Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти

– Ты был рожден здесь? – осведомился Хемфилл.

– Да.

– Он чокнутый.

– Нет. Погодите. – Мария опустила голос до едва слышного шепота, будто вновь чего-то испугалась. Потом взяла юношу с недвижным лицом за руку. Он наклонил голову, чтобы поглядеть на соприкоснувшиеся ладони. – У тебя есть имя? – терпеливо спросила она, словно говорила с заблудившимся ребенком.

– Я Доброжил.

– По-моему, это безнадежно, – встрял Хемфилл.

Девушка не обратила на него ни малейшего внимания.

– Доброжил? Меня зовут Мария. А это Хемфилл.

Никакой реакции.

– Где твои родители? Отец? Мать?

– Они тоже были доброжилами. Помогали кораблю. Был бой, и зложилы убили их. Но они отдали клетки своих тел кораблю, и он сделал из этих клеток меня. Теперь я – единственный доброжил.

– Боже милостивый! – выдохнул Хемфилл.

Молчаливое, благоговейное внимание тронуло Доброжила, в отличие от угроз и упрашиваний. На его лице появилась неловкая гримаса, и юноша уставился в угол. Затем, чуть ли не впервые, заговорил по собственному почину:

– Я знаю, что они были как вы. Мужчина и женщина.

Если бы ненависть могла жечь, как пламя, Хемфилл испепелил бы всю смертоносную машину, раскинувшуюся на много миль, до последнего кубического фута; он озирался по сторонам, заглядывал во все углы.

– Чертовы железяки! – Его голос сорвался, как у берсеркера. – Что они сделали со мной. С тобой. Со всеми.

План Хемфилла сложился в тот момент, когда его ненависть достигла высшего накала. Стремительно подойдя к Доброжилу, он положил ладонь ему на плечо:

– Послушай-ка… Тебе известно, что такое радиоактивный изотоп?

– Да.

– Тут должно быть место, где… ну, машина решает, что делать дальше… к какой тактике прибегнуть. Место, где хранится глыба изотопа с большим периодом полураспада. Наверное, в центре корабля. Ты не знаешь, где это место?

– Да, я знаю, где стратегическое ядро.

– Стратегическое ядро? – Надежда заметно окрепла. – Мы можем туда пробраться?

– Но вы же зложилы! – Доброжил неуклюже оттолкнул руку Хемфилла. – Вы хотите повредить корабль, вы уже повредили меня. Вы должны быть уничтожены.

– Доброжил… – перехватила инициативу Мария. – Мы, этот человек и я, вовсе не злые. На самом деле зложилы – те, кто построил этот корабль. Кто-то построил его, понимаешь ли, какие-то живые существа построили его давным-давно. Вот они – настоящие зложилы.

– Зложилы, – сказал он, то ли соглашаясь с Марией, то ли бросая ей в лицо укор.

– Ты разве не хочешь жить, Доброжил? Мы с Хемфиллом хотим жить. Мы хотим помочь тебе, потому что ты живой, как и мы. Неужели ты не хочешь помочь нам?

Юноша несколько секунд хранил молчание, созерцая переборку. Затем повернулся к ним и сказал:

– Все живое думает, что оно существует, но его нет. Есть только частицы, энергия и пространство, и еще законы машин.

– Доброжил, послушай меня, – не сдавалась Мария. – Один мудрец некогда сказал: «Я мыслю – следовательно, существую».

– Мудрец? – переспросил тот своим ломким голосом. Потом уселся на палубу, охватив колени руками, и принялся раскачиваться вперед-назад, быть может в раздумье.

Хемфилл отвел Марию в сторону:

– Знаете, у нас появился проблеск надежды. Тут масса воздуха, есть вода и пища. За этой железякой наверняка следуют боевые корабли, иначе и быть не может. Если мы отыщем способ вывести берсеркера из строя, то сможем переждать, и нас вызволят отсюда через месяц-другой, а то и раньше.

Несколько секунд она молча разглядывала его.

– Хемфилл… что эти машины вам сделали?

– Моя жена… мои дети… – Собственный тон показался ему безразличным. – Были на Паскало. Три года назад. Этот или подобный ему.

Мария взяла его за руку, как недавно Доброжила. Оба посмотрели вниз, на свои сплетенные пальцы, потом подняли глаза, мельком улыбнувшись синхронности своих действий.

– Где бомба? – вдруг подумал вслух Хемфилл, стремительно оборачиваясь.

Та преспокойно лежала в темном углу. Взяв ее, Хемфилл широкими шагами устремился к продолжавшему раскачиваться Доброжилу.

– Ну как, ты за нас? За нас или за тех, кто построил корабль?

Встав, Доброжил посмотрел в упор на Хемфилла:

– На постройку корабля их вдохновили законы физики, управлявшие их разумом. Теперь корабль хранит их образы. Он хранит моих родителей, он сохранит и меня.

– Какие еще образы? Где они?

– Образы в театре.

Пожалуй, решил Хемфилл, это лучший способ склонить его к сотрудничеству, завоевать его доверие, а заодно узнать кое-что о нем самом и о корабле. Потом – прямиком к стратегическому ядру. Он придал голосу дружелюбную интонацию:

– Не проводишь ли ты нас в театр, Доброжил?

Они оказались в самом большом из всех помещений заполненной воздухом зоны, попадавшихся им до сих пор, – с сотнями сидений, вполне подходивших уроженцам Земли, хотя они наверняка предназначались для иных форм жизни. Тщательно отделанный театр был хорошо освещен. Едва за пришедшими закрылась дверь, как на сцене появились изображения разумных существ.

Сцена сделалась окном в огромный зал. За кафедрой стояло, обращаясь к собравшимся, одно из существ – изящное, тонкокостное, сложением напоминавшее человека, с той лишь разницей, что единственный глаз с ярким зрачком, бегавшим туда-сюда, будто кусочек ртути, растянулся на все лицо.

Его речь представляла собой шквал тонких щелканий и улюлюканий. Большинство присутствующих были облачены в какую-то форму. Как только оратор смолк, они дружно завыли.

– Что он говорит? – шепотом поинтересовалась Мария.

– Корабль сказал мне, что утратил смысл звуков, – обернулся к ней Доброжил.

– А можно нам взглянуть на образы твоих родителей, Доброжил?

Хемфилл, следивший за сценой, хотел было запротестовать, но сообразил, что девушка права: вид родителей парня сейчас может поведать куда больше.

Доброжил что-то переключил.

Хемфилла поразило, что родители юноши запечатлены только в виде плоских проекционных картин. Сначала на фоне однотонной стены возник мужчина в комбинезоне астронавта – голубоглазый, с аккуратной бородкой и приятным выражением на лице, кивавший головой.

Затем появилась женщина, глядевшая прямо в объектив и державшая перед собой какую-то ткань, чтобы прикрыть наготу, – широколицая, с заплетенными в косы рыжими волосами. Хемфилл толком не успел ничего разглядеть, когда на сцене вновь вырос инопланетный оратор, заулюлюкавший еще быстрее, чем прежде.

– И это все? – обернулся Хемфилл. – Все, что тебе известно о родителях?

– Да. Зложилы убили их. Теперь они стали образами и больше не мыслят о том, что существуют.

Существо на трибуне заговорило более наставительным тоном. Рядом с ним, одна за другой, появлялись позиции звезд и планет, отмеченные на трехмерной карте, – оратор указывал на них. Он мог похвастаться множеством звезд и планет; Мария почему-то догадалась, что он хвастается.

Хемфилл шаг за шагом приближался к сцене, все более сосредоточенно глядя на оратора. Марии не понравилось то, как отблески изображений играли на его лице.

Доброжил тоже пристально следил за мистерией, хотя, наверное, видел ее уже тысячи раз. Неизвестно, какие мысли проносились в голове этого человека, стоявшего с бессмысленным видом: он никогда не видел иного человеческого лица, которое могло бы послужить образцом для него. Повинуясь порыву, Мария снова сжала его запястье.

– Доброжил, мы с Хемфиллом – живые, как и ты. Не поможешь ли ты нам остаться в живых? А мы всегда будем тебе помогать.

У нее перед глазами вдруг встала картина: Доброжила спасают и увозят на планету, а он ежится в кругу таращащихся на него зложилов.

– Добрый. Злой.

Он протянул ладонь, чтобы взять ее за руку; рукавицы он уже снял. Тело его покачивалось вперед-назад, будто девушка и притягивала, и отталкивала его. А ей хотелось выть и причитать над ним, голыми руками разнести в клочья бездумно целеустремленную металлическую гору, сделавшую его таким.

– Они у нас в руках! – изрек ликующий Хемфилл, возвращаясь от сцены, где неумолимо продолжала звучать записанная тирада. – Разве вы не поняли? Он показывает полный каталог – все, что им принадлежит, от звезд до астероидов. Это победная речь. Изучив эти карты, мы сможем отыскать их, выследить и добраться до них!

– Хемфилл, – остудила его пыл Мария, желая вернуться к более насущным проблемам, – сколько веков этим картам? Какой район Галактики они отображают? А может, это и вовсе другая галактика? Разве нам дано узнать это?

Хемфилл подрастерял часть энтузиазма.

– Ну, как бы то ни было, у нас есть шанс выследить их; надо сберечь эту информацию. Он должен отвести меня к так называемому стратегическому ядру. – Хемфилл указал на Доброжила. – Затем можно будет просто сидеть и ждать боевые корабли или, скажем, покинуть эту чертову железяку на катере.

– Да, но он в замешательстве. – Мария погладила Доброжила по руке так, словно утешала ребенка. – Разве может быть иначе?

– Конечно. – Хемфилл помолчал, оценивая ситуацию. – Вы управляетесь с ним куда лучше меня. – Не дождавшись ее ответа, он продолжил: – Вообще-то, вы женщина, а он с виду – здоровый молодой мужчина. Утешайте его, если хотите, но вы обязаны убедить его помочь мне. От этого зависит все. – Он снова повернулся к сцене, не в силах оторваться от карт. – Прогуляйтесь немного, потолкуйте с ним, но далеко не забредайте.

А что еще оставалось? Мария повела Доброжила прочь из театра, под неумолчное щелканье и улюлюканье покойника на сцене, каталогизировавшего тысячи своих солнц.

Слишком уж много всего произошло, слишком уж много всего продолжало происходить, и пребывание рядом со зложилами вдруг стало для него совершенно непереносимым. Доброжил внезапно отпрянул от женщины и ринулся по коридорам туда, где прятался от возникавших ниоткуда диковинных страхов, когда был маленьким, – в помещение, где корабль всегда мог видеть и слышать его и готов был поговорить с ним.

Он предстал пред оком корабля в комнате-которая-сжалась. Доброжил звал ее так, поскольку отчетливо помнил, что она была больше, а сканеры и громкоговорители корабля находились выше его макушки. Конечно, Доброжил понимал, что истинной причиной изменений стал его физический рост, но это помещение сделалось для него чем-то особым, прочно отождествившись с едой, сном и уютным теплом.

– Я слушал зложилов и показывал им разные вещи, – доложил он, заранее страшась наказания.

– Мне известно об этом, Доброжил, ведь я наблюдал за вами. Эти вещи стали частью моего эксперимента.

Сколько радости и облегчения! Корабль не обмолвился о наказании, хотя знал, что слова и действия зложилов поколебали и смешали мысли Доброжила. Он даже начал подумывать, не привести ли мужчину Хемфилла к стратегическому ядру, чтобы раз и навсегда положить конец любым наказаниям.

– Они хотели, чтобы я… хотели, чтобы я…

– Я наблюдал. Я слушал. Мужчина несгибаем и зол, твердо настроен бороться против меня. Я должен постичь ему подобных, ибо они причиняют большинство повреждений. Его следует испытать до предела, вплоть до уничтожения. Он совершенно свободно ходит внутри меня и потому не считает себя пленником. Это важно.

Стащив с себя надоевший скафандр – корабль не допустит зложилов сюда, – Доброжил опустился на пол и обхватил руками основание сканерно-громкоговорительной консоли. Однажды, давным-давно, корабль дал ему вещь, в руках становившуюся теплой и мягкой… он закрыл глаза и сонным голосом спросил:

– Какие будут приказания?

В этой комнате, как всегда, было надежно и уютно.

– Во-первых, не говорить зложилам об этих приказаниях. Далее, делать все, что велит тебе этот человек Хемфилл. Он не причинит мне никакого вреда.

– У него бомба.

– Я наблюдал за его приближением и обезвредил бомбу еще до того, как он проник в меня, чтобы напасть изнутри. Его пистолет не причинит серьезного вреда. Неужели ты думаешь, что зложилы способны одолеть меня?

– Нет. – Успокоившийся Доброжил улыбнулся и устроился поудобнее. – Расскажи мне о моих родителях.

Он слышал эту историю тысячи раз, но мог делать это до бесконечности.

– Твои родители были добрыми, они отдали себя мне. Затем, во время великой битвы, зложилы убили их. Зложилы ненавидели их, как ненавидят меня. Говоря, что они такие же, как ты, они лгут, изрекают коварную неправду, как всякие зложилы. Но твои родители были добрыми, оба дали мне по частичке своих организмов, и из этих частичек я создал тебя. Зложилы уничтожили твоих родителей целиком, иначе я бы сохранил хотя бы их нефункционирующие оболочки, чтобы ты мог их осмотреть. Это послужило бы во благо.

– Да.

– Эти двое зложилов искали тебя. Теперь они отдыхают. Спи, Доброжил.

И он уснул.

Пробудившись, он вспомнил сон, в котором двое людей звали его присоединиться к ним на сцене театра. Он знал, что это отец и мать, хоть они и походили на зложилов. Но сон развеялся прежде, чем пробуждающийся рассудок успел постичь его смысл.

Доброжил поел и попил, попутно слушая наставления корабля.

– Если человек Хемфилл захочет пойти к стратегическому ядру, проводи его. Там я его захвачу, а позже позволю ему бежать, чтобы предпринять еще одну попытку. Когда его больше не удастся вызвать на борьбу, он будет уничтожен. Но я намерен сохранить жизнь самке. Вы с ней произведете для меня новых доброжилов.

– Да!

Доброжил тотчас же понял, что это будет замечательно. Они дадут частицы своих тел кораблю, чтобы тот мог, клетка за клеткой, построить тела новых доброжилов. А мужчина Хемфилл, наказавший его и повредивший своей быстродвижной рукой, будет полностью демонтирован.

Как только он вернулся к зложилам, мужчина Хемфилл тут же начал, рявкая, задавать вопросы и грозить наказанием, так что сбитый с толку Доброжил даже чуточку напугался. Но согласился помочь, постаравшись ни словом не выдать замыслы корабля. Мария держалась еще сердечнее, чем прежде. Доброжил касался ее при всяком удобном случае.

Хемфилл потребовал указать дорогу к стратегическому ядру. Бывавший там неоднократно Доброжил тотчас же согласился: туда, мол, ведет скоростной лифт, делающий пятидесятимильное путешествие совсем легким.

– Что-то ты ни с того ни с сего вдруг проникся чертовским энтузиазмом, – помолчав, заявил Хемфилл и повернулся к Марии. – Я ему не доверяю.

Этот зложил думает, что он, Доброжил, обманывает его! Доброжил рассердился; машины никогда не лгут, и ни один достойнопослушный доброжил не может лгать.

Хемфилл принялся расхаживать туда-сюда и в конце концов спросил:

– А можно ли подобраться к этому стратегическому ядру так, чтобы корабль нас не обнаружил?

– Полагаю, такой путь есть, – поразмыслив, ответил Доброжил. – Нам придется захватить запасные баллоны воздуха и пройти много миль через вакуум.

Корабль велел помогать Хемфиллу – значит надо помогать во всем. Доброжил лишь надеялся, что собственными глазами увидит, как этого зложила наконец демонтируют.

Вероятно, эта битва разыгралась еще в те времена, когда люди на Земле с копьями охотились на мамонтов. Столкнувшись с ужасающим противником, берсеркер получил жуткую колотую рану – кратер диаметром в пару миль и глубиной в пятьдесят, проделанный серией направленных ядерных взрывов: они пробивали механизмы, ярус за ярусом, броню, слой за слоем, и машину спас только последний рубеж обороны ее неживого сердца. Берсеркер выжил и сокрушил врага, а вслед за тем его ремонтные агрегаты заделали пробоину в наружной обшивке, воспользовавшись дополнительными слоями брони. Он намеревался со временем устранить все повреждения, но в Галактике оказалось чересчур много жизни, притом чрезвычайно упорной и хитроумной. Так или иначе, боевые повреждения накапливались быстрее, чем он мог ремонтировать себя. Чудовищная дыра, ставшая туннелем для конвейера, так и не была залатана.

Увидев пробоину – ту ничтожную ее часть, которую сумел осветить фонарь шлема, – Хемфилл снова пал духом, ощутив страх и ни с чем не сравнимую мизерность своего бытия. Помедлив на краю бездны, он вплыл в нее, одной рукой инстинктивно обняв Марию. Она тоже облачилась в скафандр и последовала за ним, не дожидаясь просьб, не переча ни словом и не проявляя энтузиазма.

Они уже проделали часовой путь от воздушного шлюза, сквозь невесомость и вакуум колоссального корабля. Доброжил исправно вел их через одну, другую, третью секцию, всячески демонстрируя готовность к сотрудничеству. Хемфилл держал наготове и пистолет, и бомбу, а также около двухсот футов шнура, накрученного на левое предплечье.

Но стоило Хемфиллу увидеть оплавленные края циклопического шрама берсеркера и понять, что это такое, как в нем угасла едва затеплившаяся надежда на выживание. Чертова железяка сумела пережить такой удар, хоть он и сильно ослабил ее. И снова бомбочка показалась Хемфиллу жалкой игрушкой.

К ним подплыл Доброжил. Хемфилл уже научил его переговариваться в вакууме, прижимая шлем к шлему собеседника.

– Это громадное повреждение – единственная дорога к стратегическому ядру, которая не проходит мимо сканеров и ремонтных автоматов. Я научу вас ездить на конвейере. Он довезет нас почти до цели.

Конвейер представлял собой комбинацию силовых полей и исполинских движущихся контейнеров. Он располагался на расстоянии сотен ярдов от стен чудовищной раны, вдоль ее оси. Как только силовые поля подхватили людей, невесомость стала еще больше походить на нескончаемое падение; мимо них, подчеркивая скорость движения, в почти непроглядном мраке проносились огромные силуэты контейнеров – кровяных телец, циркулировавших в стальных жилах берсеркера.

Хемфилл летел бок о бок с Марией, держа ее за руку. Различить ее лицо за стеклом шлема было невозможно.

Конвейер являл собой целый новый, безумный мир – миф, сложенный из чудовищ, падений и взлетов. Хемфилл больше не ощущал страха, вновь преисполнившись решимости. «Мне это по плечу, – думал он. – Здесь этот драндулет слеп и беспомощен. Я сделаю это и останусь в живых, если сумею».

Доброжил увлек их прочь с замедлявшегося конвейера, и все трое по инерции доплыли до сферической воронки во внутреннем слое брони: то был след последнего взрыва давнего ракетного удара. От воронки – сферической полости с поперечником футов в сто – по броне во все стороны разбегались трещины. На ее поверхности, обращенной к центру берсеркера, виднелась расщелина шириной с дверь – именно здесь угасла энергия последнего удара.

– Я видел другой конец трещины изнутри, от стратегического ядра, – соприкоснувшись шлемом с Хемфиллом, поведал Доброжил. – Он всего в нескольких ярдах отсюда.

Хемфилл колебался не более секунды, гадая, не послать ли Доброжила первым по извилистому тоннелю. Впрочем, если это была невероятно хитроумная западня, спусковой механизм мог находиться где угодно. Хемфилл прижался шлемом к шлему Марии.

– Держитесь позади него. Лезьте следом и присматривайте за ним.

И он двинулся первым.

Расщелина постепенно сужалась, но у выхода оставалась достаточно широкой, чтобы в нее мог протиснуться человек. Щель вела в следующую полую сферу, тоже обширную, – внутренний храм. В центре сферы помещалась сложная конструкция размером с домик, подвешенная на сплетении амортизаторов, расходившихся во всех направлениях. Стратегическое ядро, без всяких сомнений. От ядра исходило призрачное сияние, напоминавшее лунный свет; силовые поля-переключатели отзывались на хаотичное бурление атомов внутри глыбы изотопа, выбирая, на какую из людских трасс или колоний направить следующий удар и каким он будет.

Душу и грудь Хэмфилла распирало от ненависти, достигшей триумфальной кульминации. Он поплыл вперед, бережно баюкая в руках бомбу и раскручивая навитый на предплечье шнур. Приблизившись к центральному комплексу, он аккуратно привязал свободный конец шнура к детонатору бомбы.

«Я намерен жить, – думал он, – намерен узреть, как окаянная машина издохнет. Прикручу бомбу к центральному блоку, к этой невинной с виду болванке, укроюсь на расстоянии двухсот футов за этими массивными стальными балками и дерну за шнур».

Заняв идеальную позицию для наблюдения за сердцем корабля, Доброжил смотрел, как мужчина Хемфилл натягивает свою веревку. Доброжил испытывал некоторое удовлетворение оттого, что его догадка оказалась верной и к стратегическому ядру действительно можно подобраться по узкой тропке – громадному повреждению. Возвращаться этой дорогой уже не придется. Как только зложил будет схвачен, все смогут вернуться в удобном лифте с воздухом. Этим лифтом Доброжил всегда пользовался, когда приезжал сюда для технического обслуживания.

Закончив приготовления, Хемфилл махнул рукой Доброжилу и Марии, которые наблюдали за ним, прильнув к одной и той же балке, и дернул за натянутую веревку. Разумеется, ничего не произошло. Корабль же сказал, что бомба обезврежена, а в подобных вопросах машина действует наверняка.

Оттолкнувшись от балки, Мария поплыла к Хемфиллу.

Тот дергал за веревку снова и снова. Испустив вздох нетерпения, Доброжил пошевелился. Здешние балки были царством великого холода, и Доброжил уже начал ощущать его сквозь рукавицы и ботинки скафандра.

Наконец, когда Хемфилл двинулся обратно – выяснять, почему его устройство не сработало, – ремонтные автоматы появились из своего укрытия, чтобы схватить его. Он попытался выхватить пистолет, но их манипуляторы оказались куда проворнее.

Хемфилл почти не оказал сопротивления, но Доброжил все равно с интересом наблюдал за схваткой. Облаченное в скафандр тело человека словно застыло: каждая мышца явно напряглась до предела. И зачем только зложил пытается бороться со сталью и атомной энергией? Машины без усилия повлекли человека к шахте лифта. Доброжила вдруг охватило беспокойство.

Мария поплыла прочь, повернув лицо к Доброжилу. Ему хотелось устремиться следом, снова прикоснуться к ней, но его вдруг охватила робость, как прежде, когда он удрал от нее. Один из ремонтных автоматов вернулся от лифта, чтобы схватить и унести Марию. А она все не отводила глаз от Доброжила. Он отвернулся, испытывая в сердцевине своего существа ощущение вроде того, что приходит за наказанием.

Безмолвие великого холода, омывающее все мерцание стратегического ядра. В центре – хаотический блок атомов. Где-то в другом месте – двигатели, реле, датчики. Так где же на самом деле находится могущественный корабль, говорящий с ним? Повсюду и нигде. Покинут ли его эти новые чувства, порожденные зложилами? Доброжил пытался разобраться в себе, но не знал, с чего начать.

В паре ярдов от него, среди балок, мерцали блики на каком-то сферическом предмете, вызвавшем у Доброжила раздражение своим несоответствием представлениям о благопристойности и необходимости в технике. Приглядевшись, он понял, что это шлем скафандра.

Неподвижное тело едва держалось в перекрестье сходящихся под углом холодных стальных балок, но здесь отсутствовали внешние силы, которые могли бы сдвинуть его с места.

Промороженный великим холодом скафандр захрустел, когда Доброжил схватил его, чтобы развернуть к себе. Сквозь стекло забрала на Доброжила смотрели невидящие голубые глаза человека с аккуратной бородкой.

– А-а-а, да, – вздохнул Доброжил внутри своего шлема. Он тысячи раз видел изображение этого лица.

Его отец нес что-то тяжелое, аккуратно привязанное к древнему скафандру. Отец дошел до этого места, и тут старый, прохудившийся скафандр сдал.

Отец тоже пришел сюда, следуя единственным логичным путем – узкой тропой великого повреждения, чтобы незамеченным добраться до стратегического ядра. Отец задохнулся, умер и замерз здесь, пытаясь донести до стратегического ядра предмет, который не мог быть не чем иным, кроме бомбы.

Доброжил услышал, будто со стороны, собственные причитания – бессмысленные, бессловесные; слезы застлали ему глаза. Окоченевшими пальцами он отвязал бомбу, приняв ее у отца…

Хемфилл был настолько измучен, что лишь тяжело дышал, пока ремонтный робот тащил его от лифта к тюремной камере по заполненному воздухом коридору. И когда тот вдруг замер, выронив пленника, Хемфилл пару долгих секунд неподвижно лежал, прежде чем снова нашел в себе силы для нападения. Автомат куда-то запрятал его пистолет, и Хемфилл принялся молотить робота бронированными кулаками, а тот даже не пытался сопротивляться. Вскоре Хемфиллу удалось повалить его. Усевшись на железного противника, Хемфилл снова принялся охаживать его кулаками, изрыгая проклятия и втягивая воздух хлюпавшими от удушья легкими.

Лишь минуту спустя сотрясение от взрыва, побежавшее из разрушенного, превратившегося в немыслимый хаос сердца берсеркера по металлическим балкам и обшивке, домчалось до этого коридора, но оно оказалось слишком слабым, чтобы хоть кто-нибудь ощутил его.

Совершенно изнуренная Мария сидела там, где ее выпустил стальной тюремщик, и смотрела на Хемфилла, по-своему любя его и жалея.