшихся им по жребию пистолей. Затем была размечена дистанция открытия огня с барьерами, определены точки начала схождения к ним, и наконец, поединщиков развели по своим местам.

– По моей команде начинаем сходиться! – выкрикнул возбуждённо Марков. – Ну, Тимофей, Бог тебе в помощь. Внимание, господа! – Он поднял руку с платком.

Рукоятка пистоля холодила ладонь. Ветер чуть стих, и с неба на окружавшие поляну деревья и на стоявших напротив друг друга людей падали снежинки. Совсем скоро раздастся роковой выстрел – и кому-то из них с большой вероятностью придётся упасть на этот белый снег, окрашивая его в красное. Глупо, как же глупо вот так умирать.

– Сходимся!

Десять шагов до утоптанной площадки и до воткнутого в снег прута. Тимофей шёл медленно, с поднятым вверх дулом пистоля. С противоположной стороны от большого куста в его сторону двигался, иронично улыбаясь, его враг – граф де Клермон. Вот он замедлился и встал вполоборота, прямо посередине дистанции схождения, тем самым давая возможность произвести первым выстрел сопернику.

«Хитро, новички в таком случае обычно не выдерживают и в горячке подходят к барьеру первыми, сразу же стреляя, – бежали в голове у Тимофея мысли. – А тут лишние пять шагов к тем двадцати основного расстояния. Да и не достигнув ещё барьера, можно вот так вот стоять боком, сильно уменьшая площадь поражения. И ничего ведь не скажешь, француз же к своему барьеру ещё не подошёл, а значит, и никаких нарушений здесь нет». И Гончаров остановился, так же как и его соперник, на середине дистанции схождения с поднятым вверх пистолем. Было отчётливо видно, как граф усмехнулся и иронично покачал головой.

– Идём, идём, не бойся! – поманил он свободной рукой русского. – Ну что же вы замерли, сударь?! Вам страшно?

– Разговоры во время дуэли запрещены! – крикнул стоявший сбоку Марков. – Монсеньор, я протестую! Боюсь, что я не смогу скрыть этого нарушения от общества!

Улыбка сошла с лица француза, было видно, как на нём мелькнула гримаса удивления и недовольства. Этот молодой русский офицер делал всё не так, как он предполагал. Очень странный русский. Хорошо, он застрелит его и так. Клермон повернулся и сделал шаг в сторону барьера, ещё шаг, ещё, и уже на четвёртом, видя, как начал движение Тимофей, он вытянул руку с пистолем. Пятый шаг – и он у самого барьера. Дуло направлено прямо в центр фигуры соперника, палец плавно начинает выбирать свободный ход спускового крючка. Ну вот тебе и конец, русский!

Резкий порыв ветра швырнул горсть снега прямо в глаза графу, и он слегка качнул головой. На больной руке, раненной у дальней, южной речки, непроизвольно сократилась мышца, и палец резко дёрнул крючок. За мгновение до огненной вспышки ствол слега «клюнул», и вылетевшая пуля оцарапала бедро русского драгуна.

– Merde! Idiote![1] – воскликнул в сердцах граф. – Эта дрянная азиатская погода!

– Ах ты гад… – сквозь зубы проворчал Тимофей, ощупывая ногу. На пальцах у него была кровь, бедро саднило, но он был живой, и у него был выстрел.

– Монсеньор, призываю вас встать, как и было обговорено! – донёсся, словно издали, крик Маркова. – Жан, по условиям поединка, стреляющий стоит у барьера во фрунт, повернувшись к сопернику всем телом! Скажите своему другу, чтобы он исполнял условия! Прапорщик Гончаров сделал всё по чести, как и положено, и теперь его выстрел!

«Главное – не спешить, задержка дыхания и уверенная работа с оружием, – неслись мысли в голове у Тимофея. – Опасаться мне теперь уже нечего, можно стрелять спокойно, как на мишенном поле. Ну вот и всё, конец тебе, француз…»

Ветер стих, фигура соперника была прекрасно освещена, а двадцать шагов – это метров пятнадцать, не более того. Плёвое расстояние даже для такого оружия. Он навёл дуло, целя графу прямо в сердце. Было видно, как тот побледнел и прикрыл глаза. Указательный палец начал надавливать на крючок, ещё немножко, ещё чуть-чуть – и его пуля пробьёт это живое пока ещё тело. Сто раз уже в бою он стрелял во врага, убивая или калеча его. Это ведь так просто: удар кремня по огниву, оглушительный грохот, пламя выстрела, свист пули и смерть. Но всё это в бою. Тут же он всё никак не мог пересилить себя и надавить на железный крючок до упора, чтобы убить. Ну же, пора стрелять! Ну-у!

– Стоять! Прекратить! Опустить оружие! – донеслись крики, и на поляну вынеслись два десятка всадников. – Отставить, Гончаров! Опустить оружие!

Впереди всех скакал на коне майор Самохваловский. Чуть позади командир эскадрона, а вот вылетел из-за деревьев и штабс-капитан Копорский.

– Стой! Убрать пистоль!

Тимофей выдохнул и, убрав с крючка палец, опустил дуло к земле.

– Вы что себе позволяете, прапорщик?! – Майор, осаживая коня, спрыгнул рядом на снег. – Вам известно, что полагается за дуэльные поединки?! Тем паче во время ведения боевых действий! Вам что, войны мало и вы решили от скуки с нашими союзниками стреляться?! Штабс-капитан Копорский, заберите у него оружие! – крикнул он, обернувшись. – И у этого! – Самохваловский махнул рукой в сторону Маркова. – Ваши подчинённые, вот конвоируйте их сами к гарнизонному штабу. Месье! – крикнул он подходившему Жан-Фредерику и повёл с ним оживлённую беседу на французском.

– Мой выстрел остался за мной, граф! – глядя на стоявшего неподвижно соперника, произнёс Тимофей и вложил рукоять пистоля в ладонь Копорскому.

– И ещё саблю, Тимофей, – проговорил командир. – Ну как же так? Я ведь вчера столько времени потратил, чтобы вы примирились, и всё впустую! Давай тоже своё оружие, Марков.

Глава 5. Дело скверное

Третий час уже стояли в коридоре двухэтажного особняка, который занимал штаб Кавказских войск, три драгуна. Сегодня здесь было немноголюдно, проходили время от времени с ворохом бумаг писари, да делал поэтажный обход унтер из караульной смены.

– Не прибыл пока комендант, братец? – в который раз уже спрашивал его Копорский.

– Никак нет, ваше благородие. Может, и не будет их даже вовсе? Говорят, что прихварывают они. Может быть, лучше вам завтра прийти?

– Велено сегодня дожидаться, – покачав головой, ответил штабс-капитан. – Дело, не требующее отлагательств.

– А-а, ну да, тогда конечно, тогда всё правильно, всё верно. – Тот окинул взглядом стоявших у стены понурых прапорщиков. – Коли такое дело, тогда ждите. Только вот стемнело уже. Как бы вам всю ночь здесь не прождать.

Внизу глухо стукнула входная, уличная дверь, и со стороны лестницы послышалась тяжёлая поступь.

– Идут, – насторожившись, прошептал унтер и, подобравшись, пошёл строевым к поднявшемуся на второй этаж дородному офицеру. – Ваше высокоблагородие, за дежурство никаких происшествий по штабу не случилось! Часовые караулов на своих местах! Из посетителей только лишь трое офицеров Нарвского драгунского полка!

– На входе у часового шинель мятая, – прервав доклад, буркнул поднявшийся. – Тот, который слева. Заменить и в штрафной наряд его! Совсем обнаглели! Кто старший?! – Он искоса глянул на стоявших тут же драгунов.

– Штабс-капитан Копорский. – Пётр Сергеевич прищёлкнул каблуками. – Полковой командир к вам для принятия решения послал.

– Да какие уж там решения? – толкнув кабинетную дверь, пробурчал их высокоблагородие. – Разжаловать в солдаты али в Сибирь на каторгу отправить, вот и все дела. Зайдите пока сами ко мне, штабс-капитан. А ты стой и карауль этих! – Он кивнул унтеру.

– Слушаюсь! – рявкнул тот и вынул из ножен саблю.

Из-за двери слышались отзвуки разговора, караульный унтер сопел и, бросая косые взгляды на прапорщиков, время от времени перебирал пальцами эфес своей сабли.

– Да опусти ты уже её, – хмыкнув, сказал Марков. – Мы же не преступники и убегать не собираемся.

– Не положено, будучи под караулом, разговаривать, – нахмурив брови, произнёс унтер. – Их высокоблагородие под караул ведь вас определил. А наше дело маленькое – стой да карауль. Так что вы уж извиняйте, ваше благородие, но разговаривать вам никак нельзя.

– Кашкин, заводи обоих! – донеслось из-за двери, и унтер, распахнув её, отошёл в сторону.

– Заходьте!

– Прапорщик Гончаров, прапорщик Марков! – представились, пройдя в тускло освещённую комнату, драгуны.

– Помощник тифлисского коменданта майор Стебунов, – процедил сквозь зубы хозяин кабинета. – Ну что, допрыгались, доскакались, кавалеристы? На постой встали и со скуки давай дуэли устраивать?! И нечего мне тут свои сказки рассказывать на ночь глядя, я от вашего командира их уже выслушал. – Он махнул в раздражении рукой. – Ранение серьёзное? – Майор кивнул на ногу Тимофея. – Гляжу, вроде не хромаешь? Сейчас в лазарет отвести или завтра поутру лекаря прислать?

– Царапина, господин майор, – пожав плечами, ответил Тимофей. – Ничего серьёзного. Сам всё промою.

– Ну, сам так сам, – согласился тот. – В общем, комендант гарнизона, и уж тем паче сам командующий, сегодня не намерены с вами разбираться, так что посидите пока на гауптвахте. А уже потом, когда станут доподлинно известны все обстоятельства произошедшего, по вам примут решение. Одно скажу вам, господа офицеры, – дело скверное. Дуэль с иностранцами, подданными союзного государства, да ещё и в военное время, может стоить вам свободы. Ну уж карьеры точно. Ладно, не будем забегать вперёд. Покамест гауптвахта. Кашкин! – позвал он унтера. – Отведёшь со штабс-капитаном этих прапорщиков на гауптвахту. Передашь старшему наряда, что это я их туда определил до конца разбирательств. Пока пусть в большой офицерской камере их закроет, а уж дальше будет видно, где им сидеть. И это, скажи, чтобы чистой ветоши и воды в шайке принесли, у одного тут рана неопасная. Если надо будет, пусть за лекарем утром пошлют. Ну всё, ведите давайте.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – рявкнул унтер.

– Есть! – произнёс, поднимаясь со скамьи, Копорский.

В большой, освещённой двумя подвешенными к сводчатому потолку масляными светильниками камере было сумрачно. Гончаров, промыв рану на бедре, натянул серые суконные рейтузы с прорехой и огорчённо вздохнул. Ни у Маркова, ни у двух сидящих здесь же пехотных поручиков иголки с нитками при себе не было, а вызывать караульных было бесполезно, от них всегда в ответ – «не положено» и «завтра утром у начальства спросите». Поставив деревянную шайку у двери, Тимофей прилёг на покрытые сенным матрасом широкие нары.

– Ну вот, господа, и принял вызов Тимофей. А чего, неужто ему нужно было отказываться?! – горячась, рассказывал пехотным офицерам их злоключения Димка. – Француз выстрелил, да пуля Гончарову только лишь слегка ногу задела, а он прицелился, да не успел выпалить, замер с пистолем, и тут целая свора на конях к нам вылетела. «Стой! Прекратить дуэль! Опустить оружие!» – кричат. А потом арест.

– Правильно сделал, что принял вызов! – горячо воскликнул поручик из Саратовского полка. – Дворянская честь превыше всего! Отказался бы, и как потом с этим жить? Плохо, что сам стрельнуть не успел. Теперь вот принимай наказание и жалей, думай об этом.

– Да, Тимох, и правда, а ты почему не выстрелил? – поинтересовался Марков. – Чего-то я тебя сам не спросил, а ведь ты целую минуту стоял с наведённым на француза пистолем? Небось, этот Клермон уже десять раз за это время успел с жизнью попрощаться. Пистоль, что ли, неисправным оказался?

– Не успел, и всё, – буркнул Гончаров. – Вот оно надо тебе, Димка, сейчас былое ворошить? Ложился бы лучше спать.

– А может, и хорошо, что не выстрелил, – глубокомысленно произнёс второй поручик, из Кабардинского полка. – Душегубства на нём, получается, нет, более того, он даже и сам как бы в этом деле потерпевший. На дуэли был, честь свою сохранил и даже вон кровь пролил. А выстрел, ну выстрел, выходит, что за ним теперь останется. Глядишь, и отдаст когда-нибудь долг этот французишка. А нет, ну так и пусть живёт с этим. В этом случае сама его честь остаётся запятнанной.

– У таких людей, я полагаю, и чести нет, – перевернувшись на другой бок, пробормотал Гончаров. – Откуда же ей взяться у наполеоновских шпионов?

– А вы-то, господа, без дуэли, я смотрю, примирились? – насмешливо спросил Марков. – А ведь, как я слышал, тоже хотели стреляться?

– Так пятый день ведь вместе сидим, – ответил, улыбнувшись, саратовец. – Какая уж тут дуэль? Пьянка всему виной. Мы уже тут в камере подружиться успели. Теперь вот и самим смешно за ту склоку. И было бы с чего спорить! Что Сергея, что мой полк, оба они славные, и чего вот только сцепились, спрашивается?

– Это точно, Сашка, дурь пьяная всему виной, – согласился с ним поручик из Кабардинского полка. – Хорошо, что до горячего свару не довели, и правильно, что десять суток ареста каждому дали. Жаль вот только, карьеру теперь тяжелей будет строить. С пятном в послужном списке мне ещё лет пять, это уж это точно, придётся роту теперь ожидать. А может, и того больше.

– Да ладно, серьёзные баталии и штурмы будут, геройство в них проявим, а в полку убыль ротных командиров случится. И никуда от нас наше капитанство не денется, – успокоил товарищ. – Ладно, братцы, уже поздно. Давайте и правда, что ли, спать ложиться? Я одну лампу задуваю?

– Задувай, – послышалось с нар.

Два дня драгун не беспокоили. Потом по одному сводили всё к тому же комендантскому майору, у которого каждый собственноручно изложил все обстоятельства дела.

– А вот с вами всё плохо, прапорщик, – заметил он, читая рапорт Тимофея. – А ведь так хорошо начинали. Выпуск из рекрутского депо с отличием, исправная служба в рядовых, а потом и в унтер-офицерах, ранения, награды, благодарности. Потом офицерский чин и личное дворянство. И всё это перечеркнуть одним разом.

– Да не одним это разом, вашвысокоблагородие, – произнёс с досадой Тимофей. – Я ведь уже докладывал про случай у Аракса.

– Ты это, Гончаров, меня не перебивай! – рявкнул, багровея, майор. – Забыл, как в солдатах во фрунт стоял и ножку на плацу тянул?! Я гляжу, быстро вознёсся! Так это дело поправимое! Эполеты с погон слетят, и я лично прослежу, чтобы тебя к самому строгому батальонному командиру определили!

– Виноват! – Тимофей, вскочив, застыл по стойке смирно.

– Конечно, виноват, – буркнул комендантский офицер и углубился в чтение. – Красиво пишешь, складно, – наконец сказал он, откладывая бумагу. – Потому, небось, и продвинулся в службе. Так, ну ладно, послезавтра их высокопревосходительство будет лично решать вашу судьбу, все бумаги по делу будут ему переданы. А там уж как оно повернётся: или сам он вам наказание определит, или в военный суд дело передаст. В последнем случае для тебя лично, Гончаров, всё закончится очень плохо. Так что ждём. Конвой! – крикнул он, и в кабинет зашли два солдата.

Камера офицерской гауптвахты не пустовала. Поручиков из Саратовского и Кабардинского полков выпустили, зато одним разом зашло аж пятеро офицеров из других полков.

– В рождественские праздники всегда так, – сетовал, заводя через пару часов шестого, комендантский капитан. – Не умеем спокойно отдыхать, вечно у нас какая-нибудь дурь от безделья приключается. Только глядите, чтобы тут был порядок, господа! – Он окинул взглядом камеру. – А не то вместо гауптвахты и в настоящую тюрьму загреметь недолго.

Господа скучали. Отдушина была только одна – карты. Их тайно пронёс с собой бывалый штабс-капитан из гренадер, и целый день слышались шелест перемешиваемой колоды, оживлённые выкрики и смех.

– Да не грусти ты, прапорщик! – выиграв в очередной раз, крикнул гренадер. – Я вон пятый раз на гауптвахте сижу, и ничего. Пошли лучше сыграем? По двугривенному всего на кон с каждого. Авось с прибытком на свободу выйдешь!

– Или вообще без штанов останешься! – хохотнул артиллерийский поручик.

Звякнули дверные запоры, и в приоткрывшуюся дверь заглянуло усатое лицо дежурного унтера.

– Прапорщик Гончаров, прапорщик Марков, на выход! – раздалась команда. – Ежели личные вещи есть, так велено с собой их забирать!

– Удачи вам, господа! – прикрывая одеялом колоду карт, крикнул гренадер. – Димка, ты мне двадцать рублей должен! Не забудь отдать!

– Ла-адно, – отмахнулся Марков. – Если на воле оставят, завтра же твоему ротному занесу.

За спиной у Тимофея хлопнула дверь и щёлкнул, запирая её, массивный засов.

«Вот и всё, похоже, что всё-таки поведут в суд, – мелькнула в голове догадка. – С вещами велели идти, значит, на гауптвахте более содержать не собираются. А после суда обычно или в тюрьму, или разжалованным в пехотную роту». «Эполеты с погон слетят, и я лично прослежу, чтобы тебя к самому строгому батальонному командиру определили!» – всплыли слова комендантского майора.

– Ваши благородия, вам сюда. – Унтер показал на боковую дверь. – Толкайте сильнее, там вас ждут.

Тимофей приоткрыл её и шагнул внутрь слабо освещённой комнаты.

– Смелее, смелее заходим, господа прапорщики! Чего тянетесь?! – донёсся такой знакомый арестантам голос. У грубо сколоченного, массивного стола сидел на табурете Копорский.

– Пётр Сергеевич! Господин штабс-капитан! – воскликнули обрадованные драгуны. – Вы-то тут как? А мы уж думали, к судебному следователю заходим!