Пегас расскажет правду

Жеребёнок печально посмотрел на неё и вздохнул. Потом отвернулся к стене.

– Я тебя чем-то обидела? – встревожилась она. – Ты совсем ещё маленький, да? Тебя работать когда-нибудь заставляли?

Никакого ответа.

– Ну чего ты, радоваться надо! Знаешь, как взрослые лошади небось впахивают!

Жеребёнок молчал.

– Разговор окончен, – поняла Евдокия. – Ладно. Я ещё приду.

К обеду приехали Фома с сыновьями, как и вчера, запылённые и усталые. Феклуша выбежала во двор, Евдокия ушла к себе. Не то чтобы она не жаждала видеть неприветливого Фому. Просто хотела переодеться в свои родные джинсы с майкой, вычищенные и постиранные заботливой Феклушей.

Хотя, если честно, и видеть не жаждала. И братьев, с их готовностью подстроить какую-нибудь пакость, – тоже.

Но прятаться, пожалуй, не стоило. Слабость показывать нельзя. Это правило она усвоила на тренировках. Покажешь слабость, заплачешь – и всё, сомнут и втопчут в грязь. И будут втаптывать раз за разом.

Поэтому, сменив одежду, она с независимым видом вышла из дома.

Филипп с Федотом топтались возле крыльца. Завидев гостью, Филипп что-то негромко сказал брату. Тот покивал и весело посмотрел на Евдокию.

– Эй, ты! – позвал Филипп. – Набери-ка яиц к обеду.

Он протянул ей большую плетёную корзину. Евдокия стиснула зубы.

– А волшебному слову вас не учили? – подойдя почти вплотную к этому переростку, негромко сказала она.

– Нас – не учили, – ухмыльнулся Филипп, глядя на неё сверху вниз.

– Я вам не прислуга, чтобы мне приказывать – это раз! И у меня есть имя. Это два! – отчеканила она.

– Ух ты какая! – сказал Федот. – Ладно, как тебя там… Евдокия? Понимаешь, яичницы к обеду хочется. Набери яиц. Пожалуйста.

Евдокия помолчала. Потом выхватила у него из рук корзину.

В курятнике было просторно и относительно чисто. Куры рядами сидели на насестах и переговаривались. При её появлении наступила тишина. Птицы будто чего-то ждали.

– Та-ак! – сказала Евдокия, перехватив ручку корзины.

И уставилась на яйца. Они были не простыми, а золотыми. Все. То есть выглядели они, конечно, не слитками благородного металла, но скорлупа искрилась, словно покрытая лаком с золотыми блёстками. Ну, золотые же!

– Вот ведь! Их есть-то можно?

Она протянула руку и взяла одно яичко. Куры вокруг неё возмущённо зароптали. На ощупь это было обыкновенное яйцо, по весу вроде бы тоже. А что внутри? Евдокия поднесла его к уху и потрясла. Ничего, естественно, не услышала, потом зажала его между пальцами и посмотрела на просвет. Но не удержала.

Яичко хлопнулось о деревянный пол.

Она охнула.

В тот же момент перед глазами мелькнуло что-то чёрное с красным, неожиданный удар сбил её с ног, и она чуть ли не носом ткнулась в яичницу на полу.

Евдокия моментально перекатилась на спину. И зря. Потому что чёрно-красная молния, в которой она смогла разглядеть того самого утреннего петуха, налетела снова, целясь в лицо.

Она едва успела прикрыться.

Яростная птица полоснула её по руке, забила крыльями по голове, с обеих сторон, отчего Евдокия буквально оглохла. Снова перевернувшись, она вслепую угодила опять в разбитое яйцо, чудом увернулась от мощного удара шпорами – по спине царапнуло, тоже, впрочем, небезболезненно. Уже не разбирая, где что находится, она завизжала, закрывая руками лицо, и двинулась ползком, сама не зная куда и давя по пути драгоценные яйца.

Петух продолжал атаковать, и к нему, кажется, присоединились куры, которые прямо взорвались, увидев, что она творит с яйцами.

Евдокия поняла, что ей пришёл конец. Живой или, по крайней мере, невредимой, отсюда не уйти. Она продолжала вопить, когда чья-то рука сгребла её за одежду и выволокла наружу.

8.

Спасителем оказался Федот. Ему тоже досталось: куры увлеклись и в процессе выяснения отношений не признали хозяина.

Евдокия сидела на кухне, всё еще всхлипывая и дрожа. Феклуша смазывала и бинтовала её многочисленные ссадины. Майку пришлось выбросить: от неё остались одни лоскуты. Штаны тоже пострадали, они теперь даже для домашнего пользования не годились.

Фома на дворе отчитывал сыновей.

– Мы не думали, что она ни одного верного слова не знает! – оправдывался Федот.

– А надо было думать! – гремел Фома. – Да и ваш Стратим не всякого слова послушается. Вырастили бестию! Я ему когда-нибудь шею сверну!

– Не надо! – вскинулся Федот.

– Стратим не виноват, что она такая недотёпа, – вступился Филипп. – Кинулась к яйцам без разрешения. Слова не сказала. Что ему было делать?

Евдокии стало обидно. Она же ещё и виновата! Оказывается, чтобы собрать яйца, нужно было спросить разрешения у его величества петуха по имени Стратим. Да чтоб ему в лапше плавать!

Обедать она не стала, ушла в свою комнату и залегла в кровать скорбным кульком. Царапины всё ещё саднили. Одежда погибла. Её считали никчёмной. И, главное, она здесь совсем одна. Поводов жалеть себя было предостаточно.

В комнату постучала Феклуша.

– Иди поешь, детка, – предложила она. – От обеда яичница осталась. И пироги.

При упоминании о яичнице Евдокию передёрнуло.

– Не хочу! – пробурчала она, не оборачиваясь.

Феклуша вздохнула.

– Надумаешь – приходи.

Евдокию кольнула совесть. В конце концов, Феклуша ни в чём перед ней не провинилась.

– Спасибо, – сказала она уже мягче.

Евдокия провалялась в постели до самого вечера. Размышляла о своей печальной жизни, пока её не встревожило цоканье копыт, раздававшееся, кажется, совсем рядом.

На улице стемнело. По двору вели знакомого жеребёнка, всё в той же попоне, морда чем-то укутана. Впереди шагал Федот, держась за уздечку. Они шли молча, только копыта выстукивали по мощёному двору: цок-цок. Видимо, и этот звук показался хозяину слишком громким, потому что парочка свернула с дорожки к дому, где росла трава.

Теперь они приближались прямо к окну, за которым притаилась Евдокия. Окна располагались высоко, так что ни жеребёнка, ни паренька она теперь видеть не могла. Так же, как и они её.

Перед самым окном конёк, видимо, заартачился, потому что Евдокия услышала голос Федота.

– Что с тобой, Лопушок? Успокойся, всё хорошо. Вот так. Молодец.

Затем всё стихло.

Евдокия немного посидела у окна, затем выглянула наружу, но ничего не увидела.

Она вышла из спальни. В доме было тихо и пусто. Только на кухне ещё горела лампа. Там сидела Феклуша. Она читала книгу.

– Это ты, Евдокия? – произнесла она, взглянув на подошедшую девочку. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

Вообще-то она только сейчас вспомнила про боевые раны, полученные в схватке с петухом. Ничего уже не болело. Ну и хорошо.

Евдокия уселась за стол и принялась за поздний ужин. Женщина то и дело поглядывала в окно. Видимо, поджидала сына.

– Про что книга? – спросила Евдокия.

Феклуша начала рассказывать, история была знакомая, вроде про рыбака и рыбку, но заканчивалась совершенно по-другому. Жадная старуха становилась владычицей морской, но оказывалась навсегда прикованной к своему трону, украшенному жемчужинами и раковинами.

Евдокия хотела сказать, что всё закончилось совсем не так!

Но тут вошел Федот. Он молча взглянул на мать и прошёл наверх. Феклуша тоже не проронила ни слова. Она захлопнула книгу и засобиралась спать.

Евдокия тоже прошла к себе. Думать не хотелось, вспоминать не хотелось. Несмотря на жару, окна на ночь она плотно закрыла.

9.

И утром проснулась спокойно. Никаких петухов в комнате и ночных кошмаров.

Откровенно говоря, Евдокия предпочла бы, чтобы всё, что случилось с ней за прошедшие дни, оказалось одним продолжительным сновидением. Но увы! Если это и был сон, то она упорно не желала просыпаться.

Она потянулась и ощутила давящую тяжесть повязок, которые вчера Феклуша наложила на особо пострадавшие места. А боли не ощутила. Она сняла повязки. К её удивлению, на руках не оказалось никаких царапин. Она ощупала лицо и оглядела ноги. Кожа везде была гладкой.

– Чудеса! – пробормотала Евдокия. – Интересно, здесь всё так быстро заживает?

Она ещё раз посмотрела на руки. И вдруг обнаружила, что с правой исчез браслет. В курятнике потеряла, больше негде, решила она, но идти туда снова – ой-ой-ой! Да знай она тридцать верных слов, её туда больше никакими золотыми яйцами не заманишь!

А браслет отчего-то стало нестерпимо жалко. Феклушу попросить…

Феклуша, сидя за столом, расписывала очередной горшок. Обернувшись, она вздрогнула и выронила своё изделие.

– Великий Мастер и тридцать три его имени! – воскликнула она. – Ты на себя в зеркало смотрела?

– Это вы о том, что царапины сошли? – небрежно спросила Евдокия. –Сама в шоке.

Феклуша принялась прибирать черепки, покачивая головой. Судя по осколкам, горшок обещал быть очень красивым.

– Я браслет потеряла. Скорее всего, вчера в курятнике. Вы не видели?

Феклуша подняла голову.

– Я ничего не находила. Дорогая вещь?

– Нет. То есть, да. Дорога как память.

Как память о настоящей жизни. К которой Евдокия не теряла надежды вернуться.

Выйдя из дому, она отправилась к конюшне. Вчерашняя бочка стояла на месте, её никто не отодвинул.

– Привет, Лопушок! – позвала Евдокия сверху.

Конёк приветливо заржал.

– Я вчера подслушала, как тебя зовут, – пояснила Евдокия. – Очень мило. Мне сразу понравилось. А куда тебя водили ночью?

Конёк промолчал.

– Ну да, – согласилась она. – Как ты мне можешь ответить, если не умеешь разговаривать?

При этих словах конёк вскинул голову, встал на дыбы и гневно заржал.

– Ты чего? – удивилась Евдокия.

Лопушок продолжал бить копытами и ржать. Евдокия испугалась, что его беспокойное поведение привлечёт внимание хозяйки. Ей может не понравиться, что гостья суёт свой нос, куда не следует.

Соскочив с бочки, Евдокия заметила, что неподалёку торчит головка Феликса. Дракончик внимательно посмотрел на неё и спрятался в траву.

Сегодня ни мужчины, ни работники на обед не приехали, решив перекусить и передохнуть в поле. А Феклуша с Евдокией после обеда взялись за стирку-штопку-глажку. Вот влипла, подумала Евдокия, ворочая угли в тяжёлом чугунном утюге. Она такие только в музее видела.

Дома она по большому счёту была освобождена от хозяйственных забот. Конечно, имелись всякие обязанности: заправлять по утрам постель, поддерживать порядок в комнате, мыть за собой посуду и пылесосить по мере загрязнения.

Но, во-первых, при удачном подходе можно было увильнуть и от этого. Сославшись, например, на то, что много уроков, что скоро контрольная – на домашнем обучении их даже больше, чем в обычной школе, – что после тренировки совсем не осталось сил… Ну и потом, комфортная квартира не шла ни в какое сравнение с хлопотным хозяйством фермы.

Здесь все её отмазки не имели силы. Да, в общем, Евдокия и сама не смогла бы сидеть сложа руки, в то время как Феклуша работала, рук не покладая.

После того, как они покончили с делами, она захотела вновь проведать Лопушка. На её всегдашней бочке восседал Феликс.

– Привет! – поздоровалась Евдокия. – Можно я влезу наверх?

Вместо ответа дракончик соскочил на землю и обвился вокруг ноги. На ощупь он оказался бархатным и тёплым.

– Спасибо, – поблагодарила Евдокия.

Она собралась было закинуть ногу на бочку. Но Феликс обхватил её за щиколотку, оказывая мягкое, но вполне ощутимое сопротивление.

– Что? – не поняла Евдокия. – Ты меня не пускаешь?

Дракончик отбежал в сторону и призывно оглянулся.

– Ты зовёшь меня? – догадалась она. – Куда?

Феликс побежал вперед. Евдокия – за ним. Они миновали двор, вышли за ворота и двинулись по лугу. Не обращая внимания на тропинку, Феликс нырнул в траву.

– Эй! – возмущённо окликнула его Евдокия. – Как, интересно, я тебя разгляжу?

Трава и в самом деле доходила едва ли не до пояса. Евдокия шагнула наугад и попала ногой в яму. Пытаясь удержать равновесие, отступила назад и почувствовала, как кто-то больно схватил её за ногу.

Она взвизгнула.

А когда опустила глаза, стало ещё страшнее. Нога попала в капкан. На зуб ему, к счастью, удачно попала ещё какая-то мощная коряга, и это помешало ему сомкнуться полностью. Нога Евдокии оказалась лишь слегка закушенной стальными челюстями. Но высвободить её не было никакой возможности.

Евдокия попыталась дотянуться до основания коряги, чтобы сработать ею, как рычагом, но деревяшка, наискось застрявшая в хищной пасти, слегка выпрямилась, и челюсти сдвинулись плотнее. Евдокия закричала ещё громче.

Вскоре прибежала Феклуша: то ли на шум, то ли её привел Феликс, который сообразил, что прогулки по лугу не получится. Феклуша лишь руками развела.

– Подожди. Сейчас.

Феклуша нащупала пружину, но раскрыть капкан не удавалось. Евдокия продолжала скулить. Ей было страшно.

– Замолчи! – не выдержала Феклуша.

Ей удалось чуть-чуть ослабить железную хватку упрямого механизма. Евдокия дёрнулась, вырвала ногу. И коряга тоже выскочила. Зато Феклушина рука оказалась зажатой страшными зубами.

Теперь Евдокия кинулась к капкану и попыталась совладать с заевшей пружиной.

– Сильнее, – сдавленным голосом произнесла Феклуша.

Наконец пружина подалась. Они обе повалились на землю, тяжело дыша.

– Хорошо ещё, капкан… до конца не закрывается. И не такой тугой, – проговорила Феклуша. – А то бы раздробил сразу: и деревяшку, и ногу твою. Я говорила, всегда говорила, что эти игрушки до добра не доведут! Что за пакость!

Выглядела она не очень. Кровь обильно текла из глубоких порезов. Феклуша обернула ладони передником и так дошла до дома.

– Сегодня твоя очередь меня лечить, – сказала она Евдокии.

Та почувствовала себя виноватой. Ведь Феклуша пострадала из-за неё. Евдокия кое-как справилась с повязками и облегчённо перевела дух.

– И всё? – Феклуша недоумённо подняла на девочку глаза. – Разве ты не знаешь слов исцеления?

– Нет.

– Как же ты сама так быстро залечила свои раны?

– Это не я. Они сами. Я думала, здесь у всех так.

– Не у всех, – с сожалением проговорила Феклуша.

В общем, хозяйственные заботы Евдокии пришлось взять на себя. Она приготовила ужин, помыла посуду. Потом пошла в огород нарвать редиса и зелёного лука.

Издали она заметила посреди огорода странное приспособление, что-то вроде огромной вертушки, столб с колесом наверху. Колесо быстро вращалось, издавая бодрые клацающие звуки. Заинтересовавшись, Евдокия решила подойти поближе.

В нескольких шагах от вертушки она споткнулась. Взглянув под ноги, содрогнулась от ужаса и отвращения. На земле валялось разрубленное пополам птичье тельце. Поодаль распластались крылья ещё одной птахи.

Евдокия медленно подняла глаза, поражённая ужасной догадкой. Жизнерадостное клацанье стало зловещим, потому что она увидела, что стремительно вращавшееся колесо во все стороны щерилось остро отточенными лезвиями. Если птица имела несчастье сунуться поближе, лезвия рубили её пополам. Ещё одна мерзкая игрушка?

Забыв о редиске, Евдокия кинулась в дом.

– Это пугач, – пояснила хозяйка, выслушав Евдокию. – Птиц отгоняет.

– Почему бы просто пугало не поставить? – возмутилась Евдокия. – Зачем убивать-то?

– Фома говорит, так надёжнее, – неохотно ответила Феклуша.

Евдокия закусила губу. Искалеченные птицы до сих пор стояли перед глазами.

– Это изобретение короля Макса и его рукоделов, – пояснила Феклуша после некоторого молчания. – Фермерам нравится, хотя и не всем. Ты ещё не видела погоняла для лошади?

– Нет. Что ещё за погоняло?

– Плуг такой. Или телега. Почти не отличить от обыкновенных. Только по бокам две длинные дощечки. Как только лошадь останавливается, оттуда выскакивают хлысты и принимаются животину охаживать с обеих сторон. Чтобы работала без остановки.

– Но это ужасно!

Евдокия вспомнила, какими взмыленными возвращались лошади с работы. Ещё бы – ни минуты отдыха!

– Вот и я говорю: нельзя так с живым существом! Это всё после Разлома! Макс видел кошмары другого мира, когда Брешь расступилась. Но вместо того, чтобы ужаснуться, притащил их к нам! – и Феклуша тут же утихла, будто спохватившись. – Ладно. Пойду сама в огород.

Эх, а Евдокия хотела подробностей. Что за Разлом такой? Она уже даже рот открыла, но Феклуша ушла, слишком поспешно для женщины, ослабевшей от потери крови.

А вечером Евдокии пришлось доить корову. Феклуша всё-таки сдалась и легла болеть, а одна из вернувшихся работниц вручила девочке ведро, велела покрыть голову и отправила в хлев.

– Но я… – начала Евдокия.

Она хотела было возразить, что никогда в жизни не доила коров, что она вообще к ним близко не подходила. Но уставшая работница не стала её слушать. Еще и Фома, проходивший мимо, вновь посмотрел сквозь неё своим хмурым и подозрительным взглядом, так что все возражения пришлось проглотить.

– Корову зовут Фрида, – сообщил Федот.

Он стоял у крыльца, отряхивая сапоги, и смотрела на неё, не скрывая насмешки.

– И что мне делать с этой информацией? – мрачно пробормотала Евдокия.

Интересно, они здесь мысли не допускают, что можно не уметь доить корову? Она вошла в хлев. Фрида, значит. Впрочем, может быть, замечание в самом деле ценное. Если тут принято животных просить…

– Здравствуй, животное! – поприветствовала она корову и тут же поправилась. – Фрида. Ты дашь мне молока, Фрида?

Корова посмотрела на неё своими огромными спокойными глазами и шумно втянула носом воздух.

– К тебе, небось, тоже без особого слова не подойдёшь? – спросила Евдокия, опасливо косясь на коровьи рога.

Они у Фриды были очень красивые, белые, гладкие, будто отполированные.

Корову загораживал крепкий барьер. Если что, Евдокия готова была дать дёру. Корова не петух, молниеносно напасть не успеет. Во всяком случае, Евдокия на это надеялась.

Однако надо было как-то приступать к делу. Евдокия поставила ведро поближе к коровьему вымени. Подвинула его ногой и уже собиралась пристроиться рядом. Но корова молча опрокинула ведро, пнув его задней ногой.

– Ты чего? – вскричала Евдокия. – Я же попросила!

Корова молчала. Так же молча она опрокинула ведро второй раз, и третий. В четвёртый раз обиженно замычала, задрав голову вверх.

– Тьфу! Ну чего тебе ещё нужно? Какого слова ты от меня ждёшь? Ну, хочешь, я тебе песенку спою? Тридцать три коровы, тридцать три коровы, – запела она, вытряхивая из ведра попавшую туда траву и в очередной раз пытаясь подпихнуть его к упрямой Фриде. Бесполезно!

– Далеко, далеко на лугу пасутся ко… – начала она другую песню. – Пейте, дети, молоко…

Ведро снова полетело в угол.

Евдокия только зубами скрипнула.

– Из райо-она Тропарё-ова шла на северо-восток, – в отчаянии запела она, прищёлкивая в такт пальцами, – симпатии-ичная коро-ова, и во рту несла цветок…

Она уже не надеялась на успех, как вдруг Фрида одобрительно замычала. Евдокия осторожно подняла ведро и, не переставая петь, поставила его на нужное место.

Корова ничего не имела против. Ритмичный мотивчик и слова про симпатичную корову пришлись ей по душе.

– Великий Мастер и двенадцать его подмастерьев! Ты сама нашла верное слово!

В дверях стоял Федот.

– Ты что, следил за мной? – недовольно произнесла Евдокия.

При мысли о том, что он наблюдал за всеми её мучениями, ей стало не по себе.

Федот пожал плечами.

– Если уж придётся снова тебя спасать, лучше сделать это вовремя.

Евдокия смотрела в сторону.

– Ну, – произнёс Федот. – С Фридой ты смогла договориться. Чего стоишь? Доить надо.

– Я не умею, – призналась Евдокия.

– Смотри!

Федот действовал умело и быстро, и вскоре ведро было наполнено ароматным пенящимся молоком. Фрида благодарно замычала. Парень ободряюще похлопал корову по боку.

– Поняла? – спросил он Евдокию.

Ох уж это превосходство в голосе! Федот подхватил ведро и понёс его к выходу. Помедлив, Евдокия последовала за ним. В дверях она обернулась.

– Спасибо, Фрида, – сказала она.

Если здесь животных принять о чём-то просить, то не лишним будет и поблагодарить. Корова кивнула головой. Действительно, не лишнее!

А ночью Лопушка снова выводили гулять.

10.

Биже к обеду пошёл дождь.

Всё вокруг завертелось. В небе клубились тучи, внизу суетились люди, разгоняли лошадей, поспешно захлопывали двери и ворота. Время от времени раздавались раскаты грома – совсем не сильные. Будто кто-то огромный и недосягаемый разражался добродушным смехом, снисходительно глядя сверху на человеческую возню.

Евдокия видела, как к конюшне приставили лестницу и закрыли ставни на крыше. Теперь там внутри темно. Интересно, Лопушок боится темноты? Или грозы?

Евдокия боялась, когда была маленькой. И того, и другого. Она пряталась и закрывала глаза. Но потом поняла, что это ещё страшнее и нужно поступать как раз наоборот. Она приучила себя досчитать до семи и открывать глаза. Сначала сделать это было неимоверно трудно, зато потом страшные призраки, притаившиеся в комнате, оказывались небрежно разбросанной одеждой или непривычно расставленной мебелью. А гроза… Евдокия вспоминала, что это всего лишь электричество. Мощные разряды, да, но ничего сверхъестественного. Нужно быть осторожным, вот и всё.

Евдокии вдруг ужасно захотелось проведать Лопушка, успокоить конька, если он тревожится. Она набросила на голову какой-то плащ и выскочила во двор.

В дверях конюшни она столкнулась с братьями.

– Ты куда? – Филипп преградил ей путь.

– К Лопушку.

– Зачем?

– Я ему обещала.

– Что!? – вскричал Федот. – Ты с ним разговаривала?

Он тут же будто спохватился, бросил тревожный взгляд на брата и замолчал.

– Туда нельзя! – отрезал Филипп. – Лошади волнуются. Нельзя, поняла?

Он грубо развернул её за плечо и толкнул наружу.

Евдокия решила возмутиться, но поймала взгляд Федота. Его нельзя было назвать приветливым, и всё же в нём было больше тревоги, чем неприязни. Она сдержалась. Только сердито посмотрела на обоих и кинулась в дом.

Гроза разбушевалась не на шутку. Кто-то могучий и невидимый уже не смеялся добродушно, но метал молнии и взрывался гневом. Значит, было за что.

Чем же провинился этот несчастный жеребёнок, что его лишают света и общения с друзьями? – думала Евдокия. – Или наоборот, слишком берегут?

К вечеру гроза стихла. Небо очистилось, и солнце ещё успело наспех осветить мокрые крыши и влажную листву деревьев.

На кухне послышались голоса. Разговаривали Фома и Феклуша. Евдокии показалось, что прозвучало её имя. Она зажмурилась и попыталась уловить интонацию. Она ей не понравилась. Фома густым басом гудел что-то сердитое, голос его наступал, пытаясь заполнить всё вокруг. Феклуша вступала в разговор редкими взволнованными репликами, в них временами звучали нотки сомнения… Угадать, о чём они спорят, было невозможно.

Евдокия задумалась. Фоме она явно не нравилась, сыновьям тоже. С Федотом еще можно было как-то поладить, но вот Филипп…

Евдокия распахнула окно и вдохнула полной грудью. Свежий после дождя воздух охватил открытую шею, плечи, наполнил тело тревожным ознобом. Эта гроза была не последней, почувствовала Евдокия. Всё только начинается.

Она зашагала по комнате из угла в угол. Что же делать? Рвануть, куда глаза глядят? Но куда? Не факт, что на любой из соседних ферм её ждет иной приём. Здешние фермеры, как и все сельские жители, суеверны, боязливы и недоверчивы.

Идти наугад через лес? Но кто знает, какие неведомые зверюшки встретятся ей на пути. Сумеет ли она найти с ними общий язык, подобрать верное слово: правильно и, главное, вовремя, пока её не съели?

И, наконец, просто уйти, никому ничего не сказав, было бы с её стороны прямой неблагодарностью. Фома с сыновьями её не волновали, но Феклуша и Лопушок…

Евдокия прикинула, что ещё мешало ей покинуть Хлебную ферму прямо сейчас. Нашлось еще несколько причин, вроде отсутствия походной одежды и незнания местных обычаев, пока Евдокия не поняла, что просто боится.

Действительно, пока проще было спрятаться в первом попавшемся гостеприимном (ну хотя бы со стороны некоторых его обитателей) доме и ждать, пока чужие люди соизволят принять участие в твоей судьбе. Или пока всё не устроится само собой.

Нет уж! Хочешь попасть домой – надо действовать! Прямо сейчас.

Евдокия посмотрела в окно. Там совсем стемнело. Одинокие звёзды еле заметно поблескивали в бездонном небе, да откуда-то сбоку, вместо спрятавшейся луны, светил единственный фонарь, висевший над конюшней.

Ну ладно. Завтра, – пообещала она себе.

11.

Тут фонарь погас. А потом послышалось громыханье засова и скрип открываемой двери. Со стороны конюшни! Евдокия насторожилась.

Минуту спустя, как она и ожидала, Федот вывел Лопушка. Когда парочка, следуя обычной дорогой, скрылась за воротами, она выждала несколько секунд, потом выскользнула из окна и, повиснув на руках, соскочила на землю. Получилось почти бесшумно.