ЭБНИ

– Будто ты мне дал выбор, кролик…

И вот он снова отступает, достаточно далеко, как показалось. Страх растворился в юношеских глазах, оставляя слабый огонёк печали, – я буду первым, кто толкнёт, и последним, кто поможет. Прими, и возможно, в конце не будет больно отпустить меня, – каждое произнесённое слово отдавалось мукой, как будто говорит с наполненным ртом стекла.

Она вглядывалась, искала ответ, но глаза пылали ненавистью. Самый близкий человек находился дальше вытянутой руки. Казалось, шаги она делает в обратном направлении. Кастея ощутила острую потерю, будто он уже покинул её, причиняя непоправимую боль. Да такую боль, что и не понять, от чего вообще должно болеть?! Время изменилось, раны затянулись, но почему же внутри что-то отчаянно держалось за прошлое?!

Грил виновато отвёл взгляд, от той, кто ходил живым напоминанием своих проступков перед ним, живым напоминанием о его грехах перед ней. Без наркоза вскрывала старые раны.

– Не смотри так на меня, Касса. Не заставляй ненавидеть нас ещё больше. Не заставляй и дальше испытывать любовь.

Ответ, который она так долго избегала, ощущался неправильно. Ей не верилось в любовь, требующую терпение. Казалось, желание не потерять единственного близкого родственника не должно проходить через муки терпения. Но она будто только убеждалась, терпение – неразрывная часть на пути Истерли. Если ненавидишь – терпи; если любишь – терпи.

####

Порывистый ветер нагнал на небо тучи. Серость дня ощущалась, как ночь. Ветки барабанили по окнам, принося неприятную весточку.

Освальд поёжился, и ещё раз взял в руки письмо.

«Доктор Брайт, прошу вернуть Винсента назад. Вы нам задолжали, пора возвращать долги. Обещаю, если не заставите меня применять Власть, обойдёмся малой кровью. Сроки не устанавливаю, но лучше не испытывать терпение

Г. Грил Истерли»

– Вот же истинный ребёнок своих родителей, так невинно угрожать, – процедил мужчина и набрал давно заученный номер.

Трубку долго не снимали.

Он взял лист бумаги. Красным написал «Истерли», синим «Брайт». От них стрелки: две союзные стороны выступали врагами. Освальд жил ожиданием, а в моменте, когда всё может решиться, колебался.

На другом конце сонно заговорили, – время видел, совсем с больницей повернулся головой, – позевал мужчина.

Освальд видел время, а также он видел, письмо неделю лежало без ответа. Неделю искал выход, прокручивал в голове возможные пути, но Грил прав, по-иному никак, Винсенту необходимо вернуться.

– У нас день, Винс, пора возвращаться, – не растягивая, объявил мужчина.

Винсент уже не первую ночь просыпался в холодном поту. И, к его сожалению, во сне являлись суровые воспоминания, напоминающие жестокую истину: если не забыл ты, то и другие помнят.

Горсть таблеток только и ждала случая. Он машинально закинулся, таблетки растворились во рту.

– Дай мне несколько дней, и буду в больнице.

Освальд уяснил, в этот раз ставки высоко взлетели, и упадут теперь только им на шеи.

– Сын, прошу, без глупостей, – он не скрывал беспокойства, – на этот раз всё серьёзно, заплатить придётся дорого.

Винс бросил трубку. Он догадывался, о каких глупостях говорит отец. Менил Брайт – женщина, глупость смертника. Развалившись на второй половине кровати, она и не представляла, в какой опасности находится, но ему и дня не протянуть без неё. Воспоминания съедят слабый разум. Заставят окунуться в яму отчаяния. И пускай, эгоистично он впустил в короткую жизнь участника, Винсент не сожалел. Ведь отцу не понять, каково одному жить с собственными грехами в ожидании прощения.

Он вернулся в кровать, раньше, чем тени прошлого ворвались. Тело стало лёгким, словно взлетит от малейшего ветерка. Винсент уже не слышал врывающиеся воспоминания.

Мир потемнел, увлекая в покой.

И, как и обещал, вернулся.

Рабочий кабинет поджидал хозяина.

Он раскрыл шторы теперь уже своего кабинета. Помещение осветили яркие апрельские лучи, прогревая и наполняя светом. Непрошеные воспоминания нахлынули свежей волной. Вспомнилось, как впервые таким же весенним днём он зашёл в кабинет. От стен исходил запах штукатурки. Неизношенная мебель, ожидала порчи.

Освальд с наслаждением делился работой, рассказывая о важности семьи Брайт. Тогда он впервые по-отцовски усадил его на колени, воодушевлённо проговаривая, – Винсент, кабинет принадлежит тебе, и я верю, ты спасёшь не одну жизнь. На этом месте примешь не одно важное решение, и, не зная, как поступить, в конечном итоге сделаешь правильный выбор.

Выбор он сделал неправильный…

Надежды хорошего человека, не подозревающего, Винс другой, рухнули. Он оказался жалким, глупым ребёнком. И вслед за теплом в душе юного мальчишки пришла зима, когда на улице бушевали летние дожди. Держа чужие жизни в руках, с годами он поддался искушению властвовать над ними.

Судьба наказала за вмешательство.

Винсент Брайт не жалел Истерли и поплатился, в будущем наблюдая, как одна из них стреляет в мать. Мать – существо, что он любил. Верная опора в угасающем мире, и её он потерял. Погруженный в отчаяние, мужчина испытал несправедливую власть в руках Истерли. В мыслях разыгралась жажда мести, и он принял решение: лучший способ – уничтожить изнутри. Он усердно отдавался медицине. Видел, только во Власти спасение. Сейчас, стоя в кабинете, он отчётливо слышал отголоски прошлого. Доктор, мечтающий помочь, превращался в убийцу. Его руки вовсе не спасательные, тонут в крови, а потом, как разряд, Кассандра пробила жестокость. Яркая и быстрая превратилась в личную молнию, осветившую только его мир….

…но поздно.

Некоторое время Винсент пытался подавить жажду к экспериментам. Отступить от плана, но не в решающий момент. Несмотря на любовь, в решающий момент монстр выстрелил в нём…

– Тук-тук, – дверь тихонько отворилась.

Освальд невинно улыбнулся, и младший Брайт приятно удивился, отец ни капли не изменился, такой же наивный, только уже 56-летний старик.

– Следует сначала дождаться разрешения, – Винсент не удостоил отца вежливым приветствием.

Доктор горделиво вошёл в кабинет. Он создавался для сына, и вот, наконец. Пускай Винс и отказался от практики хирурга, но даже психотерапевт из него выйдет не хуже. Ему не терпелось вновь услышать тихое постукивание ногой под столом, когда Винсент не может найти нужную информацию. Покусанные колпачки на полу, разбросанные черновики. Их привычки так похожи. Сын юн, но так же старомоден…

Молодой доктор не отводил холодного взгляда. После стольких лет заточения чрезмерное внимание раздражало. Месяц или два он нуждался в отце, нуждался в поддержке и оправдании. Но минуло пять лет, и панцирь утяжелился. Эмоции отсеялись. Остался глубоко спрятанный страх.

– Зачем формальности, сынок? Ты же доктор, а не тюремный надсмотрщик.

Освальд старался не замечать изменения, но тусклые глаза сына смотрели мимо. Обвисли плечи, как будто он всю жизнь кирпичи таскал. От былого задора остались отголоски. Перед ним не тот Винсент. Любимый сын сломан, и починить предстоит не ему.

– Ты ведь не поприветствовать меня пришёл, ОТЕЦ, – Винсент откинулся на спинку кресла, и скрестил руки на груди.

По комнате повеяло морозом. С каждым общением стена льда между ними упрочнялась. Шаг одного навстречу заставлял отступить другого на два. Без физического контакта наносили удары.

– Не связывайся с Истерли, – Освальд спокойно произнёс приказ.

Винс растерялся, – ты вытягиваешь из безопасного поместья, чтобы я ждал, когда Грим соизволит снизойти до меня?

Любое напоминание о Истерли давило на голову, вызывая тупую боль. Он не меньше сына утомился, но предательство оставляло право решения не за ними. По их вине они упустили шанс влиять на Корень Истерли.

Ос устало потёр переносицу.

– Он будет управлять из тени, глупо высовываться первыми.

Отец не скрывал своих опасений. Вокруг них и так крутилось много недосказанности и тайн. Тайны, которые не отличались от продолжения заговора. Освальд, как и все, хотел оттянуть момент разоблачения. Насладиться семейным покоем, наконец, вывести Кассандру из тьмы и в конце присоединиться к Элизабет. Так мало он хотел в оставшиеся годы, никакого мира во всем мире, лишь создать частичку спокойной жизни для себя и своих близких.

А Винсентом овладевал страх превратиться в марионетку. Снова идти на поводу у эмоций. Он боялся признать слабоволие. Признать, что вновь поддастся чужому влиянию. И страшно в этом всём то, что влияние окажется для него смертельным. Ему не избежать прощения во второй раз. Да он и не уверен, что и в первый раз простили.

Отсрочка не освобождала от наказания, но даже если представить о чудесном прощении…

… нет, без лекарства не светит помилование от Грима. Но если расскажет правду о лекарстве, помилование не светит от Кассандры.

Винсент придавил рукой подрагивающие ноги.

– Избегание? НЕТ! Столько лет держал в неведении, а сейчас просишь ждать. Представить, её не существует, сделать вид, будто нас ничего не связывает.

Освальд не разглядел, поднятую бурю. Не заметил, с каким отчаянием борется сын. Сколько пришлось подавить в себе эмоций, но только не проявить слабость перед родным человеком. Живой труп, отчаянно борющийся за покой души.

Понимая, в войне с сыном не выйти победителем, Освальд отошёл в сторону выхода, и только на безопасном расстоянии заговорил, – я хирург и мало разбираюсь в вопросах избегания. Вы, конечно, встретитесь. Я стремлюсь оттянуть момент, пока не буду уверен в безопасности встречи. Я прикрыл тебя пять лет назад, и вместо того, чтобы отступить, ты погряз глубже, откидывая старания. Сын мой, ты не остался человеком, но я попробую снова, – он склонил голову, – прошу об одном, не встречайся с Гримом Истерли, пускай сам объявится. Не усугубляй и без того плачевное положение.

Винсент, не веря глазам, истерично рассмеялся. Он помнил, Освальд действительно много сделал для Винсента… но, чтобы простить главное – недостаточно… НЕ ДОСТАТОЧНО, ЧТОБЫ ОН ПОЗВОЛИЛ ЕМУ ЖИТЬ, ТАК, СЛОВНО НЕ ОН ОТНЯЛ ПОСЛЕДНЕГО ЛЮБИМОГО ЧЕЛОВЕКА.

– Не могу понять, отец, это ты так заботишься обо мне или о ней, – издеваясь, спросил мужчина.

Брайт старший задержался. Лёгкий вопрос, ответ на который он опасался, но озвучил, – я боюсь, не смогу выбрать, на чьей стороне быть, когда нужен буду обоим, – мужчина оказался не в состоянии вести спор, не в состоянии слышать, как ему смеются в лицо, и вышел.

Если бы Ос знал, что именно он виновник последующих событий, никогда не завёл бы разговор. Наверное, на тот момент в нём теплилась надежда, мирное время можно вернуть, и они сами способны простить себе грехи. Он долго жил со страхом потерять последних дорогих людей и не заметил, как к нему подкралась усталость; сил бороться не осталось. Добрый доктор не заметил, как стал замыкающим звеном.

Винсент набрал из справочника номер. Никто не торопился брать трубку, а сердце разрывалось от стуков. Мысленно установил – не позволит решать за него. Не позволит снова управлять собой, ведь никакое новое страдание не принесёт большей муки, чем жизнь с собственными ошибками.

На другом конце послышался знакомый голос.

– Ребекка Брайт, медсестра школы Икигаи, – строго произнесла женщина.

Винсент и не верил в удачу, услышав давно потерянную подругу. И, упустив имя, неуверенно проговорил, – я, ну, новый доктор больницы Анжей. Мне нужна информация… Я в этой сфере новенький, – он будто нарочно оскорблял авторитет обращением.

– Школа под моим присмотром, или у вас появился повод сомневаться во мне, – прозвучало довольно жёстко.

Каждая последующая фраза Винса пропиталась робостью. Говорил, как студент, не окончивший обучение, но которого толкают в неизведанный взрослый мир. Ложь во благо, так он оправдывался.

До боли знакомый голос говорил уважительно и так же уважительно отказал.

Винсент не настаивал, хватаясь за возможность посетить школу лично.

Первый год он знал о них. Последующие четыре года полностью отняли шансы на информацию. Четыре года ничего не слышал. Скрывал своё существование на территории Нюарис, отрицал их существование. Жил, как в дурном сне, ожидая, когда разбудят. И вот сейчас, после пробуждения, просят снова закрыть глаза.

НО лучше пускай найдут, пускай накажут, если это цена встречи – заплатит.

####

Яркая вспышка пронеслась, освещая полумёртвый город. Волна грома разразилась в округе. Смертельный сезон будто предупреждал: прошлое вспыхнет в непогоде и приведёт к трагедии.

Они не учились, они не прощали. Они рисовали, они сочиняли.

Штрих упал на картину, и она окунула в воспоминания.

Кассандра, затянутое тучами небо и свежая трава.

Он завуалировано изобразил тот день.

Глаза Кассандры – небо. Глаза Винсента – тучи. Грим – дерево, что лежит, как причина, и Грил – дерево, что не даёт девушке упасть.

Картина без людей, и в то же время – с ними.

Грил изобразил смерть без трупов.

Боль настигла внезапно. Он потёр окровавленное место. Казалось, мелочь – порез за глупые поступки, за желание оказаться желанным. Не первое наказание, но именно оно затмило фантомную боль.

Грил попытался подняться, но нога не слушалась, напоминая о слабости и беспомощности.

– Жалкий правитель, – совсем рядом послышался голос.

Грим протянул руку, но Грил проигнорировал, пытаясь подняться сам.

– Тебе не удастся игнорировать меня, кролик, – Грим говорил уверенно, но близнец не верил в реальность голоса.

Он словно медленно сходил с ума от совести. И, казалось, если полностью погрузиться в безумие, пуля войдёт в него быстрее, чем достигнет желаемого. Такой финал не устраивал, и, отгоняя надоедливый голос, Грил скрылся из комнаты с призраком.

****

Эскальд использовали действующую школу, но с недействующими учениками. Условие Грил, казалось, взрослыми управлять проще.

Ошибся.

Одна просьба, позволить сестре влюбиться добровольно, позволить миру случиться без приказов.

Ошибся.

Амалия Эскальд и Кэлми Нюарис не юные, и всё же им недоставало мозгов усвоить истину: если ты враг Кастеи Истерли, ты враг Грилу Истерли.

Никто не спорит: любовь толкает на подлости, любовь затмевает рассудок. И тут всё просто – Кэлми любила Вильяма. Нежно, трепетно закрывала юноше глаза, позволяя в ней видеть не её. И всё равно не уберегла от Истерли. Грил заманил Вильяма речами. Позволял вкусить Кастею, как сладкую надежду.

На фоне них девушка ощущалась ничтожно – незначимой фигурой. И убедилась: в войне с Грилом одной ни чисто, ни грязно, не победить.

Амалия Н (в прошлом, купленная у Эскальд) любила Грила. Жадно, ревностно присоединялась при каждом случае. Знала, Кастея не позволит себе подойти, если Амалия придёт раньше.

Обоих объединяла ревность.

Ама толкнула Кэл в плечо. Если не она, то никто не заставит сделать шаг.

– Будешь медлить, потеряешь.

Кэл понизила голос, – если враг Правитель, без борьбы проиграла, тебе ли не знать.

Вильям проигнорировал пристальное внимание к своей персоне и подсел к Кастеи. От него не утаилось напряжённое общение между братом и сестрой. Цель разделить, но они сами умело душили друг друга. Взрослые дети медленно учились существовать вместе.

Кастея опустила голову на парту, неприятные слова, будто и ждали момента.

– Мы поссорились. Я его или он меня, кажется, мы обидели друг друга, может, – она замялась, – помоги.

Она казалась так маняще близко; волосы, волнами карамели, спадали на парту, прикоснуться и остаться чистым – невозможно!

– Карамель, – подумал Вильям, и, поддаваясь прихоти, рука скользнула, легонько касаясь шрама на ухе.

– Не верится, вы взрослые, а по поведению дети. Привыкни существовать без него.

Жестокие слова действеннее лжи. Он не желал зла. По-своему, но детские перепалки, согревали. С ними он познал, не у всех чудовищ уродливое лицо, некоторые оказываются прекраснее всех. И наивно хотелось оградить её от одной обманчивой внешности. Подготовить к неизбежному падению и, может, смягчить приземление.

Он смело перебирал волосы. И на миг даже задумался, стоит влюбиться, как того желает Грил. Перейти к роли Героя, и заставить мир рыдать, ведь даже как Герой он не спасёт Истерли от бедствия.

Кастея, как ребёнок, наслаждалась лаской.

Вильям озвучил, то, на что она закрывала глаза. Выпуск через три месяца. Они потеряют друг друга в суете обязанностей. Школа – единственное место, где откинув правила, они жили на равных. Грил уйдёт, уйдёт и Вильям. Она знала правильный ответ – выйти замуж за Эскальд, избавиться от стены непонимания. Так сохранить дружбу, создать равные условия. Влюбиться в Вила, как того желает Грил. И даже в мыслях не мечтать о другом результате.

На соседних партах раздалось раздражительное фырканье. Амалия брезгливо осматривала девушку, словно она грязно нарушала правила Эскальд. Одно существование Кастеи выводило из себя. Истерли Кастея, пчелой крутилась перед глазами, и оставить нельзя, и прихлопнешь – пострадаешь.

Истерли не подняла голову, поддаваясь руке, как бездомная кошка.

Кэлми Эскальд – бывшая возлюбленная Вила и Амалия Истерли – бывшая возлюбленная Грила. Дай им возможность, и они без сомнения убьют. Ненависть девушек выходила за рамки человечности. Пускай, явный вред не приносили, но ощущалось, как разогрев перед извержением.

Эскальд Вильям неохотно убрал руку и с несвойственной заботой произнёс, – отдохни в саду, а здесь разберусь я.

Девушка поднялась, но Амалия не планировала позволить Кастеи безнаказанно расхаживать на территории Эскальд. Если Истерли забыла, то Амалия помнила, именно она, как палач застрелила брата. Эскальд Шеллгримм незаслуженно пал от рук Палача. И она до фанатизма желала заставить Кастею страдать, во много раз сильнее, чем это делал брат. И из всех доступных решений она приняла неверное.

Истерли не рассчитывала получить толчок в спину, но он произошёл…

****

Грил измученно посмотрел на класс сестры. Задумался на пару минут и оказался у двери. Он, конечно, хотел помириться, может, даже сегодня, дома, но точно не в классе. Школа никогда не была тем местом, где он мог проявить себя как брат. На этой территории расслабиться означало возможность в любой момент сорваться с обрыва.

Грил взялся за ручку и не успел потянуть, как Кастея с грохотом упала к его ногам. Казалось, она головой вытолкнула дверь вперёд, а он бросил короткий взгляд на девичьи шорты и обрадовался возможности менять регламент одежды.

Над ней, пускай не открыто, издевались, и сейчас разглядывая красный отпечаток на лбу, решил, их время пора остановить.

Амалия неохотно помогла девушке подняться.

Кастея отряхнулась и молча побрела по коридору, стараясь не привлекать внимание. Скрыться в маленьком мире, и не подпускать даже Грила. В сознании кто-то запоминал каждое обидное слово, каждое оскорбление и шептало, – не правда ли мы похожи на ураган, проходя мимо, поднимаем пыль?

Голос до боли знаком. Он нещадно напоминал, кто она. Истерли сопротивлялась, сопротивлялась, как умела. Отстранялась от осуждений, принимала ненависть. Кастея не глупа; прошлая она, скорее всего, заслужила. Наверняка за ней числилось множество проступков, но сейчас она другой человек. И рада бы получить по заслугам, но только бы узнать, о чём большая часть школы шепчется? За что Амалия и Кэлми откровенно издеваются над ней? Она бы отстояла себя, но в начале пути, Грил ясно дал понять, конфликт повлечёт разбирательство, а сейчас у него нет опыта для решения глобальных проблем. Одним словом, приказал терпеть. Жить, так словно, есть только эта она, и замечать, как он сам в ней ищет не её.

Кастея по-человечески устала. Родители не появлялись в жизни, новая школа заметно презирала. А Грил… Грил. Она боялась признать, он ненавидит всей душой и телом, но не предаёт. День ото дня одной рукой топит, другой спасает. И при всем этом больше всего хотелось ощутить именно ЕГО помощь.

****

Много вопросов мало ответов. Декорации идеально соответствовали, не раскрывая настоящий мир. Здание, люди, предметы – искусная ложь. Здесь они питались обычно, но там, по ту сторону, только недавно отклонились от поедания кошек и собак. Да, человечество потерпело крах, и за выживание заплатила невинная живность.

Лайм приступил, Грил закончил. Объединившись с Эскальд, удалось найти компромисс, и избавиться от пагубной привычки убивать питомцев, но они наглели, и терпение Истерли трещало, как яичная скорлупа.

Вильям раздражённо подсел к Кэлми. Он видел в своих же людях паразитов, уничтожающих даже ту, среду, которая даёт жизнь. Глупая ветвь как будто разучилась сосуществовать с внешним миром. И казалось, уничтожения заслуживали Эскальд, а не Истерли.

– Если продолжите, я лично попрошу наказание, и поверь, ни один из ветви не вступится, ставя под угрозу жизни сотни людей, – раздражение сквозило в каждом слове.

Она пристыжено смотрела в пол.

Они перешли за черту дозволенного, но, как выйти из игры, которую сама затеяла? Она стремилась нанести через Кастею вред Правителю. И даже не подозревала, тому и дела нет до страданий сестры.

Устав слушать молчание, юноша поднялся со стула, и поправил голубую ленту.

– Кэлми, как представитель от Главы запрещаю участвовать в травле. Советую донести до остальных Эскальд, в противном случае я сделаю всё, чтобы Кастея не выбрала нас. И не упущу из виду, сообщить по чьей вине мы не смогли достичь желаемого, – официальный тон, с которым он произнёс, даже его удивил.

Она кивнула, не догадываясь, смертный приговор для неё подписан.

Амалия не сводила с Грила глаз, а он обратил на неё внимание, когда Кас скрылась из виду.

– Это вышло случайно, – виновато произнесла девушка.

Грил проигнорировал, гневно направляясь в класс.

Вильям указал юноше на стул рядом с собой, – хорошо, что вы с нами, Правитель, как раз хотел донести до девочек, плохие мальчики как мы любим хороших девушек, – от повелительного тона не осталось и следа.

Недовольное лицо Грила не ускользнуло из виду, к несчастью, заметил, только Вил, и догадался, он ещё не готов спасти Кастею ценой других, но уже не отгоняет желание убить нескольких ради неё…

– Обычно плохих девочек я ем на обед, – он закинул руку на плечи Амалии, – и я решил, ты будешь первая.

Приятный трепет растекался по телу. Сколько она себе надумала из-за одной фразы, не подозревая, Истерли озвучил смертный приговор.

****

Кастея опустилась под широкий ствол дерева. Он лучше справлялся с защитой от посторонних глаз. Тенью отгонял слепящий солнечный свет. Непрошеные воспоминания врывались, пытаясь раскрыть день, когда она точно так же сидела под деревом и выглядывала юношу. Кастея противилась, будто именно эти фрагменты приведут к расколу…

Маленький диктофон лёг рядом. Приятная привычка записывать мысли привела к написанию маленького спектакля для выпускного дня. Девушка любила сочинять, и Грил избавил от постоянного ношения неудобной тетради. В мире много недоступных вещей, и в то же время он достал для неё маленькое устройство, доказывая её важность в жизни.

Кастея прикрыла глаза, запись началась.

Очередной день. Грил и сегодня позабавил игрой. Я заметила, как умело он атакует и защищает меня. Думаю, один ответ нашёлся. Как правитель и его сестра, мы по разные стороны, но как брат и сестра, упорно держимся на одной. Восхищаюсь и сочувствую. Он утратил всякую человечность, оставив две функции: бить и гладить по удару. Я не знаю, что привело к этому, даже не могу вспомнить, каким Кролик был до аварии, но, дорогой диктофон, Грил Истерли идеально подходит на главную роль неудачного Злодея, а, значит, в моих силах позволить ему спокойно жить, хотя бы на страницах моей книги.

Кастея остановила запись на втором оповещающем звонке.

Когда она прошла в класс, медсестра наиграно подняла виноватый взгляд. Невинные пухлые губки сжались, опечаленный взгляд смотрел прямо на девушку, и уже никто не верил, она нарочно, поставила отметку – отсутствует.

В классе поднялся смех. Смех входил в одно ухо. Только в одно….

Винсент проследил за сменой атмосферы. Она, как цунами, всполошила одноклассников. Не испытывая страха, фальшиво смеялись, но не фальшиво перешёптывались.

Мужчина опасливо оглядел ужасную постановку и не понимал, куда подевался страх перед Палачом Истерли? Он покинул город почти пять лет назад. И в то время, каждый первый боялся и ненавидел Палача Истерли. Она ходила чудовищем, а сейчас они смеются над ней, перешёптываются, не боясь наказания. Винсент даже представить боялся, на что пошёл Грил ради спокойной декорации. Какие методы использовал, дабы достичь обычной школьной атмосферы, присущей лишь Ветви Эскальд.