Марфа. Вторая кожа

Он замер.

В груди у него что-то щёлкнуло, смещаясь. Это была не просто ревность или злость – что-то глубже. Будто реальность дала трещину, выпуская наружу необъяснимое.

– Что это?.. – выдохнул он хрипло, поражённый до глубины души.

Чёрный материал, казалось, дышал – он был не одеждой, а чьим-то чужим присутствием на ней.

Виктор отдёрнул руку. По пальцам разлился ледяной ожог.

Марфа застыла, почти не дыша, так и не взглянув ему в глаза. Она стояла, словно загнанная в угол, с глазами, полными тревоги.

– Тебе идёт, – произнёс он после долгой паузы. Голос был почти доброжелательным, но с подспудной горечью.

– Только белый халат теперь тебе не вернётся.

Он отступил на шаг, будто позволяя ей пространство.

Не враждебно – растерянно. Слишком многое нужно было осмыслить.

Виктор шагнул ближе.

Не торопясь.

Его тень скользнула по полу, вытягиваясь вдоль стены.

Он не делал резких движений. Просто смотрел.

Внимательно.

Как смотрят на человека, которого хорошо знают и вдруг не узнают.

– Что ты там прячешь, Марфа? – спросил он тихо, почти с улыбкой.

Голос ласковый, но в нём затаилось что-то колючее – не подозрение, а опыт.

Она нервно сжала ткань. Виктор заметил, как она прикусила губу.

Знал этот жест. Привычка с детства, когда она боялась уколоться о щепку.

Он мягко коснулся её руки, не настаивая, но не давая уйти.

– Покажи, – попросил он.

Не как мужчина. Как тот, кто переживает, что его обманывают – не словами, а молчанием.

Он развязал халат. Ткань соскользнула, открывая глянцевую поверхность костюма.

Свет из окна пронзил её, отразившись от блеска латекса.

Швы на костюме выглядели как узор, как нарисованная топография её тела.

Он не просто облегал её – он словно заявлял, что её тело больше не скрыто.

Слишком отчетливо.

Слишком откровенно.

Слишком… не по-домашнему.

Виктор осторожно коснулся ткани, словно пытаясь понять, что это за странный материал.

Холод. Странный, стеклянный. Ткань была эластичной, но под ней что-то дышало – или притворялось дыханием.

Она не шелохнулась. Но он почувствовал, как внутри неё всё сжалось.

И это ощущение было знакомо. Как у зверя, прижатого к стене.

Он убрал руку. Но пальцы запомнили контакт.

Слишком живой. Слишком… не её.

Он посмотрел в её лицо. Она смотрела мимо.

– Ну и ну… – выдохнул он, не осуждая. Больше с изумлением.

Он не обвинял. Но считывал.

Всё: напряжение мышц, уклончивость взгляда, лёгкую дрожь.

– Что это за вещь… – проговорил он почти задумчиво.

Он шагнул в сторону, обошёл её.

Глазами читал, как по карте: ткань, силуэт, световые блики.

Он не давил.

Он размышлял.

– Кто тебе это подарил? – спросил Виктор. Голос его был всё ещё ровным, но в нём появилась плотность – тяжёлая, как сталь под бархатом.

Не угроза. Но близко.

Марфа не ответила.

Тогда он обхватил её запястье – не с силой, а с точностью. Как человек, который больше не хочет теряться в догадках.

– Это подарок… – прошептала она, почти беззвучно, будто слова застревали в горле.

Виктор сузил глаза:

– Из столицы?

Её кивок был кратким, почти виноватым.

Он отступил на шаг. Взгляд его метнулся по ней, как фонарик, ищущий трещины на стекле.

Тишина вдруг переломилась. В комнате что-то щёлкнуло – почти неуловимо, как удар сердца в темноте.

* * *

И тут – голос.

Из ниоткуда. Без дыхания. Без человеческой интонации.

Холодный, ровный, как инструкция на автоответчике.

– Я – модель Warmsuit. Версия 3.7. Рекомендованная розничная цена: десять тысяч долларов.

Виктор застыл.

Словно незримый кулак вдавил его в землю.

– Десять… тысяч? – переспросил он, но не осознанно, а как эхом.

Эти цифры прозвучали в доме, где сберегают каждую копейку, как насмешка.

Как инородное тело.

Он отвёл глаза, но взгляд вернулся – против воли.

На её тело. На глянцевую, гладкую оболочку, в которую кто-то – другой – вложил больше, чем он когда-либо мог.

Он разжал пальцы.

Но в них ещё дрожала мысль: не он выбрал ей это.

– Марфа, – его голос опустился на полтона, стал глубже, плотнее. – Что ты ему рассказала?

Она вздрогнула.

– Я…

– Костюму, – отчеканил он. – Ты с ним разговариваешь? Что он знает о нас?

– Я ничего не…

– Знаю, – перебил её тот же бездушный голос.

– Среднемесячный доход семьи: двадцать семь тысяч рублей. Основной источник дохода – муж.

Рекомендовано: оптимизация семейного бюджета.

Идентифицированная проблема: отсутствие финансовой независимости у носителя.

Виктор побледнел.

На секунду в комнате стало тесно – не от воздуха, от стыда.

Он молчал.

Как после пощёчины.

Три секунды. Три века.

Марфа не двигалась.

Он просто смотрел.

И падал.

Он вспомнил, как в прошлом месяце они продавали мясо на трассе, а потом три дня сидели на макаронах.

Вспомнил, как радовался, когда смог купить ей шерстяное пальто в январе, и как она благодарила его, сдерживая слёзы.

А теперь – костюм за десять тысяч.

И чужой голос, разбирающий их семейный бюджет.

Он вспомнил, как однажды продал свой старый фотоаппарат, чтобы заплатить за Марфину операцию на спине. Как она тогда не сказала ни слова – только положила ему ладонь на грудь.

Теперь костюм говорил, что он «основной источник», как пункт в бухгалтерии.

«Да он ничего не знает. Ни ночей, ни холода, ни пельменей на воде».

* * *

Он шагнул ближе. Не резко.

Но его дыхание стало тяжёлым.

Глаза – острыми.

– Ты вообще слышала, что он сейчас сказал? – его голос был хриплым, как после мороза, но не от холода – от боли.

– Виктор…

– Он считает, что ты недостаточно обеспечена. Что я не справляюсь.

– Это не…

– А ты стоишь тут… – он махнул рукой в сторону костюма, – в этой броне, в этом глянце, где даже швы кричат, что ты хочешь стать кем-то, кроме как «женой».

Его глаза вцепились в неё, как взгляд человека, который пытался держаться, но отпустил.

Мучительная пауза повисла в воздухе.

Виктор медленно шагнул ближе.

Он наклонился к самому её уху – не для удара, а с пугающей решимостьюю и процедил сквозь зубы:

– Беги.

Марфа попятилась, выгибаясь, как загнанная кошка, которая судорожно ищет выход.

Но Виктор резко перехватил её запястье. Его пальцы сомкнулись грубо, будто им внезапно управляла тёмная тень внутри него.

– Кто тебе это подарил? – спросил он, сдавливая её руку. Голос прозвучал хрипло, низко.

Она не ответила. Даже не отпрянула – только смотрела прямо, онемев.

Её молчание пугало больше любого признания.

Он вдруг понял: она больше не боится. Не его. Не себя. Не костюма.

И от этого стало страшно ему. Потому что раньше она отступала. А сейчас нет.

Челюсть Виктора дёрнулась. Плечи напряглись. Внутри вспыхнул ослепляющий импульс ярости.

Он увидел себя как будто со стороны – искажённое гневом лицо, занесённая рука…

Рука взметнулась – не для удара, но слишком близко к её щеке.

Он не ударил.

Но Марфа вскинула руки и содрогнулась, словно боль уже опалила её. В её расширившихся глазах читался не гнев и не обида – первобытный ужас. Так смотрят на любимого человека, который вдруг превратился в чужого.

Виктор опомнился и отпрянул, точно обжёгшись.

Ещё миг и он бы переступил черту, стал кем-то, кого потом возненавидел бы.

– Беги, – выдохнул он глухо.

В этих словах не было угрозы – одна лишь мольба.

Марфа не ждала повторения.

Она развернулась, и чёрный костюм мелькнул у двери, скользнув прочь, точно змея. Дверь хлопнула – блеск исчез, растворившись в предрассветной темноте.

Она не ждала второго шанса – уже не верила, что он будет.

Развернулась, и костюм чёрной змеёй скользнул по дверному косяку, как будто оставил на дереве отпечаток, который нельзя стереть.

Дверь хлопнула. Блеск исчез, растворившись в темноте.

Шаги – быстрые, спотыкающиеся.

Дыхание обжигало грудь.

Снег. Ветер. Чёрная ночь, которая казалась мягче, чем всё, что она оставила.

Она бежала не просто прочь.

Она бежала от взгляда. От чужого голоса. От своего страха.

От человека, который однажды стал домом.

И в одну секунду стал чем-то другим.

* * *

Виктор остался один. Стоял, как будто дом вдруг перестал его признавать.

Рука дрожала. Не от гнева. От распада.

Он провёл ладонью по лицу, как будто хотел стереть с него последнюю минуту.

Потом опустился на стул – медленно, тяжело, как человек, которому больше некуда падать.

– Чёрт… – прошептал он. – Что я наделал?..

Голова откинулась назад. Воздух вошёл остро, как лезвие.

Внутри – пусто, звеняще, глухо.

Он потянулся к ящику. Бутылка. Щелчок. Глоток. Второй.

Спирт обжёг язык. Не помог.

– Десять тысяч… – прошептал он, усмехнувшись. – А я – щи с макаронами.

Смех соскользнул с губ, как пыль с ветра. Без следа.

Он закрыл глаза и увидел её.

Улыбка. Та, которую он видел последний раз на их первом фото. Где она ещё без усталости, без горечи и без этого взгляда – будто он чужой.

Она смеялась тогда, уронив клубок в суп. Он ругался, но потом ел с ниткой.

Теперь он бы отдал всё, чтобы она снова смеялась, и чтобы в нём не было этой темноты.

Напуганную. Прижатую к стене, как зверёк.

Не убегающую – спасающуюся от него.

Это и было самое страшное.

– Господи… – прошептал он.

Встал. Покачнулся. Схватил куртку.

Вышел на улицу, как в омут, не чувствуя ни мороза, ни шагов.

Он не знал, что скажет, если найдёт её.

Не знал, сможет ли она простить. И не был уверен, простит ли он сам себя.

Но одно знал точно: искать будет. Пока не найдёт. Пока не сможет иначе.

Он шагнул на крыльцо.

Мороз ударил в лицо, но Виктор не вздрогнул.

Ветер хлестал, снег скрипел под сапогами – тяжело, как мысли, от которых не спрячешься.

Он не знал, куда идти.

Не знал, простит ли она.

Знал только одно: если не пойдёт – задохнётся.

Потому что не быть рядом с ней – больше невыносимо.

Потому что он сам вытолкнул её.

А значит, только он должен вернуть.

Ночь обступала плотно, как закрывающаяся дверь.

Тишина вокруг была абсолютной, как будто мир замер, давая ему шаг вперёд.

Он вспомнил: зиму, доски в печке, один плед на двоих, её руку – тонкую, но тёплую.

Где всё это теперь?..

– Вот дурында… – пробормотал он. – А я? Я полная версия.

Он сжал кулаки. Кожа на костяшках побелела.

То ли от холода, то ли от вины.

Он мог бы вернуться. Закрыться. Прятаться в бутылке и обидах.

Но не сегодня.

Сегодня он будет искать.

Не потому что обязан – потому что иначе невозможно.

Женщину, которую всё ещё любит.

Которую чуть не потерял. Не из-за костюма.

А из-за собственного молчания, страха, гордости.

– Если она думает, что всё кончено… – выдохнул он, глядя в ночь. – Она ошибается.

Глава 5

Рассвет медленно надвигался, но ночь держалась упрямо. Небо выцветало, теряя чёрную глубину, но солнце ещё не прорезало горизонт. Темнота цеплялась за землю, как за старое одеяло, скрывая каждый шаг бегущего. Где-то за спиной, в доме, что-то скрипнуло. Марфа вздрогнула и резко обернулась.

Хлоп! Дверь с грохотом ударила по косяку, вспарывая тишину. Этот звук был как выстрел, как предупреждение. Но она уже была вне – за чертой, за гранью. Деревня осталась позади – будто сон, от которого проснулись в холоде. Впереди только снег, только темнота. И страх.

Она застыла, как зверь, улавливающий малейший шорох. Он идёт? Где он? В груди билось сердце, будто собираясь вырваться наружу. Воздух резал горло – короткий, рваный, хищный. Паника подступала, но Марфа гнала её внутрь, силой выравнивая дыхание. Холод въедался в ноги, боль отдавалась в коленях и лодыжках. Но мысль о возвращении жгла сильнее мороза. Лучше вперёд. Пока не поздно. Пока не услышала шаги за спиной.

Каждое движение отзывалось болью. Латекс шуршал по коже, скользил, цеплялся, как вторая холодная шкура. Под подошвами – хрупкий наст, готовый предать. Она рванулась вперёд, спотыкаясь, сжимая зубы. Латекс натянулся на сгибах ног, будто не помогал, а сдерживал. Но она не останавливалась.

Холод резал лёгкие с каждой попыткой вдоха, но дрожь шла не от мороза. Это была дрожь изнутри. Страх не парализовал – он толкал. Он был не врагом, а двигателем. А глянцевая оболочка на теле – не просто костюм. Панцирь. Щит.

Она крепко сжала челюсть.

– Дальше… Хоть в чащу. Хоть в темноту без конца. Только не назад.

Воспоминание вспыхнуло как резкий свет в темноте. Виктор – вначале ласковый, влюблённый. Тёплый, будто способный заслонить собой весь мир.

А потом – рука, сжавшая её запястье так сильно, что пальцы побелели. Тогда она подумала: ревнует, заботится. Любит. Теперь знала: это был знак. Первый.

Сердце сжалось – не от холода. Она резко мотнула головой, будто могла стряхнуть его голос, его руки, его взгляд. Но воспоминание держалось крепко, будто не собиралось отпускать.

Марфа замедлила шаг и прислушалась. Позади – тишина. Но что-то было не так. Она обернулась: только её следы на снегу, ни одного лишнего. И всё же внутри не отпускало чувство, будто кто-то рядом.

Деревня выглянула из-за плеча: чёрные окна, безмолвные фасады. Как глаза, что следят исподтишка. Кто-то видит её? Кто-то наблюдает?

Холодный ветер будто остановился, дав ей секунду, чтобы осознать: она уже далеко, но не свободна. А страх жив, насторожен, цепляется к коже, как иней.

Если он не пошёл за ней, значит, верит, что она вернётся сама. Или… уже ждёт её дома, зная, что другого пути у неё нет. Но она не даст ему такого шанса. Не остановится. Не дрогнет.

Марфа шагнула в сторону дороги. «Пусть даже замёрзну. Пусть ноги сотрутся в кровь… я не вернусь», – пронеслось внутри. Побег – не как в кино, не марш победителя с ветром в лицо. Это был страх. Хлёсткий, как плеть. И всё же – шаг за шагом – она шла.

Да, она ушла. Смогла. Но свободна ли? Или просто выброшена наружу, как мусор, как ошибка? Она не знала. Но ответ ей был не нужен. Она просто бросилась вперёд.

Виктор стоял у порога. Мороз хлестнул в лицо, будто мир сам пытался его отрезвить. Он выдохнул – холод обжёг лёгкие. Она ушла. Не обернулась. Не сказала ни слова. Просто исчезла.

Мысль о подарке, который он видел у неё в руках, всплыла неожиданно. Дорогой. Чужой. Не от него. И ни одного объяснения. Только взгляд в сторону. Жгло сильнее мороза.

«Беги», – он сам сказал это. Но не думал, что она действительно послушается. Теперь эти слова глухо стучали в его голове. Глупец.

Он шагнул вперёд, и на него сразу обрушились взгляды. Мужик с ведром замер. Женщины у забора умолкли. Все всё знали. Все смотрели.

Из-за угла вышел старик с овчаркой. Собака зарычала. Старик хмыкнул:

– Сбежала твоя баба?

Виктор замер. Тишина натянулась как струна. Он повернулся:

– Тебя это касается?

– Мне-то чего. Сам разберёшься… как обычно, – бросил старик и пошёл прочь.

Парень у лавки усмехнулся:

– Ну ты и мужик, Витёк. Она спектакль устроила.

– Говори по делу или молчи, – сдержанно отозвался Виктор.

– Костюм у неё, конечно, дорогой…

– Не беси меня, – тихо сказал он и отвернулся.

Парень отшатнулся. Женщины у забора опустили глаза.

– Всё как всегда, – прошептала одна. Слова ударили сильнее любого насмешливого тона.

Он не собирался стоять, пока деревня перешёптывается за его спиной. Развернулся и пошёл быстрее. Следы исчезали – ветер и свежий снег скрывали их, будто защищая беглянку. Но Виктор знал каждую тропинку, каждый закоулок. Она не могла уйти далеко.

Он вглядывался в тень между дворами, прислушивался к каждому шороху. Рассвет уже подбирался, но земля ещё хранила ночную немоту. И в этой тишине появился Вовчик. Молча. Как всегда вовремя. Кивок – «не нашли».

– Может, в лес пошла? – тихо предположил он.

Виктор покачал головой.

– Надеюсь, нет.

Но в глубине уже росла тревога: она решилась. Ушла. И если надо будет – он найдёт её.

Снег встречал её мягким хрустом – тем самым, который раньше заглушал мысли. Шаг. Ещё шаг. Но чем дальше она заходила, тем тише становилось. Наст исчез. Лес глотал звуки. Ни скрипа, ни дыхания чужого – только её собственный хриплый вдох, обжигающий горло.

Марфа остановилась. Вдохнула глубже. Холод, как нож, полоснул изнутри, но она не позволила себе сдаться. Шаг. Ещё шаг. Остановка. Она вслушивалась в тишину, надеясь – или опасаясь – уловить чьи-то шаги в ответ. Но не было ничего. Пусто.

И всё же что-то было не так. Воздух казался стерильным, вычищенным. Это настораживало больше, чем любые звуки. Из памяти всплыл голос. Виктор. Его сигарета у окна. Глаза, в которых не было ни злобы, ни тепла – только уверенность.

«Я всегда знаю, где ты».

Это была не угроза. Это было знание.

Марфа снова пошла. Несколько шагов. Остановилась. Проверила тишину. Ветер не умеет шагать. И не умеет замирать вместе с ней.

Решение. Она уходит в глубину. В сторону, где снег рыхлее, где троп нет. Если он пойдёт по дороге – не найдёт. Если свернёт – снег скроет след. А если она сама не найдёт обратной дороги?.. Мысль резанула, но она отогнала её.

Она чуть согнулась, словно стараясь слиться с землёй. Больше не женщина – тень. И исчезла между деревьями.

* * *

Он шёл быстро, твёрдо, будто шаги могли вытоптать сомнение. Снег скрипел под ногами, деревня осталась позади. Впереди – развилка. Справа – дорога к дому. Слева – лес, узкая тропа, укрытая тенью.

Виктор замедлил шаг, прищурился. Если она не глупая – не пошла по дороге. Если испугалась – не осталась в деревне. Лес. Она выбрала лес. Он повернулся, внимательно осматривая край деревни.

И заметил: едва различимый след босой ноги. Маленький. Торопливый. Она не бежала, но спешила. «Вот ты где», – подумал он и шагнул на тропу.

За спиной послышались шаги.

– Далеко ушла? – Вовчик, как всегда, появился без предупреждения.

– Неважно, – Виктор смотрел на следы. – Найду.

– В лес? – уточнил Вовчик, сравнявшись с ним.

Виктор кивнул.

– И зачем? Всё равно вернётся, – бросил тот с ленцой, как о кошке, которая ушла гулять.

Виктор ничего не ответил. Только посмотрел на него. Жёстко. Упрямо. Вернётся? Нет. Её нужно забрать.

Он рванулся вперёд, снег разлетелся из-под ног.

– Догоняй, если хочешь. Я не жду.

– Куда мне торопиться, – усмехнулся Вовчик и двинулся следом.

Охота началась.

Снег под ногами стал плотным, утоптанным. Здесь, на краю деревни, он больше не скрывал шаги – наоборот, подчёркивал каждое движение. Марфа шла медленно, с трудом переводя дыхание. Позади – дом. Впереди – лес. И не было в ней желания оглядываться.

«Если оглянусь – вернусь», – прошептала мысленно.

Несколько человек уже вышли на улицу. Пожилой мужчина с собакой замер. Женщина у колодца сжала губы, глядя исподлобья. Ребёнок у калитки застыл с широко раскрытыми глазами. Все они видели. И все они запоминали, куда она идёт.

– Ну вот… куда теперь? – пробормотала одна из женщин, будто про себя, но достаточно громко.

– Туда, куда и все такие идут, – отозвалась вторая.

«Все такие»? Кто они? Что за ярлык – и как он прилип к ней так быстро?

Мужчина с собакой прищурился, собака зарычала, натянув поводок. Он ничего не сказал, но молчание было хуже любых слов. Оно осуждало.

Мальчик у забора держался за перекладину, смотрел прямо на неё. Без страха, без усмешки. Просто – как на чудо или призрак.

Марфа почти остановилась, но заставила себя идти. Объяснять было нечего. Даже если бы она могла.

И вдруг – голос. Тихий. Слишком чёткий, чтобы быть воображаемым:

– Беги, девка.

Марфа обернулась. Никого. Кто-то один. Кто-то, кто не осуждал. Кто знал, что будет, если она останется.

Но она не стала искать глазами. Неважно.

Она пошла дальше.

На границе – последний дом. А за ним – первое дерево. Старая жизнь осталась позади. Новая – начиналась здесь. Она сделала шаг. Назад пути не было.

Деревня проснулась. Шумов было немного, но взгляды – повсюду. Марфа шла по главной улице, и каждый её шаг будто оставлял не след в снегу, а в глазах тех, кто стоял у заборов, на крыльцах, у колодцев. Воздух стал тяжёлым, липким, как грязный пар надо льдом. Он тянулся за ней цепкими нитями внимания.

Сначала были женщины у колодца. Первая – губы сжаты, ручка ведра – белые пальцы. Вторая – отшатнулась, будто увидела нечисть.

– Совсем совесть потеряла… – полушёпотом, но достаточно громко.

– Перед детьми же… – добавила вторая.

Марфа не остановилась. Не повернулась. Она чувствовала: это не только о ней – это передача страха друг другу, как цепочка.

Дальше – группа подростков. Присвист. Смех. Один достал телефон.

– Вот это кадр… – усмехнулся один.

– Селфи сделаем? – второй засмеялся.

Она шла мимо, как мимо деревьев, ни на кого не глядя. Но внутри всё холодело от их голосов.

У лавки – трое мужчин. Один хмыкнул. Другой тянул сигарету. Третий не отводил глаз. Не было в их взгляде смеха. Только интерес. Скользящий. Вязкий.

– Виктор её такой пустит назад? – лениво бросил один.

Марфа сжала кулаки, но не дрогнула. Только шаг ускорила.

Три старухи у крыльца. Молчание, перекрёсток, плевок.

– Ганьба.

– Позорище.

Она не оглянулась. Но слова впивались, будто иглы под кожу.

«Как будто я больше не человек. Как будто я – что-то другое».

И всё же она шла.

И только один голос вдруг разрезал всё остальное: женский, спокойный.

– Ты же замёрзнешь…

Марфа остановилась. Это не было ни осуждением, ни жалостью. Забота. Кто сказал – она не увидела. Да и неважно.

Она сделала последний шаг – к перекрёстку. Справа – деревня. Слева – лес.

Не оборачиваясь, она ушла в снег.

Там, где никто больше не сможет её судить.

* * *

Снег стал глубже, мягче. Она больше не бежала – просто шла, тяжело, с каждым шагом всё глубже погружаясь в тишину леса. Деревья подступали ближе, казались выше, как стены. Дышать становилось труднее, воздух обжигал горло, тело ныло от усталости. Но останавливаться было нельзя.

И вдруг – звуки. Голоса. Женские. Где-то впереди, между стволами. Марфа застыла. Смех. Спокойный разговор. Шорох лыж по снегу. Невозможно – здесь не должно быть людей. Но кто-то был.

Они появились внезапно: три женщины в лыжных костюмах. Скользили между деревьев легко, уверенно. Совсем из другого мира.

Одна – высокая, в синем, с длинным хвостом. Другая – в красной куртке, очки на лбу. Третья – самая молодая, светловолосая, с термосом в руках. Они были яркими, живыми, настоящими. А она – тенью. И они это заметили.

Высокая остановилась первой.

– Опа… это ещё что?

Женщина в красном прищурилась, разглядывая Марфу.

– Ты чего тут босиком?

Светловолосая подалась чуть вперёд.

– Ты… сбежала?

Взгляды ощупывали её, как рентген. Костюм плотно облегал тело, блестел, как вторая кожа. Не одежда – оболочка. Швы, изгибы, гладкость – всё было «не отсюда». Как будто она вырвалась с экрана и случайно попала в реальность.

– Ты в порядке? – спросила высокая, уже без иронии.

Марфа не ответила сразу. Она чувствовала, как их внимание меняется: от удивления – к тревоге.

– Заблудилась… – выдохнула она наконец, с трудом ворочая языком.

Светловолосая переглянулась с подругами.

– В таком виде?

Высокая качнула головой:

– Ладно, чёрт с ним. Замёрзла?

– Да.

– Чай хочешь?

Термос оказался в её руках. Горячая жидкость обожгла горло, вернула дыхание. Женщина в красной снова пригляделась:

– Ты откуда?

– Из деревни.

– Почему босиком?

– Долгая история, – еле слышно ответила Марфа.

Ответ был плохим, но женщины не стали давить. Только переглянулись.

– Нам ещё до трассы идти, – сказала высокая. – Ты чего дальше делать собираешься?

Марфа молчала.

– Если что, по тропе выйдешь. Только в лес глубже не ходи. Там ночью… неуютно.

Слова прозвучали как предупреждение. Может быть, даже как предчувствие.

Женщины развернулись и скользнули дальше. Через минуту лес снова был пуст.

Словно их никогда не было.

Глава 6

На другом краю леса, в тусклом утреннем свете, Виктор брёл сквозь сугробы, словно проваливался в каждую мысль. Рядом молча шагал Вовчик – старый друг, хмурый и усталый. Он, как и всегда, не задавал лишних вопросов, но в его взгляде сквозило тревожное понимание: в такой мороз задержка может стать смертным приговором.