Нулевая отметка

– Впервые у нас, наверное?

Я обернулся. Старик с сигаретой в зубах смотрел не на меня, тоже на небо. Из-под кепки выглядывали седые баки и густые брови. Он кутался в старую, но плотную куртку. Рядом стояла тележка с примотанной к ней скотчем клетчатой сумкой..

Я только кивнул в ответ.

– Не по погоде одет, – заключил он. – Из столицы, наверное?

– Из Москвы, – уточнил я. Тут, на севере, понимание столицы было своеобразным.

– Что из Москвы, я вижу.

Старик затянулся, и сигарета затрещала в его зубах. Как ни странно, но это потрескивание показалось даже уютным. Словно дрова в камине. Хотя у меня самого никогда не было камина, да и вряд ли будет. Если только электрический.

– А который час? – снова спросил старик.

Я нехотя полез за телефоном. Значок батареи протестующе горел красным.

– Почти два.

– И взгляд у тебя столичный, беспокойный, – продолжил мой собеседник вместо благодарности. – Вот, смотри, – он поднял на уровне глаз часы, прочно сидящие на запястье – массивные, с календарем, в желтом корпусе. – Уже лет пять как не ходят, а ношу. Люблю их.

Понятно. Ненормальный.

Я отошел к краю перрона. Пустые мокрые рельсы поблескивали внизу. Они уходили вдаль, разбегаясь паутиной развязок, а позади меня упирались в бетонный тупик. Казались напряженными, как струны на гитаре. Приложи ухо – и услышишь тихий гул симфонии железных дорог.

Я достал блокнот и начал штрихами зарисовывать пейзаж: рельсы, теряющиеся в пелене дождя, мокрый перрон, тяжелое небо.

Старик некоторое время смотрел через мое плечо, сопел и тер нос скомканным платком.

– Пригородные на другой платформе, – наконец сказал он.

– Знаю. Я просто жду.

– А куда, если не секрет?

Мне совсем не хотелось, чтобы мы оказались попутчиками, и я нехотя назвал город.

– В первый раз слышу.

Старик отправил окурок в урну, но промахнулся. Досадливо крякнул и снова достал пачку.

– Не нужно тебе туда. В этот твой… – Он пощелкал пальцами.

– Это еще почему?

– А я откуда знаю? – усмехнулся он и долго смотрел на меня, пока я демонстративно не отвернулся. Можно было бы утонуть в соцсетях, если бы не еле живой телефон. С утра же заряжал… Хорошо бы спросить, как пройти на пригородные платформы, но снова начинать беседу не хотелось. Странный он, этот старик, хотя опасным и не выглядит. Скорее из тех, что любят учить жизни, хоть сами не особо в ней разбираются, и будут поучать, пока не случится чудо и не появится повод, извинившись, поспешно удалиться.

Я не заметил, как он исчез. Видимо, пока я раздумывал, как от него избавиться.

А через час я уже о нем забыл. За окнами электрички тянулись холмы, на которые карабкались летние домики. У некоторых в окнахгорел свет. Склоны холмов никак не хотели перекочевывать в мой блокнот, теряли по пути все очарование, становясь просто изогнутыми линиями со штрихами голого леса. Я вспомнил про картины Бауэр, которые так же не хотели становиться фотоснимками. Полез за телефоном в карман, но тот, угрожающе пикнув, отключился совсем.

В вагоне электрички не было никого, кроме меня. Заглянул контролер, но, бросив на меня взгляд, снова исчез за дверью. А потом включился свет. Небо за окном потемнело и стало почти таким, как на полотне Бауэр – тяжелым и тревожным, словно неотвратимый гребень высоченной волны, колышущийся над черным лесом.

В городок я прибыл уже поздним вечером. Большие часы в пустом зале ожидания показывали четверть одиннадцатого, а на окошке билетной кассы красовалась табличка «Перерыв 10 минут». Я вышел в город, опустил сумку под ноги и вдохнул соленый воздух. Недалеко, за насыпью, шумело море, колыхалось, ударяясь о волнорезы. На маленькой площади горел единственный фонарь, выхватывая из темноты мокрые скамейки. Слева от вокзала темнел парк, а справа поднималась на холмы мощеная улица. Ни такси, ни случайных машин.

Я выудил из кармана блокнот. Под светом фонаря мой собственный почерк казался чужим, на кремовую бумагу падали мелкие капли. Хорошо еще, что на всякий случай выписал несколько номеров из объявлений о сдаче квартир. Правда, хозяева размещали их летом, в сезон. Вряд ли кто-то горел желанием сдать квартиру сейчас, среди зимы, да еще и поздно вечером. На кирпичной стене под желтым колпаком, обклеенным рекламными листовками, обнаружился таксофон, как ни удивительно, вполне себе работающий. Ни карт, ни монет аппарат не требовал и терпеливо ожидал тихим, но долгим гудком.

Ответил только четвертый номер. Сонный женский голос долго не мог понять, кто я и что мне нужно, затем назвал адрес. Как добраться, я спросить не успел. Видимо, пешком. Подняв с земли сумку, я заспешил вверх по брусчатке, цепляясь носами кроссовок за неровные края и глядя по сторонам.

Городок совсем небольшой. Вдоль кривой улицы двухэтажные домики с магазинами на первом этаже. Все закрыты. Наверху на холме несколько панельных многоэтажек. Редкие окна светятся. На белом указателе на перекрестке название нужной мне улицы.

Проехала машина, и снова стало тихо. Светофор мигал желтым, бросая блики на окна магазинчика янтаря, в витринах которого разместились яркие желто-оранжевые поделки. Где-то в глубине магазина горел свет – значит, еще работали, несмотря на отсутствие туристов. Я повернул на дорогу к холмам. Совсем темно. Слева чернел сквер без единого фонаря, а по другую сторону от дороги смотрело на меня темными окнами здание за низкой оградой. Я заспешил вперед, сильнее прижав к себе сумку. Мои шаги эхом отдавались на пустой улице, и мне начинало казаться, что по старой брусчатке бегут два человека.

Я обернулся. На мгновение мне почудилось, что незнакомый силуэт метнулся в темноту сквера. Все нервы. Позади ничего, только светофор мигал желтым на пустом перекрестке. Под порывами ветра в сквере постанывали и скрипели ветви старых деревьев.

В панельном доме горели несколько окон: желтым янтарем старых ламп накаливания, скрытых за пыльными занавесками, и синим мерцанием от включенного в темной комнате телевизора. В одной из квартир ждали меня.

– Как добрались? – сонная, но приветливая хозяйка открыла обитую дерматином дверь и сдвинула ногой старую обувь в прихожей. Я прошел с сумкой вперед, разулся на старом половике у двери.

– Спасибо. С трудом вас нашел.

– Это ночью потому что, – заверила хозяйка. – Увидите днем, что городок тут очень маленький, заблудиться почти невозможно.

Она оглядывала собственную прихожую и разводила руками, словно извиняясь.

– Зимой никогда не снимают. Вы меня очень удивили звонком.

– Я писатель, – торопливо и не слишком правдиво ответил я. – Тишина – как раз то, что мне сейчас нужно.

– Вы молоды для писателя, – заметила она.

– Молодость – недостаток, исчезающий с годами, – глубокомысленно процитировал я кого-то.

Хозяйка кивнула, удовлетворенная ответом. Она показала комнату, где были лакированный шкаф-стенка и диван, укрытый старомодным, но чистым покрывалом, маленькую кухню с плитой на две конфорки и наспех прибранную ванную. Запах хлорки еще не выветрился в пыльную решетку вентиляции под потолком.

– Постельное белье в шкафу. Холодильник включите сами. Если что – звоните. Я тут недалеко живу, в доме напротив.

– Хорошо, – я поставил сумку на пол. – Сколько я вам должен?

Хозяйка помялась, покрутила пальцами пуговицу на куртке.

– Сейчас не сезон… В общем, пять вас устроит?

Пять меня вполне устроило. Я рассчитался одной купюрой, сохранившейся еще с Москвы. Смотреть ее на свет хозяйка не стала, быстро сунула в карман куртки и заспешила в прихожую, словно я мог вот-вот передумать.

– А что пишете? – спросила она, обуваясь. – Не детективы?

– Нет. Об искусстве.

– Жаль. Я люблю детективы. Там в шкафу стоят книжки, если что, – зачем-то добавила она и, пожелав спокойной ночи, исчезла в коридоре.

Я закрыл за ней дверь. Потом накинул на петлю старомодную цепочку. Выглянул в мутный дверной глазок. Пустая площадка, снизу через пролет пробивается свет подъездной лампочки.

Квартира не казалась маленькой, несмотря на громоздкий шкаф в единственной комнате. За стеклом стоял старый бесполезный хрусталь, покрытый благородной пылью, сувениры из Сочи, фотографии каких-то людей в рамках и без. Обещанные книги занимали целых две полки – в основном пестрое чтиво на плохой бумаге прямиком из начала девяностых. На глянцевых обложках источали тестостерон перекачанные герои в камуфляже, гавайских рубашках, леопардовых набедренных повязках. Между книжками затерялась открытка из Кракова.

В шкафу обнаружился престарелый пылесос и пальто с лисьим воротником. Пылесос все еще был в форме – об этом говорили чистый зеленый ковер под ногами и не менее чистый красный ковер на стене. От антикварного пальто в 2020 году не было никакого прока.

На кухне я нашел стол, который вполне годился для работы – ноутбук и чашка кофе там умещались. Холодильник с приоткрытой дверкой дожидался продуктов, а в маленькую форточку в окне сочился холод и сырость.

С продуктами я сильно просчитался. Выходить в незнакомый город поздним вечером не было никакого желания, а купить что-нибудь на ужин на вокзале в Калининграде я не догадался. Часы на стене показывали, что до спасительного сна тоже еще нескоро.

Я потянулся к полкам над раковиной. Отыскал четверть пачки вермишели, но ее все равно есть было не с чем. Там же стояла упаковка какао и пакет сухого молока. Не кофе, но хоть что-то. Я поставил чайник и принялся смотреть в окно на пустой двор.

Мой спонтанный отъезд теперь казался мне совершенно необдуманным и глупым. Добраться сюда, на самый край страны, оказалось дороже и сложнее, чем я думал. Мишина карта начала худеть, хотя я еще и одного шага не сделал в сторону знойных Эмиратов. Конечно, триптих обещал все окупить и даже сверх того, если Дима не слишком пожадничает и положит в свой карман человеческий процент. Я оправдывал себя тем, что, побывав в местах создания полотен, смогу сотворить триптиху приличную и достоверную легенду, что для меня было совсем не сложно. Легенд в свое время я сочинил немало. И все же сперва стоило провести разведку, не покидая столицу. Написать пару писем, поискать приличную гостиницу и постараться наконец побороть страх перед самолетами. Прежде, чем один из них понесет меня над персидскими горами в далекий Дубай. Теперь вместо привычной парковки за окном и куска МКАДа, выглядывающего из-за многоэтажки, – серый темный двор без фонарей и низкое беззвездное небо.

Меня отвлек свист закипающего чайника.

Какао в белесой кружке со сколом и остатками цветной картинки никак не хотело растворяться и плавало мелкими шариками, смешанное с сухим молоком. Зато после пары глотков голод отступил. Я достал макбук, проверил почту, открыл вкладки с соцсетями. Немного побродил по новостям и оставил пару комментариев под новой аватаркой Миши. Он и его новая любовь на всю жизнь – официантка из кафе – уместились в яркий прямоугольник фотографии, где фоном была афиша с«Морбиусом». Затем засел за чтение пабликов по искусству. Дима требовал хорошую легенду к триптиху, может, даже несколько статей на разных сайтах для достоверности. Не сложнее, чем обычные тексты, которые я пишу на заказ. Нужно только углубиться в материал.

Еще пару дней назад мне казалось, что разбираться в картинах проще простого. Достаточно прочитать пару книг, которые волшебным образом сделают тебя специалистом и критиком в изобразительном искусстве. Все оказалось запутаннее, чем я думал. Сначала я потонул в направлениях и стилях, потом в именах. Два года назад мне не составило никакого труда стать книжным критиком. Я писал рецензии на заказ, громил отзывами молодых писателей и вступал в баталии на литературных форумах. Еще раньше я без труда окунулся в мир веб-дизайна, где успешно барахтался, сделав себе имя и немного социального капитала. В наступающем году я планировал попробовать себя в СММ, но по стечению обстоятельств Лиотар и Сезанн стали моими компаньонами на остаток зимы.

Сообщение от Димы.

– Добрался?

– И даже заселился.

– Держи адрес продавца. Надеюсь, картина еще у него. Поспрашивай, есть ли еще картины и откуда они. Если есть, то инфу пока прибереги.

– А если откажется продавать?

– Другие же продал. Пробуй. Зря, что ли, ехал?

Я искренне надеялся, что не зря. Вид за окном был не слишком приветливым, квартира – не слишком уютной. Я включил музыку, но не слишком громко, хотя соседей слышно не было. Она показалась мне какой-то чужой. Как белый макбук на кухонном столе с порезанной клеенкой, как мои кроссовки в прихожей со старыми кожаными сапогами, как почти еще новый телефон в ярком чехле на пыльном пледе, укрывавшем старый диван. Английские слова о боли в глазах и нехватке времени плыли среди корешков старых книг, выцветших половиков и гравюр на обоях, разбивались о них, как волны о ледяной берег.

На новом месте всегда сложно уснуть. Пугают чужие звуки, но особенно запахи. Даже зимой тут пахло соленым морем, но больше пустотой. Так пахнут старые квартиры, в которые редко заходят хозяева: скопившейся в углах пылью, затхлым воздухом, ворсом настенных ковров. Я долго лежал на диване, укрывшись найденным в шкафу пледом, и смотрел в потолок на треугольник света, падающий из приоткрытой двери на кухню. В голове стремительно бегали мысли, за мгновение преодолевая путь от моей уютной комнаты в столице до маленького городка на берегу Балтийского моря, путь, на который у меня ушло несколько дней. Вот я стою на перроне, показываю электронный билет угрюмому проводнику, вот лениво листаю страницы на планшете, вытянувшись на нижней полке, ем сэндвич с семгой и пью горячий кофе в закусочной, а вот старик с тележкой смотрит через мое плечо на пустом перроне на Южном вокзале.

– Не страшно в чужом городе будет? – спрашивает он.

– Я всего на пару дней.

Старик закуривает.

– Ну, за пару дней тоже может всякое случиться.

– Надеюсь, обойдется без этого.

Он мешает мне читать. Мы стоим на краю перрона, а под ногами плещется вода, уходящая вдаль ровным серым полотном. Мелкие волны разбиваются о край платформы, касаются моих белых кроссовок.

– Это как пойдет. Иногда все у тебя под контролем, все хорошо. Даже уверен в том, что будет через час, день, год. А потом…

– Что потом? – я отвлекаюсь от чтения и прячу телефон.

– А потом вот, – он зажимает сигарету зубами, приседает и стучит костяшками по мокрому бетону. И еще раз. Как громко!

Я просыпаюсь от стука в дверь. Спросонья не понимаю, где нахожусь и что происходит. За окном все еще темно, на часах начало второго. Новые удары в дверь убеждают, что это не часть сна. Удары громкие, требовательные.

В прихожей я выглянул в глазок, но в темноте разглядел лишь два силуэта.

– Кто там? – хрипло спросил я, не узнав свой голос.

– Это полиция. Откройте.

Я надеялся, что все еще сплю. Но слишком много деталей вокруг: мои грязные кроссовки под ногами, куртка, квитанции на зеркале в прихожей и мое заспанное лицо в том же зеркале. Я приоткрыл дверь, повозившись с замком.

– Живете тут? – поинтересовался капитан, представившись. Фамилию я не запомнил, только то, что капитан.

– Снимаю. Приехал вчера, – я откопал в кармане паспорт.

– Откуда приехали?

– Москва.

Капитан полистал страницы. Остановился на прописке. Там у меня был оттиск нечеткий.

– В гости?

– По делам.

– С вами еще кто-нибудь проживает?

– Нет. Один.

Капитан осмотрел прихожую, насколько позволяла приоткрытая дверь.

– Ничего странного не слышали за последний час?

– Я спал, – пояснил я.

– Крепко спите.

– А что-то случилось?

Он промолчал и вернул паспорт.

На улице падал снег. Он уже ровным слоем покрыл лавки у подъезда, капот полицейской машины с включенными фарами, в свете которых неподвижно застыл на тротуаре человек. Его руки были раскинуты, полы расстегнутого пальто распластались как крылья, снежинки ложились на его лицо, но не таяли.

Вокруг скопилась толпа, несмотря на поздний час и, казалось бы, совершенно безлюдный дом. Я узнал заспанную хозяйку в длинной куртке. Рядом стояла пожилая чета. Старушка куталась в шаль, а тощая шея старика торчала из широкого воротника бушлата. В стороне стояла девушка. Длинные волосы закрывали половину ее лица, а глаза в свете фар казались огромными, но не испуганными. На ней был толстый свитер и очень легкое пальто. За ней стоял парень в теплой серой куртке и задумчиво рассматривал окна, словно происходящее его совершенно не интересовало. Мужчина с сигаретой в зубах, присев, изучал ботинки лежащего. Рядом суетилась и истерично жалась к хозяину непородистая, но ухоженная собака.

Капитан о чем-то говорил с хозяйкой. Та пару раз взглянула на меня и покивала головой. Девушка засунула тонкие ладони в рукава свитера.

– А что случилось?

Старик в бушлате пожал плечами.

– Говорят, с крыши упал.

Я кутался в куртку, но холод все равно пробирался под нее, заставлял тело колотиться мелкой дрожью. Скорее всего, и холод тут ни при чем. Такое бывает после тревожного пробуждения среди ночи – неприятный озноб. Сейчас бы большой стакан кофе, и можно уже не ложиться. Особенно хорошо мне работалось ранним утром перед рассветом. Так было всегда, несмотря на частый недосып. Мысли лезли в голову неконтролируемым потоком, а пальцы едва успевали тарабанить по белой клавиатуре. Но оглядевшись, я понял, что кофе нигде поблизости не добуду. Не столица, где только руку протяни – и в нее вложат горячий стакан. Вокруг царила удивительная тишина. На островке под фонарем суета, негромкие возгласы и вопросы, свет фар и тихое тарахтение двигателя. А дальше – абсолютно тихая и темная ночь, словно мы на маленьком островке в центре какой-нибудь Сверхпустоты Эридана.

– Напомните, кто вы? – Сержант вжимал голову в плечи и пытался расписать в мятом блокноте дешевую ручку.

–Череш Александр Олегович. Я тут снимаю квартиру, я говорил.

Сержант угрюмо кивнул и посмотрел на мои окна.

– Недавно приехали. Сегодня вроде бы, да?

Я подтвердил. Озноб превратился в довольно крупную дрожь, и все еще нестерпимо хотелось кофе.

– Учитесь или работаете?

– Студент, – уверенно сказал я. – Четвертый курс, факультет истории и археологии.

– А к нам зачем?

Я поежился и поднял воротник.

– Практика. Материалы собираю.

В голове созрел целый готовый ответ на вопрос, что интересного и по какой теме можно собрать в качестве материала в этом городке. Но сержант ничего такого не спросил. Только закурил и протянул мне пачку, но я вежливо отказался.

– Надолго? – спросил он.

– Это как пойдет.

Человек смотрел пустыми глазами прямо на фонарь над головой. Снежинки падали и растворялись в них, отчего казалось, что в уголках собрались слезы и вот-вот сорвутся тонкой струйкой вниз по щекам.

3. Янтарь и кофе

Утром все кажется иным. Тревожная ночь, мертвый человек у подъезда, чужие запахи и звуки съемной квартиры – все осталось где-то там, во вчера. Я проснулся, едва в окнах посветлело небо. Тут не было плотных штор из моей московской квартиры, разрешавших на выходных пребывать в утренней дреме до полудня, закопавшись в одеяло. Из плохо прикрытой форточки на кухне веяло холодом, и в комнате воцарился январь – хоть оставляй включенными конфорки на ночь.

За окном все еще падал снег. Кухня неприветливо встречала вчерашней немытой кружкой с остатками какао. Нужно было отправляться на поиски кофе.

Я вышел из подъезда, поежился. Холодный снег падал за шиворот, и тонкий шелковый шарф никак этому не препятствовал.

Тело уже увезли. На его месте только ровный слой снега и глубокие следы от шин.

Осмотревшись, я нашел вчерашнюю дорогу. Сегодня сквер не выглядел таким пугающим. Высокие голые деревья слегка шевелили ветвями. В глубине виднелся белый от снега памятник. По аллее наискосок протянулись следы.

Вниз я шел не спеша. Брусчатка была мокрой и скользкой, с пятнами серого льда, сквозь который просвечивал древний камень. На перекрестке все так же мигал желтый светофор.

Магазины уже открылись, а в янтарной лавке горел свет. На верхней полке, среди статуэток и бус, застыл корабль с желтыми парусами. Маленькие мозаичные картины изображали осенние сады. В глубине лавки за толстыми стеклами витрины темнели массивные часы, старые иконы в окладах. Видимо, тут был настоящий антикварный магазин. Я потоптался у двери, не решаясь войти. В подобном месте я был готов провести остаток дня, но тихое урчание в желудке напоминало об обещанном кофе.

Маленькое кафе на несколько столиков нашлось в переулке за углом. Надо мной звякнул колокольчик. Я сел у окна, заказал омлет и кофе, приветливо улыбнувшись официантке в красном фартуке.

– А тосты к омлету не хотите? – поинтересовалась она.

– Очень хочу. С джемом, если есть.

Джема не было. Зато нашлось ежевичное варенье. Кофе был почти идеальным, только чуть более горячим, чем я любил. Я решил не спешить и достал блокнот. На кремовых листах пестрели заметки, которые я успел набросать по пути из Москвы, несколько постыдных рисунков синей ручкой, напоминавших мне, что художник я так себе. Особо интересные выписки из «Азбуки искусства» перемешались с корявыми четверостишьями для Карины и электронными адресами заказчиков. Островок суеты посреди сонного озера маленького прибалтийского городка. Тут просто идеальное место, чтобы сочинить для триптиха достойную легенду. Может даже не триптиха, а целой коллекции картин, которые, конечно, не стоит продавать сразу. Схема предельно проста – несколько постов куда нужно и кому нужно, потом раздуть загадку вокруг триптиха, подогреть жутковатыми слухами. Главное, вовремя выставить на продажу, пока интерес не пошел на спад. Жаль, что ночное происшествие никак не прикрутишь к этой истории. Добавило бы мрачности.

От раздумий меня оторвал шум. Громкие голоса и смех заглушили даже пронзительный колокольчик. В дверь втиснулись покрытые мокрым снегом спина и плечи. Эту дутую серую куртку я уже видел накануне ночью. За ней в кафе вбежала девушка. Снег налип на ее длинных волосах и легком пальто. Парочка разместилась за соседним столиком. Парень принялся шарить по меню, положив руки на стол. Девушка аккуратно расстегнула пальто, смахнула снежинки с шарфа и присела к окну. Она то и дело убирала волосы за ухо, но они все равно выпадали, закрывали склоненное над цветным разворотом меню лицо.

Повисла странная неловкость. Я пытался вернуться к блокноту, но поймал себя на мысли, что слежу за незнакомкой в пальто, греющей руки о горячую чашку. Эти двое – наверняка парочка. Парень энергично размахивал вилкой над принесенными сырниками, а девушка держала чашку в ладонях и, казалось, совершенно забыла про свойкофе. Они никуда не спешили. Впрочем, в этом городке некуда спешить.

Парень громко засмеялся, перегнулся через стол, похлопал девушку по плечу. Вот-вот начнут пробовать еду с тарелок друг у друга. Я вспомнил Карину. Ее задумчивое лицо, обычно освещенное ярким дисплеем телефона. Я поймал себя на мысли, что хорошо помню верхнюю часть ее лица, а подбородок и губы всегда были скрыты глянцевым прямоугольником гаджета – ее окна в более интересный мир, чем мои рассказы о работе и учебе. Да, изредка я замечал, что она улыбается – собирались тонкие морщинки в уголках глаз, и сами глаза вспыхивали задором. И тогда она энергично стучала ногтями по дисплею, набирая очередное сообщение. Я как-то пошутил, что забавной будет наша свадьба. Я сделаю стрим и кину ей ссылку в соцсеть, чтобы ничего не пропустила. Но она не услышала, только улыбнулась, изящно согнула запястье над экраном и, раздумывая, что написать, нежно потирала друг о друга подушечки пальцев. Да, игнорировала она меня тоже красиво. Только Миша, иногда забегая к нам в гости, мог пошатнуть этот баланс. Он швырял куртку на диван, здоровался с Кариной за руку и отвешивал в меру неприличную шутку. Она смеялась, прикрыв рот рукой, и немедленно откладывала в сторону телефон.

Непохоже, чтобы у этой парочки тоже были проблемы с общением. Я не видел лица девушки – она сидела ко мне спиной – но все это время они отпускали шуточки по поводу названий блюд в меню. И ни разу не взглянули в окно, за которым крупными хлопьями падал снег.

Девушка поднялась неожиданно, потрепала парня по макушке, на что тот отреагировал усмешкой, и, накинув капюшон, вышла из кафе. Немного постояв на крыльце, она направилась вниз по улице, мимо окон и меня. Я заметил лишь мокрый капюшон и выбившиеся из-под него волосы, прилипшие к лицу.

Я положил две сотни под блюдце с крошками от тостов и неспешно двинулся к выходу. Наверное, слишком неспешно – парень в куртке посмотрел на меня немного рассеянно и вдруг коротко кивнул, словно знакомому.

– Я вас помню, – сказал он.

– Что, извините?

Он махнул рукой в сторону окна, словно за ним было что-то значимое.