Пегас расскажет правду

– Меня зову Фёкла, – представилась хозяйка уже в доме, усадив Евдокию на кухне. – Близкие зовут меня Феклуша. А тебя?

– Евдокия.

– Какое красивое имя! – восхитилась Феклуша.

Она что, издевается? Впрочем, у самой-то…

Феклуша вручила ей полотенце, чистый халат и отправила мыться. Через полчаса Евдокия, чистая и посвежевшая, вышла обратно.

Хозяйка что-то торопливо шила, держа работу на коленях. При появлении Евдокии она подняла голову и приветливо улыбнулась.

– Примерь-ка, – сказала Феклуша.

Потом перекусила нитку и, к изумлению Евдокии, развернула платье.

– Бери, бери. Это дочки моей. Сейчас его носить некому.

– А где дочка? – спросила Евдокия.

– Нету её дома. Давно уже, – кратко ответила хозяйка, отвернувшись к печке.

Евдокия запоздало спохватилась. С дочкой явно что-то не так, разве так, напрямую, спрашивают? Сама деликатность она, конечно! Платье оказалось впору. И фасончик ничего: слегка завышенная талия, рукав фонариком. Чуть покороче – и было бы вообще идеально. Но Евдокия решила, что сойдёт и так.

5.

За окном громыхнуло, раздался собачий лай, а затем крики и громкий смех. Евдокия взглянула на хозяйку. Та покачала головой:

– Мальчики вернулись.

Погремев на крыльце, – судя по всему, с таким шумом они снимали сапоги, в дом ворвались «мальчики». Увидев гостью, они остановились на пороге.

– Чего встали? – с ласковой ворчливостью воскликнула Фёкла. – Это Евдокия.

– Здрасьте, – откликнулся старший.

Евдокия не поняла, насмешливо это прозвучало или приветливо. Она молча кивнула, рассматривая обоих. Братья, но друг на друга совершенно не похожи. Старший – темноволосый, у младшего – светлые торчащие вихры и конопушки. Но оба широколобые, и оба на две головы выше матери. Один примерно ровесник Евдокии, другой чуть постарше. Просто вымахали удачно.

Феклуша прогнала обоих к умывальнику, а сама кинулась хлопотать у печки.

– Пламя-полынь, смотри не остынь, – проговорила она, проведя рукой перед печным окошком.

Это звучало как заклинание. И сработало как заклинание. В очаге моментально заплясал огонь. Евдокия моргнула. Она не заметила, чтобы хозяйка пользовалась спичками или зажигалкой. Но не мог же огонь вспыхнуть от одного только слова? Она решила, что эта странность ей только показалась.

В окно Евдокия видела, как по двору ходили ещё какие-то люди.

– Работники, – пояснила Феклуша. – У нас большая ферма. И работников много.

Тут дверь открылась, и вошёл хозяин, одетый в широкий запылённый балахон. Он был такой же широколобый, как сыновья, и, как сразу показалось Евдокии, человек суровый.

– Это Фома, муж мой, – представила его хозяйка.

Фома хмуро посмотрел на Евдокию, перевёл взгляд на жену и молча прошёл в комнаты.

– Кажется, мне здесь не все рады, – заметила Евдокия.

– Не обращай внимания, – легко откликнулась Фёкла, ставя на стол огромную сковороду с дымящейся жареной картошкой. – Он почти всегда такой. Устаёт очень.

– М-м, – протянула Евдокия, с интересом поглядывая на сковороду.

Она вдруг почувствовала, что жутко проголодалась.

Вернулись братья, Филипп и Федот.

Федот, помогая матери, выставил в центр стола круглый каравай. Фома грозно откашлялся. Парень торопливо дёрнул хлеб обратно, Феклуша ловко отхватила от него треугольный кусок – так, как обычно режут круглые пироги. И только потом вернула хлеб на место.

– Сколько раз можно повторять, что хлеб на стол целиком не ставят, – недовольно пробурчал Фома.

Обычай какой-то, сообразила Евдокия. Странноватый обычай. Но вдаваться в подробности не стала. Мало ли суеверий существует у людей!

Фома по-прежнему смотрел неприветливо. Надо было мне Фросей назваться, – с раздражением подумала она. – Глядишь, ко двору бы пришлась.

Ели молча. Несмотря на суровые взгляды Фомы, Евдокия ела с аппетитом. Всё, что заботливая Феклуша подкладывала на тарелку. Картошка, жареные грибы, сочный редис, пирог с рыбой, оладьи со сметаной – к концу ужина она едва могла дышать.

Поужинали. Фома утёр рот чистым полотенцем, отодвинул в сторону тарелку и взглянул на Евдокию.

– Ну а теперь рассказывай: кто ты, откуда пришла, куда направляешься.

Филипп и Федот с любопытством уставились на неё. Приготовились слушать.

– Заблудилась, – начала Евдокия, стараясь погасить раздражение.

– Предупреждаю сразу, – рука Фомы тяжело легла на стол. – Если ты из Лесной школы, тебе тут делать нечего. Нам не нужны проблемы с именитыми.

– Я вообще в школе не учусь, – сказала Евдокия. – Но так-то у нас школы в городе, а не в лесу.

Парни переглянулись и засмеялись. Евдокия вспыхнула и кинула на них возмущённый взгляд.

– Идите к себе, мальчики, – мягко, но настойчиво произнесла Фёкла.

Братья ушли. Кажется, по-настоящему, а не остались подслушивать за дверью.

– Значит, ты не из школяров. Тогда, случаем, не безымянная?

– Н-нет.

– Как зовут твоего отца, помнишь? – продолжал Фома.

– Александр.

Теперь переглянулись Фома с Феклушей. Евдокия потянулась к шраму, который вдруг страшно зачесался, как всегда, когда она начинала злиться. Она не могла понять, почему каждый её ответ вызывает у хозяев удивление.

– А живёшь ты где?

Евдокия назвала город, не уточняя адреса.

– Не знаем мы такого места, – сказал Фома. – Ну да ладно. За постой платить собираешься?

– Что? – не поняла Евдокия.

– Ну, постель, ужин, горячая вода – даром тебе, что ли?

– Но у меня нет денег. И я вообще не собираюсь у вас жить. Я хочу домой! Мне быстрее нужно домой. Меня уже ищут, наверное!

– Надо думать, ищут! – сказал хозяин со странной интонацией.

– Да будет тебе, Фома! Нам не в убыток! – снова вмешалась Феклуша.

Фома посмотрел на жену и покачал головой.

– Ну и дура ты, мать, – сказал он. – Приводишь в дом неизвестно кого, в такие-то времена!

– Нашел кого пугаться! Она же совсем ребёнок!

– Парню в Терра-Мегерра тоже было не больше тринадцати, – сумрачно возразил Фома. – В наше время почти не осталось детей, жена!

Феклуша промолчала.

– Разве что наши оболтусы, – еле слышно добавил он.

Феклуша бросила на него быстрый взгляд и выпрямилась.

– Кем бы она ни была, Фома, я всё равно не выгоню на ночь глядя беспомощного реб… – она запнулась, – беспомощного человека!

– Так и я не гоню. Пока. Только пусть никто не говорит, что на Хлебной ферме бесплатный приют.

И он ушёл – осматривать хозяйство, потом, очевидно, спать.

– Пламя-гора, усни до утра, – проговорила хозяйка, наклонившись к печному окошку.

Пламя стихло, словно по волшебству. Евдокия открыла рот, чтобы расспросить про эти фокусы с огнём, но отчего-то оробела.

Феклуша стала прибирать со стола. Евдокия принялась помогать ей. Женщина улыбнулась.

– Иди спать, детка. Я сама управлюсь. Не в первый раз.

– Ничего. Мне не трудно.

Вообще-то, конечно, Евдокия с ног валилась от усталости. Но надо было занять себя хоть чем-то, чтобы не думать о доме. Да и обременять хозяев ей совсем не хотелось. И надолго задерживаться здесь она не собирается!

– Ты на Фому не обижайся, – продолжала Феклуша. – Он ведь мужчина, хозяин. За семью переживает. А времена сейчас правда неспокойные.

– А что это за история с мальчиком? – полюбопытствовала Евдокия.

– А ты не слышала? Мальчика звали Ян, и был он сыном известного рукодела из рода оружейников. Сделал отец меч для самого короля Макса, по его приказу…

Они принялись за тарелки. Феклуша мыла, Евдокия вытирала. На улице совсем стемнело. И тут Евдокия увидела по ту сторону окна давешнюю ящерку. Та оказалась действительно довольно крупной, со средних размеров кошку. Она сидела и с любопытством смотрела на людей. Очень умный взгляд для животного, отметила Евдокия.

Ящерка отвернулась, выгнулась, и вдоль её спины распустился ярко-красный гребень. Покрасовавшись, ящерка вновь уставилась на них. Всё это время Евдокия не отрывала глаз от окна. Поймав её взгляд, Феклуша повернулась.

– Это Феликс, – пояснила она. – Он ручной, но в дом мы его пока не пускаем. Потому что плюётся, где хочет. Молодой, не приучен ещё. Подай-ка мне вон ту чашку.

– Ну, а что дальше? – потребовала Евдокия.

– Король за работу расплатился щедро, истинно по-королевски. А потом приказал рукодела убить.

– За что? Ему меч не понравился?

– Наоборот, – вздохнула Феклуша. – Меч был настолько прекрасен, что король не захотел, чтобы оружейник повторил подобное. Так он и семье его объявил. Они промолчали скорбно, вдова да трое сыновей. Только младшенький, тот самый Ян, говорит, мол, ошиблось твоё величество, потому как мы, трое братьев, точно такой же меч сможем сделать. А не справимся – казни и нас, как отца нашего казнил.

– И сделали?

– Ох, сделали, – со вздохом кивнула Феклуша. – Старший и средний братья мечи годные принесли, почти как у отца. А Янка последним явился к королю. Меч в руках держит. Да только видно сразу, что отца в ремесле не превзошёл. Мал ещё. Король Макс над ним посмеялся, а Ян говорит: мой меч не так красив, зато он другим славен будет, тем, что голову тирана срубит! Меч из ножен вынул, да куда! И замахнуться не успел.

Феклуша скорбно умолкла.

– И где это было? – спросила Евдокия.

– В столице.

– А наша столица… – осторожно начала она.

– Терра-Мегерра, – ответила Феклуша.

Она поставила на полку последнюю тарелку и вздохнула.

– Ну, всё. Теперь можно и ко сну.

Странное представление о мире, – отвлечённо подумала Евдокия. – Или это со мной что-то не так?

В это время ящерка, то есть, получается, ящер, смотревший в окно, поднял голову и выпустил вверх тоненькую струйку алого пламени. Совсем крохотную струйку, но Фёкла, стоявшая спиной к окну, уловила отблеск огня на стенах и повернулась к ящеру.

– Я тебе! – пригрозила она.

Но тот уже испарился. Только копоть на стекле осталась.

Евдокия тряхнула головой и сморгнула.

Точно. Со мной, – подумала она.

Спать её положили в крохотной комнатке, где умещались только кровать и тумбочка. Над тумбочкой висела картина: женщина с ребёнком на руках, а по обе стороны от неё – два мужчины. Один нормальный, а второй какой-то прозрачный. Странный портрет.

А на соседней стене висело зеркало, как раз напротив окна. Лёгкие занавески на окне колыхались, отражаясь в зеркале. От этого казалось, будто в комнате происходит какое-то движение.

Евдокии стало неуютно, и она подошла к окну, чтобы закрыть его.

Двор пустовал. Почти все работники уже спали. Евдокия заметила невдалеке старшего брата. Несмотря на позднее время, Филипп бодрствовал. Орудуя длинной палкой, он сражался с невидимым противником, отрабатывая какой-то замысловатый удар. Что же, тренировка – дело хорошее.

Окно закрылось, и шторы успокоились.

Она легла в постель, накрылась одеялом. Её легонько потряхивало от обилия мыслей и необычных впечатлений. Шрам она расчесала почти до крови.

Всё произошедшее с ней за день временами казалось неправдоподобным. Однако оставило в памяти заметные отпечатки, вполне реальные, как полоска закопчённого стекла, оставшаяся после ручного дракона – даже ящером его уже не назовёшь – Феликса.

Так.

Евдокия попыталась сосредоточиться. Что мы имеем?

Началось всё со злополучной канавы, которая привела её неизвестно куда.

Абсолютно незнакомая местность.

Гигантские цветы на лугу. Ну, пусть не гигантские, всё равно необычайно крупные.

Дальше – ещё чуднее.

Помешанный Игруша с копытами.

Фермерская семейка.

Странные истории.

Огнедышащий ящер.

Голова опять пошла кругом. Евдокия чувствовала, что перестаёт ориентироваться не только в пространстве, но и во времени. В доме на Хлебной ферме понятия не имели об общественном транспорте и вообще об автомобилях.

Ещё они никогда не слыхали о её родном городе, а столицей называли непонятную Терра-Мегерра. Евдокия, как ни старалась, не могла вспомнить ни одного цивилизованного государства с такой столицей.

Одно из двух. Либо она попала в сумасшедший дом, либо… в какой-то другой мир. Конец мысли она додумала, зажмурившись.

Нет, это было бы слишком невероятно. Евдокия, разумеется, много слышала о разных параллельных мирах. И фэнтези читала, и фильмы смотрела. Но так это же сказки, выдумки!

Евдокия упрямо помотала головой. Завтра всё станет на свои места. Завтра. А теперь – спать. Утро вечера мудренее, как говорится в сказках.

Однако сон не шёл. Евдокия пробовала расслабиться и глубоко вздохнуть. Не помогло. Она пролежала некоторое время, бесцельно бодрствуя, и наконец открыла глаза. В изголовье кровати на тонкой верёвочке висел небольшой арбуз. Не настоящий, разумеется, что-то вроде комнатного украшения. Евдокия сразу не обратила на него внимания. Зато теперь, когда глаза привыкли к темноте, можно было разглядеть его хорошенько.

Арбуз висел над самой головой. Ломоть у него отъели, прорезав ровнёхонько до самого центра, так что видно было, какой он спелый. Она крутанула игрушку. Арбуз стремительно завертелся, так что отрезанный ломоть потерялся. Теперь она видела перед собой целый, нетронутый плод. А её наконец потянуло в сон. Мельком она вспомнила, что похожими штуками, кажется, погружают в гипнотический транс.

Арбуз стал огромным, как Земля, и Евдокия уже стояла на нём, как на земле. Голова у неё закружилась. Чтобы прекратить это, она стала искать земную ось, чтобы ухватиться за неё. Но потом вспомнила, что за земную ось ухватиться нельзя, потому что это такая воображаемая ось, и стала просто искать неподвижную точку, а когда нашла, то внезапно потеряла почву под ногами и стала проваливаться.

Она закричала, замахала руками и ногами, словно пытаясь выплыть, но падение под землю продолжалось.

Она кувыркалась в воздухе, уже не разбирая, где верх, а где низ, пока её не опустило на твёрдую поверхность.

Теперь перед ней ничто не вращалось, у самых ног плескалось море. Она упала на четвереньки, и вначале так и двинулась дальше, потому что голова кружилась. Но потом встала, сделала два шага от берега и угодила в зыбучий песок. Её засосало стремительно, она даже крикнуть не успела, только руки вытянула вверх, будто можно было ухватиться за что-нибудь, кроме воздуха.

Но Евдокия не задохнулась в песке, как она предполагала, а прямо, что называется, провалилась сквозь землю, и под ней уже плыли плотные облака, а сквозь них она угадывала очертания новой земли. И ей уже не было страшно, наоборот, она радовалась, что такая лёгкая, и, кажется, умеет летать.

Приземлившись, она принялась прыгать и радостно кричать на разные голоса.

Кукареку! Кукареку! На последнем возгласе её заклинило, она так и продолжала кукарекать, пока до неё не дошло, что это не она, а настоящий петух.

6.

Петух сидел на подоконнике и, вытянув шею, кричал прямо ей в лицо. Окно было распахнуто, занавески неряшливыми рукавами свешивались по краям.

– Вот зараза! – пробормотала Евдокия, поднимаясь с постели и ещё окончательно не проснувшись. – Пошёл! Пошёл!

Она замахала руками, вынуждая петуха покинуть комнату. Тот склонил голову, свесив гребень набок, осуждающе посмотрел на неё одним глазом и вылетел наружу.

Евдокия услышала довольное ржание братьев и топот удаляющихся ног. Дураки, неприязненно подумала она.

Рассвело недавно. В окно тянуло утренней прохладой. Фома с сыновьями и работниками собирались идти в поле. В хлеву мычала корова.

Евдокия поёжилась и вернулась в постель, прикрыв окно и поправив занавески. Дома она никогда не вставала так рано. Но здесь всё было по-другому.

Вскоре послышался стук открываемых ворот и скрип телеги. Фома напоследок крикнул что-то, Феклуша ответила, и всё стихло. Евдокия выждала ещё минуту и спустила ноги с кровати.

В углу стоял таз и кувшин с чистой водой. Она налила воды в таз, поплескала в лицо. Посмотрела в зеркало, прищурилась. По крайней мере, отражение было знакомым и привычным. Теперь надо бы размяться, но места в комнате мало. Она посмотрела на портрет, который при свете утра выглядел вполне обычным: люди как люди, а прозрачного, наверное, художник не дорисовал – могло ведь случиться такое? Евдокия заставила себя сделать с десяток наклонов и приседаний, села в шпагат, постояла в балансе. Снова обернулась к зеркалу, показала отражению язык и вышла к хозяйке.

Та уже бесшумно ворожила на кухне. Увидев Евдокию, приветливо кивнула.

– Молочка попей парного, – предложила Феклуша.

Евдокия уселась за стол и налила в кружку молока. От него тянуло едва уловимым цветочным ароматом. Но на вкус молоко оказалось непривычным и слишком густым. Евдокия из вежливости отпила пару глотков, больше не смогла.

– Мне надо в город, – сказала она, отодвигая кружку.

Феклуша месила тесто для пирогов. Ответила она, не прерываясь и не оборачиваясь:

– Я уже говорила, до столицы десять дней ходу.

– Я думала, меньше. Башни-то отсюда видны.

– Это заброшенный город, там никто не живёт.

– Почему?

– Нашествия не пережили. Король Макс так решил.

– Что решил? Людей переселить? И что за нашествие?

– Ох, не спрашивай! Мы, может, тоже не переживём. Никто не знает, пощадит тебя король, или казнит, или на каторгу отправит.

– Что за беспредел! – возмутилась Евдокия.

– Тише! – шикнула на неё Феклуша. – Разве об этом кричат?

– Ну хорошо, – сказала Евдокия, помолчав. – Но не может же король бесцельно истреблять население. Есть же люди, которые спасаются.

– Есть, – согласилась хозяйка. – Филипп вот думает, что королю нужны самые сильные. Тренируется целыми днями, когда не занят. Фома думает, что уцелеют самые преданные. Потому и опасается всего, королю боится не угодить. Только я полагаю, что королю всё равно угодить нельзя.

Евдокия невольно следила за движениями красивых Феклушиных рук, усиленно разминавших тесто.

– Конечно, приютить кого-то из Лесной школы – это не то что не угодить, это уже настоящее преступление. Только там уж, я полагаю, никого не осталось.

– Почему?

– Разогнали Лесную школу. Насовсем.

– За что?

– Чтобы бунтовщиков не плодили. Так говорят, – добавила Феклуша, помолчав.

Движения её рук замедлились. Она ткнула обеими кулаками в центр пухлой белой массы и остановилась передохнуть.

– Расскажите! – попросила Евдокия.

– А что тут рассказывать? Не нужны Максу Мастера. Если король сам из Мастеров, зачем ему чьи-то слова и советы?

Она вновь принялась за тесто, только мяла его теперь с такой силой, что стол сотрясался. Евдокия молчала, надеясь на продолжение рассказа. И Феклуша продолжила.

– Прежний король, Александр, с Мастерами дружил. Только он правил недолго. Пришёл срок, женился, а через год молодая королева родами умерла. И дочка новорождённая тоже умерла, даже имени не получила. Король Александр с горя бросился с самой высокой королевской башни. И убился. А к власти пришел король Макс, и тут же объявил Мастеров вне закона.

– Откуда он взялся?

– То-то и оно! Взялся, – Феклуша снова помолчала, она как будто и хотела высказаться, и что-то её сдерживало. – Никто не знает толком, откуда. Вроде тоже Мастер, но со своими рассорился, вот и мстит теперь.

– А школы при чём?

– При том, что только в школах поднимались настоящие Мастера.

– А теперь?

– А теперь ни Мастеров, ни учеников. Кто в тюрьме, кто на каторге. Остальные сами разбежались.

– У-у-у, как всё запущено, – протянула Евдокия. – И давно такое творится?

– Да уж… – Феклуша прикинула в уме. – Не один десяток урожаев собрали с того времени.

– И что, никто не взбунтовался?

– Почему? Бунтовали, конечно. Ох, пополнились рудники после тех бунтов! Да только с королем Максом не поспоришь. Так и правит – кому кусок в зубы, кому кандалы на ноги. Одно слово – сила! А некоторым это даже нравится. Зато порядок, говорят. Вот хоть Филипп мой…

Она не договорила и махнула рукой. Евдокия молчала.

– Мы простые фермеры. Не нашего ума это дело, – закончила Феклуша. – Давай-ка пироги ставить.

Она похлопала вспухшую плюху ладонью, белой от муки.

– А мне что делать? – жалобно спросила Евдокия. – Я домой хочу!

– Тебе-то? А ждать. Вот Фома в город соберётся, или из соседей кто, с ними и поедешь.

– Так это когда ещё будет!

– Ну так… Из-за тебя одной лошадь гонять не станут. Лето – пора горячая.

В голосе Феклуши послышалось раздражение, и Евдокия решила не продолжать расспросы. Обиженно засопела, рубя капусту для начинки.

Хотя чего обижаться, рассудила она минуту спустя. Обязаны они мне, что ли? И правда – пришла неизвестно кто, неизвестно откуда, ничего не знаю…

За окном подала голос Лайда. В печи потрескивал огонь, а в доме пахло цветами. Букеты и горшки с домашней растительностью красовались во всех комнатах. Цветочные горшки были, судя по всему, домашней лепки и обжига. Евдокия рассмотрела некоторые из них и умилилась наивным попыткам украсить домашнюю утварь. Цветочки, незатейливые узоры, какие-то зверюшки… Интересно, Феклушиных рук дело или кто-то ещё постарался?

7.

Евдокия вышла во двор.

Корову с утра выгнали на пастбище, лошади уехали вкалывать вместе с людьми. Только свиньи похрюкивали в хлеву, да птичий двор озабоченно гомонил о чем-то своём.

В двух шагах Евдокия заметила роскошный красный гребень и увидела ящера Феликса. Гребень на солнце искрился, Евдокия залюбовалась.

Поймав её взгляд, Феликс прошествовал мимо. Именно шествовал, подлец, вытягивал шею, гордо нёс свою узкую голову, а направлялся к совершенно конкретной цели. Но тут подоспела Лайда, которая преградила ему путь к этой самой цели. Она бесцеремонно оттеснила его мордой от сеновала.

Собака была права. Среди сухой травы этой ходячей зажигалке делать нечего. Дракончик возмущённо пыхнул, впрочем, не причинил собаке никакого ущерба. Видимо, они давно научились ладить друг с другом.

С тем же высокомерным видом дракончик исчез в другом направлении. Евдокия подошла к пустующей конюшне. Дверь была заперта, а над самой крышей, над входом, висел круглый фонарь. Ущербный, в форме давешнего арбуза. Какой-то символ, что ли?

И тут из конюшни донесся чей-то тихий плач. Евдокия насторожилась. Кто бы это мог быть?

– Эй! – негромко позвала она и постучала в дверь.

Плач прекратился.

Евдокия приникла к дощатой двери конюшни, надеясь что-нибудь разглядеть. Но уловила только смутное шевеление и услышала всхлип. Она снова прильнула к двери. Щели в ней не позволяли разглядеть пленника, но видно было, что внутри довольно светло. Значит, откуда свет? Правильно, сверху. А как мы попадём наверх? Правильно, для этого есть… ну хотя бы вот эта пустая бочка.

Вот за что Евдокия себя ценила, так это за умение думать и действовать одновременно. Она прикатила бочку к конюшне и пристроила к доступному краю крыши. Собственно, в хозяйстве имелась нормальная деревянная лестница, но она была слишком тяжёлой.

Евдокия влезла на бочку, подтянулась. Осторожно заглянула в широкое отверстие под самой крышей. Присмотревшись, Евдокия увидела чистенькие стойла. В одном из них стояла лошадь. Небольшая лошадь, не жеребёнок, но и не взрослая. Она была укрыта плотной попоной.

Евдокия сунула голову внутрь и позвала:

– Эй!

Лошадь в ответ заржала, негромко и мелодично.

– Ты кто?

Лошадь всхрапнула.

– Глупый вопрос, – согласилась Евдокия. – Вижу, что лошадь. Ты девочка или мальчик? Тебе не жарко в этом одеяле? Или ты болеешь?

Лошадь промолчала. Только грустно посмотрела на Евдокию. Кажется, это всё-таки был мальчик, конёк: с неровно постриженной мальчишеской чёлкой и непомерно большими подвижными ушами.

– Бедный! – посочувствовала Евдокия. – Это ты плакал?

Вместо ответа конёк поднял на неё глаза. Но тут до Евдокии донесся Феклушин голос.

– Ещё увидимся! – торопливо пообещала Евдокия, соскальзывая с крыши.

– Евдокия, детка, покорми птиц, ты ведь справишься? – попросила Феклуша, кивая на огромный чан с намешанным в нём кормом.

– Постараюсь, – ответила Евдокия.

Ничего страшного, чан стоял на колёсах, словно тачка. Евдокия покатила его на птичий двор. Однако ей стало не по себе, когда куры, гуси, утки, индюшки лавиной устремились к остановившейся тележке.

– Эй, эй! Только меня не съешьте, – предупредила Евдокия, отступая в сторону.

Собственно, полагалось разгрузить эту тележку, рассыпав содержимое по кормушкам. Но она решила, что сойдёт и так.

Некоторое время она наблюдала за птицами. Потом ей стало скучно. Ну, едят и едят, ничего особенного. Она поспешила к жеребёнку.

– Это снова я, – сообщила она. – Хочешь, я тебе сахару принесу?

Жеребёнок покачал головой и фыркнул.

– Не любишь сахар? – удивилась Евдокия. – А что любишь? Может, ты погулять хочешь?