Полная версия
Бессмертная тьма
Гирма Тигест
Бессмертная тьма
© 2024 by Tigest Girma
© 2024 by Jessica Coppet, иллюстрации на обложке.
© 2024 Hachette Book Group, Inc., обложка.
© 2024 by Virginia Allyn, карта, герб университета, заставки глав.
© Ахмерова А., перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Азбука», 2025
* * *
Посвящается чернокожим девушкам, которых всегда восхищала темная красота вампиров. В этой книге бессмертные похожи на нас.
&
Посвящается моим девушкам хабеша[1], осмеливающимся покорять новые, немыслимые высоты. Не сдавайтесь, пусть вас увидят!
* * *Предупреждение: "Бессмертная тьма" исследует безжалостный мир вампиров и смертных, которые пытаются в нем выжить.
В тексте присутствуют такие тяжелые темы и элементы, как жестокое обращение детей с родителями, питье крови, смерть, кровопролитие, убийство, секс, нецензурная брань, суицидальные мысли, насилие.
Пожалуйста, читатели, учтите это, прежде чем примете приглашение. Теперь же ворота университета Укслей открыты.
* * *
Тьма— гостья милосердная, пожирает медленно.
Отрывок перевода амхарского текста, уничтоженного во время Пожара Бездны. Страна происхождения – Эфиопия.
Пролог
Видные в освещенное свечами окно университета Укслей, такого же древнего, как существа, его населявшие, декан и ее вампир сидели за приватным разговором.
Они изучали кусок пергамента с подробным планом города, и в частности – пятно крови, высыхающее возле церкви. Карта была одной из любимейших реликвий декана, в ее семье она передавалась из поколения в поколение, прежде чем все подобные вещи были уничтожены. Ту потерю декан так и не простила.
Прежде чем кровь исчезла с пожелтевшей страницы, пятно превратилось в три буквы, сложившиеся в слово mot. Смерть.
– Силия Адане умерла, – объявила декан примерно через час после начала беседы. Ее вампир сложил пальцы домиком и ответил на ааракском. Для мертвого языка ааракский обладал неестественной живостью и танцевал на языке, как разбуженная змея.
– Тогда это правда. Завещание на наследство вступило в силу.
Декан отодвинула стул и подошла к окну. Ночь наступала со стороны леса, сжимая в длинных пальцах башни Арата с их мрачными статуями на шпилях. Золотой свет полился из статуй львов с разверстыми пастями, сидевших на каменных стенах. Пробудившись, каждый из зверей осветил вестибюли и коридоры.
– Остаются еще две Адане, – проговорила декан.
– Ты нарушишь данное ей слово? Я думал, она твоя дорогая подруга.
Декан насупила густые брови. Ее вампир обожал щедро сдабривать честность жестокостью. Даже в юности именно это декан не любила в нем больше всего.
Разумеется, ей не хотелось нарушать обещание. На карте кровь Силии истощалась неделями: ее поразила редкая болезнь, которую не могли вылечить даже в Укслее. Декан настойчиво советовала Силии вызвать своих племянниц из места, где они скрывались, и, пока не поздно, вверить одной из девушек семейное наследство. Но упрямство было проклятьем рода Адане.
Силия Адане эгоистично была готова заплатить за свободу любую цену, хоть и старалась не для себя. Так, четырнадцать лет назад, после смерти сестры и зятя, Силия исчезла среди ночи, прихватив двух маленьких двойняшек. Декан простила это пренебрежение обязанностями по одной простой причине – из жалости.
Жалость способна вырвать ответственность с корнем. Именно поэтому декан избрала ее главным врагом, которого нужно одолеть. Поэтому она сидела здесь, планируя дальнейшие действия, а не рядом с умершей подругой. Сейчас давать слабину не следовало. Искоренение жалости поставило ее во главе университета, мирно существовавшего среди естественных врагов природы. И мир рухнет, вступи завещание Адане в силу.
Декан решила не говорить своему вампиру, что жалеет о своем обещании. В то время оно казалось вполне разумным. Что изменилось бы, если бы с девчонками никто никогда не связался? В то время декан верила, что Силия совьет гнездышко со своим любовником, родит ребенка, и великий род Дома Адане продолжится. Как же она ошибалась! Смерть неотступно преследовала Дом Адане, и ей не оставалось ничего иного, кроме как вдохнуть в него новую жизнь.
Декан вгляделась в сгущающуюся тьму.
– Через неделю мы заберем девушку из Грин-Хайтс.
– А как насчет другой?
– Боюсь, я не знаю, где она. Говорят, она сбежала из приемной семьи в день восемнадцатилетия.
Декан взглянула на своего вампира: хотела увидеть его реакцию. Ее всегда нервировало, как мало двигаются лицевые мышцы дранаиков; как пристально, не мигая, смотрят их черные глаза.
– Одной, наверное, хватит. – Ее вампир остался бесстрастным. – Их присутствие вызовет определенное недовольство.
Декан снова посмотрела в окно.
– Недовольство – обычное дело, стоит привести чужаков.
– В самом деле. – Вампир задумался. – Я с удовольствием взял бы сестер в свой класс. Их мать была одной из моих лучших студенток.
История родителей девочек была легендой, но от легенды всегда недалеко до трагедии.
– Хочешь, чтобы я навестил ее? – спросил вампир.
– Нет, я сама.
Лицо вампира отражалось в окне, и было видно, что красновато-коричневую кожу прорезали морщины.
– Ты никогда не покидаешь Укслей.
– Боюсь, это необходимо.
– Почему?
Декан снова села на свое место и следующие новости сообщила абсолютно спокойно:
– Потому что двадцать четыре часа назад Кидан Адане задержали за убийство.
В черных глазах ее вампира блеснули, отразившись, крошечные искры света.
– Кого она лишила жизни?
– Пока не знаю. Довольно странно, но Кидан Адане считает, что ее сестра не сбежала. Напротив, она убеждена, что Джун Адане похитил вампир. Что ее привели сюда, в университет, против ее воли.
Насупив брови, декан снова присмотрелась к вампиру. Он не хмурился. Декан подивилась тому, с каким комфортом он устроился в своей старой коже, такой же красивый и безжалостный, как в день их встречи. Ей было девятнадцать, ему пятьсот лет. Декан потерла свою морщинистую руку. Время – штука страшная.
– Находись Джун Адане в Укслее, я бы об этом знал, – просто ответил вампир.
– Я тоже так подумала. Разумеется, если бы было совершено подобное преступление, ты разобрался бы с ним соответствующим образом.
– Разумеется. – Вампир не подал виду, что обижен ее подозрением. Это декан в нем и ценила. Вампир редко принимал что-то близко к сердцу. Он никогда не врал. Но времена были странные, а первой жертвой перемен становится верность.
– Откуда ты все это знаешь? – спросил вампир. – Организовав слежку за девушками, ты, конечно же, нарушаешь обещание.
Довольная тем, что вампир развеял ее сомнения, декан показала на стопку писем, высившуюся рядом с резной фигуркой животного – маленькой импалой с двумя великолепными рогами.
– Кидан Адане часто пишет и всегда умоляет Укслей вернуть ее сестру. Я пыталась отыскать Джун, но она как сквозь землю провалилась. К сожалению, благодаря рассказам их тети Силии Укслей стал колыбелью всех кошмаров Кидан.
Движение вампира получилось стремительным, как у тени на ярком свету. Хватая письма, он постарался не коснуться статуэтки импалы. От его стараний декан скупо улыбнулась. Суеверие заставляло большинство дранаиков избегать прекрасных антилоп так же, как оно убеждало студентов, что потерший статую льва станет сильнее. Пока вампир читал, на его наморщенном лбу образовалась складка.
– Ты отвечала ей? – полюбопытствовал вампир.
– Я не нарушала слово.
Вампир был подле нее почти сорок лет и так и не понял ни сути ее обещаний, ни то, какими усилиями она их выполняла. Уклонение от ее клятв сделало их жизнь очень трудной.
– Что изменилось сейчас? – спросил вампир.
Декан вчиталась в одно из писем. Слова Кидан источали и гнев, и мольбу, олицетворяя луну и солнце чудовищной утраты.
– Mot sewi yelkal, – ответила она по-ааракски.
Смерть освобождает нас от прежних себя.
В кои-то веки уголок рта вампира пополз вверх. Его не переставало забавлять, как студенты повторяют ему услышанное на его же лекциях. Особенно когда им удавалось прожить достаточно долго, чтобы постичь истинный смысл его слов.
1
По подсчетам Кидан Адане, жить ей осталось восемь месяцев.
Если честно, жизни она отмерила себе щедро. На акт насилия хватило бы и двух месяцев, остальное было жалкими потугами на мечту. На мечту, которой она не тешилась бы, если бы сейчас не страдала от обезвоживания и не была на грани потери сознания.
Ей хотелось снова жить со своей сестрой в том странном домике. Вернуться во времена, когда не требовалось на каждом шагу доказывать, что ты невиновна. Последняя мысль вырвала ее из транса и вызвала смешок. Она рассуждала как потерпевшая или, чего пуще, как жертва.
Хриплый смешок снова сотряс тишину, словно у нее в груди надрывно и болезненно клокотала засорившаяся труба. Когда она в последний раз разговаривала? Из-за камер шторы были постоянно задернуты, так что единственным источником света оставалась лампочка. Как любое искусственное солнце, она перегревала и сжигала воздух вокруг себя, заставляя Кидан работать полуголой на полу квартиры.
Темный лоб Кидан покрылся потом, капавшим на файл, который она читала; скрюченные ноги утонули в кипе бумаг. Выключить свет она позволить себе не могла. Только не когда работы было невпроворот. Только не когда она была так близка к цели. Мыслями Кидан застряла в одной бесконечной ночи, что не слишком-то отличалось от адских мук.
Двигаться, ей нужно двигаться. Кидан встала слишком быстро, споткнулась, и к ее поджатой ноге прилила кровь, парализуя ее. Девушка стряхнула онемение и прошла на кухоньку.
«Убийца».
Слово, выведенное над фотографией темнокожей девушки, кричало со статьи в газете, приклеенной на холодильник.
Кидан Адане была убийцей. Она ждала уколов раскаяния, которое должны были вызывать подобные слова. Она даже поджала губы и сморщила нос, стараясь выжать из себя эмоции, но, как и в ту огненную ночь, заплакать не смогла. Она ждала, что наружу просочится хоть капля человечности. Кидан осталась абсолютно бесстрастной. Статуей, высеченной из обсидиана.
Кидан налила себе попить. Вдруг раздались щелчки затвора камеры, сопровождавшиеся небольшими вспышками. Кидан резко повернулась к окну, и стакан едва не выпал у нее из рук. Шторы оставались задвинутыми, но репортеры пытались высмотреть хоть что-то сквозь небольшие щели, точно чайки в поисках хлебных крошек.
«Потерпи!» – мысленно сказала себе Кидан.
Скоро все кончится. Ровно через восемь месяцев. Именно через восемь месяцев должно состояться судебное разбирательство. Кидан, однако, посещать его не планировала. Задолго до начала суда ее признание найдут приклеенным изолентой ко дну ее кровати, и всем откроется внутренняя работа ее преступного ума.
Очередная вспышка заставила Кидан поморщиться. Вряд ли репортерам удастся ее сфотографировать, но, может, стоит одеться? Не то чтобы Кидан стеснялась большой груди или широких бедер. Непристойное фото может даже пойти ей на пользу: обыватели узнают, как грубо нарушались ее личные границы. Звучало совсем неплохо. Кидан покачала головой. Ну вот, она снова раздумывает, как бы вызвать сочувствие.
Кидан посмотрела на свое отражение и тонким, слабым голосом выдала:
– Ты не такая, как они. Ты не такая, как они.
Они.
Тетя Силия называла их дранаиками. Вампиры.
Вопреки жару, исходящему от стен квартиры, Кидан содрогнулась. Внешне дранаики ничем не отличались от людей. Это и было источником всей ее тревоги. Зло не должно расхаживать в человеческом обличии. Это святотатство.
Тетю Кидан ненавидела. Ненавидела ее бездействие. Силия слишком долго мешкала, прежде чем вытащить их из этого подлого общества. Может, в противном случае зло не проникло бы в маленькую Кидан. Джун справилась лучше, а вот Кидан упивалась злом. Болезненный интерес Кидан к смерти, увлечение фильмами о ее культе, коллекционирование их – все это исходило от вампиров. Если бы она могла прямо сейчас залезть себе в грудь и вырвать извращенное сердце, она бы так и сделала.
Восемь месяцев.
От этих двух слов веяло облегчением. До смерти оставалось подождать лишь восемь месяцев. Позаботиться о том, чтобы нашли Джун. Еще немного потерпеть это жалкое существование.
Джун улыбалась с фотографии в раскрытом ноутбуке. Они были совсем не похожи, хотя родились с разницей в несколько минут. Исчезновение Джун никак не освещалось, о нем даже не судачили шепотом соседи. Где была бы Кидан, если бы все эти репортеры охотились за ее пропавшей сестрой так же, как за ней? Нет, темнокожим девушкам приходилось совершать чудовищные преступления, чтобы оказаться в центре внимания.
Бумаги на полу были судорожной попыткой понять местоположение университета Укслей. Поисками Кидан занималась двенадцать месяцев и двадцать дней. Взгляд Кидан метнулся к аудиозаписи, приклеенной изолентой ко дну кровати, и температура в комнате упала. На записи была последняя мучительная беседа Кидан и ее жертвы.
«Уже лучше», – подумала Кидан, почти улыбаясь. Она приписывала вину той, кому следовало. «Жертва Кидан».
На записи имелось доказательство, имя человека, – нет, животного, – ответственного за похищение Джун. Рано или поздно она обязательно найдет это гребаное место.
И его.
Кидан села на корточки и тщательно изучила направление своих поисков, потом нащупала ручку, сняла колпачок и начала писать очередное письмо тете Силии, которая никогда не отвечала.
Пока существует хоть малейший шанс разыскать Джун, Кидан будет писать тете хоть до конца жизни.
Пальцы Кидан напряглись, ногти впились в ладони. На коже проявились тонкие кровавые дуги. Не отрывая указательный палец, Кидан прочертила на ладони квадрат. Нервы. Кидан узнала ощущение. Значит, для нее не все потеряно. Зеркало с зазубренными краями на другом конце комнаты прорезало уродливую фигуру на темной шее Кидан. На нее уставилось холодное, бесстрастное отражение. Если бы она только научилась плакать до суда, мир мог бы ее простить. Она могла бы прожить дольше.
«Плачь!» – велела она своему отражению.
«Зачем? – спросило отражение. – Ты бы поступила так снова».
* * *Часом позже, как только репортеры ушли, Кидан, одетая в просторное худи, взяла наушники и заперла свою квартирку. В нее она переехала ровно по одной причине.
Через дорогу, на углу Лонгвей-стрит и Сент-Олбанс-стрит, был постамат. Один ключ от него принадлежал Кидан, другой – тете Силии, которая жила в Укслее. Каждый раз, отправляя письмо, Кидан пряталась и ждала. Порой ждала по несколько дней, ночуя в соседнем кафе или в проулке, но кто-то всегда приходил и забирал ее письма. Каждый раз фигура в капюшоне ускользала от Кидан – либо с пугающей скоростью перелезала через парковые ворота, либо растворялась в толпе прохожих.
Из недели в неделю они играли в кошки-мышки. Тетя Силия читала письма Кидан, но по какой-то странной причине продолжала ее игнорировать.
Опустив письмо в пустой постамат, Кидан стала ждать у автобусной остановки – на новом месте – и надеяться, что, слившись с пассажирами, она выиграет достаточно времени, чтобы вычислить «почтальона».
Пока она ждала, в наушниках зазвучал милый голос Джун. Мир Кидан быстро пришел в равновесие.
«Привет! – зашептала сестра. – Я толком не знаю, с чего начать, поэтому сперва просто представлюсь».
До исчезновения Джун записала пятнадцать видеороликов. Этот был первый, записанный в четырнадцать лет. Кидан слушала ролики каждый день, все, кроме последнего. Последний она смогла прослушать лишь раз, а потом стерла, чтобы не терзал.
Спрятанные в карман пальцы чертили треугольник, и Кидан наслаждалась скрежетом ногтей по ткани. Когда в своем видео Джун упомянула ее, треугольник превратился в квадрат.
Кидан ни на секунду не отвлекалась от постамата, но краем глаза видела неподвижную тень.
Под кривой веткой дерева стояла женщина. В свете уличного фонаря ее кожа цветом напоминала старую бронзу. На ней была темно-зеленая юбка, волосы убраны в гладкий пучок.
Женщина была удивительно неподвижна, не отличаясь от неясыти, которая сидела на карнизе и смотрела прямо на нее.
У Кидан закололо в затылке. Возникло невероятнейшее ощущение, что эта женщина, кем бы она ни была, ждала ее.
2
ВИДЕОЗАПИСЬ
10 мая 2017.
Джун, четырнадцать лет, снято на телефон Кидан.
Место съемок: ванная комната Мамы Аноэт.
«Привет, – зашептала Джун, хлопая глазами в камеру. Короткие косички обрамляли исцарапанный, прыщавый подбородок. – Я толком не знаю, с чего начать, поэтому сперва просто представлюсь. Меня зовут Джун. Я учусь в школе Грин-Хайтс. Этот ролик записываю из-за случившегося сегодня. Мне влетело за то, что я снова заснула на уроке».
Пауза.
«У меня парасомния. Знаю, слово серьезное. Это значит, я не просто хожу во сне, а кричу и пинаюсь. Сестра присматривает за мной, но.… Знаю, ей надоело. Я сама себе надоела. – Джун хихикает. – Я стараюсь побольше бодрствовать, но мне это аукается. Как сегодня, например. Знаю, о чем вы думаете, – обратись за помощью. Я пытаюсь, уверяю вас».
Ракурс съемки сместился, захватив столпотворение шампуней – четырех разных видов, – занавеску для ванной с бабочками, успокоительные и антидепрессанты.
«Психотерапевт нам не по карману, но наш школьный психолог очень ничего. Из-за нее и записываю это видео. Мисс Трис сказала.… Я чего-то боюсь. Чего-то, о чем не хочу никому рассказывать. Она велела мне изложить все на бумаге. Но я ненавижу писать. Вот она и велела записать видеоролик и, если хватит храбрости, поделиться им. Классная психологиня, да? – Слабая улыбочка Джун не осветила ее глаза. – Так чего же боюсь? – Джун неуверенно вздохнула и нервно взглянула на дверь. – Я боюсь.… вампиров».
Картинка потемнела. Камеру объективом вниз положили в раковину. Потекла вода, послышались отзвуки плеска, прошла минута. В кадре появилось коричневое лицо Джун, теперь чуть влажное, потому что она села в углу ванны.
«Вампиры, – голос Джун зазвучал сильнее. – Хорошие новости, если они в принципе есть, заключаются в том, что для всех вампиры больше не опасны. Так что те из вас, кто смотрит это видео, – если вы вообще мне верите, – могут спокойно спать, зная, что ваша кровь для них яд. Но им по-прежнему нужно кормиться, им нужна кровь, чтобы выжить. – Телефон слегка задрожал. – Кое-что под названием Первый Запрет заставляет вампиров кормиться лишь членами определенных семей. Около восьмидесяти семей застряли в этом круге на целые поколения. Отгадайте, чья семья одна из восьмидесяти. Ага, точно. – Джун оторвала взгляд от камеры, ее глаза покрылись поволокой. – Мы с сестрой ломаем представление о том, что значит неблагополучная семья. Впрочем, мы спаслись. После гибели наших родителей тетя Силия забрала нас из той жизни и привела сюда, в дом Мамы Аноэт. Здесь мы в безопасности, но я вижу их каждую ночь.… во сне.… порой даже в школьных коридорах. Я будто знаю.… что однажды они за нами придут. – Джун вдохнула, выдохнула, поиграла с тонким серебряным браслетом на запястье. – Кидан каждую ночь напоминает мне о Трех Запретах, которые связывают вампиров. Это немного помогает. Заставляет помнить, что легко им до меня не добраться. Второй Запрет частично ограничивает их силу, а Третий Запрет требует от вампиров огромной жертвы за то, чтобы превратить человека в им подобного. Кидан постоянно твердит, что Последний Мудрец не сумел раскрыть потенциал своего невероятного дара – что ему следовало перебить всех вампиров, а не накладывать на них ограничения. Думаю, она права. Поступи он так, мы жили бы совершенно иначе. – Пальцы Джун перестали теребить браслет из бабочек, глаза прищурились. – Зачем же я записываю этот ролик? Наверное, хочу, чтобы мисс Трис знала правду. Может, и мои друзья тоже. Может, и все. Не хочу так мучиться до конца жизни. Не хочу тратить каждую минуту каждого дня, гадая, когда они за нами придут. Хочу почувствовать себя в безопасности. Хочу.…»
Громкий стук в дверь заставил Джун выронить телефон.
– Джун, это я.
Джун бессильно ссутулилась, повернулась дверная ручка.
Кидан зло посмотрела на свой мокрый телефон.
– Скорее!
Джун спешно ввела пароль, чтобы ограничить доступ к роликам.
Ее паролем всегда были пять цифр, в сумме дававшие тридцать пять. Это был возраст, в котором умерла их биологическая мать, а также число вампиров – дранаиков, – приписанных к их семье. Тридцать пять вампиров, которые выпили бы Джун и Кидан досуха, если бы девушки от них не ускользнули.
3
Кидан потянулась за ножом, который носила в куртке. Его лезвие изгибалось ближе к острию, а зубья неприятно впивались в ладонь. От прикосновения к клинку по спине Кидан побежал холодок.
Пока Кидан подкрадывалась к женщине, ночная тишь казалась абсолютной, Кидан хотелось, чтобы она шевельнулась. Неподвижность характерна для животных, а анималистические черты – для дранаиков.
– Кто вы? – В тишине голос Кидан звучал до необычного громко.
Женщина была крупная, с широкими бровями и темными задумчивыми глазами. К груди у нее была приколота золотая брошь в виде дрозда с серебряным глазом.
– Я декан Фэрис из университета Укслей. Насколько я понимаю, ты меня искала?
Тротуар дернулся, нож скользнул в руке Кидан. Девушка лишилась дара речи. То, что она искала со слепой надеждой и сокрушительным разочарованием, могло вдруг обнаружиться, просто упав с неба.
– Укс… Укслей? – наконец переспросила девушка, боясь, что заветное место снова исчезнет.
– Да.
Ответ расчистил туман в голове Кидан. Что она делает? Пальцы отпустили рукоять ножа.
– Так вы пришли забрать меня? Обменять меня на Джун? – зачастила она.
Сердце Кидан наполнилось надеждой. Сколько ночей она пролежала без сна, представляя всевозможные вариации этой сцены. Это было чистым безумием, высокой целью, заставлявшей сердце девушки биться даже после пожара, когда оно должно было остановиться навсегда.
Декан сложила руки на груди.
– Укслей не занимается похищением людей. Сами наши законы против этого.
– Законы? – гневно повторила Кидан и шагнула к женщине. – Где были ваши законы, когда дранаики нашей семьи забрали мою сестру?! – Ее пальцы напряглись от волевого усилия: нет, декана душить нельзя. Во взгляде женщины мелькнула тревога. Отлично.
– Это серьезное обвинение. У тебя есть доказательства?
Доказательство Кидан ждало в ее квартирке, изолентой приклеенное ко дну кровати. В признании ее жертвы называлось имя ответственного вампира. Но оно также доказывало, что Кидан пытала и убивала.
– Вампир похитил мою сестру. – Голос Кидан прозвучал так низко, что мог разбудить мертвых.
Декан Фэрис склонила голову набок.
– Кидан, я говорю с тобой как представитель Укслея. Ты выросла, не получив образование в наших стенах, наверное, поэтому не понимаешь, что это подразумевает. Моя задача – обеспечивать мир между людьми и дранаиками. Я придаю этому первостепенную важность и выполняю свою задачу через законы и наказание. Ты считаешь, что с тобой обошлись несправедливо, но доказательств этому нет. Я призываю тебя образумиться вопреки твоему страшному горю. Ты не можешь обвинять одного из моих дранаиков бездоказательно.
Декан Фэрис говорила, как исполненный достоинства политик, словно ее кампус был средоточием закона и порядка. Такое реноме не сочеталось ни с одной историей, которую Кидан сочинила для себя об этом гадюшнике.
Девушка приготовилась спорить, когда ее вдруг осенило.
– Это были вы, да? Вы внесли за меня залог?
После ареста Кидан случилось чудо. Невероятный залог полностью выплатила женщина с таким социальным статусом, что суд удовлетворил ее просьбу об анонимности.
– Ты заслуживаешь шанс доказать свою невиновность, – многозначительно сказала декан. – Как и все остальные. Ты ведь невиновна, да?
Кидан отступила на шаг. Эта женщина пришла сюда не говорить о Джун. Доброта, особенно такая, всегда имеет свою цену.
– Зачем вы здесь?
Декан Фэрис еще секунду к ней приглядывалась.