Нулевая отметка

– Вчера ночью у подъезда. Вы тот студент, который недавно приехал. В этом городе так мало новых лиц, что сразу запоминается каждый, с кем не сталкивался в течение дня как минимум раз пятьдесят.

Я промолчал. Парень выдвинул стул, видимо, приглашая присесть. С выбором он еще не определился и теперь близоруко щурился в меню.

– Рекомендую омлет и тосты, – сказал я. – По крайней мере они точно есть.

– Вот и мне они сразу приглянулись, – он свернул меню и протянул мне руку. – Ким.

Я назвал свое имя как-то неестественно, нараспев, как мне показалось. Словно было неловко за банального «Александра» перед редким и звонким «Кимом». Ким взъерошил короткие мокрые от снега волосы и обтер руки салфеткой.

– Дурацкий снег. Так никуда не годится.

– Так зима, – констатировал я.

Ким серьезно кивнул и замахал рукой официантке.

– Это понятно. Я про то, что снег пока не нужен. Еще дня три.

– А потом? – осторожно спросил я.

– А потом будем снимать другой объект и пусть хоть завалит все под самую крышу. – Он некоторое время смотрел на меня, потом догадался, что я мало что понял, и показал руками видеокамеру. – Мы фильм снимаем. На конкурс. Я, Женя – которая тут со мной сидела только что, видел, наверное, и Глеб. Но Глеб куда-то пропал. Второй день не берет трубку. – Ким сделал заказ и вернулся к беседе. – В общем, не желаешь к нам в группу, если Глеб не вернется? Платим копейки – бюджет ограничен, но зато работы валом. К тому же нам позарез нужен третий человек.

Я засмеялся и покачал головой, вежливо отказываясь.

– Хорошо, что вы не рекламные ролики снимаете. С этим, я вижу, у вас так себе.

– Что есть, то есть. Но ты подумай. Если что – искать нас специально не нужно. За день пересечемся еще раз двести.

Я уклончиво развел руками.

– А что снимаете?

– Говорю же – фильм. О рыцарском замке Конрада. Он здесь, за холмом. Не сказать, чтобы совсем руины, даже одна башня сохранилась. В общем, есть на что направить камеру. Если снег, конечно, прекратится.

– Я подумаю, – пообещал я и взглянул на время. Пора было бежать по высланному Димой адресу, чтобы день окончательно не превратился в бесполезный.

– А ты его знал? – спросил Ким, пожимая на прощание руку.

– Кого? – не понял я.

– Того парня, сорвавшегося с крыши. Мало ли, вдруг вы вместе приехали. Просто лицо у него незнакомое, и в то же время кажется, что я его уже видел раньше.

Я развел руками.

– Ладно, если что – увидимся.

Я едва не столкнулся с омлетом и тостами Кима у двери – засмотрелся в телефон. Мелкие черные буквы в письме Димы сообщали адрес, который мне ровным счетом ничего не говорил.

***

Падал снег. Здесь он опускался на землю большими хлопьями, сразу тающими на влажной после недавних дождей земле. С севера промозглый ветер приносил запах сырости и моря, еще холодного, лениво перекатывающего темные воды от горизонта к пустынному берегу. Отсюда, с вершины холма, я видел серые волны, разбивающиеся о такие же серые скалы, и почти слышал их шум.

Я снова позвонил в дверь и прислушался к мелодичной трели где-то в недрах дома. Никого. Видимо, и в этом городке люди где-то работают, а не ждут гостей с утра до позднего вечера.

Снаружи дом казался очень большим. Он стоял на небольшой возвышенности, и массив фундамента выходил наружу аркой подвала, выглядывавшей в маленький дворик за домом. Туда вела узкая тропинка с покосившейся калиткой. Дверь подвала была закрыта. Из щелей между массивными красными кирпичами веяло холодом и сыростью. Наверху, под черепичным коньком крыши, хлопало рассохшейся ставней слуховое окно.

Наверное, оттуда, с третьего этажа, видно море, свинцовую гладь, отражающийся в волнах закат, кипящие холодные валы под низкими облаками, когда надвигается шторм. Кто бы ни жил в этом доме, на вид из окна он точно не жаловался. Разве что на холод и сырость.

В сад выходила вторая дверь. Я не заметил ее сразу, но она тут была, в арке из красного кирпича. Дверной звонок был и здесь – черная кнопка, непрочно привернутая к штукатурке. Скорее всего, дом был разделен, иначе зачем сразу два входа? Причем второй так умело запрятан.

Звонок отозвался мелодичной трелью. Потом раздался скрип половиц и шаркающие шаги. Некоторое время за дверью мялись, видимо, разглядывая меня в глазок. Потом дважды с легким скрежетом в замке провернулся ключ.

– Добрый день, – произнес я в приоткрывшуюся дверь.

– Вы насчет газа? – поинтересовался хозяин, пожилой мужчина в толстом халате и толстых очках.

– Нет. Я насчет картин.

Хозяин понимающе кивнул и жестом пригласил войти.

– Жду их вторую неделю – обещали почистить котел, – сипло сказал он, поглаживая рукой горло. – Вы звонили Денису?

– Кому? – не понял я.

Старик некоторое время смотрел на меня сквозь толстые линзы, потом махнул рукой и закрыл за мной дверь.

– Денису, племяннику моему. Картины его, и дом, в общем-то, тоже. Вы проходите, присядьте. В ногах правды нет.

Я присел. Осмотрелся вокруг. Большая кухня или столовая – не понять. В единственное окно, задернутое серой занавеской, сочился свет, выхватывал из темноты силуэты старой мебели, большой картины на стене. Черные краски почти сливались с темно-зелеными обоями, местами отставшими от стены. Над картиной покачивали маятником старые часы. Пахло корицей и чесноком. За плотной шторой в углу угадывалась дверь в комнату – видимо, спальню.

– Денис уехал еще вчера. Куда – не доложил, но попросил присмотреть за остальным домом и записывать, кто приходил к нему и кто звонил.

– Можете меня записать, – сказал я.

– Успеется. Пойдемте, я картины покажу.

Я неуверенно пожал плечами.

– Может, Дениса подождать?

– Кто ж его знает, когда он вернется. Так хоть знать будете – устраивает или нет.

– Тоже верно.

– Зовите меня Герман Маркович. – Старик неспешно достал две чашки и наполнил их густым горячим чаем из фарфорового чайника с розой. Вот откуда запах корицы.

Одну чашку Герман Маркович вручил мне и направился к двери за шторой.

– Идемте. – Он снял со стены связку ключей и принялся подбирать нужный. – Этой дверью лет пятнадцать никто не пользовался. Надеюсь, замок не проржавел совсем.

Дом и правда был большой. Дверь открывалась не в пыльную узкую прихожую, а в настоящую гостиную. Над нами уходила вверх на второй этаж деревянная лестница с гладкими перилами. Свет двух больших окон ровными прямоугольниками лег на дощатый крашеный пол, большой бледно-голубой палас со следами обуви и времени.

– Простите, я совершенно забыл, как к вам можно обращаться?

– Александр.

– А, ну да, конечно, – старик рассеянно покивал головой.

Я боялся, что он меня посчитает столичным пижоном, неспособным отличить Моне от Рембрандта, но желающим купить что-нибудь достаточно толково нарисованное, чтобы повесить это на двери в уборной. Но похоже, что Герман Маркович был безразличен к картинам. Как и к большей части дома.

– У вас красивый дом, Герман Маркович, – дежурно сказал я. На самом деле красивым он не был. Дом дышал стариной и пылью. И мебель, которая еще полвека назад могла считаться антикварной, наполняла большие залы с высокими потолками благородством, но отнюдь не уютом. То же касалось и тяжелых штор на резных гардинах под потолок, и очень старых обоев, плотных, знавших сотни прикосновений. Пол местами устилал паркет, еще не рассохшийся и ровный, но не чищенный уже много лет.

– Дом старый, – старик снова загремел ключами, – немецкий. До депортации в сорок шестом тут жила богатая немецкая семья, а потом переехал мой дед с семьей и сестрами. Они ничего не меняли тут, не перестраивали, только разделили одну комнату на две спальни. Даже мебель осталась от прежних хозяев. Скажу, что моему деду очень повезло.

– А картины?

– Их нашли позже, в пятидесятые, во время ремонта. В стене была замурованная ниша, а в ней свернутые в трубочку полотна. Дед полагал, что они ничего не стоят, и хотел было выкинуть. Сохранила его сестра, заказала рамы и повесила тут, в своей спальне.

Я поискал глазами картины, но на стенах висели только пожелтевшие семейные фотографии.

– А где сами картины?

– Минутку. Сейчас отыщем. Может, Денис куда подевал…

Присутствия в доме другого жильца абсолютно не чувствовалось, на него намекали разве что грязные кроссовки в прихожей и забытая на комоде зарядка от телефона.

Герман Маркович указал в сторону второго этажа и поставил на лакированный столик уже пустую чашку. Я все еще поцеживал горячий и несладкий чай, попутно решая, прилично ли будет взять его с собой.

– Пойдемте. Видимо, они на втором. В прошлом году племянник пытался продать, экспертизу даже заказывал, но оказалось, что они действительно ничего не стоят. Неизвестный художник, и не такие уж старинные работы, как сначала показалось. Да и содержание так себе. В общем, сейчас сами все увидите.

Старик остановился на середине лестницы, пристально посмотрел на меня и улыбнулся, обнажив неестественно ровные зубы.

– Не понимаю, зачем они вам.

– Коллекционер, – непринужденно-фальшиво сказал я. – Как раз и собираю работы неизвестных художников. Можете считать это причудой.

– Отчего же, вот мой дед собирал этикетки от спичечных коробков. Так и припрятал их где-то в доме перед смертью. Сгнили уж, наверное.

Он пошел дальше, шурша халатом.

– Неизвестных художников, говорите? Специалист сказал – двадцатый век, первая половина. Значит, это точно то, что вам нужно. Скажу вам так – работ более неизвестного художника вы не найдете во всей Калининградской области.

– А результаты экспертизы сохранились?

Старик засмеялся.

– Что вы, они полетели в мусор вместе с картинами. Вот только картины я вставил обратно в рамочки и повесил на стенку к тетке, где висели. Тут их место.

– И все же потом решили продать?

– Племянник решил. – Старик снова впился в меня глазами. – И дом продаст, как только найдет достойного покупателя. Но я не против. Давно пора переехать куда-нибудь, где в стенах поменьше трещин, а в подвале никто не шуршит. А картины… Да знаете, не так уж и нравятся они мне.

На втором этаже было больше света. Большие окна впускали сюда пасмурное утро, а шторы отсутствовали вовсе.

Справа от лестницы я увидел две наглухо закрытые двери. Слева еще одну, приоткрытую. Оттуда слышался приглушенный шум от радио или, может быть, старого телевизора.

Старик снова выудил из кармана связку ключей и начал по очереди подбирать их к замку.

Белая дверь с облезлой краской. Чуть ниже замочной скважины глубокие царапины в дереве, словно от когтей собаки. На косяке успела нарасти тонкая паутина.

– Комната тетки, – объяснил старик. – Когда дом пустовал, я сюда вообще не заходил, разве что проверить окна после грозы. Денис, думаю, старые комнаты тоже не жалует. Живет в своей мансарде с видом на море. Раз в неделю чаю попить заходит.

Замок наконец поддался, и старик распахнул дверь. Из глубины комнаты потянуло затхлым воздухом, запахом старых вещей и пыли.

– Прошу.

Комната была небольшой, но с высоким потолком и огромным, наглухо запечатанным окном с грязными стеклами. Тут стоял старинный комод, шкаф, железная кровать, , впрочем аккуратно, застеленная, и деревянный стул у окна.

– Ну вот, собственно, и они. Закрыл от солнца и пыли.

Герман Маркович стянул покрывала с двух картин, прибитых к оклеенной синими некрасивыми обоями стене между шкафом и дверью.

– Смотрите.

Герман Маркович, позвякивая ключами, засеменил в свою комнату с телевизором (или радио).

Картины смотрели прямо на меня. Сомнений не было, та же рука и та же кисть. И темно-синее глубокое небо. Дом на высоком холме. Одну его часть освещает солнце, пробившееся через тучи, а другую по крупицам уносит ветер за горизонт.

– Вроде бы картина как картина, а пугает, – сказал вернувшийся Герман Маркович. Он погладил сухой рукой раму. – Что-то в ней не так, но не могу понять, что именно. Вроде бы все обычно – дом, небо… Но смотрю – и жуть берет. Если не испугались, покупайте и забирайте ее отсюда. В Москву или еще куда подальше отсюда.

Я промолчал. Герман Маркович присел на скрипучий стул.

– Она, наверное, старше дома. Во всяком случае, ей повезло больше. Лучше сохранилась. Хотя могла отправиться на растопку. Тут же заселяли народ не по плану, просто приезжали люди в вагонах и забирали любой понравившийся дом. Этот достался семье школьного учителя, потому многое уцелело. Особенно картины. Они висели в гостиной, когда мы выкупили этот дом в девяносто втором у дальней тетки по отцовской линии, – он посмотрел на меня, словно ожидал вопроса. – Да, я тут уже больше четверти века. Жили большой семьей – дом-то тоже большой. Я, брат с женой и мама. Потом Денис родился. Вроде бы как радостное событие, но после этого все под откос пошло. Мама умерла, жена брата собрала вещи, взяла Дениса и уехала. Может, характерами не сошлись – она ведь намного моложе была. Может, из-за денег. В общем, брат долго пил. Все с картиной разговаривал. Денис приехал, когда его уже не стало. С мамой он не ужился, зато на отца похож один в один и лицом, и характером. А я что… Я рад.

Мы некоторое время молчали, любуясь картиной.

– Забираете? – неожиданно спросил Герман Маркович.

– Наверное, нужно Дениса дождаться.

Старик кивнул.

– Да, так правильно, но не знаю, когда будет. Не знаю.

Он развел руками и снова уставился на картину. Картина казалась совсем новой на фоне старых обоев.

– А надолго вы вообще приехали?

– На несколько дней. Хотел пройтись по местным лавкам и магазинчикам, поискать интересные работы. Как мне кажется, моя коллекция почти собрана, но я втянулся, и теперь душа требует новых поисков.

– Понимаю, – Герман Маркович выудил из кармана связку, отцепил один ключ и вручил мне. – Побудьте тут сколько нужно, подумайте. С картиной поговорите. Иногда кажется, что она действительно говорит. Потом запрете – оставьте ключ под вазой за дверью. А я пойду к себе.

Я неловко принял колечко с бронзовым ключом.

– А вдруг я что-нибудь ценное вынесу и убегу?

Старик отмахнулся.

– Тут ценного ничего нет. Да и бежать отсюда некуда.

Прозвучало зловеще.

– А если Денис вернется?

– Вернется до ночи – приходите на ужин. А если позже, тогда сами. Да можете хоть ночевать остаться. Но спать, если что, лучше внизу – тут ночью сквозняки.

Он поднялся и неспешно побрел вниз. Его шаркающие шаги еще некоторое время были слышны на лестнице, потом скрипнула дверь и стало тихо.

Я присел на кровать и шумно выдохнул. Я не верил своему счастью. Вот так случайно, по первому попавшемуся объявлению, найти недостающую часть коллекции – редкая удача. Перед моим отъездом дед скептически смотрел на мой рюкзак, но, как мне показалось, в его глазах блеснула тень уважения. Скорее даже не тень, ее призрак.

Все три полотна! Но могли сохраниться наброски, черновики. Эта, в сущности, пустая затея не давала мне покоя. Но стоило пройтись и осмотреть стены. Может быть, что-то руки той же художницы висело где-нибудь в уголке. Я поймал себя на мысли, что начинаю входить в роль заправского искусствоведа. Может, попробовать себя в этом? И дед будет в очередной раз недоволен.

Дом был чужим. Я спустился вниз и постоял под лестницей, а он нависал надо мной громадой стен и веков. Под штукатуркой стен была замурована сама история, как мне казалось. Свет пробивался сквозь грязное окно, выхватывал из темноты контуры мебели, но тени копошились в пыльных углах, норовя выскочить, едва стемнеет, и наполнить дом мраком и шорохами старого дома. Мне стало жутко, и я вышел во двор.

Маленькая дверь, наглухо запертая, выходила в георгиновый садик. Рядом окошко с геранью. Эту же дверь я видел за кладовкой. Значит, окно выходило на кухню. Подпрыгнуть и посмотреть я не смог – слишком высоко.

Я обошел дом и вернулся к входной двери. Немного постоял на пороге. С моря надвигались тучи, ветер стал заметно сильнее.

Ориентироваться в доме оказалось делом непростым. Он все больше походил на лабиринт, чем на уютное и просторное жилье. В комнате с картинами было жутковато и к тому же перегорела лампочка. Спальня Германа Марковича уже оказалась заперта изнутри.

Уезжать домой и потом снова возвращаться не хотелось, и я решил остаться и дождаться этого самого Дениса – владельца картины. В конце концов, меня пока отсюда никто не прогонял. К счастью, ноутбук с собой, можно заняться делами, пока тянется время.

***

«Привет, путешественник».

«Погода дрянь, – пожаловался я. – Как дела в столице?»

«Так же. Как там дом с привидениями? Уже запасся амулетами?»

«Очень интересная история с этой художницей. Ее картины были написаны до депортации или даже до войны. Возможно, в Германии она писала еще, хорошо бы узнать. Если я куплю всю коллекцию – это будет шикарно!»

«Могу выяснить. Напиши мне ее имя и имя хозяина дома. Наведу справки. Ты картины купил уже?»

Я довольно улыбнулся.

«Улыбаешься, наверное, – смекнул Дима. – Что за полотно хоть? Точно то самое, из триптиха, не обманул дед?»

«Оно самое. Скорее всего. Это вообще все удивительно, Дим! Человек, которого уже давно нет, после которого, возможно, и могилки не осталось, – вот он весь на пяти полотнах. Может, еще есть, не знаю. Это как восстановить чью-то жизнь по кусочкам».

Дима что-то долго писал и стирал, потом ответил: «Тебе виднее».

«Да нет, ты не понимаешь. Вот Дали, например. У него и кроме картин еще огромная яркая жизнь, музей в Барселоне, справочники по нему, страница в Википедии. А по этой женщине-художнику что? Ничего, кроме картин».

«ОК, я понял. Коллекционируешь жизни. Круто».

«Не то чтобы…».

Он снова долго писал и стирал. Потом на ярком экране появилось:

«Саш, не занимайся ерундой. Бери полотно и дуй обратно. Я еще с одним покупателем беседу веду, и тут уже ценник повыше. Кстати, насчет комиссии когда перетрем?»

«Может, я сначала вернусь?» – раздраженно ответил я.

«Ладно-ладно, не кипятись. На тебя северный климат как-то неправильно действует».

«Пока».

Я закрыл чат. Долго смотрел на Карину на рабочем столе ноутбука. Она улыбалась, прикрывая рот рукой. На ее макушке пускали солнечные блики большие очки, на заднем плане ярко-желтый песок, шезлонги и пляжный зонтик. И настоящее теплое море катило прозрачные волны на берег. Не я фотографировал, с Кариной на море мы еще не были вместе. Но снимок мне очень нравился.

Я опять взялся за телефон, набрал маму, тут же скинул и, немного подумав, написал сообщение, что у меня все хорошо. Палец завис над номером Карины.

Где-то за дверью, далеко внизу, раздался грохот.

– Ну вот, началось, – с досадой произнес я. – Старые дома – пугающие звуки.

Хотя вполне возможно было, что вернулся Денис. Я аккуратно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Свет падал на пролет лестницы. Никого, иначе я бы услышал шаги. В полной темноте первого этажа гудел ветер, на крыше яростно хлопало окно. На мгновение мне показалось, что тень мелькнула от лестницы к входной двери.

«Дима, тут какие-то звуки. Пойду проверю, все ли в порядке».

Вооружившись фонариком, я отправился вниз. Под каждым моим шагом ступени издавали скрип. Перила лестницы отбрасывали причудливые тени на стены и пол. Свет из приоткрытой комнаты заливал первый пролет и часть коридора, но на нижнем этаже было довольно темно, особенно в стороне кухни. Я обвел фонариком гостиную, заглянул на кухню. Белая дверь, которую я видел снаружи днем, была наглухо закрыта, в окошко с пустым подоконником стучала ветка.

За окном яростно ревел ветер, по стеклу струились полосы ледяного дождя. На месте Дениса я бы остался там, где был. Впрочем, и мне до дома идти неблизко, а ни одного такси я еще тут не видел.

Я вернулся в комнату, закрыл за собой дверь.

«Ты там живой?»

Я отправил восклицательный знак.

«Слушай, я тут накопал кое-что интересное про эти картины. Я отправлю тебе письмом».

Снова стук. На этот раз за стенкой. Непохоже на ветер – будто кто-то царапает стену. Я вспомнил следы от собачьих когтей на двери, по затылку пробежал холодок. Хотелось запереться на все засовы, но это было бы невежливо и странно – дом не мой, и я тут даже не гость. Наверное, следовало с самого начала извиниться и сказать, что приеду позже. Возможно, завтра. Или, что лучше всего, попросить телефон Дениса.

По маленькому окну над столом хлестал дождь. Он висел серой пеленой, за которой смутно угадывались очертания дерева. Желтый фонарь янтарным огоньком пробивался через стену дождя.

Я достал телефон. После долгих гудков послышался заспанный голос.

– Привет.

– Привет, – ответил я.

Неловкое молчание.

– Не разбудил? – спросил я.

Карина просопела в трубку.

– Есть немного. Задремала после тренировки.

– Извини.

– Угу.

Дождь за окном пошел на спад и вдруг разразился крупным градом. Льдинки били по подоконнику, отскакивали и попадали в стекло.

– У меня все нормально, – сказал я. – Скоро вернусь.

– Да, хорошо.

– Ну пока.

– Пока.

Я сжал острые грани трубки. Некоторое время смотрел в потухший экран. Но вот он снова загорелся и всплыло сообщение. Письмо от Димы.

«Саша, привет еще раз. Высылаю письмом все, что удалось мне найти о твоих картинах и их владельце. В общем, странная история. То полотно, которые ты получил от деда, подписано Ильзой Бауэр – немецкой художницей, работы которой ты пытаешься собрать. Есть еще одна картина в твоем же городе в частном музее, но на этом все. Никто не слышал о Ильзе Бауэр в Германии. И вот почему. Никогда не существовало никакой Ильзы Бауэр. Не удивлюсь, если под этим псевдонимом пишет картины наш с тобой современник. Посмотри документы во вложении и отказывайся от сделки как можно скорее».

Я читал и перечитывал письмо, а в голове все еще звучало сонное «пока». Безразличное и холодное, как дождь за окном, размывающий шапки пушистого, белого и уютного снега.

– Отстаньте, – тихо сказал я и уронил телефон на стол. – Отстаньте от меня все.

Сунув ноутбук в сумку, я побежал вниз, спотыкаясь о ступени. В сером сумраке почти ничего не было видно, кроме очертаний окон и углов. Входная дверь нашлась не сразу – если бы не белые кроссовки возле нее, я бы долго бродил по первому этажу.

На улице все еще выл ветер, швырял в лицо холодные брызги. Дождь, уже не такой сильный, отступал к морю и сейчас колыхался над ним белым туманом. Под ногами поблескивали крупные градины. Они засыпали крыльцо, медленно растворялись в темной луже, натекшей с козырька. Вода мощным потоком вырывалась из водосточной трубы с кусками льда и мокрого снега.

Я обошел дом, стал стучаться в дверь к Герману Марковичу. Он открыл не сразу, долго возился с засовом, потом выглянул, поправляя очки.

– А, это вы, Александр.

– Да, и знаете, я, наверное, в другой раз приеду.

Он развел руками.

– Как угодно.

Я вернул ключ.

– Скажите, а такси тут…

– Сейчас я вам вызову. Их немного, но иногда приезжают.

Он скрылся внутри дома, через некоторое время из темноты попросил адрес.

Накинув капюшон, я смотрел на уходящие к горизонту тучи. Ветер гнал их прочь от города вместе с дождем и градом. Серые облака низко клубились над головой. Безумно хотелось домой. Хотя бы даже в съемную квартиру. Налить себе чаю, заползти под теплый плед и ждать, пока придет более удачный день.

– Через десять минут приедет черная машина, – сообщил Герман Маркович. – А марку и номер я забыл. Заходите, не мерзните.

– Нет, спасибо вам. Я подожду на дороге. Подышу воздухом.

На перекрестке все еще горел желтый фонарь. Ручьи бежали вниз по серому льду и обнажившемуся асфальту. А дом возвышался на холме, и в маленьком окне наверху горел тусклый свет. Забыл выключить. Неудобно. Но возвращаться не хотелось совсем.

Машина приехала ровно через десять минут.

4. Свет в окнах

Скользкая дорога поднималась вверх и уходила за холмы, над которыми все еще колыхалась пелена дождя. Справа от дороги горели желтые фонари, а слева за низкими скалами бушевало и кипело море. Крупные капли постукивали по крыше. На дороге все еще поблескивали градины.

Я смотрел в окно на плавно проплывающие мимо здания серого города. По его безлюдным улицам струились потоки воды.

Водитель хмуро молчал и то и дело посматривал в зеркало на пустую дорогу за нами. На мгновение там показалась машина, но тут же свернула, обдав нас дальним светом.

– Нечасто такое, – вдруг сказал он. Имел ли он в виду вызов такси в непогоду или ледяной дождь среди зимы, я не понял.

Дождь совсем прекратился. Дворники размазали по стеклу последние капли.