Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти

А ожидание все не кончалось.

– …Никогда не исчезнут с лица земли! – договорил Дел Мюррей, и Ньютон с энтузиазмом метнулся освобождать его правую руку от наручников.

Перед ним на доске стояла недоигранная партия, брошенная считаные секунды назад. Ментальный луч был отключен, как только «Штуковина» ворвалась в нормальное пространство – в боевой позиции – всего с пятиминутным опозданием; берсеркеру пришлось сосредоточить всю свою энергию, чтобы отразить тотальную атаку «Штуковины» и «Наперстянки».

Увидев, что оправившиеся от воздействия ментального луча компьютеры уже навели перекрестие прицела на израненную, вздутую центральную секцию берсеркера, Дел выбросил правую руку вперед, расшвыряв шашки с доски.

– Все! – хрипло рявкнул он, обрушив кулак на большую красную кнопку.

– Я рад, что ему не вздумалось поиграть в шахматы, – позже говорил Дел, беседуя с командиром в рубке «Наперстянки». – Такого мне нипочем бы не соорудить.

Иллюминаторы уже очистились, и оба могли разглядывать тускло рдеющее, расширяющееся газовое облако, оставшееся от берсеркера, – очищенное пламенем наследие древнего зла. Но командир не сводил глаз с Дела.

– Ты заставил Ньютона играть по диаграммам позиций, это я понимаю. Но чего я в толк не возьму – как ему удалось постепенно освоить игру?

– Не ему, а его игрушкам, – ухмыльнулся Дел. – Эй, погоди, не надо бить меня так сразу!

Подозвав айяна, он взял из ладони животного небольшую коробочку. Там что-то тихонько затарахтело. На крышку коробочки была наклеена диаграмма одной из возможных позиций в упрощенных шашках, а возможные ходы фигур Дела были помечены разноцветными стрелками.

– Потребовалась пара сотен таких коробочек, – пояснил он. – Вот эта была в группе, которую Ньют использовал для четвертого хода. Найдя коробочку с позицией, соответствующей позиции на доске, он брал коробочку и вытаскивал бусину вслепую – кстати, оказалось, что впопыхах обучить его этому труднее всего. – Дел сопровождал слова действиями. – Ага, синяя. То есть надо сделать ход, отмеченный синей стрелкой. А оранжевая стрелка ведет к слабой позиции, видишь? – Дел вытряхнул все бусины из коробочки на ладонь. – Ни одной оранжевой не осталось, а до начала игры было по шесть штук каждого цвета. Но Ньютону было велено откладывать в сторону каждую вынутую бусину, до конца игры. Если табло показывает, что мы проиграли, он должен отбросить все использованные бусины. Все плохие ходы мало-помалу исключаются. За пару часов Ньютон вместе со своими коробочками научился безупречно играть в эту игру.

– Отлично, – подытожил командир, на миг задумался и протянул руку, чтобы почесать Ньютона за ушами. – Мне бы такое ввек в голову не пришло.

– А мне следовало бы подумать об этом раньше. Самой идее уже пара сотен лет от роду. А компьютеры – моя гражданская профессия.

– Это может быть очень плодотворным, – заметил командир. – Я о том, что твоя идея может оказаться полезной для любой оперативной группы, столкнувшейся с ментальным лучом берсеркера.

– Ага. – Дел впал в задумчивость. – Кроме того…

– Что?

– Да я припомнил одного парня, которого встретил как-то раз. По имени Бланкеншип. Вот я и гадаю, а не удастся ли мне соорудить…

Да, я, Третий историк, прикасался к рассудкам живущих, рассудкам землян, охваченным таким смертельным холодом, что какое-то время они полагали войну игрой. И первые десятилетия войны с берсеркерами наводили на мысль, что для жизни эта игра проиграна.

Эта обширнейшая война содержала чуть ли не все ужасы боен вашего прошлого, многократно умноженные в пространстве и во времени. Но притом куда меньше походила на игру, нежели все предшествующие.

И пока зловещая громада войны с берсеркерами разрасталась, земляне обнаружили, что она породила новые ужасы, неведомые доселе.

Взирайте же…

Доброжил

– Это всего лишь машина, Хемфилл, – едва слышно проговорил умирающий.

Паря в невесомости и почти в полной темноте, Хемфилл выслушал его почти без презрения и жалости. Пусть горемыка конфузливо испускает дух, прощая Вселенной все на свете, если это облегчит ему уход!

Сам Хемфилл безотрывно взирал сквозь иллюминатор на темный зазубренный силуэт, заслонивший столько звезд.

Видимо, дышать теперь можно было только в этом отсеке пассажирского лайнера, ставшем темницей для трех человек, к тому же воздух со свистом вырывался через пробоины, стремительно опорожняя аварийные баки. Корабль представлял собой изувеченный, искореженный остов, и все же враг в поле обзора Хемфилла совсем не двигался. Должно быть, разбитому кораблю не давало вращаться силовое поле врага.

К Хемфиллу через отсек подплыла пассажирка лайнера – молодая женщина – и коснулась его руки. Он припомнил, что ее зовут Мария такая-то.

– Послушайте, – начала девушка, – как по-вашему, мы не могли бы…

В ее голосе не было отчаяния – скорее, рассудительные интонации человека, разрабатывающего план, – и Хемфилл стал прислушиваться к ней. Но их перебили.

Стены отсека завибрировали, будто диффузоры огромных громкоговорителей, приводимые в движение силовым полем врага, которое все еще сжимало изувеченный корпус. Послышался скрипучий голос берсеркера:

– Вы, кто еще слышит меня, живите. Я намерен подарить вам жизнь. Я посылаю катер для спасения вас от смерти.

Хемфилл был сам не свой от бессильной ярости. Он еще ни разу не слышал голос берсеркера собственными ушами, и все равно тот оказался знакомым, будто давний кошмар. Хемфилл ощутил, как женщина отдернула ладонь, и только тогда понял, что в ярости вскинул обе руки, растопырил и скрючил пальцы, как когти, а затем сжал их в кулаки и заколотил в иллюминатор, едва не разбив их в кровь. Эта чертова штуковина хочет забрать его внутрь! Из всех людей в космосе хочет сделать пленником именно его!

В его голове мгновенно сложился план, тут же вылившийся в действие; Хемфилл резко отвернулся от иллюминатора. В этом отсеке были боеголовки для небольших оборонительных ракет. Где-то он их видел.

Второй уцелевший мужчина – офицер корабля, медленно истекавший кровью, которая просачивалась через прорехи в форме, – увидел, что Хемфилл роется среди обломков, и всплыл перед ним, чтобы помешать ему.

– Не выйдет… Вы уничтожите лишь катер, который он посылает… Если он это вам позволит… Там могут быть другие люди… Еще живые…

Из-за невесомости офицер висел перед Хемфиллом вверх ногами. Когда же инерция развернула их так, что они увидели друг друга в нормальном положении, раненый вдруг осекся, сдался, оставил уговоры и отвернулся, безвольно дрейфуя в воздухе так, будто уже умер.

Хемфилл не надеялся соорудить целую боеголовку, зато мог извлечь детонатор на химической взрывчатке – тот как раз уместился бы под мышкой. Когда началась неравная битва, всем пассажирам пришлось надеть аварийные скафандры; теперь он нашел для себя запасной баллон с воздухом и лазерный пистолет какого-то офицера, который сунул в петлю на поясе скафандра.

Девушка снова приблизилась к нему. Хемфилл настороженно следил за ней.

– Сделайте это, – сказала она со спокойной убежденностью, медленно кружась в полумраке вместе с обоими мужчинами, под завывание утекавшего сквозь пробоины воздуха. – Сделайте. Потеря катера ослабит его перед следующим боем, пусть и ненамного. Все равно у нас нет ни малейшего шанса на спасение.

– Да, – одобрительно кивнул он. Эта девушка понимает, что самое важное – ранить берсеркера, бить его, ломать, жечь и в конце концов уничтожить. Все остальное – ерунда.

– Не позволяйте ему выдать меня, – шепотом произнес он, указав на раненого старпома. Девушка молча кивнула. Возможно, берсеркер подслушивал. Раз уж он способен говорить при помощи стен, то может и подслушивать.

– Катер приближается, – сообщил раненый спокойным, сухим тоном.

– Доброжил! – позвал машинный голос, запинаясь, как всегда, между слогами.

– Здесь!

Он вздрогнул, проснулся и тут же вскочил на ноги. Оказалось, он задремал чуть ли не под открытым концом трубы, из которого капала питьевая вода.

– Доброжил!

В тесном отсеке не было ни динамиков, ни сканеров, и зов донесся с некоторого расстояния.

– Здесь!

Он побежал на зов, шаркая и топая подошвами по металлу. Задремал, очень уж устал. Хотя бой был коротким, на него свалились дополнительные обязанности – пришлось обслуживать и направлять ремонтные машины, странствовавшие по бесконечным путепроводам и коридорам, чтобы устранять повреждения. Доброжил понимал, что он больше не в силах помочь ничем.

Теперь у него ныли голова и шея, намятые шлемом, а на теле остались потертости от непривычного скафандра, который пришлось надеть с началом боя. К счастью, на этот раз обошлось без боевых повреждений.

Подойдя к плоскому стеклянному глазу сканера, он шаркнул ногой, замерев в ожидании.

– Доброжил, извращенная машина уничтожена, и несколько зложилов теперь совершенно беспомощны.

– Да!

Доброжил затрясся от восторга.

– Напоминаю тебе, жизнь есть зло, – проскрежетал голос машины.

– Жизнь есть зло, я – Доброжил! – поспешно сказал он, перестав трястись. Вряд ли за этим последует наказание, но лучше не рисковать.

– Да. Как ранее твои родители, ты был полезен. Теперь я намерен погрузить в себя уцелевших людей для более пристального изучения. А ты будешь использован вместе с ними в моих экспериментах. Напоминаю, они – зложилы. Мы должны быть осторожны.

– Зложилы… – Доброжил знал, что это существа, имеющие такую же форму, как он, и существующие в мире вне машины. Они устраивают сотрясения и удары, называемые боем. – Зложилы – здесь.

От этой мысли по коже мороз пробежал. Подняв руки, Доброжил воззрился на них, затем окинул взглядом коридор из конца в конец, пытаясь вообразить зложилов во плоти.

– Теперь ступай в медицинскую комнату, – велела машина. – Прежде чем ты приблизишься к зложилам, тебя надлежит сделать неуязвимым к болезням.

Хемфилл перебирался из одного разбитого отсека в другой, пока не нашел пробоину в корпусе, почти целиком забитую мусором. Пока он пытался извлечь весь этот хлам, по кораблю разнесся лязг: к нему пристыковался катер берсерка, прибывший за пленными. Хемфилл рванул посильнее, преграда подалась, и вырвавшийся воздух вынес его в пространство.

Вокруг разбитого корабля парили сотни обломков, удерживаемых возле него то ли слабым магнитным притяжением, то ли силовыми полями берсеркера. Проверка показала, что скафандр работает достаточно хорошо, и при помощи его маломощного реактивного двигателя Хемфилл обогнул корпус лайнера, приближаясь к тому месту, где замер катер берсеркера.

Бесчисленные звезды глубокого космоса не были видны за темным силуэтом берсеркера – зубчатым, будто крепостные стены древних городов, но куда громаднее любого города. Причалив к нужному отсеку, катер берсеркера прикрепился к изувеченному остову лайнера, чтобы забрать на борт Марию и раненого. Не снимая пальцев с детонатора бомбы, Хемфилл подплыл ближе.

Теперь, у смертной черты, его встревожила мысль о том, что ему так и не удастся убедиться в уничтожении катера. А ведь это такой мизерный удар по врагу, такая ничтожная месть!

Продолжая по инерции приближаться к катеру и держа палец на детонаторе, Хемфилл увидел облачко пара, вырвавшееся из разгерметизированного отсека при расстыковке катера с кораблем. Невидимые силовые поля влекли катер, Хемфилла, обломки, плававшие поблизости от катера, к берсеркеру.

Хемфилл ухитрился в последнюю секунду пристегнуться к ускользавшему катеру. И подумал, что воздуха в баллонах скафандра хватит еще на час – куда больше, чем ему нужно.

Увлекаемый к берсеркеру Хемфилл мысленно балансировал на грани смерти; пальцы на детонаторе бомбы окоченели. Окрашенный в цвет ночи враг стал для него воплощением смерти. Иссеченная черная поверхность берсеркера стремительно надвигалась в потустороннем свете звезд, обращаясь в планету, на которую падал катер.

Хемфилл все еще льнул к катеру, когда тот был затянут через врата, способные пропускать множество кораблей одновременно. Громадность и могущество берсеркера окружили его со всех сторон, одной своей всеохватностью подавляя ненависть и отвагу.

Эта крохотная бомбочка – лишь бессмысленная шутка. Как только катер пришвартовался к черной внутренней пристани, Хемфилл спрыгнул с него и бросился искать укрытие.

Едва он спрятался за погруженной в тень металлической балкой, как ладонь помимо его воли легла на спуск бомбы – просто ради того, чтобы освободить его через смерть. Но Хемфилл сдержался, заставив себя наблюдать за тем, как пульсирующая прозрачная труба, уходившая в переборку, высасывает из катера двух пленников. Сам не зная, что́ собирается предпринять, он оттолкнулся и поплыл в сторону трубы, почти невесомо заскользив сквозь темную чудовищную пещеру; массы берсеркера хватало, чтобы создать небольшую естественную гравитацию.

Минут через десять путь ему преградил воздушный шлюз. Судя по всему, это был встроенный в переборку фрагмент корпуса земного военного корабля.

Шлюз – подходящее место для установки бомбы. Хемфилл отпер наружный люк и вошел в шлюз, не подняв тревоги. Если покончить с собой здесь, берсеркер лишится… собственно говоря, чего? Зачем ему вообще понадобился шлюз?

«Не для пленных, – подумал Хемфилл, – раз он всасывает их через трубу». Опять же, и не для врага. Проанализировав воздух в шлюзе, он снял шлем. Для дышащих воздухом друзей ростом с человека? Что-то тут не так. Любое живое и дышащее существо – враг берсеркера; исключение составляют лишь его неведомые строители. Во всяком случае, так считали люди… до этих пор.

Внутренний люк шлюза открылся от первого же толчка, и Хемфилл зашагал по тесному, тускло освещенному коридору с искусственной гравитацией, держа пальцы на детонаторе бомбы.

– Войди, Доброжил, – сказал корабль. – Пристально рассмотри каждого из них.

Доброжил издал нерешительное горловое урчание: так звучит запущенный и тотчас же остановленный сервомотор. Его терзали чувства, напоминающие голод и страх перед наказанием, – ведь ему предстояло увидеть живых тварей наяву, а не в виде старых изображений в театре. Но даже выявление источника неприятных чувств не помогло. Он нерешительно переминался с ноги на ногу у порога комнаты, куда поместили зложилов. По приказу машины пришлось снова надеть скафандр – защита на тот случай, если зложил попытается причинить ему вред.

– Входи, – повторил корабль.

– Может, лучше не надо? – жалобно заныл Доброжил, не забывая, однако, произносить слова громко и внятно, в надежде избежать наказания.

– Наказать, наказать, – произнес голос корабля.

Если он сказал это слово дважды, значит наказание было почти неотвратимым. Поспешно, будто уже ощущая боль-без-повреждений в своих костях, Доброжил открыл дверь и переступил порог.

Он лежал на полу, окровавленный и поврежденный, в диковинном изодранном скафандре. И в то же время стоял в проеме дверей. На полу простерлось его собственное тело, то самое человеческое тело, которое он знал, но ни разу не видел со стороны. Не просто изображение, а куда больше: он раздвоился. Там, тут, он, не-он…

Доброжил привалился спиной к двери, вскинул руку и хотел было прикусить ладонь, позабыв о шлеме. Затем принялся молотить облаченными в рукава скафандра руками друг о друга, пока боль от ушибов не привела его в чувство, заставив ощутить палубу под ногами.

Мало-помалу ужас схлынул. Разум постепенно осознал увиденное, сумел истолковать и освоиться. Вот он я, здесь, здесь, в дверном проеме. Тот, там, на полу, – это другая жизнь. Другое тело, как и я, разъедаемое ржой жизни. Только куда хуже, чем я. Там, на полу, – зложил.

Мария Хуарес долго молилась с закрытыми глазами, не прерываясь ни на миг. Холодные, безразличные манипуляторы перемещали ее туда-сюда. Вернулся вес, а когда с нее аккуратно сняли шлем и скафандр, выяснилось, что воздух пригоден для дыхания. Но когда манипуляторы начали стаскивать с нее комбинезон, Мария стала вырываться и открыла глаза; ее взору предстали помещение с низким потолком и обступившая ее толпа автоматов самого разного вида, все – ростом с человека. Как только она начала сопротивляться, роботы перестали раздевать ее, надели на одну лодыжку кандалы, прикованные к стене, и заскользили прочь. Умирающего старпома просто бросили в противоположном конце помещения, будто хлам, не заслуживающий дальнейших хлопот.

Мужчина с холодным, мертвым взором – Хемфилл – пытался сделать бомбу, но не сумел. Теперь вряд ли стоило рассчитывать на быструю и легкую кончину…

Услышав, что дверь открывается, она снова открыла глаза и в полнейшем недоумении воззрилась на бородатого юношу в старомодном скафандре. Подергавшись от непонятных конвульсий в дверном проеме, тот наконец прошел пару шагов и остановился, вперившись в умирающего. Незнакомец расстегивал крепления шлема, делая сноровистые, точные движения, а когда снял его, оказалось, что всклокоченная шевелюра и растрепанная борода обрамляют безвольное лицо идиота.

Положив шлем на пол, юноша принялся скрести и чесать косматую голову, не сводя глаз с распростертого на полу человека. На Марию он не взглянул даже мельком, а она не могла отвести взгляда от него – ей еще ни разу в жизни не доводилось видеть живого человека с таким бесстрастным лицом. Так вот что происходит с пленниками берсеркера!

И все же… все же… На родной планете она уже сталкивалась с бывшими преступниками, прошедшими промывание мозгов. Но этот выглядел иначе; в нем было больше человеческого… а может, наоборот, меньше.

Опустившись на колени рядом со старпомом, бородатый нерешительно протянул руку и потрогал его. Умирающий апатично шевельнулся и устремил вверх пустой взгляд. Он лежал в луже крови.

Взяв безвольную руку старпома своими ладонями, закованными в металлические перчатки, чужак принялся сгибать и распрямлять ее, словно интересовался устройством локтевого сустава. Старпом застонал и принялся вяло вырываться. Внезапно чужак схватил умирающего за горло.

Мария не находила в себе сил ни шевельнуться, ни отвести взгляд, хотя комната сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее закружилась вокруг этих закованных в доспехи ладоней.

Разжав пальцы, бородатый встал, вытянулся в струнку, по-прежнему не сводя глаз с трупа у своих ног, и отчетливо проговорил:

– Отключен.

Наверное, Мария шевельнулась. А может, и нет, но бородатый поднял свое дебильное лицо, чтобы поглядеть на нее, – однако то ли не заметил ее взгляда, то ли постарался не заметить его. Движения его глаз были быстрыми и бдительными, но мимические мышцы казались неживыми. Он двинулся к Марии.

«Ой, да он же совсем юный, – подумала она, – почти еще подросток». Прижавшись спиной к стене, она замерла в ожидании. На ее планете женщин воспитывали так, чтобы они не теряли сознания при встрече с опасностью. Чем ближе подходил чужак, тем меньше она почему-то боялась. Но если бы он улыбнулся, хоть мельком, она бы завизжала от ужаса и не смолкала бы долго-долго.

Остановившись перед ней, незнакомец протянул одну руку, чтобы коснуться ее лица, волос, тела. Мария хранила неподвижность; в нем не чувствовалось ни похоти, ни злобы, ни доброты. Он буквально распространял вокруг себя пустоту.

– Нет изображения, – сказал юноша, будто обращался к самому себе. Потом добавил еще одно слово, что-то вроде «зложил».

Мария почти набралась смелости, чтобы заговорить с ним. Удушенный все так же лежал на полу, ярдах в пяти от них.

Развернувшись, юноша целеустремленно зашаркал прочь от нее; такой диковинной походки Мария не видела еще ни разу в жизни. Подняв шлем, чужак вышел за дверь, даже не оглянувшись.

В одном углу отведенного ей пятачка струилась вода, с журчанием утекавшая сквозь дыру в полу. Гравитация примерно равнялась земной. Мария села, привалившись спиной к стене, молясь и слыша грохот собственного сердца, едва не остановившегося, когда дверь отворилась снова: сперва самую малость, потом чуть пошире, ровно настолько, чтобы в нее прошел большой кусок розовато-зеленоватой массы – видимо, еды. На обратном пути робот обогнул покойника.

Мария уже съела кусочек массы, когда дверь снова приоткрылась, сперва самую малость, потом чуть пошире, настолько, чтобы в нее прошел человек, – в помещение поспешно вступил Хемфилл, тот самый, с ледяным взором. Чтобы уравновесить тяжесть маленькой бомбы, висевшей под мышкой, он сильно отклонялся в сторону. Быстро окинув помещение взглядом, Хемфилл закрыл за собой дверь и направился к Марии. Труп старпома он переступил, почти не удостоив его взглядом.

– Сколько их тут? – шепотом осведомился Хемфилл, наклонившись к Марии. Она все так же сидела на полу, изумленная, будучи не в силах пошевелиться или сказать хоть слово.

– Кого? – в конце концов выдавила она из себя.

– Их. – Хемфилл нетерпеливо повернул голову в сторону двери. – Тех, что живут внутри и служат ему. Я видел того, что выходил из этой комнаты, когда я был в коридоре. Оно оборудовало для них огромное жилое пространство.

– Я видела только одного.

При известии об этом глаза Хемфилла сверкнули. Показав, как взорвать бомбу, он передал ее Марии, а сам принялся резать кандалы своим лазерным пистолетом. Попутно оба обменялись сведениями о последних событиях. Мария сомневалась, что найдет в себе силы подорвать бомбу и покончить с собой, но не стала говорить об этом Хемфиллу.

Как только они покинули тюремную камеру, Хемфилла едва не хватил удар: из-за угла прямо на них выкатились два автомата. Но машины не обратили на оцепеневших людей ни малейшего внимания: беззвучно проехав мимо, они скрылись из виду.

– Внутри собственной шкуры этот драндулет на три четверти слеп! – возбужденно прошептал он, обернувшись к Марии. Та промолчала, испуганно глядя на него.

В голове Хемфилла мало-помалу начал вызревать план, пробудивший в его душе смутную надежду.

– Надо разузнать об этом человеке. Или людях, – бросил он, устремляясь по коридору. Неужели тот такой один?! Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Скверно освещенные коридоры были полны препятствий и неровных ступенек. «Небрежно выстроенная уступка жизни», – мысленно отметил Хемфилл, направляясь в ту сторону, где скрылся чужак.

Через пару минут, после осторожных перебежек, впереди послышались шаркающие шаги человека – одного, – приближавшегося к ним. Хемфилл снова отдал бомбу Марии и отодвинул ее назад, заслонив собой. Оба затаились в темной нише.

Шаги, беззаботные и стремительные, приближались, и вдруг впереди мелькнул неясный силуэт. Взлохмаченная голова появилась в их поле зрения так неожиданно, что закованный в металл кулак Хемфилла едва не промахнулся, скользнув по затылку чужака. Тот вскрикнул, оступился и упал.

Присев на корточки, Хемфилл сунул лазерный пистолет чуть ли не под нос незнакомцу, облаченному в устаревший скафандр без шлема:

– Только пикни, и я убью тебя. Где остальные?

Парень уставился на него с ошеломленным видом. Нет, не с ошеломленным – хуже. Лицо его казалось совершенно неживым, хотя он переводил настороженный взгляд с Хемфилла на Марию и обратно, не обращая внимания на пистолет.

– Это все тот же, – шепнула Мария.

– Где твои друзья? – настойчиво спросил Хемфилл.

Пощупав затылок, куда пришелся удар, незнакомец пробормотал:

– Повреждение.

Он сказал это совершенно бесстрастно, будто не обращался ни к кому. Затем протянул руку к пистолету, так спокойно и плавно, что едва не взялся за него.

Хемфилл отскочил на шаг, еле удержавшись от выстрела.

– Сядь, или я убью тебя! А теперь говори, кто ты такой и сколько здесь остальных.

Чужак спокойно сел. Его одутловатое лицо по-прежнему оставалось совершенно бесстрастным.

– Твой тон не меняется по высоте от слова к слову, не то что у машины. Ты держишь смертоносный инструмент. Дай мне его, и я уничтожу тебя и… вот эту.

Похоже, этот человек – полоумный инвалид с промытыми мозгами, а не предатель рода человеческого. Как же им воспользоваться? Хемфилл отступил еще на шаг, опустив пистолет.

– Откуда ты? – обратилась к пленнику Мария. – С какой планеты?

Ответом ей стал пустой взгляд.

– Ну, где твой дом? – не унималась она. – Где ты родился?

– В родильной камере.

Порой голос юноши срывался, как голос берсеркера: казалось, будто напуганный комик передразнивает машину.

– Конечно, в родильной камере. – Хемфилл издал нервный смешок. – Где же еще? А теперь спрашиваю в последний раз: где остальные?

– Не понимаю.

– Ладно уж, – вздохнул Хемфилл. – Где эта родильная камера?

Надо же начать хоть с чего-нибудь.

Помещение смахивало на склад биологической лаборатории – скверно освещенный, заваленный оборудованием, опутанный трубами и кабелями. Вероятно, здесь ни разу не работал живой техник.