Марфа. Вторая кожа

– Дедово болото проверили, – пробормотал он, не глядя. – Всё засыпано. Следы уходят под снег быстрее, чем мы их находим.

Виктор промолчал, только крепче сжал кулаки в карманах. Он знал: Марфа не ориентировалась в этих местах. Могла свернуть куда угодно. Могла упасть. Могла не встать.

Мысль ударила в грудь, как кулак. Он выгнал её, но она вернулась – холодная, липкая, сжимала горло изнутри.

– Искать дальше, – глухо сказал он, не поворачиваясь к Вовчику.

Тот кивнул, но ничего не ответил.

Снег продолжал падать. Звук шагов гас в белой тишине, как будто сам лес не хотел, чтобы её нашли.

* * *

Марфа всё ещё стояла на краю тропы, сжимая в пальцах тёплый термос, но чай давно перестал греть. Голоса лыжниц таяли где-то впереди, уносимые ветром. Они звучали легко, спокойно, уверенно – так говорят люди, у которых есть маршрут, цель, ощущение, что всё под контролем.

У неё не было ни маршрута, ни цели. Только он – костюм, прилипший к телу, как тягучий чёрный лёд. Швы затянулись, обводя грудь и лопатки, а блеск стал матовым от инея.

В ушах звенело. Под костюмом – дрожь. Внутри – страх.

Она хотела было крикнуть им вслед, сделать шаг за их следами, прижаться к их разговору хоть краешком – но голос застрял в горле. Ноги остались на месте, как вросли в снег. Что-то внутри удерживало, глухое, упрямое. Невидимая преграда – не внешняя, а внутренняя – не давала ей двигаться в их сторону.

Сквозь жжение в коже, сквозь обжигающий воздух в лёгких она осознала: ей туда нельзя.

Это не её путь.

Когда последние тени лыжниц исчезли между деревьев, Марфа медленно повернулась. Противоположное направление. Вглубь леса. Туда, где не было голосов. Где не будет глаз, всматривающихся в чужой костюм, в её бледное лицо. Где не будет людей, которые, не зная её, уже что-то решили про неё.

Она пошла – в снег, в тишину, в одиночество.

Сначала путь был – хоть какой-то. Следы лыжниц ещё виднелись впереди, ровные борозды, уходящие за деревья. Можно было просто идти по ним, по безопасной траектории, по отпечатку чужого движения. Но Марфа свернула в сторону, как будто сама не заметила, в какой момент приняла решение. Её влекло в глубину, туда, где не ступала нога. Где не дышал никто, кроме неё.

Снег становился рыхлее, глубже. Под ногами он проседал, захватывая щиколотки. Деревья росли гуще, стволы всё плотнее. Свет тускнел.

Марфа остановилась, обернулась.

И замерла.

Следов не было.

Там, где она прошла всего минуту назад, где буквально ощущала шаг за шагом – теперь была ровная белизна. Как будто кто-то вырезал её из пейзажа. Как будто её никогда не было.

Снег засыпал всё. Слишком быстро. Слишком намеренно.

В груди стало пусто, а затем резко – тесно. Она попыталась вспомнить, где именно свернула, но в памяти что-то расплывалось. Как во сне, где вспоминаешь дом и не можешь сказать, на какой он улице.

Марфа огляделась.

Лес молчал. Но это не было спокойное молчание природы. Это было ожидание. Деревья стояли, как зрители, чьи взгляды невозможно ощутить напрямую, но они есть. Сухие ветки скреблись друг о друга над головой, будто кто-то шептался в темноте.

Она сделала шаг назад.

Хруст. Снег уступил.

Позади лишь пустая белизна, ни единого следа пути. Назад не повернуть. Шагнуть вперёд – жутко, будто впереди бездна. Застыть на месте – значит замёрзнуть насмерть.

Внезапно ветка где-то в стороне качнулась. Ни звука, ни ветра, но движение было.

Марфа затаила дыхание.

Лес её слушал. Не просто смотрел. Он следил.

* * *

Она шла медленно, будто через вязкое молоко – ноги тонули, костюм холодел и цеплялся за кожу. Каждое движение становилось всё труднее, как будто снег сопротивлялся, не хотел отпускать, не хотел пускать вперёд. Её дыхание сбилось, рваное и громкое, как будто сама тишина леса не выносила звука.

И вдруг – провал.

Ноги ушли вниз по колено, снег сомкнулся с мокрым шорохом, и тело рвануло за ними. Она не успела крикнуть – только вскинула руки, но не удержалась. Удар был глухим, но не сильным. Не больно. И именно это испугало.

Снег под телом оказался мокрым, липким, проникающим под одежду. Он обволакивал, не давая подняться. Руки дрожали, пальцы не слушались. Она попыталась встать, но соскользнула и осела обратно, чувствуя, как холод вползает под ткань. Будто лёд шевелился внутри неё.

Она замерла.

В груди горело, воздух резал изнутри, как осколки стекла. Паника подступала, но откуда-то глубоко внутри прозвучал сухой, ровный голос: «Не двигайся. Дыши».

Марфа осталась в той же позе – наполовину в снегу, с руками на поверхности, будто обняла землю.

Она осторожно потянулась вперёд, зацепилась за сучок, вывернулась – как по лезвию шла между страхом и ослаблением. Наконец, вылезла. Но стояние на ногах уже не давало ощущения опоры.

Латексный костюм, блестевший ещё утром, теперь налип на кожу тяжело, как сырая ткань на запотевшем теле.

Швы, прошивавшие руки и спину, стянулись, словно запечатали её внутри.

Не одежда – оболочка, которая больше не отпускала. Дыхание выходило паром, но уже не согревало. Пальцы на ногах исчезли – она не чувствовала их вовсе. Как будто они остались в снегу.

Окружающее перестало быть лесом. Не было деревьев, не было неба – только белизна, только пустота.

Она больше не чувствовала ног. Ступни стали тяжёлыми, как деревянные чурбаки – без ощущения, без формы, без связи с телом. Холод пробрался под кожу, но больше не жёг, не жалил – он затаился. Исчезла боль, а вместе с ней – понимание, где заканчивается тело и начинается снег.

Это пугало сильнее самого мороза. Потому что боль – хоть какая-то – означала, что ты ещё жив.

Каждый шаг давался труднее. Снег больше не сопротивлялся. Он стелился под нею, принимая тело в чёрной броне, как будто признавал в нём не человека, а предмет.

Костюм не защищал. Он просто делал её чужой. И снег принимал чужое. И в этом была настоящая угроза.

Он звал. Уговаривал лечь.

Как постель. Как приглашение.

Как могила, у которой нет злобы, только обещание покоя.

Марфа почувствовала желание остановиться. Просто выдохнуть. Позволить себе слабость.

Но нельзя.

Сейчас это уже не было игрой воображения. Ощущение чужого взгляда стало ощутимым, как дуновение за спиной. Кто-то был рядом. Или что-то. Лес больше не был обычным пространством. Он был существом. Холодным. Отстранённым. Неведомым.

Она знала: стоит лечь – и всё закончится. Потому что есть такая истина, старая, как сам мороз: сначала тебя трясёт, потом становится тепло. Слишком тепло.

А тепло в этом лесу – не утешение. Это ловушка.

Тепло – значит конец.

* * *

Под веками что-то вспыхнуло. Не свет, а тень – тёмный контур, будто полупрозрачный экран возник перед глазами. Он не принадлежал ни лесу, ни её собственным видениям. Это было чужое. Техническое. Холодное.

«Система терморегуляции перегружена. Заряд критический. Переход в энергосберегающий режим».

Буквы дрожали в воздухе, тусклые, словно выцарапанные на стекле изнутри. Марфа моргнула, но они не исчезли.

Она вспомнила, как впервые открыла свёрток – тонкая чёрная ткань, блестящая, пахнущая чужим парфюмом. Она тогда подумала, что это диковина. Забава. Возможно защита. Теперь ткань облепляла её тело, как ледяная вторая кожа, и вместо обещанной помощи включалась паника.

Костюм не грел. Он больше не был её. Он стягивал грудную клетку, будто отказывался работать. Его гладкая поверхность поблёскивала в холоде, но внутри – мёртвая тишина. Ни поддержки. Ни тепла. Только плотная, глухая тьма под кожей.

Марфа попыталась согнуть пальцы – едва. Руки подчинялись через усилие. Ноги не чувствовались совсем. Она шагнула и ощутила, как ткань натянулась, заскрипела, будто уже не следовала за ней, а тянула обратно.

Швы врезались в кожу как клеймо. То, что казалось силой, стало петлёй: доспех не держал удар, он держал её в себе. Подарок оказался клеткой.

Она сделала шаг и тут же потеряла равновесие.

Снег поддался, предательски мягкий, как будто под ним уже не было земли. Тело скользнуло вперёд, тяжело оседая. Марфа не закричала – сил не осталось. Только глухой вдох, короткий и обжигающий, будто воздух стал кислотой.