Без времени и места

Эля побежала за милиционером. Тот вызвал по рации некоего Алихана. Этот самый невидимый Алихан долго препирался с сержантом, используя неодобряемые в обществе русские выражения, но расцвеченные витиеватым восточным колоритом. Голос из рации упирал на то, что дел у него и так невпроворот, и чинить дурацкие двери, которые ломают безрукие идиоты, не его забота. Потом рацию у милиционера вырвала Галина. Несколько минут она в тех же выражениях, но с добавлением малороссийской специфики, объясняла Алихану, что и как именно она с ним сделает за срыв плана выручки вагона-ресторана. Андрей слушал с интересом, он расширял свой этнографический и лингвистический кругозор.

Вся эта катавасия заняла ещё минут двадцать, пока не пришёл наконец Алихан, злой, как абрек, промахнувшийся в кровника, но с нужными инструментами. Вскоре путь был открыт, и Андрей поторопился покинуть злосчастное заведение железнодорожного общепита.

В коридоре восьмого вагона было ещё более оживлённо. Люди сновали туда-сюда с озабоченным видом. Режиссёр и девица с фотоаппаратом яростно о чём-то препирались. Андрей с извинениями протиснулся между ними, при этом они не обратили на него ни малейшего внимания.

Едва войдя в свой двенадцатый вагон, Андрей услышал звуки продолжавшегося веселья, среди которых выделялись звонкие голоса обеих Наташ. Подхваченный волной воодушевления, Андрей добежал до своего купе, и тут его ждал неприятный сюрприз.

За столом, уставленным стаканами, были всё те же лица: две Наташи, Ламцадрица, Сергей, Эдик, но диспозиция заметно изменилась. Рядом с Натальей Тёмненькой сидел Сергей. Да не просто сидел, а обнимал её за талию. Голова Наташи – той самой Наташи, которую Андрей мысленно уже назвал своей – недвусмысленно покоилась на Серёгином плече. Лицо девушки раскраснелось.

Что произошло за то время, пока Андрей отсутствовал в купе, неизвестно. Он был озадачен и даже почувствовал себя обиженным. Первым его побуждением было – действовать: включить всё своё обаяние, всё своё красноречие, затмить соперника, уничтожить его и вновь завоевать внимание девушки.

Случись такое двумя-тремя годами раньше, он бы ни секунды не колебался. В амурных делах он привык добиваться цели во что бы то ни стало и сметать соперников с пути без раздумий. Чаще всего это удавалось, а редкие неудачи он переживал как болезненный удар по самолюбию. Но в последнее время что-то в его душе изменилось. Возможно, Андрей просто повзрослел. Жизнь уже успела научить его, что побед без поражений не бывает. Победа не даёт ничего, кроме кратковременного чувства удовлетворения. Поражение же заставляет искать новые пути.

Конкурировать с Сергеем ему не хотелось особенно – к этому парню Андрей чувствовал безотчётную симпатию. Почему, он и сам не смог бы объяснить. Столичный аспирант и крымский рыбак, они принадлежали к разным мирам, но было нечто, что делало это различие несущественным. Так люди, имеющие врождённое представление о достоинстве и наделённые способностью не поддаваться общему течению, узнают друг друга в толпе. И Андрей, наверное, впервые в жизни, решил отступить и выйти из боя.

Сюжет этой повести мог повернуться иначе, будь Андрей понастойчивее. А так его место у трона прекрасной Натальи занял Серёга. Эдик же подсел поближе к Наташе Светленькой и выразительно поглядывал на неё своими карими глазами, сияющими и бездонными, как ночное небо. Страсть и печаль бесчисленных поколений армянских предков отражались в этих взглядах.

Короче говоря, Андрей оказался не у дел.

* * *

Блеск красивых Эдиковых глаз не ускользнул от внимания Ламцадрицы, уже изрядно разгорячённой портвейном. Её женское самолюбие грыз червячок досады от того, что Андрей проигнорировал посылаемые ему знаки приязни.

– Эдуард, – промурлыкала она грудным голосом, стараясь копировать бархатистые интонации Татьяны Дорониной, – вы такой загадочный, многозначительный. Молчите, смотрите так выразительно. Как тот человек… из кино… ну, помните, мы в школе про него учили…

– Печорин, – подсказал Сергей.

– Ага, Печорин… Расскажите же что-нибудь о себе. Кто вы, куда едете?

– Я спортсмен, – скупо отвечал Эдик. – Мастер спорта по парашюту. Сейчас в отпуске.

– Вы парашютист? – воскликнула Наташа Светленькая и взглянула на Эдика с удвоенным интересом. – Как романтично!.. И опасно! Расскажите же, что вы там чувствуете. Каково это: парить в небе, как птица!? Смотреть на землю свысока!

– Ничего романтического. Режим, тренировки, укладка… Работа как работа, – пробурчал Эдик и, конечно же, покривил душой. Он и сам был неисправимым романтиком и к своим воздушным приключениям относился с неиссякаемым душевным трепетом. Но это чувство было слишком интимным, чтобы делиться им с окружающими.

– Нет, нет! Ну, пожалуйста, расскажите, – настаивали девушки наперебой.

– А давайте я лучше расскажу историю, которая произошла со мной в поезде, – нашёл как выкрутиться Эдик. – Ну раз уж мы здесь, в поезде, собрались. История загадочная, почти мистическая. Случилась она в Сибири, на станции Зима, это в Иркутской области.

– Знаем. У поэта Евтушенко есть такая поэма – «Станция Зима». Он, кажется, родился там, – вставил Сергей, и Андрей ещё раз отметил про себя, что морячок не так прост, как казалось.

– Вот-вот. Ехал я в прошлом году поездом Москва – Владивосток, – начал рассказ Эдик. – Фирменный поезд, главный поезд страны. Вагоны красивые, вишневого цвета, на борту металлическая надпись «Россия», занавесочки на окнах особенные – короче, этот поезд ни с каким другим не перепутаешь. Я ехал из Красноярска – там сборная тренировалась – в Читу, на чемпионат РСФСР. Ехал за «золотом», я тогда фаворитом был. К тому времени у меня уже были два союзных «золота» и одно мировое, а российских медалей не было. Предыдущий чемпионат я провалил: сорвал прыжок и не попал даже в призёры. И очень хотел это недоразумение исправить. Волновался, всю дорогу в уме предстоящие прыжки прокручивал, спал плохо. Ну, думаю, так ведь и перегореть можно. Надо, думаю, отвлечься как-то, почитать что-нибудь лёгкое. А тут как раз станция. В Зиме поезд по расписанию 23 минуты стоит: есть время сходить в вокзальный киоск.

Эдик отхлебнул портвейна и продолжил:

– Итак, перешёл я через пешеходный мостик с платформы к вокзалу и купил там детективчик и свежий номер «Техники – молодёжи». На всё про всё ушло минут десять. Поднимаюсь опять на мостик и вижу – на тебе! Мой фирменный поезд вздрагивает и начинает медленно отползать. Что такое! Ничего не понимаю! Рассуждать было некогда, бегом скатился я по скользкой лестнице, чуть ноги не переломал, и заскочил в последний вагон. Хорошо, дверь проводник не успел закрыть.

– Такое часто бывает: если поезд опаздывает, стоянку сокращают, – прокомментировала проводница. – Всегда надо на часы смотреть.

– Погодите, это ещё только начало. Итак, отдышался я и пошёл через весь состав в свой третий вагон. По дороге – вагон-ресторан. А время завтракать было. Ну, я и присел за столик, взял кофе с бутербродами, раскрыл журнал, стал читать и увлёкся. У них там есть рубрика «Антология таинственных случаев», и в ней статья была интересная: про поезд-призрак. Был, оказывается, в Италии, ещё в начале века, такой загадочный случай. Поезд с пассажирами заехал в тоннель и исчез бесследно, будто его и не было.

– Точно, – перебил Андрей. – Я тоже про это читал. А потом этот поезд вроде бы видели через много лет то в Мексике, то в Крыму… И даже ещё где-то.

– Ага, там так и написано. И вот в этой статье учёные рассуждали, могло ли такое случиться в действительности, исходя из законов физики. Мог ли этот поезд попасть в пространственно-временную дыру… ну или в другое измерение… и переместиться во времени и пространстве? Два часа я читал, не мог оторваться. Дочитал и пошёл в свой вагон. Открываю дверь купе и – ничего не понимаю! На моей полке спит какой-то мужик лицом к стенке. И сумки моей нет на багажной полке! Там у меня прыжковая форма была и специальная обувь. В купе вроде всё по-прежнему, те же стаканы на столе, газеты, занавески на окне, за стеклом мелькают те же сопки и тайга, а публика другая. До Зимы со мной в купе молодой парень ехал и пожилая пара на нижних полках, а теперь – женщина с сыном-подростком и усатый какой-то мужчина. Смотрят на меня с недоумением. Ну, думаю, вагоном ошибся. Переспросил – всё верно, третий. Мистика какая-то!

Наташа Светленькая ойкнула, а Эдик продолжал:

– Пошёл я тогда к проводнику разбираться, почему моё место занято. Стучу в дверь, открывает незнакомая девица в проводницкой форме. А где проводник? Васильич? – спрашиваю. Какой, отвечает, Васильич? Не знаю, мол, такого. Я здесь проводник, говорит, а вы – кто? Билет, говорит, есть у вас?.. Тут мне совсем дурно стало. Вспомнил я статью из «Техники – молодёжи». А что, думаю, если я попал во временную дыру и переместился непонятно куда. Не то в прошлое, не то в будущее. Тогда всё складывается. Не нашёл ничего лучшего, как спросить у неё: какой сейчас год и число? У проводницы глаза округлились, испугалась, видно, решила, не в себе товарищ. Дверь захлопнула у меня перед носом и, через дверь слышу, по рации бригадира вызывает. А я стою как бревном ударенный и гадаю, куда это я попал.

Эдик замолчал и сполна насладился произведенным эффектом. Девушки, да и Андрей с Сергеем смотрели на него так, как смотрят увлекательное кино в ожидании развязки. Пшеничные Усы тоже навострил уши. Даже Алёна на верхней полке ненадолго отвлеклась от своих переживаний и прислушалась. Выждав нужную паузу, Эдик широко улыбнулся:

– Всё оказалось донельзя прозаично. Надо же такому случиться, что на той станции, в Зиме, одновременно останавливаются два фирменных поезда: номер второй Москва – Владивосток и номер первый из Владика в Москву. Выглядят они как близнецы. Вот я и заскочил впопыхах не в тот. И три часа ехал, сам того не понимая, обратно, на запад.

– А как же чемпионат? – поинтересовался Андрей.

– Да никак. Так я и остался без медали. Видно, не судьба.

– За это надо выпить, – провозгласил Серёга, разливая портвейн. – За то, что не занесло тебя, Эдуард, куда-нибудь в Средние века. Или на Соломоновы острова, к аборигенам на шашлык. А свои медали мы ещё возьмём, правда?

Звякнули стаканы, Андрей взял гитару, и веселье снова покатилось по нужной колее.

Мелитополь – Запорожье

А что же наши искатели чужих денег Валера и Виталик из седьмого вагона? Дождались ли они своего суженого лоха?

Судьба оказалась к ним благосклонна и послала им подходящую кандидатуру. Потенциальный лох явился на свободное четвёртое место в их купе в Джанкое. Войдя, он не представился, поэтому мы будем называть его просто Лохом.

Лох был чудо как хорош. Одет он был в такое, что в советских магазинах не купишь ни за какие деньги. Мягкий кожаный пиджак, водолазка из ангорки, синие американские джинсы и последний писк заграничной моды – замшевые мокасины, – такой прикид тянул на «чёрном рынке» не менее чем на полтысячи рублей. Это промтоварное великолепие в сочетании со жгуче-чёрными глазами и лёгким восточным акцентом Лоха нарисовало в Валерином воображении соблазнительный образ преуспевающего «цеховика».

По короткому, но внимательному взгляду, брошенному вновь пришедшим на карточный расклад на столе, Валера и Виталик поняли: с преферансом Лох знаком. И, судя по пухлому «лопатнику», из которого тот доставал билет, чтобы предъявить его проводнику, был при деньгах. Друзья приободрились, но виду не подали: продолжили метать карты, а Лоха как бы и не замечали. Тот присел рядом и раскрыл газетку, всем своим видом показывая, что происходящее его вовсе и не интересует, но вполглаза за игрой поглядывал. Через полчасика природа всё-таки взяла своё:

– Какой интересный расклад! Давно такого не видел, – подал голос Лох, увидев на столе необычную комбинацию, и Валера понял: клиент дозрел. Он тут же предложил:

– Садитесь третьим. Распишем двадцаточку. – И, видя колебания Лоха, добавил: – По маленькой, только для интереса. Пять копеек за вист. – Лох кивнул в знак согласия.

Правильная работа с лохом требует терпения и выдержки – азы своей науки наши ловкачи усвоили давно. Для начала клиенту надо позволить освоиться, почувствовать себя в своей тарелке и увериться, что удача на его стороне. И только тогда можно с успехом его потрошить.

Всё дело чуть не испортил Георгий: он слез со своей полки и стал проситься в игру четвёртым. В планы друзей-аферистов такой расклад не входил, но и отказать Георгию означало вызвать ненужные подозрения у Лоха.

«Чёрт с ним, пусть играет, – подумал Валера. – С паршивой овцы хоть шерсти клок». И про себя окрестил Георгия «болваном». Для тех, кто не знаком с терминологией преферанса, автор должен пояснить: «болваном» называют отсутствующего третьего игрока при игре вдвоём. В этом случае картами «болвана» играет один из тех, кто за столом. Этим определением Валера имел в виду, что в грядущей партии против Лоха роль Георгия – быть «болваном» в чужой игре.

За пару часов Лоху дали выиграть пятёрочку. Успели бы и быстрее, если бы не Георгий. Тот полностью оправдал данное ему прозвище: подолгу обдумывал простые ходы, тормозил игру. Впрочем, играл он аккуратно, не рискуя, и по итогам остался «в нулях», без проигрыша.

После игры обитатели четвёртого купе пили чай и болтали о том, о сём. Виталик жаловался на маленькую зарплату и дороговизну жизни, Георгий ему поддакивал, Лох снисходительно молчал. Затем трое выходили в тамбур покурить, а Лох читал газетку. Потом все сидели молча, глядя в окно на прекрасные виды Каховского водохранилища. Наконец Валера решил, что пора приступать к главному.

– Не люблю поездов, – начал он издалека, не обращаясь ни к кому конкретно. – Сидишь целый день как дурак, делать нечего. Только карты и спасают. Может, ещё партеечку сгоняем? – этот вопрос адресовался Виталику. Тот подхватил, следуя не раз отрепетированному сценарию:

– По пятачку неинтересно. Нет азарта. Давайте по рублю, я готов.

– По рублю крутовато будет, – возражал Валера.

Далее следовала мастерски разыгранная сцена, в которой Валера от игры по-крупному сначала отказывался наотрез, но затем начинал понемногу поддаваться уговорам Виталика. Лох молча слушал их препирательства: играть он был не прочь, денег у него было предостаточно, но привычка делового человека не позволяла сразу соглашаться на рискованные предложения. Неожиданно в дело вступил Болван-Георгий:

– Я играю по рублю, – заявил он. И в ответ на удивленные взгляды всех троих добавил: – Деньги у меня есть, не сомневайтесь. Премию на заводе получил. Жгут карман, так сказать. – И он извлек из кармана пачку пятирублёвок.

Валера как бы нехотя согласился, и Лоху не осталось выбора: оказаться единственным в компании, кто испугался крупной игры, не позволяла гордость восточного человека.

Лох, как и Георгий, ехал в Харьков. Поэтому играть решили на время: закончить игру за десять минут до харьковской остановки, чтобы успеть подсчитать результат и расплатиться. Лох, конечно, и не догадывался, что главный сюрприз ждёт его в самом конце игры.

* * *

Веселье в двенадцатом вагоне не утихало. Песни перемежались анекдотами и забавными историями из жизни. Банка с портвейном пустела на глазах. Когда устали петь, Серёга достал из сумки колоду карт и научил всю компанию забавной игре «Кукареку». Следующие минут сорок вагон сотрясали смачные шлепки рук по столу, кукареканье и взрывы смеха. Радостно было не только игрокам, но и всем вокруг. Даже Пшеничные Усы не сдержался и прятал улыбку в этих своих усах.

Единственной из окружающих, кого не радовали, а раздражали и пение, и анекдоты, и этот весёлый кавардак за спиной, была Алёна. Она не могла понять, как могут веселиться люди, когда мир полон предательства и боли. Шёл уже седьмой час её добровольного затворничества под простынёй, левый бок её онемел от неподвижного лежания, давно хотелось в туалет, но спуститься к людям было выше её моральных сил. Запас слёз казался неиссякаемым.

Хуже всего было то, что её по-прежнему, несмотря на смертельную обиду, тянуло к Славе на почти животном уровне. В ней оживали прежние ощущения, она почти физически почувствовала мягкость его мальчишеских губ, гладкость шелковистых волос, дурманящий запах кожи, и сладкая волна возбуждения прокатилась по её телу от шеи до пяток. Разбуженная плоть требовала своего.

Никогда, никогда больше она не испытает этих удивительных ощущений – это было Алёне очевидно. Никогда мужская рука не коснётся её тела. Представить кого-то другого на месте Славы мозг отказывался. Впереди серая, постылая жизнь, не расцвеченная радостью физической близости. Тогда зачем она нужна? Не лучше ли закончить её сейчас, на подъеме эмоций, чем обречь себя на мучительное затухание чувств?

Алёна погружалась в мизантропию, как пчела, увязшая в патоке. Из института её, видимо, исключат. Как она оправдается за это перед родителями? Они столько сделали для того, чтобы Алёна туда попала, отказывали себе во всём, нанимая репетиторов. Как они были счастливы, когда она успешно прошла отбор. Нет, объяснения с родителями надо избежать любой ценой. Получается, что выход есть только один. Да, только так…

Решение принято. Но как его осуществить? Выйти на остановке и броситься под поезд, как Анна Каренина? Нет, это слишком театрально. И, наверное, очень больно. Алёна представила себе хруст раздавленных железом костей, и её передернуло. Вскрыть вены в туалете? Бритва у неё с собой… Тоже не подходит. Алёна панически боялась вида крови. Да и не дадут ей закрыться в туалете на долгое время. И тут Алёна вспомнила, что в её сумке лежит нераскрытая пачка снотворного. Вот оно! Нужно только спуститься вниз за водой и – незаметно и без боли уснуть навсегда. Умереть во имя любви – только так можно оправдать своё существование на этом свете.

Всё стало простым и ясным, и у Алёны отлегло на душе. Когда эти бузотёры за спиной успокоятся наконец и лягут спать, она тихонько проскользнёт в тамбур, наберёт воды и примет спасительное лекарство. А пока она закрыла глаза и стала представлять себе, как Слава ласкает её тело. Ей было тепло и спокойно, и она задремала.

…Проснулась Алёна от того, что кто-то дернул её за штанину. Алёна замерла, но неизвестный был настойчив: дёрнул ещё раз, другой, третий.

– Петрович! А, Петрович! – раздался за спиной мужской голос. – Петрович! Просыпайся. Давай кирнём. У меня водка есть.

Алёна не выдержала и обернулась. В проходе стоял Земеля. Одной рукой он вцепился в Алёнин клёш, в другой была неизменная бутылка. Увидев вместо неизвестного нам Петровича девичье лицо, припухшее от слёз, со следом от подушки, обрамлённое прядями нечёсаных светлых волос, но всё равно юное, прекрасное и безмерно удивлённое, сержант окаменел, словно узрел не девушку, а чудовище. Челюсть его отвисла, глаза выкатились, и лицо приобрело выражение до такой степени дурацкое, что Алёна улыбнулась, в первый раз за последние дни. Несколько мгновений эти двое смотрели друг на друга, а затем Земеля, не произнеся ни звука и не спуская глаз с Алёны, с тем же выражением на лице стал пятиться назад и исчез где-то в проходе.

Вся эта сцена выглядела настолько комически, что обитатели четвёртого купе покатились со смеху. Теперь они все смотрели на Алёну, а Алёна на них. Алёна увидела молодые, красивые, смеющиеся от души лица и прыснула сама. Напряжение последних дней разом покинуло её, будто она скинула с себя тяжёлые, сковывающие движения рыцарские латы.

– Спускайтесь к нам, – предложил парень с хэмингуэевской бородкой. – У нас весело. У нас вино есть.

«А он ничего так, даже красив, – подумала Алёна. – Немного похож на Славу, только выглядит постарше и более мужественно». Лежать на полке ей надоело до смерти.

Вскоре Алёна уже сидела за столом рядом с Андреем, отхлебывала портвейн из гранёного стакана, смеялась над анекдотами и вместе со всеми кричала «кукареку» при появлении шестёрки. Мысль о том, что ещё час назад она собиралась отравиться, казалась теперь дикой. В девятнадцать лет трагедии переживаются быстро.

А Андрей, забыв про Наташу, во все глаза глядел теперь на Алёну. Восторгу его не было предела: Алёна без сомнения оказалась самой красивой девушкой в их компании. Она обладала тонкими чертами лица, глубокими голубыми глазами и длинными ресницами, волнистыми светлыми волосами ниже плеч, длинными нервными пальцами, словом, была красива утончённой изысканной красотой, а печать недавнего страдания только оттенила эту красоту.

Что ж, история Славы и Алёны закончена, и началась другая история. Но я, по праву автора, хочу сделать одно заявление. Я хочу обратиться к Славе с такими словами: «Хотя я сам тебя придумал, не могу не сказать: ты, Мстислав, самовлюблённый болван. Пройдёт немного времени – ты сам не заметишь – как исчезнет юношеская припухлость твоих щёк и губ, как плешь проест твою роскошную причёску, как округлится животик, потухнет взор, ослабеют члены, и женщины перестанут бросать на тебя восхищённые взгляды. И тогда вспомнишь ты девушку Алёну как лучшее, что было в твоей жизни. А теперь уходи прочь из моей повести».

Запорожье – Павлоград

К вечеру к Леночке-Элеоноре вернулась способность к осмысленным действиям. Мечта о столичной жизни заставила её собрать волю в кулак, подавить страх, и она решилась подойти к столику, где сидел предмет её вожделения, с твёрдым намерением завязать разговор. Он оказался коротким:

– Ещё триста коньяку и лимон, – не глядя на официантку, властно произнес посетитель, и Элеонора, так и не выдавив из себя ни слова, отправилась в буфет. Когда же она вынесла поднос с заказом, то увидела такое, от чего её сердечко упало куда-то вниз и дыхание прекратилось. За столиком мужчины её грёз уже сидела какая-то девица, а сам он приподнялся, чтобы поцеловать эту особу в щёку. Красивая мечта Элеоноры рассеялась как мираж в пустыне, не оставив следа. Этого она вынести не могла – убежала в своё служебное купе, бросив рабочее место, и разревелась, как девчонка.

На вакантное место тут же заступила Галина. Её, испытанного бойца любовных фронтов, такая мелочь, как неожиданное появление соперницы, ничуть не смутила. Тем более что от внимательных глаз официантки не укрылось: между этими двоими не всё ладно. Оба были напряжены и глядели друг на друга не так, как влюблённая парочка. Галина продолжала вертеться у столика, отпуская томные вздохи в адрес мужчины. Спутницу его она как бы и не замечала.

А зря… Я не Галина, и скажу вам прямо, там было на что посмотреть. Девушку звали Анна, было ей 25 лет, и она была очень привлекательна. Возможно, что в рабочем посёлке Нижние Бодуны её бы не сочли красивой – слишком неявны были выпуклости на её теле и слишком тонки черты лица – но в среде ленинградской богемы она не могла остаться незамеченной. Анна обладала исключительным шармом и была красива изломанной и холодной красотой Серебряного века. Что неудивительно: в четвёртом поколении девушка приходилась внучатой племянницей поэтессе Зинаиде Гиппиус. Прочие ветви родового дерева Анны плодоносили исключительно филологами и искусствоведами. Крону этого дерева изрядно проредили репрессии сталинского периода, но уцелевшие члены семьи бережно хранили культ эстетики эпохи символизма. Жила эта семья в самом центре Ленинграда, на улице Рубинштейна, в большой фамильной квартире.

Анна росла в хрустальном сосуде, наполненном стихами, музыкой, живописью и философией. Проза жизни обошла её стороной, всё низменное для неё будто и не существовало. К двадцати двум годам Анна, уже выпускница филологического факультета ЛГУ, так и не овладела обсценной лексикой. То есть слова такие она, конечно, слышала – не на небесах живём, – но об их значении только догадывалась. Это чуть было не стоило ей диплома.

Дело было так. От сокурсников Аня не раз слышала в адрес уважаемых преподавателей филфака такие слова: «этот старый мудак Петров» или «этот мудак Сидоров». По чистоте душевной она уверилась, что слово «мудак» – похвала и означает «пожилой высокоучёный человек», что-то вроде профессора. Поэтому на защите своего диплома выразилась в отношении оппонента, доктора наук и заведующего кафедрой, так: «Как верно заметил уважаемый мудак Кукушкин…». Председатель дипломной комиссии побагровел, пытаясь не рассмеяться в голос, «уважаемый мудак» подавился чаем, но девушке всё сошло с рук. Дескать, девица не от мира сего, что с неё взять?

Так и жила Аня в своём заповедном мире, почти не соприкасаясь с советской действительностью, пока судьба не свела её с Дмитрием Олеговичем, тем самым холёным мужчиной, который сидел сейчас перед ней за ресторанным столиком. В роли «судьбы» выступила Анина тётя, женщина, хотя и высококультурная, но при этом, в отличие от остальных высококультурных родственников, расчётливая. Её не радовала перспектива иметь в качестве любимой племянницы старую деву с зарплатой младшего научного сотрудника. Хитроумная комбинация знакомства увенчалась успехом: Дмитрий Олегович крепко взял Аню под своё покровительство и спустил с небес на землю.