Полная версия
Сердце в заливе бабочек
Lelkins .
Сердце в заливе бабочек
Часть I. Встретиться во сне
Глава 1. Случайное сообщение
Москва. Январь.
Небо свинцовое, тяжёлое, как мокрое одеяло. Воздух будто затаил дыхание – снежинки плавно кружились за окном, оседая на подоконнике ровными рядами, как ноты на пустом нотном стане.
Ева сидела у окна, обхватив чашку зелёного чая, и разглядывала улицу. Там, за стеклом, редкие прохожие прятали лица в шарфы, замирали в ожидании автобусов, и всё казалось привычным, даже слишком. И это привычное почему-то сегодня пугало.
Она положила планшет на колени и щёлкнула иконку браузера. Сердце сжалось от легкого волнения. Тот самый импульс, что приходит ниоткуда – как будто кто-то тихо шепнул: «Сделай это сейчас».
Она снова открыла вкладку, которую держала на фоне уже пару недель:
«Lexica – международная платформа для языкового обмена».
Удобная, минималистичная, на английском языке. Ева медленно водила курсором по экрану.
– Ну и зачем ты сюда лезешь? – полувсерьёз прошептала она себе.
Голос внутри звучал строго: «Это не поможет тебе забыться».
Но было и другое чувство – лёгкая дрожь интереса, почти как накануне поездки в город, где ты никогда не был.
Она выбрала язык, который хотела практиковать.
Турецкий.
Пальцы замерли на клавиатуре. Почему он? Ева не говорила на нём свободно – знала всего несколько слов: «merhaba», «çay», «güzel». Но именно этот язык у неё с детства ассоциировался с летом, морем и странным спокойствием.
Она вспомнила: в детстве, когда ей было восемь, дедушка читал ей по вечерам турецкие сказки. Он сам выучил этот язык, когда работал на археологических раскопках в Малатье, в конце 70-х. Его тетрадки с изогнутыми буквами до сих пор лежали на антресоли.
«Ты когда-нибудь побываешь там, где чай подают в стаканах в форме тюльпана», – говорил он.
Ева тогда не понимала, зачем вообще ехать куда-то, если у тебя есть дача с клубникой.
Теперь она понимала. Слишком сильно.
Она нажала «Start registration».
Имя: Ева Морозова
Возраст: 24
Родной язык: Русский
Изучаемый язык: Турецкий
Интересы: Искусство, литература, кино, психология, путешествия
Цель: Обмен языками, новые знакомства
Пару кликов – и профиль готов. Сайт предлагал ей список возможных собеседников. Ленты лиц и имен. Женщины, мужчины. Кто-то из Истанбула, кто-то из Антальи, из Газиантепа, даже один парень из деревни в районе Чанаккале.
Она листала без особого внимания, пока взгляд не остановился на имени:
Kaan A.
27 лет, Фетхие, Турция
«Owner of a small cafe. Love languages, music, sea, and stories».
На фото – тёплый свет, немного размазанный фон, и он: щурится на солнце, тёмные волосы, улыбка почти лукавая. Фон – кажется, какое-то побережье. За ним – синева.
Ева почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Не сильное чувство. Просто искра.
Она открыла профиль.
Каан был онлайн. Зеленая точка рядом с именем.
Что-то в этом казалось… судьбоносным. Или просто хорошо написанным совпадением.
«Ну и что? Написать или подождать?»
Она решилась.
Message from Eva:
Hi Kaan! I just joined the platform. I'm learning Turkish and your profile caught my eye – the café, the sea… sounds nice:)
Would love to exchange languages if you're up for it!
Через пару секунд – удивительно быстро – пришёл ответ:
Message from Kaan:
Merhaba Eva! That was quick:) I was about to log off, but now I won’t.
I'd be happy to help you with Turkish. And I'm curious about Russian too. You look like someone who draws – is that true?
Ева тихо рассмеялась.
Он угадал. Она действительно рисовала.
Пальцы застучали по клавиатуре.
Haha, yes – I do draw. Mostly watercolors. How did you guess?
Your profile picture has this… artist vibe. And your eyes look like they notice colors most people ignore.
Она прикусила губу. Интонация флирта – но тёплая, не приторная.
Интересно.
День действительно менялся.
What time is it in Fethiye now?
5:42 pm. Golden hour. Want to see it?
Он отправил фото.
Закат.
Солнечные лучи, играющие в волнах.
Beautiful.
Next time – I’ll send you the sound of waves too. Or better: a video call?
Ева замерла.
Вот так сразу?
Она почувствовала, как потеплели ладони.
Окно чата мигало. Он ждал.
Но вместо кнопки «принять», она написала:
– Пока не готова.
Но… мне нравится, что ты предложил.
– Тогда я подожду.
Тут, у моря, это умеют.
Она закрыла планшет. Подошла к полке.
Достала старый скетчбук – на обложке пыль, пальцы оставили след.
Открыла первую чистую страницу.
И начала рисовать.
Волны. Тонкие штрихи. Свет. И человека, которого она знала только по переписке.
Но, кажется, уже начинала узнавать.
Глава 2. Экран между нами
Звонок раздался глухо, как будто издалека, через слой воды.
Ева поднесла пальцы к кнопке, но не нажимала сразу. Она сидела в свитере с высоким горлом, в тишине, которая вдруг стала звенящей.
На экране мигало имя: Kaan A.
Крохотный значок видеокамеры светился зелёным.
Она поправила волосы. Провела пальцами по бровям, по контуру лица – зачем? Не для него. Для себя.
В комнате стояла полутьма. Лишь настольная лампа, тёплая, янтарная, отбрасывала пятно света на листы скетчбука, что лежал раскрытым на коленях.
Щелчок. Звонок принят.
Экран вспыхнул – и замер. Мелькнула тень. Затем – он.
Каан сидел в своей комнате. Позади – открытая дверь на балкон, и свет морского заката, уже уходящего за горизонт. Он был в простой чёрной футболке, волосы чуть растрепаны, а в руке – бокал с чаем. Тот самый, в форме тюльпана.
Они молчали. Несколько секунд. Может, десять. Но внутри – будто вечность.
Первой заговорила Ева.
– Привет. – Голос был тише, чем она ожидала. Почти шёпот.
Каан улыбнулся, наклонившись чуть ближе к камере.
– Привет. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.
Он говорил медленно, с лёгким акцентом, но отчётливо. Голос глубокий, мягкий, обволакивающий. Как будто из старой радиопередачи, где каждый гласный – почти прикосновение.
– Ты… – она запнулась, рассмеялась. – Ты как будто звучишь теплее, чем выглядишь.
Каан рассмеялся в ответ.
– Я надеялся, что это будет наоборот.
Она почувствовала, как щеки вспыхнули. От лампы? От слов?
На секунду оба замолчали.
Каан вдруг поднял камеру – и повернул её в сторону окна.
– Смотри. Это Фетхие сейчас.
Ева увидела: балкон, лениво шелестящие листья, закат, ещё живой, золотой, как сломанный апельсин. Внизу – голуби на крыше, шум прибоя.
– Потрясающе. – Она едва выдохнула. – Там и правда пахнет солнцем.
Он вернул камеру на себя.
– А у тебя? Москва?
– Да. Небо – как пепел. Снег. Холод. Всё глухо и ровно. – Ева откинулась на спинку кресла. – Но… странное дело. Внутри почему-то спокойно.
Он посмотрел прямо в экран. Не через, а в неё.
– Потому что ты сейчас не в Москве.
Она почувствовала, как что-то внутри чуть дрогнуло.
Ладонь машинально скользнула по скетчбуку, всё ещё лежащему на коленях.
Каан заметил.
– Ты рисуешь? Сейчас?
– Нет, – покачала она головой. – Просто держу. Будто… якорь.
Он кивнул.
– А можно посмотреть?
Она замялась. Открыла. Показала на камеру.
Пожелтевшие листы.
Детали: чаша граната, глаза старика, лодка, дрожащая на воде.
Каан смотрел молча. Долго.
Потом тихо произнёс:
– Ты рисуешь так, будто слышишь дыхание вещей.
Ева не знала, что ответить. Она просто перевернула страницу.
Потом ещё одну.
Потом – остановилась.
На одном листе – пусто. Только светло-синий мазок в углу, недорисованный.
Именно туда она сейчас положила ладонь.
Пальцы чуть подрагивали.
– Я… хочу попробовать снова.
– Тогда начни сейчас.
Она достала карандаш. Начала водить – медленно, будто извиняясь перед листом за долгое молчание.
– Расскажи мне, – сказала она, не отрывая взгляда от бумаги. – Что у тебя за кафе?
– Маленькое. Почти как дом. Два стола на улице. Люди приходят не из-за кофе, а чтобы поговорить. Один старик каждый вечер играет на сазе. Дети зовут меня «аğabey», как старшего брата.
– А тебе не бывает там одиноко?
Он чуть улыбнулся.
– Бывает. Особенно вечером. Но иногда – ты просто ставишь музыку. Или зажигаешь свечу. Или вот – пишешь кому-то, кого даже не знаешь.
Она подняла голову.
– Уже знаешь.
И снова тишина. Но тишина тёплая.
Связь между ними не в словах. В паузах.
Позже, ночью.
Она легла спать, не закрыв планшет. Экран потух сам, а её дыхание стало ровным.
Сон пришёл быстро. Но не как забвение, а как переход.
Она шла по набережной. Лёгкий ветер, чайки, чай в стакане, горячий, с мятой. Рядом – дедушка. Его руки старые, тёплые. Голос глубокий, родной.
– Видишь, Ева? – говорил он. – Вот оно. Берег, где всё начинается.
И рядом, из ниоткуда, – другой голос, молодой, мягкий.
– А когда ты захочешь – я покажу тебе, где он заканчивается.
Они сидели втроём.
Дедушка. Каан. Она.
Чай. Босфор. Тишина.
Скетчбук лежал рядом, и на странице сам собой проступал рисунок.
Берег. Фигура вдалеке. Огонёк.
Она не проснулась.
Она помнила.
После звонка всё вокруг будто погасло медленно – не как свет, а как напряжение.
Ева сидела в темноте, но не спешила зажигать лампу. За окном всё ещё шёл снег, редкий, тяжёлый. Он прилипал к стеклу, как будто старался заглянуть внутрь.
Она прикрыла глаза, снова слыша его голос.
Он говорил негромко, будто боялся разрушить что-то хрупкое в их разговоре. Его турецкий акцент на английском был… музыкальным? Нет. Скорее – прерывисто-мягким, как огонь в камине, в котором только что разожгли первую щепку.
Она открыла скетчбук и провела пальцем по белой странице.
На ней ещё не было линий. Только лёгкий след – будто бумага помнила её настроение.
«Рисовать?» – вопрос больше к телу, чем к разуму.
Ответ пришёл без слов.
Да.
Она взяла угольный карандаш. И начала.
Сначала – просто контур.
Пальцы двигались по наитию.
Пляж. Камни. Линия воды.
Затем – силуэт. Мужской. Сидит спиной. Футболка. Чашка в руке.
И рядом – девушка. Лицо скрыто. Но видно, как её волосы поднимаются от лёгкого морского ветра.
Свет от монитора отбрасывал синие тени на страницу.
Внезапно в груди что-то сжалось.
Это чувство не было привычным. Не влюблённость. Не восторг.
Это было… узнавание.
Как будто она вернулась в место, где уже однажды была.
С ним? С дедушкой?
С собой, прежней?
Она перелистнула страницу.
Нарисовала ладони. Мужскую и женскую. Пальцы не касаются. Между ними – белое пространство. Но линии рук стремятся навстречу.
Она замерла, уставившись в это расстояние.
И вдруг – пульс.
Где-то глубоко, под кожей, всплыла мысль:
Он что-то скрывает.
Каан. Его голос, его глаза. В нём была искренность.
Но за ней – как будто комната, в которую он не пускает.
Она вспомнила, как он, рассказывая о кафе, вдруг отвёл взгляд, как будто что-то увидел вне экрана.
На секунду – и спрятал.
Или она себе придумала?
Ева глубоко вдохнула.
Потом встала, подошла к окну. Открыла.
Снег коснулся щёк.
Она подняла лицо к небу. Оно было без звёзд. Но внутри – зажигался какой-то другой свет.
Тепло изнутри, как от свечи.
Поздняя ночь. Сон.
Океан тишины.
Ева идёт босиком по берегу. Волны чуть касаются ног.
В руке – стакан с чаем. Горячий. Прозрачный. Как янтарь.
Ветер приносит знакомый запах: шалфей, гранатовая корка, немного соли.
Она поворачивает голову.
На скамейке – дедушка. Смотрит в горизонт.
– Ты пришла.
– Я скучала, – тихо говорит она.
– Знаю. Но теперь ты снова рисуешь. Это значит, ты жива.
Она садится рядом. Его ладонь ложится поверх её.
– Ты видела его? – спрашивает он.
– Да.
– И как?
Ева молчит. Потом отвечает:
– Он добрый. Грустный. И как будто где-то далеко.
– Некоторые люди приходят не чтобы остаться. А чтобы тебя вернуть.
Её глаза наполняются влагой.
– А если я не хочу снова терять?
– Тогда рисуй. Каждый день. До самого конца.
Голос дедушки уходит, растворяется.
Вдруг – другой голос.
Тот же тембр, но молодой.
– Eva…
Каан.
Она не видит его, но чувствует рядом.
Он стоит где-то за спиной. И говорит:
– Если однажды захочешь услышать, как поёт море ночью – я покажу.
Утро.
Будильник.
Ева открывает глаза. На столе – скетчбук.
На последней странице – рисунок.
Она не помнит, как его закончила.
Две чашки чая.
На фоне – скамейка.
На берегу.
Пустая. Но как будто кто-то только что встал и ушёл.
Ева смотрит на неё.
Сердце бьётся часто.
Но не от тревоги. От ожидания.
Глава 3. Закаты на расстоянии
Москва. Февраль.Небо снова серое, но сегодня в нём было что-то мягче, чем обычно. Как будто день не хотел спорить с вечерним светом. Ева сидела у окна с чашкой чая. На экране – квадрат видеозвонка. В нём Каан. Свет у него в комнате был тёплый, как мёд: золотистый отблеск лампы, стена, на которой висела чёрно-белая фотография старого Стамбула, и за его плечом – окно, в которое медленно опускался оранжевый закат.
– У вас солнце уже почти село, – сказала Ева и улыбнулась.
– А у тебя оно ещё даже не выглядывало, – ответил Каан, наклоняясь ближе к экрану. – Знаешь, это почти как в кино: два города, два окна. Один и тот же день. Разные концы.
Она посмотрела в окно – снежинки падали медленно, лениво.
– У нас закат бывает только на чёрно-белых открытках.
Он усмехнулся.
– Тогда у нас будет сделка. Я буду показывать тебе настоящий закат, а ты…
Он замолчал, разглядывая её.
– А ты – будешь показывать мне, как выглядит твой день изнутри.
– Изнутри?
– Через твои рисунки.
Она смутилась.
– Ты помнишь про скетчбук?
– Конечно. С первого дня. Ты держала его так, как будто он важнее телефона.
Каан чуть наклонил голову.
– Покажешь?
Ева помедлила, потом потянулась за скетчбуком, который лежал под подушкой.
Обложка из мягкой кожи, края немного стёрты, как у старой книги. Она положила его на колени, раскрыла наугад. Камера ловила не всё, но Каан напрягся, приглядываясь.
– Это… твой балкон?
– Да. Утро. Видишь, чайник с клубами пара?
Он кивнул.
– А рядом что?
– Это… соседская кошка. Она приходит каждую зиму. Я назвала её Февраль. Она ни разу не дала себя погладить. Но каждый день садится на перила. Смотрит на меня, как будто знает что-то, чего я не знаю.
Он рассмеялся, но тихо.
– Мне уже нравится Февраль.
Она перевернула страницу.
Маленький портрет – его силуэт у окна. Тёплый свет. И надпись сбоку по-русски:
«Он смотрит на меня сквозь экран. А я – через кисть».
Каан замолчал.
– Это ты?
– Это ты.
– Можно… ты иногда будешь присылать мне эти страницы?
Он говорил чуть медленнее, с мягкой просьбой в голосе, как будто боялся отпугнуть.
– Не все. Только те, что хочешь. Без перевода. Я всё равно хочу чувствовать, а не понимать.
Ева молча кивнула. В горле – ком. Она не знала, от чего именно.
Он откинулся назад, снова стал всего лишь силуэтом. За его спиной небо стало темнее, а внизу, у горизонта, ещё горела тонкая полоска заката.
– А ты? – спросила она. – Ты тоже покажешь?
Каан посмотрел в камеру. Его глаза вдруг стали серьёзными, почти прозрачными.
– Обещаю. Но я покажу не сразу. Есть места, которые даже камера не передаёт. Их надо заслужить.
– Заслужить?
– Узнаешь. Если останешься.
В комнате стало совсем темно. Она не включала свет. Экран светился, как единственный фонарь во дворе.
Каан взял телефон, повернул камеру. За его окном – море. Волны почти не видно, только шелест в микрофоне.
– Это… – Ева не закончила.
– Это не просто вода. Это граница. Между тишиной и тем, что внутри.
Он снова перевёл камеру на себя.
– Я тебе верю.
Пауза.
– Ты можешь и мне доверять. Когда захочешь.
Позже, уже в кровати, Ева лежала с планшетом в руках.
Она открыла фото, которое он прислал после звонка. Закат. Камни на берегу. Линия горизонта.
Она пролистала скетчбук на последнюю страницу и аккуратно начала рисовать. Не карандашом, а кистью.
Маленькая акварель: чашка, её пальцы, отражение экрана в стекле, а в отражении – он. Не чётко. Но в цвете.
Фетхие и Москва – на одной странице.
Поздний вечер.
Ева отложила скетчбук и погасила свет, оставив только мягкий настольный ночник. Он почти не освещал комнату, а скорее держал её в полумраке, похожем на теплую утробу сна.
На экране планшета – всё та же фотография: закат с побережья Фетхие, размазанный штрихами цвета, как будто нарисованный не кистью, а дыханием.
Она увеличила изображение. В левом углу, почти вне кадра, – узкая линия песка, и, кажется, чья-то нога. Он просто забыл обрезать. Или оставил специально?
Ева провела пальцем по стеклу, словно пытаясь коснуться воды, цвета, света.
В груди – тишина. Уютная. Тонкая. Та, что приходит не от счастья, а от узнавания.
Она выключила экран.
Пауза.
Почти физическое ощущение потери света.
Звук.
Тихо капает вода в кухне. Скрипит дерево в шкафу. Лед за окном. Всё замедлилось. Она легла, укрылась пледом, уткнулась носом в подушку, на которой остался запах акварели.
И сразу – провал в сновидение.
Сон.
Море.
Берег неразличим – он будто из бумаги. Воздух наполнен запахом соли и дыма.
Ева стоит на узкой веранде, где стол, застеленный белой скатертью, слегка колышется от лёгкого ветра. На столе – два чайных стакана в форме тюльпана. Один уже пуст. Во втором – чай тёмно-янтарного цвета, почти чернильный.
На другом конце веранды – дедушка. Он моложе, чем она помнит. Почти юный. В рубашке с закатанными рукавами, кисть испачкана землёй. В его руках – тетрадка с турецкими буквами. Он читает, не глядя на неё, и что-то напевает себе под нос.
Каан стоит чуть поодаль. В белой футболке, босиком. Он смотрит в море.
Молчит.
Но в какой-то момент поворачивается – не к ней, а к дедушке. И говорит. По-турецки. Голос звучит, будто изнутри волны. Как сквозь воду.
Ева не понимает слов, но понимает смысл. Они говорят о ней.
О том, что её нужно беречь.
О том, что она «слишком чувствует».
Дедушка кивает. А потом, не поднимая глаз, говорит по-русски:
– Не закрывай этот дневник. Даже когда будет больно. Именно тогда – особенно.
Он протягивает ей кисть. Она берёт её. Рука обжигает – как будто из солнца.
В этот момент волна вздымается, и чай в стаканах начинает звенеть – как музыка, слишком близкая к тишине.
Каан касается её плеча.
Голос его звучит теперь ясно, отчётливо:
– Рисуй. Даже если всё исчезнет. Тогда – особенно.
Она проснулась резко.
Сердце билось. Лоб чуть влажный.
На подоконнике – рассвет. Ещё нет света. Только бледное молоко неба.
Сон растворился. Но ощущение – осталось.
Оно было ясным, как след на стекле от пальцев.
И в этом следе – было всё:
Чай. Голос. Море. Руки. Тепло.
Она потянулась за скетчбуком, не включая света. Открыла пустую страницу.
И в полутьме, дрожащей рукой, сделала первую линию.
Чай в стакане.
И рядом – два силуэта.
На фоне заката.
Москва и Фетхие.
Без границ.
Глава 4. Когда ты молчишь – я всё равно слышу
Февраль.
Москва за окном снова замедлилась. Мороз выцвел, превратив снег в ледяную корку, похожую на застывшее дыхание. В этом месяце было ощущение, будто город затаился, как животное перед прыжком – тишина давила, но внутри неё что-то копилось.
Ева сидела на полу, спиной к дивану, с тёплым пледом, обёрнутым вокруг плеч. На коленях – планшет. В комнате не было ни одного яркого источника света: только маленькая лампа на столе, её свет рассыпался мягко, как пыльца, и тени в углах казались живыми.
Сегодня Каан не писал.
Она ловила себя на том, что проверяла экран раз в пятнадцать минут. Пальцы сами тянулись к иконке платформы, хотя в глубине уже знала: «Он не заходил». Зеленая точка рядом с именем потухла – впервые за последние недели.
Но тревоги не было. Была странная уверенность: он просто… молчит. Не исчезает. Не отворачивается. Просто молчит.
Она открыла переписку, прочитала последние строки.
Kaan A.:
«If you ever get lost – send me something you drew. I’ll find you by color».
Внутри что-то сжалось.
И сразу же – будто в ответ на его голос – она почувствовала тепло.
Он был не рядом, но и не «не рядом».
Она встала, прошла к подоконнику, вдохнула воздух сквозь щель. Мороз пах металлом и сухим деревом. И чем-то старым, почти музейным – как если бы в воздухе растворились страницы древних книг.
Она вернулась в комнату, сняла плед, села за стол.
Разложила акварель, промыла кисти.
На белой странице скетчбука – нерешительность. Пустота. Как будто что-то не даёт начать.
Тогда она закрыла глаза.
И просто слушала тишину.
…И вдруг – услышала его.
Не словами.
Не голосом.
А чем-то, что двигалось внутри неё, как невидимая вибрация.
Словно бы Каан сидел где-то на другом конце линии, с чашкой чая, и тоже молчал. Но в этом молчании – было больше, чем в десятках сообщений.
Она провела первую линию.
Тонкую. Резкую. Как нерв.
Потом ещё одну – уже мягче, теплее.
Она рисовала его комнату. Не ту, что видела в кадре, а ту, которую чувствовала.
Полки с книгами, где корешки стерты.
Пальто, брошенное на спинку кресла.
Кружка с тонким сколом.
Пляжный камешек рядом с лампой.
И окно – открытое в закат.
Она добавила свет. Но не просто жёлтый. Сначала охру. Потом каплю розового. Потом – серо-голубой, почти дымчатый оттенок. Такой бывает, когда день уходит слишком быстро.
Рисунок получился почти прозрачным.
Но в нём было дыхание.
Ева смотрела на него и вдруг поняла – она скучает.
Скучает не по разговору.
А по тишине вместе с ним.
Прошло почти два часа, прежде чем на экране всплыло уведомление:
Kaan is online.
Она не написала.
Просто осталась в чате.
Молчала.
И вдруг пришло сообщение:
Kaan A.:
«Ты здесь?»
Ева улыбнулась и ответила:
– Да. Только что рисовала тебя. Ну, не совсем тебя. Скорее… твою тишину.
Через минуту он написал:
– Я её слышал.
– Иногда, когда ты молчишь – это громче всего.
И снова – пауза. Но уже другая. Тёплая.
Ева потянулась за телефоном. Сделала снимок рисунка. Отправила.
Он посмотрел и через пару минут прислал фото в ответ.
Закат.
Но уже не побережье. Каменные развалины на фоне неба, уходящего в лиловый.
Подпись:
– Это место молчит так же. Когда ты приедешь, мы будем молчать там вместе.
Тишина между ними – больше не отсутствие слов.
Она стала тем, во что можно положить ладони.
Как мягкий мох, как волны, откатывающиеся от берега.
На экране вновь вспыхнули буквы. Он писал:
Каан:
– Ты когда-нибудь замечала, что у людей есть особенный способ дышать, когда им рядом спокойно?
Ева прочла. И как будто сразу услышала:
Собственный вдох – замедленный.
Выдох – почти бесшумный.
В груди – не тревога, не волнение. Просто покой.
– Ты сейчас про меня? – набрала она.
– Про тебя. И про себя тоже, – быстро пришёл ответ.
– Когда ты здесь, даже через экран, у меня всё как-то… на месте.
Она потянулась за чашкой, остыла. Но пить не хотелось. Она прислонилась щекой к локтю, глядя на последние строки, и невольно подумала:
«Мы же почти ничего не знаем друг о друге. Мы чужие. Но почему тогда внутри – так тихо, будто я с ним жила всю жизнь?»
