От себя не упадешь

Я даже не понял, что чувствую. Облегчение? Гнев? Обиду?

В 10:40 она вернулась. Я стоял в коридоре, смотрел на неё. Она даже не выглядела виноватой.

– Ты где была? – спросил я.

– Гуляла.

– Почему не отвечала?

Она пожала плечами.

– Разрядился телефон.

Я сглотнул. Внутри что-то сжалось.

– И с кем же ты была? – спросил я, почувствовав, как сжимаются челюсти.

– Подружки. Аня и Лиля.

– Да? Круто. – медленно выговорил я – А у Вадика как дела?!

– Чего? Какой Вадик?

– Я не порю тебя ремнём, как делал папа. – зло сказал я, практически прошипел – может, зря?!

Она ничего не ответила.

– Ты знала, что сегодня мой день рождения?

Она на секунду посмотрела на меня и отвернулась.

– Забыла… – промямлила она, смотря в пол.

– А что я тебе подарил на твой день рождения?!! – закричал я.

У неё в глазах заблестели капельки слёз.

– Я о тебе забочусь! Кормлю тебя! А ты… Ты даже поздравить меня не можешь!

– С днём… с днём… рождения… – пробормотала Соня сквозь слёзы.

– К чёрту тебя! Голодная?!

Она еле заметно кивнула.

– Хорошо! Вот и голодай! Может, ночью вернусь и накормлю тебя! Посмотрим! – сказал я и направился в комнату за курткой и шапкой.

Когда я вернулся в прихожую, она всё так же испуганно стояла в коридоре, плача и смотря в пол. В тот момент хотелось её убить, именно поэтому я решил уйти. Одевшись, я громко хлопнул дверью и вышел в парадную. Сырой воздух ударил в ноздри. Как только оказался в этой странной тишине, сразу почувствовал, как слёзы подступают к глазам. С огромными усилиями я смог их сдержать, и ещё пару минут постояв в темноте лестниц, пошёл на улицу.

Прохладный ноябрьский воздух щипал щёки, но мне было всё равно. Я не понимал, что сильнее гулко отдаётся внутри: обида, злость или пустота. Соня… Она просто забыла. Забыла. Как можно забыть день рождения человека, с которым живёшь в одной квартире? Человека, который остался для тебя единственной семьёй? Я свернул к метро. Мимо проносились люди, редкие машины отражали фары в мокром асфальте. Город жил своей жизнью, ему не было никакого дела до меня. Смартфон завибрировал в кармане. Я резко вытащил его, надеясь, что это Соня. Надеясь, что она напишет что-то, что перевернёт этот день, что скажет, как сильно ей жаль.

«От Лисицы: Че как, брат?»

Я даже не ответил. Бесцельно свернул на Чкаловский, потом дальше – сам не знаю куда. Дворы, улицы, чужие окна. Где-то пахло жареным мясом, где-то кофе, где-то сигаретами.

Питер ночью – совсем другое место. Ты как будто растворяешься в нём, становишься незаметным. Разглядывая бомжей и пьяниц, моя голова создавала мысли одна за другой. Такое ощущение было, что последняя капля и вот – я сошёл с ума. Но эта капля всё не появлялась и не появлялась. Много раз чуть не врезался в какого-то бедолагу, спешащего домой со встречи с друзьями в «Мамалыге», например. Ни черта не знаю. В мыслях всплывали нелепые картинки, как носил Сонечку на руках, как отводил в садик и опаздывал из-за этого в школу, как дрался с придурками, что пытались её обидеть, как учил ориентироваться в этом дрянном городе. Потом на ум пришла мама. С её строгими глазами, которые вмиг превращались в ангельские, когда Соня на всей скорости неслась в её объятия. Думал обо всех тех моментах, когда я делал Соне обидно, и сделал вывод, что хорошего я сделал ей явно больше.

Потом увидел бар. Даже не помню название. Обычное место – не элитное, не дыра, обычный бар, какой можно найти в любой подворотне на Петроградке. Внутри тусклый свет, тихая музыка, немного народу. Я сел у стойки, бросил мокрую шапку рядом, расстегнул куртку.

– Что-нибудь покрепче, – буркнул бармену.

Мне не спросили паспорт. Или забили, или я выглядел так, что лучше не связываться. Глоток, второй. Жидкость обожгла горло, пробежала по венам. Не люблю пить. Злость начала растворяться, но вместо неё поднималась усталость.

Я заказал ещё. В баре никого особо интересного не было. Двое мужчин за дальним столиком спорили о чём-то, наверняка неимоверно скучном и бесполезном, у окна сидела пара – парень что-то бормотал девушке, а она отстранённо вертела бокал. Я пил, смотрел на бутылки за стойкой и пытался не думать. Но мысли лезли сами.

Соня. Проклятая Соня. Какого хрена?

Потом я понял, что мне просто больно.

Сколько себя помню, я всегда заботился о ней. Готовил, помогал с учёбой, влезал в драки, если кто-то пытался её обидеть. Я был её защитой, её опорой. А теперь что? Я просто стал человеком, про которого можно забыть?

Я заказал ещё один стакан.

Где-то к третьему или четвёртому я понял, что мне уже всё равно. Тепло разливалось по телу, мысли становились размытыми. Музыка в баре уже не раздражала, даже казалась приятной.

Я уставился в телефон. Открыл контакты. Снова увидел имя Сони. Хотел написать. Хотел что-то сказать, может, просто «Ты мне важна». Но закрыл телефон и заказал ещё один. Этот уже был перебором. Когда решил встать, это показалось мне неподъёмной задачей, но спустя немного времени, удалось поймать баланс. Вновь достал телефон, проверить время. 23:58.

Шестнадцатое января две тысячи девятнадцатого года

Я ненавижу пить. Сейчас ровно 12 ночи, я в каком-то дворе, в баре, бухой до отказа. Даже не знаю, как дойти домой. Подумав ещё немного, я не решился выходить на улицу в таком состоянии. Вместо этого грохнулся на самый близкий ко мне стол и упёрся лоб в липкое дерево. Когда я пьян, я не вступаю в конфликты, не творю херню. Единственное, что происходит, так это пустота. Я забываю обо всём вокруг, перестаю чувствовать, мыслить, злиться, переживать. В тот момент я совсем ничего не понимал, так что, когда ко мне присела девушка, которая в будущем изменит мою жизнь, я совсем не придал этому значения.

Не очень хорошо помню, как всё было, но сначала она просто молча сидела напротив меня, как я пытаюсь прийти в себя. Потом нежным тоном спросила моё имя. «Какая тебе разница?» – сам того не контролируя, бросил я. Впервые поднял голову со столешницы. Всё плавало, было тёмным, но одну деталь я запомнил идеально. Эти идеально ровные, гладкие белые зубы.

– Что у тебя случилось? Почему даже имя не хочешь сказать? – тихо проговорила она, тем самым голосом, который я слышу каждую ночь, закрывая глаза.

– Всё плохо – пробормотал я.

– Ты же не пьяница… По тебе понятно. Так почему тут?

– Не хочу… рассказывать.

– А если накормлю?

Я посмотрел на неё, понял, что она серьёзно и неохотно кивнул.

Медленно едя остывший шницель и пытаясь спрятаться от её любопытного взгляда, я потихоньку возвращал рассудок, к счастью, выпил я не так много, чтобы проваляться где-то на улице всю ночь. Аппетита не было совсем, но если бы я его не ел, то пришлось бы говорить. Но, итак, пришлось, ведь не отвечать на эти вопросы было бы невежливо.

– Так вот – она прокашлялась – я свою часть сделки выполнила. Теперь ты.

– Какая сделка?

– Я тебя кормлю, а ты мне рассказываешь, что с тобой такое случилось.

Я задумался. С одной стороны, это моё личное дело и никому не стоит этого знать, а с другой, почему бы и нет. Снова на неё посмотрел. На этот раз картинка стала чётче. Передо мной сидела миловидная девушка со светлыми волосами, затянутыми в хвост, глаза бледно-голубого оттенка плавили меня любопытством, бегали от уголков моего рта к переносице и обратно. Зубы, как я уже сказал, были идеальными, очень выбивающимися из гадкой обстановки, где мы оба оказались. Почему такая девушка в таком месте? Но и мне тут совсем не место.

– Ладно – наконец сказал я, отодвинув ненавистный шницель в сторону – расскажу. Но это секрет.

– Я вся внимание – она устроилась поудобнее и уставилась на меня в ожидании.

– Ну… У меня сестра есть…

– Как зовут? – перебила она.

– Соня. Она ушла… В школу, и не возвращалась долго.

– И что такого? Ты в её возрасте наверняка делал так же.

– Ну… – задумался я – ну не в мой же день рождения…

– О, поздравляю!

– Он уже прошёл – я достал телефон и показал ей время. 1:09.

– Ой, ну… С прошедшим.

– Так вот – продолжил я – В мой день рождения она ушла гулять с каким-то… сраным Вадимом! Забыла о моём празднике! Сука она. Столько ей… помогаю, забочусь.

Она больше ничего не говорила до самого завершения моего глупого монолога о неблагодарности моей бестолковой сестры, о том, как тяжело жить без родителей, о мокрой шапке, которую кто-то свистнул с барного стула. В общем, очень много времени прошло, прежде чем я наконец-то перестал говорить, и к этому времени, я практически отрезвел и наконец-то полностью её разглядел. Чёрная водолазка, повидавшая чёрная кожаная сумка, серёжки, которые раскачивались из стороны в сторону, когда она говорила. Что меня тогда больше всего зацепило? Конечно же, улыбка. Та самая, что заполнила меня теплом даже в этот паршивый день. И я тоже глупо улыбался каждый раз, когда это делала она.

Посетителей в баре, спустя десяток драк и конфликтов, почти не осталось, и работники уже косо смотрели на нас, видимо, ожидая, пока мы свалим.

– Ты как? – нежно спросила она – пришёл уже в себя?

– Думаю, да.

– Тогда пойдём?

– Чего? Куда? – удивился я.

– Как я поняла, домой ты не хочешь. Я, если честно, тоже.

– И что тогда?

– Да не знаю – она пожала плечами – погуляем.

– Не знаю… Мы даже не знакомы.

– Так познакомимся – резко парировала она мою попытку слиться, попутно загружая меня тонной позитива и добра – Я Маша.

– Али.

– Хм, странно – она любопытно оглянула меня в тысячный раз – а похож на русского…

– Я и есть русский.

– А тебя Али назвали? Твои родители что, мечтают на Кавказ полететь?

– Во-первых, ни о чём они уже не мечтают. Во-вторых, Али – это сокращённо – раздражённо ответил я на её глупые вопросы – ты лучше мне скажи, почему ты в такое время по таким местам ходишь? Приличная же вроде.

– А ты разве неприличный? – она глупо заулыбалась, что вроде и начало меня раздражать, но всё равно эта дурацкая улыбка передалась и мне.

– Ну, это как посмотреть.

– Ты знаешь эти места?

– Хм… – я оглянулся по сторонам, мы проходили какой-то узкий двор со старой коробкой и неприметными зданиями – наверно, ближе к Ваське.

– Хорошо. А полное имя-то какое?

– Не думаю, что это так важно – отрезал я.

– Может, для меня важно? Разве так сложно сказать?

– Сложно – я посмотрел на неё, она всё так же пытливо вглядывалась в меня, на этот раз в одежду – не всех родители называют обычным адекватным именем.

– Ладно… Проехали – она отвернулась в сторону впервые за ночь, наверное – кем работаешь? Или учишься?

– Учусь.

Она замолчала, ожидая, когда я сам продолжу рассказывать про учёбу, но в конце, наконец, сдалась.

– Где? Какой факультет?

– Социология в Плешке.

– Первый курс, да?

– Ага.

Мы шастали между ночными улочками Питера, такими спокойными и пугающими одновременно, в такой обстановке каждая из них была для меня, как новая, совсем я не узнавал ни домов, ни парков, ни других вещей, попадавшихся нам на пути. Помню только, как наконец-то вышли к Петровскому.

– А куда идём-то? – нарушил я тишину, пока мы шли по мосту.

– Я домой иду – кокетливо ответила она – а ты меня провожаешь.

Вдруг зазвонил телефон. Лисица.

– Ало – я прижал телефон максимально близко к уху, чтобы она точно не услышала ни единого его слова.

– Ты где пропадаешь? Почему мне Соня звонит и просит тебя найти?

– Ааа… Я отошёл по делам.

– Так, допустим. А день рождения как провёл? Веселуха была?

– Ага, хер там. Никакого веселья.

– Чё такое-то, брат? – сквозь помехи спросил Лиса.

– Да так, херотень одна была, потом расскажу.

– А чё не сейчас-то?

– Да тут… – я посмотрел на неё, она внимательно слушала наш разговор – говорю же, дела у меня.

– А, ну, не буду отвлекать тогда. Давай – и сбросил, не дав мне даже попрощаться.

– «Дела»? – спросила она, улыбнувшись – это я твои дела?

Очень уже хотелось домой. Жар алкоголя уже перестал так согревать, и я почувствовал сильный холод, особенно замёрзли ноги, которые к тому же все промокли из-за снега, пробивавшегося через кроссовки. Было красиво. Замёрзшая река существовала снизу нас, вокруг ехали машины, светили фонари. Идя по линиям Васьки, мы болтали о том о сем, из этих разговоров я узнал про неё немного. Ей 17 лет, они с мамой живут вдвоём на 6-й линии, мать уехала навестить её бабушку в Новгород.

– Получается, ты с Новгорода?

– Получается – она шмыгнула носом, а потом вытерлась краем рукава пальто, на котором уже накопилось достаточно катышек – А ты? Откуда ты?

– Коменда.

– Значит, по понятиям живёшь? – усмехнулась она.

– Да какие понятия? Нет никаких понятий и никогда не было.

– Как это нет? Я же знаю много – удивилась она и уже собралась перечислять весь дворовый кодекс.

– Да нет же! Я про то, что все живут, как им удобно. Если удобно по понятиям жить, то и не значит, что ты их соблюдаешь. Просто так проще.

– Хочешь сказать, принципов и чести тоже не бывает?

– Да бред же это всё. Как нравится, так и делаешь.

– Да ну… – расстроено поглядела она на меня – я вот не смогу так.

– Мы уже на 6-й – я постарался перевести разговор с неудобной темы – где твой дом?

– Скоро дойдём. Обратно доберёшься? А то совсем холодно…

– Не то, чтобы… – сказал я, несмотря на то, что продрог до костей и бешено дрожал, сложно было не заметить, особенно если так внимательно меня разглядывать – кстати, всю дорогу хочу спросить.

– А?

– Почему ты так смотришь? Чего во мне такого подозрительного?

– Да ничего. Может, понравился просто…

– Это ещё как? – удивился я – я же пьяный в баре каком-то сидел, чего может понравиться? Тем более, такой как ты…

– Сложно же так объяснить – она потянула меня за куртку, когда мы проходили мимо входа в какой-то из дворов, показывая, что именно он нам и нужен, я послушно прошмыгнул туда вслед за ней – я, если честно, всегда вижу всё по глазам. В твоих глазах что-то такое… прозрачно-чистое, пастельное.

– Ты же даже не видела моих глаз. Я лежал на столе головой, когда ты подсела, нет?

– А думаешь, я просто увидела и сразу подсела? Я там была ещё до того, как ты зашёл. Злой, обиженный на весь мир, но при этом что-то выдавало в тебе мягкие черты.

– Нет у меня никаких мягких черт! – раздражённо ответил я, прекрасно понимая, насколько она насчёт меня права.

Мы прошли через арку и попали в самый стандартный дворик, каких у нас не сосчитать, думаю всем понятно, что там можно увидеть и как себя ощущаешь. Наступил в кучу слякоти, почувствовал, как хлюпает обувь, а пальцы на ногах вообще уже отнялись, как, в общем-то, и руки с носом. Сейчас до дома я точно не дойду. Мы встали около двери в какую-то из парадных. Видимо, надо прощаться с этой странной незнакомкой, которую, по-видимому, увидеть я больше не смогу.

Она слегка тронула мою руку.

– Ты весь дрожишь!

Потом оглянула меня с головы до ног своим фирменным взглядом, увидела мои кроссовки, уже дошедшие до уровня тряпок.

– Нельзя же так ещё и обратно идти! Хотя бы согрейся где-то!

Я покачал головой из стороны в сторону.

– Ладно, так уж и быть! Даже можешь зайти и выпить горячего чая, высушить носки – она повернулась, достала из пальто ключи и пошла к двери, оглядываясь на меня, мол, иду ли я за ней.

Я застыл на месте, не понимая смысла сказанных мне слов. Скорее всего, мозг перегрузился на морозе, тем более на часах время уже близилось к 4 ночи, так мне ещё завтра на пару к половине десятого.

– Ну, ты идёшь или нет? – спросила она, придерживая тяжёлую железную дверь ногой.

Я быстро прошмыгнул внутрь, дверь громким стуком закрылась за нами, оставив нас в тихой парадной, где пахло хлоркой. Мы поднялись на четвёртый этаж, Маша дважды прокрутила ключ и открыла дверь. Не веря своему счастью, я тут же стянул с себя еле живые кроссовки и мокрющие носки, обнажив посиневшие от холода ступни. Осмотрев её квартиру, я первым делом обратил внимание на то, как было чисто, и мне сразу стало очень стыдно за капли грязной воды, вытекающей из моих ботинок, брошенных посреди прихожей, прямо на тёмный линолеум. Маша аккуратно убрала их в большую тумбу для обуви, которая выглядела так ненадёжно, что я бы и касаться её не решился, чтобы не развалилась.

Идя по тёмному коридору, обвешенному картинами, я слышал тиканье часов и её дыхание.

– Хочешь, поставь ноги под горячую воду? – она посмотрела на мои ужасные пальцы и поморщилась.

– Да, если можно.

– Ванная в конце коридора, вода долго согревается, так что потерпи. А я пока поставлю чайник и найду нам чего-нибудь пожевать.

Ванная комната удивительно отличалась от остальной квартиры. Очень свежий ремонт с ярко-белой приятной плиткой, такой же плиткой, но тёмно-синей на полу, большой раковиной с зеркальным шкафчиком. Ванна, казалось, была поставлена даже меньше месяца назад. Я закатал штанины до колен, сел на край ванны и включил воду. Ждать и правда пришлось довольно долго.

Достаточно согрев пальцы ног, я вышел обратно в коридор, пошёл на кухню.

– Ну, как? – спросила Маша – согрелся?

– Ага – ответил я.

– Всё, тогда можешь валить.

Я удивлённо на неё посмотрел.

– Шучу – сказала она и опять глупо заулыбалась – давай выпьешь чай, покушаешь и тогда иди на все четыре стороны.

– А что есть покушать?

– Да хер знает – она махнула рукой в сторону холодильника – посмотри.

Я открыл холодильник. Кастрюля какого-то супа, сгущёнка, творог, сыр, ветчина, полувыпитая бутылка вина, молоко, вишнёвый сок, яйца.

– Ну, что хочешь?

– Макарон нет?

– Должны быть. Проверь на самой правой полке – ответила она.

Сварив макароны и натерев сыр, я наконец-то сел к ней за стол, где она попивала чай из огромной пивной кружки.

– А что ты вообще забыла в таком месте? – спросил я, запуская в рот первую ложку макарон с сыром.

– Где? У себя на кухне?

– Да не… В баре.

Она задумалась.

– Хотела выпить.

– То есть – начал я – ты посреди ночи решила выпить и пошла через весь остров до Петроградки, где выбрала самый обычный бар, каких тебе по пути встретилось не меньше 30?

– Может, это судьба? – задумчиво произнесла она.

.

– Сколько мы про это говорили, а, Сонь?! Ну разве сложно хоть однажды прислушаться?!

Она промолчала и лишь демонстративно закатила глаза.

– Я не из-за себя это всё говорю – я попытался поймать с ней зрительный контакт, но Соня умело его избегала – Разве не понимаешь ты, что от таких ничтожеств добра не жди? Чёрт!

Сейчас всё объясню. Уже давно начало происходить что-то странное, я, как любой старший брат, чувствую такие вещи: позже приходит домой, какие-то новые вымышленные подружки, постоянно с кем-то переписывается, фоткается, уходит куда-то в самый непонятный момент, опять-таки с несуществующими девочками. Это всё происходит очень часто, я знаю, каково это. Общаешься, общаешься, потом ссоришься и всё, ничего серьёзного. И каждый раз, когда это происходит, я очень злюсь. Неделю назад она пришла с засосом на шее. Замазала его своими косметическими штуками, думала, не увижу. Я очень сильно разозлился, накричал на неё, проводил в школу и забирал из неё, не выпускал никуда, но эта тупая сука всё равно нашла способ прошмыгнуть из квартиры навстречу чистой и искренней любви, конечно же. До этого я забирал оба ключа с собой, если уходил из квартиры, а тут забыл её ключ на столе. Если что, дверь обязательно нужно закрывать, у нас в парадную постоянно пробираются какие-то отвратные бомжи, и вряд ли Соня хочет, вернувшись домой, обнаружить там воняющего мужика в своей куртке, так что она не решалась свалить, оставив открытой дверь. Чтобы этот ублюдок не приходил в нашу квартиру, я ничего не придумал, так что просто надеялся, что моя сестра не настолько отбитая.

Но, на следующий день, вернувшись домой под ночь после нескольких написанных текстов и весёлого времяпрепровождения с Лисицей и Тимой, я увидел очень много странного. Да, Соня никуда после школы не выходила, но холодильник чем-то пополнился. Я постарался установить, что же меня напрягло. Бекон я купил три дня назад, две пачки сыра и кетчуп тоже недавно. Просматривая каждый продукт, я всё не мог понять, что же изменилось со дня, когда я доставал яйца на обед. Вот же, заметил. Вчера я нам купил две литровые бутылки, сейчас же их было три. Соня сидела на диване в гостиной, но, увидев, как я захожу, сразу свалила в комнату родителей (нынче её комнату). В тот момент моей ярости не было предела. «Открой сраную дверь, мелкая сука! Я же и тебя, и его убью!» – закричал я, стучась ей изо всех сил, что мне даже послышался звук хруста дерева. Несколько минут продолжалось так, потом я успокоился и пошёл спать. Следующим утром до школы доводить я её не стал. Честно говоря, стало настолько наплевать на эту заразу. Очень больно видеть, как та милая, добрая, безобидная девочка медленно, но, верно, портится всё сильнее и сильнее. Чтобы сказала мама, если бы увидела её сейчас? Любила бы её также сильно? Всё ещё любила бы её больше меня?

Внутри всё больше и больше накапливалась злость на Соню, за всё. Вспоминались обидные слова, неприятные поступки. Следующие дни я опять вернулся к тому дню рождения, когда я сначала впервые почувствовал ненависть к своей сестре, а потом встретил девушку, которая испортила мою жизнь ещё больше. Тогда Соне пришлось самой покупать себе еду, просить деньги у одноклассников, мало кушать. И сейчас я, сам того не контролируя, собирался вести себя точно так же. Оставив ей всё-таки двушку на кухонном столе, я ушёл, даже не позавтракав. Сначала на работу. Как я уже говорил, мне очень повезло найти это место. Без образования, без опыта меня взяли на работу, где я могу заработать достаточно, чтобы прокормить двух человек и не сдохнуть. Со своей задачей написания текстов и коротеньких статей я справляюсь идеально, уже набил руку.

Офис находился в сером, ничем не примечательном здании на Лиговке. Узкий вход, облупившаяся краска на стенах парадной, скрипучий лифт с тусклым освещением и странными приклеенными рекламками, занимающими буквально всё место на стенках лифта, если не считать ужасно грязное и пыльное зеркало. Но внутри всё выглядело лучше – небогато, конечно, но хотя бы без плесени и запаха сырости, как в нашей ванной. Редакция располагалась на третьем этаже. Просторный опенспейс, разделённый на зоны лёгкими перегородками, старые, но рабочие компьютеры, лампы дневного света, которые почему-то иногда мигали, создавая ощущение, что ты в каком-то фильме ужасов, а за тобой охотится очередной клишированный монстр. Вдоль стены тянулся ряд высоких книжных полок, заставленных пыльными папками и непонятно какими книгами.

Коллектив был небольшой. В основном такие же, как я – без опыта, без образования, но с хорошими, даже скорее нормальными текстами. Некоторые ребята параллельно учились, кто-то так и собирался всю жизнь провести на подобных работах, всегда держась за свой минимум. Среди них я себя чувствовал, как овечка, которую вместе с другими привели на убой. Самым интересным персонажем был наш редактор – Валентин Сергеевич, мужик лет пятидесяти с вечно недовольным выражением лица и жуткой привычкой курить прямо у открытого окна, даже если был дождь или снег. Он всегда требовал идеальной пунктуации, ненавидел воду в текстах и мог уволить за один день, если ему что-то не понравилось, проще говоря – полный мудила.

– Ты, конечно, не гений – говорил он, бросая мне на стол распечатку с исправлениями – но хотя бы читабельно.

Работа была однообразной: писать короткие статьи, новости, иногда делать переводы с английского, если вдруг попадался зарубежный источник. Иногда поручали рекламные тексты для каких-то странных компаний, о которых никто никогда не слышал. Обеденный перерыв у нас был в час. В это время вся редакция стекалась на маленькую кухню с кофемашиной, старым холодильником и микроволновкой, которая грела еду только в одном углу, так что три четверти твоего хрючева оставались неизменными. Обычно все болтали о какой-нибудь херне о политике, фильмах, кто с кем спит, кто кого увольняет. Я же ел быстро и молча, стараясь не вникать в чужие разговоры. К пяти часам офис начинал заполняться усталостью. Люди сидели, лениво щёлкая по клавиатуре, кто-то пил уже десятый кофе, кто-то листал соцсети, делая вид, что работает.

Особо чёткой смены у нас и не было. Ты обязан прийти и работать минимум 4 часа в промежуток с 9 утра по 9 вечера. Большинство всё время приходили в одинаковое время, ведь в другое время прийти не смогли бы. Я же работал каждый день по-разному. За каждый текст ты получаешь примерно 500 рублей, если много времени там провести, то можно заработать до 4—5 тысяч.