Женщины

– Привет, бусинка.

– У меня новости, – сказала она, сгорая от нетерпения.

– Ты встретила мальчика? – Мама закрыла книгу. – Наконец-то.

– Мальчика? Нет, – ответила Фрэнки после короткой паузы.

Мама нахмурилась:

– Фрэнсис, все девочки в твоем возрасте…

– Мама! – воскликнула Фрэнки. – Я хочу рассказать кое-что важное. – Она глубоко вдохнула. – Я теперь военная медсестра. Сегодня записалась в сухопутные войска. Перед вами младший лейтенант Макграт. Скоро я буду во Вьетнаме, и мы с Финли успеем встретиться до его возвращения!

– Не смешно, Фрэнсис, – сказала мама.

Папа посмотрел на Фрэнки, улыбка исчезла с его лица.

– Бетт, думаю, она не шутит.

– Ты записалась в сухопутные войска? – медленно спросила мама, будто слова были иностранными и она пыталась произнести их правильно.

– Я бы отдала честь, но не знаю как. Подготовка начинается через три недели. Форт Сэм-Хьюстон. – Фрэнки нахмурилась. Почему родители не поздравляют ее? – В нашей семье все служили. Вы были в таком восторге, когда Финли записался добровольцем.

– Служат мужчины, – отрезал папа. – Мужчины. – Он помолчал. – Подожди. Ты сказала «сухопутные войска»? Мы семья моряков. Живем на острове моряков.

– Знаю, но ВМС не отправят меня во Вьетнам, пока я два года не отработаю в больнице штата. С авиацией то же самое. Они сказали, у меня недостаточно опыта. Только сухопутные войска отправляют после базовой подготовки.

– Боже мой, Фрэнки! – Папа провел рукой по волосам. – Эти правила нужны не просто так.

– Скажи им, что передумала. Скажи, что не можешь. – Мама посмотрела на папу и медленно поднялась. – Господи, что мы будем говорить людям?

– Людям? – Фрэнки не понимала. Родители вели себя так, будто она их опозорила. Но это… какая-то бессмыслица. – Папа, ты столько раз собирал нас в кабинете и рассказывал о военных заслугах семьи. Ты всегда говорил, что хотел защищать родину. Я думала…

– Он мужчина, и то был Гитлер. Европа. А не страна, которой даже на карте не видно. Это не патриотизм, это глупость, Фрэнсис.– Глаза матери наполнились слезами, но она быстро их вытерла.– Что ж, Коннор, вот они, плоды твоего воспитания. Она выросла мечтательницей. Патриоткой.

Бросив на маму сердитый взгляд и рассекая сигаретный дым, отец вышел из комнаты.

Фрэнки хотела взять маму за руку, но та отодвинулась, не давая к себе прикоснуться.

– Мам?

– Нельзя было позволять твоему отцу забивать тебе голову. Все эти семейные фронтовые истории… Он рассказывал их так… вдохновенно. Конечно, сам-то он не воевал. В армию его не взяли, поэтому… Боже, все это теперь неважно. – Она отвернулась. – Я помню, каким мой отец вернулся с войны. Его там сломали. Кое-как собрали по кусочкам. Ему постоянно снились кошмары. Уверена, это из-за войны он умер так рано. – Голос дрогнул, но она продолжала: – Ты думала, что поедешь, увидишь брата и отправишься навстречу приключениям? Как можно быть такой глупой?

– Мама, я медсестра, а не солдат. Мне сказали, я буду далеко от фронта. И обязательно встречусь с Финли.

– И ты поверила? – Мама глубоко затянулась. Рука у нее подрагивала. – Все уже решено?

– Да. В январе начинается подготовка, а в марте я уеду. Но на свой день рождения через неделю я буду здесь и на Рождество тоже. Я знаю, как для тебя это важно.

Мама прикусила губу и медленно кивнула. Было видно, что она изо всех сил сдерживает эмоции, пытается выглядеть спокойной. Вдруг она бросилась к Фрэнки и обняла ее так, что у той перехватило дыхание.

Фрэнки прижалась к матери и уткнулась в ее волосы, жесткие от лака.

– Я люблю тебя, мам, – сказала она.

Мама отстранилась, вытерла слезы и серьезно посмотрела на Фрэнки.

– Не вздумай геройствовать, Фрэнсис Грэйс. Мне все равно, чему тебя учили и какие невероятные истории рассказывал твой отец. Не высовывайся, держись в стороне от опасностей. Слышишь меня?

– Все будет хорошо. Обещаю.

В дверь позвонили.

Звук словно доносился откуда-то издалека, его почти не было слышно в тишине невысказанных слов и прерывистого дыхания.

– Господи, это еще кто? – Мама подняла голову.

– Я открою, – сказала Фрэнки.

Мама осталась в гостиной одна. Фрэнки обогнула полированный столик красного дерева, где в узкой вазе белела единственная высокая орхидея, и открыла дверь.

На пороге стояли два морских офицера в парадной форме.

Фрэнки жила на Коронадо всю жизнь, над головой постоянно летали самолеты и вертолеты, по пляжу рядами бегали моряки. На каждом празднике и приеме кто-то всегда рассказывал истории о Второй мировой или Корейской войне. Городское кладбище было переполнено могилами солдат.

Она хорошо знала, что значат офицеры на пороге твоего дома.

– Проходите, – прошептала она, хотя больше всего на свете ей хотелось захлопнуть дверь.

За спиной она услышала стук маминых каблуков.

– Фрэнсис? Что… – Мама увидела офицеров и тихонько ахнула.

– Простите, мэм, – сказал один из офицеров, снимая фуражку.

Фрэнки потянулась к маминой руке, но мама руку отдернула.

– Входите. – Голос у мамы сорвался. – Я позову мужа…

Мэм, с сожалением сообщаем, что мичман Финли Макграт пал в бою.

Сбит… на вертолете…

Никаких останков… весь экипаж погиб.

На все их вопросы лишь тихое идет война, сэр, будто это все объясняет. Сказать наверняка почти невозможно.

Этот вечер навсегда останется в памяти Фрэнки, отпечатается на подкорке сознания во всех его страшных подробностях: папа, натянутый как струна, руки трясутся, на лице показное спокойствие, один из офицеров говорит, что его сын герой, тихим голосом папа спрашивает – где, как, когда (хотя какая теперь разница?). Мама, всегда сдержанная и элегантная, съежилась в кресле, аккуратно уложенные волосы растрепались, она повторяет снова и снова: «Не может быть, Коннор, ты говорил, что это даже не война».

Родители, наверное, даже не заметили, как Фрэнки выскользнула из дома. Она пересекла бульвар Оушен и села на холодный песок пляжа Коронадо.

Как его могли сбить? Что помощник морского офицера делал на вертолете? Почему нет никаких останков? Как им его хоронить?

Снова потекли слезы, она закрыла глаза, вспоминая Финли. Вот они вместе бегут по пляжу, он держит ее за руку, учит плавать и лежать на воде, ведет в кино на «Психо», который мама запретила смотреть, украдкой протягивает бутылку пива на День независимости. Фрэнки все глубже погружалась в воспоминания о брате, об их жизни, о ссорах и перепалках. Первая поездка в Диснейленд, велосипеды каждое лето, наперегонки утром до рождественской елки – он ей поддался. Ее старший брат.

Погиб.

Как часто они с Фином приходили сюда вечерами, бегали по пляжу, катались на великах до самой ночи, возвращаясь домой при свете фонарей. Как часто смеялись и подкалывали друг друга, думая, что езда без рук – самый большой риск в жизни.

Как они были свободны. Как неуязвимы.

На пляже появился кто-то еще, сзади послышались шаги. Рядом села мама, она едва держалась на ногах.

– Они принесли с собой чужие ботинки и каску, говорят, их и хоронить, – наконец сказала она и до крови прикусила нижнюю губу, потерла красное пятно на шее.

– Похороны… – Фрэнки представила, как все будет.

Толпа, все в черном, в церкви не протолкнуться, отец Майкл бубнит под нос забавные истории о Финли, о его шалостях в роли алтарника, о том, как он мыл солдатиков в купели. Как они с родителями это вынесут?

Пустой гроб. Никаких останков.

– Не уходи, – тихо сказала мама.

– Я здесь.

Мама повернулась к ней:

– Я про Вьетнам…

Вьетнам. Не слово, а катастрофа.

– Но я должна, – сказала Фрэнки.

Она не переставала думать о Вьетнаме с той минуты, как узнала о смерти брата. И как теперь отказаться от обязательств перед армией, как остаться с родителями, скорбеть вместе с ними здесь, в безопасности? Но что-то менять было поздно. Она поставила подпись, дала слово.

– У меня нет выбора, мам. Я не могу отменить решение. – Она повернулась к матери: – Благослови меня. Пожалуйста. Скажи, что гордишься мной.

На одно мгновение Фрэнки увидела боль в маминых глазах. Румянец оставил ее щеки, лицо осунулось.

Бледная и изможденная, она смотрела на Фрэнки тусклым, безжизненным взглядом.

– Горжусь тобой?

– Мама, не переживай за меня. Я вернусь. Обещаю.

– Твой брат говорил мне то же самое, – сказала она сорвавшимся голосом, затем на секунду замолчала, словно хотела что-то добавить. Но вместо этого медленно встала и пошла к дому.

– Прости меня, – прошептала Фрэнки так тихо, что мама вряд ли услышала. Но какая теперь разница?

Слишком поздно для слов.

Слишком поздно брать их назад.

Глава четвертая

На курсах основной подготовки Фрэнки отлично себя показала. Она научилась маршировать, надевать армейские ботинки и противогаз на время (тревогу могут объявить даже ночью, на войне каждая секунда на счету), накладывать шины, обрабатывать раны, бегать с носилками и ставить капельницы. А перевязки у нее получались быстрее всех в группе.

К началу марта Фрэнки была полностью готова применить свои навыки на практике. Она сложила вещи в большую армейскую сумку и тщательно проверила содержимое: бронежилет, каска, ботинки, туалетные принадлежности, белая медицинская форма и китель.

Совсем скоро она будет там. Пересадка в Гонолулу, пара часов ожидания – и вот она поднимается в самолет, который доставит ее во Вьетнам, единственная женщина на двести пятьдесят семь мужчин.

В отличие от солдат в свободных оливково-зеленых брюках, аккуратно заправленных в ботинки, Фрэнки должна была лететь в парадной форме: пилотка, зеленый китель, узкая юбка, капроновые чулки и черные лакированные туфли. И в придачу еще и пояс для чулок. Садясь на самолет в Техасе, она знала, что лететь в таком обмундировании будет неудобно, но двадцать два часа спустя поняла, что это совершенно невыносимо. Просто смешно носить чулки, когда все давно перешли на колготки.

Закинув сумку на багажную полку, Фрэнки села у окна, но едва коснулась сиденья, как подвязка для чулок отстегнулась и больно шлепнула ее по бедру. Все попытки застегнуть подвязку оказались безуспешны.

В узком проходе толкались солдаты, они болтали и громко смеялись. Многие были ее ровесниками или даже младше – восемнадцать, девятнадцать лет.

Рядом с ней остановился капитан в мятой, испачканной форме:

– Не возражаете, если я сяду, лейтенант?

– Конечно, нет, капитан.

Он сел на место у прохода. Даже в мешковатой форме было заметно, какой он худой. На лице залегли глубокие морщины. От одежды слегка пахло сыростью.

– Норм Бронсон, – устало улыбнулся он.

– Фрэнки Макграт. Медсестра.

– Вы молодец, Фрэнки. Медсестры нам очень нужны.

Самолет набрал скорость, оторвался от взлетно-посадочной полосы и устремился в облака.

– Как там? – спросила она. – Во Вьетнаме?

– Словами не объяснишь, мэм. Я могу рассказывать хоть целый день, но к такому не подготовишь. На месте вы сразу поймете, что к чему. Главное, не высовывайтесь. – Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Фрэнки впервые видела, чтобы кто-то так быстро засыпал.

Она открыла небольшую черную сумку, достала информационный буклет и прочла его в тысячный раз. Повторение и зубрежка всегда ее успокаивали, она была образцовой студенткой, а теперь хотела стать образцовой медсестрой. Это был единственный способ доказать родителям, что она поступила правильно, а не только храбро. Успех всегда много для них значил.

Готовясь к поездке, она обвела все воинские части и госпитали на карте Вьетнама и запомнила их расположение. Наизусть выучила правила поведения в армии: что можно и что нельзя делать на базе, какую форму в каких случаях носить, как обращаться с огнестрельным оружием и самое важное – всегда гордиться тем, что ты на военной службе.

В армии во всем была логика. Правила существовали не просто для галочки, они поддерживали порядок и дух товарищества. Вся система была устроена так, чтобы солдаты – мужчины и женщины – подчинялись уставу и работали в команде. Это могло спасти им жизнь. Быть частью целого, знать свое дело и без вопросов выполнять приказы – все это Фрэнки вполне устраивало.

Она много раз говорила маме, что настоящей войны не увидит – в отличие от этих мужчин, летящих сейчас вместе с ней. Ее не отправят на передовую, в нее не будут стрелять. Она едет спасать чужие жизни, а не рисковать собственной. Военные медсестры работают в больших светлых зданиях, таких как Третий полевой госпиталь в Сайгоне – защищенный высоким забором и расположенный далеко от линии фронта.

Фрэнки закрыла глаза и позволила ревущему двигателю себя убаюкать. Она слышала, как галдят и смеются солдаты, как кто-то открывает кока-колу, как раздают сэндвичи. Она представила Финли на этом самолете – вот он сидит рядом и держит ее за руку. На мгновение она забыла, что его больше нет, и улыбнулась. «Скоро увидимся», – подумала она, но улыбка быстро исчезла.

Засыпая, она услышала, как капитан Бронсон тихо пробормотал:

– Отправляют долбаных детей…

Когда Фрэнки проснулась, было тихо, если не считать рева двигателей за бортом. Шторки почти на всех иллюминаторах были опущены. Лишь пара тусклых лампочек отбрасывала свет на головы притихших солдат.

Шутки, крики и громкий смех остались позади. Воздух словно загустел, дышать стало тяжелее. Новобранцы, которых легко было узнать по чистой, опрятной форме, ерзали, переглядывались, нервно улыбались. Другие солдаты, такие как капитан Бронсон, уставшие мужчины в потрепанной форме, сидели почти неподвижно.

Капитан открыл глаза – единственная перемена, по которой стало понятно, что он больше не спит.

Вдруг самолет вильнул, накренился и перевернулся на бок, а затем резко спикировал. Фрэнки ударилась головой о переднее сиденье. Багажные полки открылись, вниз посыпались сумки, среди них была и сумка Фрэнки.

Она вцепилась в подлокотник, и капитан Бронсон положил грубую, жилистую руку на ее ладонь:

– Все будет хорошо, лейтенант.

Самолет выровнялся и начал набирать высоту. Фрэнки услышала грохот, рядом что-то треснуло.

– В нас кто-то стреляет?– спросила Фрэнки.– Господи.

– Ага. – Капитан Бронсон слегка улыбнулся. – Они это обожают. Не переживайте. Сейчас мы сделаем круг и попробуем снова.

– Прямо тут? Разве не лучше найти другое место для посадки?

– На этой гигантской птичке? Нет, мэм. Мы сможем сесть только здесь, в Таншонняте[2]. Они ждут ГНП[3], которых мы везем.

– ГНП?

– Новобранцев. – Он улыбнулся. – И одну симпатичную медсестру. Наши ребята сейчас зачистят аэропорт. Не волнуйтесь.

Самолет кружил в воздухе, пока пальцы Фрэнки, впившиеся в подлокотник, не заболели от напряжения. Снаружи она видела оранжевые вспышки и красные полосы – точно царапины на темном небе.

Наконец самолет выровнялся, и пилот включил громкоговоритель:

– Итак, фанаты аттракционов, пора сажать эту посудину. Пристегнитесь.

Как будто Фрэнки вообще отстегивала свой ремень.

Самолет начал снижение. У Фрэнки заложило уши, и не успела она опомниться, как они коснулись посадочной полосы, сбавили скорость и остановились.

– Женщины и старшие офицеры вперед, – послышалось из громкоговорителя.

Все ждали, пока Фрэнки выйдет. Ей было ужасно неловко. Идти первой совсем не хотелось. Но все же она подняла с пола армейскую сумку и повесила на левое плечо, оставив правую руку свободной, чтобы отдавать честь.

Как только Фрэнки вышла из самолета, ее обдало жаром. А еще этот запах. Боже, чем же так пахнет? Топливо… дым… рыба… и, кажется, фекалии. Голова пульсировала от боли. Фрэнки спустилась по трапу, внизу ее ждал солдат – темный силуэт в тусклом свете из окна ближайшего здания. Лица было почти не разглядеть.

Где-то слева вспыхнуло оранжевое пламя взрыва.

– Лейтенант Макграт?

Ее хватило только на кивок. По спине стекал пот. Бомбы так близко?

– Идите за мной, – сказал солдат и повел ее по неровной, ухабистой дорожке. Они прошли мимо терминала и оказались у совершенно черного школьного автобуса, даже окна были закрашены черной краской. – Вы единственная медсестра за сегодня. Садитесь и ждите. И не выходите из автобуса, мэм.

Внутри было жарко, как в сауне, а от этого запаха – рыбы и дерьма – ее тошнило. Она села у черного окна и почувствовала себя как в могиле.

Через пару минут на водительское сиденье запрыгнул чернокожий солдат с винтовкой М-16 за спиной. Дверь с шумом закрылась, и зажглись фары, золотым клином разрезав темноту впереди.

– Держитесь подальше от окон, мэм, – сказал солдат, нажимая на газ. – Гранаты.

Гранаты?

Фрэнки отодвинулась на самый конец широкого сиденья. В этой зловонной темноте она сидела неестественно прямо, подпрыгивая на каждой кочке. Она опасалась, что ее вот-вот вырвет.

Наконец автобус замедлил ход, в слепящем свете фар показались ворота, которые охраняла американская военная полиция. Один из охранников что-то спросил у водителя, а затем отступил. Ворота открылись, и автобус заехал внутрь.

Через какое-то время они снова остановились.

– Вот и все, мэм.

Фрэнки вся взмокла, от пота щипало глаза.

– А? – не поняла она, вытирая лицо.

– Приехали, мэм.

– Что? Ах!

Она вдруг сообразила, что не забрала чемодан, с ней была только дорожная сумка.

– Мой чемодан…

– Его привезут, мэм.

Фрэнки взяла сумку и побрела к двери.

Возле автобуса ее ждала медсестра, она была во всем белом с головы до ног, несмотря на грязь и слякоть. Как ей удается держать форму чистой в таком месте? За спиной медсестры виднелся вход в огромный госпиталь.

– Вам нужно выйти из автобуса, мэм, – сказал водитель.

– Да, конечно. – Фрэнки спустилась по ступенькам и собралась отдать честь.

Медсестра схватила ее за руку:

– Не здесь. Подстрелить офицера для чарли[4] особое удовольствие, – сказала она и кивнула на стоящий неподалеку джип: – Вас отвезут на место и покажут, где разместиться. А завтра в семь ноль-ноль оформят ваш приезд.

У Фрэнки было слишком много вопросов, чтобы выбрать один, и вдобавок пересохло в горле. Вцепившись в свою сумку обеими руками, она подошла к машине и забралась на заднее сиденье.

Водитель так резко тронулся, что Фрэнки вжало в сиденье, пружина уперлась ей в зад. Даже ночью движение на базе было оживленным. В свете фар то и дело мелькала колючая проволока, всюду мешки с песком вокруг деревянных строений и вооруженная охрана на постах. Улицы патрулировали солдаты с автоматами. Рядом со страшным грохотом мчался огромный водовоз. Машины беспрерывно сигналили, люди ругались и кричали.

Еще один контрольно-пропускной пункт – этот явно построили на скорую руку: металлические бочки, мотки колючей проволоки и высокий сетчатый забор. Охранник пропустил их дальше.

Наконец они подъехали еще к одному заграждению, затянутому колючей проволокой.

Джип остановился. Водитель перегнулся через сиденье и толкнул заднюю дверь:

– Мэм, ваша остановка.

Фрэнки растерялась. Ей понадобилось время, чтобы выбраться из машины в такой узкой юбке.

– Туда, мэм. Второй этаж, 8А.

За высокой железной изгородью Фрэнки увидела здание, напоминающее заброшенную тюрьму: окна заколочены фанерой, стены кое-где разрушены, видны перекрытия. Она хотела повернуться и спросить, куда ей идти, но джип уже умчался, просигналив кому-то по дороге.

Ворота громко заскрипели, и Фрэнки вошла в заросший сорняками двор, где тощие дети играли полусдутым мячом. У забора сидела вьетнамка и что-то готовила на костре.

Фрэнки прошла вперед по узкой тропинке и открыла дверь в здание. Внутри горело несколько газовых ламп, на стенах плясали тени. У входа ее встретила женщина в военной форме:

– Лейтенант Макграт?

Слава богу!

– Да.

– Я покажу вашу комнату. Идите за мной.

Женщина провела ее по коридору, заставленному койками, затем они поднялись на второй этаж по просевшим ступенькам. Комнату скорее можно было назвать каморкой. Там едва помещалась пара двухъярусных кроватей и один небольшой комод. Наверное, раньше здание принадлежало какой-то школе.

– Завтра в семь ноль-ноль вас оформят. О прибытии доложите в администрацию.

– Но…

Женщина вышла, закрыв за собой дверь.

Темнота.

Обшарив руками стены, Фрэнки щелкнула выключателем.

Ничего.

Тогда она открыла дверь, впустив слабый свет газовых ламп. Чуть дальше по коридору Фрэнки нашла туалет с ржавой раковиной и таким же унитазом. Она открыла кран, умылась под тонкой струйкой теплой воды, а затем сделала глоток.

В этот момент зашла девушка в зеленой армейской футболке и шортах. Увидев Фрэнки, она нахмурилась:

– Это ты зря, лейтенант. Никогда не пей воду из-под крана.

– Ой, я… я новенькая.

– Да неужели? – сказала девушка, окинув взглядом ее парадную форму.

Фрэнки проснулась посреди ночи от сильного спазма в животе. Она кинулась в туалет и захлопнула за собой дверь. Такой диареи у нее не было никогда в жизни. Казалось, из нее выходило все, что она ела за последний месяц, а когда ничего уже не осталось, живот снова скрутило.

Рассвет облегчения не принес. Она проверила время, сжалась в комок и попыталась заснуть. В шесть тридцать она сползла с кровати, ноги тряслись. Кое-как натянула форму. Пояс для чулок был настоящей пыткой.

Во дворе уже толпились худосочные вьетнамские мальчики и девочки, они молча смотрели на Фрэнки. На бельевых веревках сушилась форма – десятки зеленых штанов и рубашек.

Фрэнки открыла ворота и пошла по большой оживленной базе, которая представляла собой беспорядочное скопление зданий, палаток, хижин и дорог, но не деревьев – зелени не было совсем. Когда-то здесь явно поработал не один бульдозер. По дорогам разъезжали трехколесные тук-туки с целыми семьями, старые машины, запряженные буйволами, и множество спешащих куда-то военных автомобилей. Мимо промчался джип, водитель просигналил детям на обочине и бредущему рядом буйволу.

Никто не обращал внимания на осторожно шагающую девушку в парадной форме, которая думала только о том, как бы сдержать рвотный позыв.

Фрэнки понадобился почти час, чтобы найти здание администрации. Оно располагалось рядом с крылом А Третьего полевого госпиталя, там в накрахмаленных белых халатах стайками бегали медсестры, а из черных динамиков время от времени гремели объявления.

Она постучала и, услышав «Войдите», открыла дверь.

Прямо напротив двери за столом сидела худая женщина с погонами полковника. Фрэнки отдала честь.

Женщина так резко подняла голову, что идеально сидящие очки «кошачий глаз» сползли вниз. В ее взгляде сквозило неодобрение.

– А вы у нас…

– Младший лейтенант Фрэнсис Макграт.

Полковник быстро просмотрела бумаги.

– Вы приписаны к Тридцать шестому эвакогоспиталю. Следуйте за мной. – Она резко поднялась и, пройдя мимо Фрэнки, вышла из кабинета.

Фрэнки пыталась держаться бодро и надеялась, что ее не настигнет очередной приступ диареи.

Преодолев толпу служащих, они вышли к круглой белой площадке с красным крестом по центру, там ждал вертолет. Полковник подала знак, и пилот тут же завел двигатель. Огромные лопасти начали медленно вращаться, а затем слились в один большой полупрозрачный диск, разрезающий горячий воздух.

– Полковник… могу я… задать вопрос? – заикаясь, спросила Фрэнки.

– Не мне, лейтенант. Залезайте. Он не будет ждать весь день.

Полковник подтолкнула Фрэнки, и та полезла в дребезжащий вертолет.

Из фюзеляжа высунулся солдат, схватил ее за руку и затащил внутрь, а затем усадил на брезентовое сиденье в задней части кабины.

– Держитесь, мэм, – прокричал солдат.

Вертолет поднялся в воздух, качнулся вперед и полетел над огромной американской базой, а затем и над всем хаосом Сайгона.

У Фрэнки внутри все сжалось. Разве это безопасно? И где их оружие? Как они будут отстреливаться от врагов, если придется? Где-то прозвучал взрыв, вертолет резко ушел в сторону.

Фрэнки зажала рот, сдерживая рвоту.

Еще один взрыв. Грохот выстрелов. Вертолет трясло и мотало, Фрэнки чувствовала себя маленьким болтиком внутри большой металлической коробки.

Весь этот ужасный полет она старалась даже не дышать, чтобы только не сорваться на крик. Но вот наконец они начали снижаться, стала видна вертолетная площадка. Приземлились, и пилот повернулся к Фрэнки:

– Мэм?

– Что? – прокричала она.

– Пора выходить.

– А, да.

Она не могла сдвинуться с места.

Солдат-санитар, который помог ей забраться, теперь поднял ее с сиденья и направил к выходу. Внизу стояла женщина в запачканной форме – старший лейтенант, – в руках она держала холщовую панаму и смотрела на вертолет. Санитар скинул сумку Фрэнки прямо к ногам старшего лейтенанта.