ЭБНИ

Лука Тикс

ЭБНИ

Началось с предательства.

Я спасал мир, и незаметно превратился в его погибель.

Раскаивался ли я? Пожалуй, нет, но вы меня простите.

Карт Истерли

Пролог

Они победили в войне, так и не избавившись от привкуса поражения. Люди, неготовые к переменам, скитались в поисках мира. Население упало до точки невозврата, и Земля, будто ощутив прилив жизненной энергии, буйствовала. Молнии кружили в диком танце. Гром, жуткой музыкой, разносился по округе.

Торжествовал!

И если для земли совершенный грех – спасательный круг, то для человечества – камень на шее.

Они негласно знали – время заплатить настанет.

И возможно, сегодня…

****

Небо окутывалось непроглядной тьмой.

Днём пиршествовали, а вечерами, укутавшись, кто в кроватях, кто в углах комнат, прятались от наказания. Воспоминания поколений передавались до безумия реалистично. Погода неистово кричала, и человечество замирало от страха.

Туман блуждал по мёртвым улицам, заглядывая в окна, интересовался тем, кто решится посмотреть в глаза реальности. Но годы шли, а люди так и остались такими же людьми. Ни ужасы войны, ни боязнь перед неизвестностью не изменили человеческие пороки.

Твари есть твари!

Семнадцатое июня не должен был отличаться от других дней. Всё шло своим чередом к неизбежному краху героев. День рожденье, веселье и справедливая трагедия, но совершенно не с теми людьми. Трагедия толкнула Винсента Брайта мчаться по слабоосвещённой дороге. К счастью, погода находилась на стороне мужчины.

Молнии освещали путь, лучше фар.

В машине царила тишина. Неловкая тишина и слабый звук капель, срывающихся с сиденья в кровавую лужицу.

Кассандра перевела взгляд с бушующего ливня на водителя. Ей не верилось, что она одна слышит звон цепей, крепко сковавших их. Они до тошноты неразрывно связывали между собой и не позволяли свободно пошевелиться. Единственного, чего захотелось – слететь с дороги. Не позволить вернуться в мир, где история повторится.

Девушка отвлеклась на руль. Сто́ит потянуть руки, дёрнуть за него и наконец-то, заглушить разрывающий перепонки звук кровавых капель.

Будто почувствовав на себе отчаяние девушки, водитель на мгновение отвлёкся, устремив взгляд на Кассандру. Сверкнула молния, освещая её так хорошо, что уже поздно он заметил – не пристёгнута.

Прогремел гром, заглушая столкновение…

Капли дождя стучали по крыше. Дворники с одной стороны стекла смывали воду. Вцепившись руками в сиденье, юноша застыл. Он не понимал, сколько так лежит, не понимал, и того, как давно в сознании. Глаза не смели открыться, боясь узреть последствия. Со лба на лицо стекла кровь, да, именно кровь – юноша не усомнился. Разбитая голова приносила мучительную боль. Жидкость скатилась по щеке и уже коснулась уголка губ. Он облизал. Во рту появился неприятный привкус, привкус железа.

Парнишка приоткрыл глаза. Замелькали светлячки. Повсюду светлячки. Казалась, он умирает. Умирает здесь вместе со всеми. И никто не поспешит к ним на помощь.

Грил вылез из машины – мир перевернулся. Окружение расплывалось, не давая рассмотреть картину. Прикрывая рот рукой, он ухватился за дверь. Пустой желудок помог сдержать рвоту, но тошнило не меньше.

Капли дождя утихли, позволяя без препятствий вывести на экране номер.

На другом конце послышались недолгие гудки…

– Э.П., – они сокращали время вызова.

Женщина взглянула в окно.

Погода не усмиряла пыл, и всё равно кому-то в голову пришло разгуливать в опасное время. Человечество, будто испытывало на себе всю ярость неблагоприятных условий, в глупой надежде победить.

– Произошла авария. Нужна помощь, – судорожно сжимая телефон, на одном дыхании, протараторил юноша.

– Где вы находитесь? – Обеспокоенно спросила женщина.

– Дорога… Истерли… дерево, – то ли от шума грома, то ли оттого, что парень не в себе, до неё донеслись обрывки фразы, но этого оказалось достаточно.

Она нажала на сигнальную кнопку.

Дальше юноша не слушал. Ноги пробила мелкая дрожь; ему вдруг показалось, холод добрался до него, но разум говорил иначе, – ты и правда, трусливый кролик, – добивая и без того напуганного мальчишку.

Рука ослабла, будто из неё разом вытянули силы.

Он жадно хватал ртом, а воздух, будто не достигал лёгких. И только не увидев рядом с Винсентом Кассандру, до него дошло, как много он потерял, угождая всем.

Картинка померкла. Лишь область пустого сиденья перед глазами.

Голос сорвался на крик.

Ответила тишина.

В одно мгновение мозг прокрутил цепочку событий, вгоняя в больший, оправданный страх. Он перелез через дерево, опасения оправдались. Переборов себя, неуверенно мальчик сделал шаг вперёд, затем ещё и ещё.

Разум не верил происходящему.

Юноша закрыл глаза, открыл, но пейзаж не менялся. Он мог бы написать трагичную картинку.

Темнота. Густые ветки деревьев спускаются над дорогой. И там сидит девушка. Она одна видна на празднике тьмы. Белоснежная рубашка выделяла её среди царства мрака. Кассандра неподвижно сидела у дерева. Голова, повёрнутая вправо, готова вот-вот упасть. Но, что-то словно удерживало её в этом положении. Казалось, она наклонилась отдохнуть на мокрую и холодную траву.

Лицо застыло в умиротворении. Оно не выдавало ужасных мучений, лишь смирение.

Его ноги, не выдержав боли, подкосились, и как тяжёлый мешок, он рухнул перед Кас на колени. Руки потянулись к сестре, но остановились не коснувшись. Парень понимал, почувствует ЕЁ смерть и сойдёт с ума.

В холодной траве что-то тёплое коснулось ног.

Юноша осторожно провёл рукой по вязкой луже.

– Это только вода, – утешал он себя, поднимая окровавленные пальцы.

Из горла вырвался дикий крик загнанного зверя. Брат сидел в луже, куда ручейками стекала кровь.

Ужас победил.

Он ринулся к машине, спотыкаясь, падая, поднимаясь, врезался в дерево. Сучок силой проехал по ноге; боль казалась несущественной, чтобы позволить себе медленно перелезть – падание оказалось фатальным.

Где-то вдали раздался протяжённый, режущий слух вопль. Глаза Винсента резко открылись, и он разом прочувствовал последствия аварии. Разглядывая часть отражения, он осознавал, чего лишился. Адреналин поступал в кровь, позволяя вновь не отключиться от разрывающей адской боли на лице.

– Спокойно. Если вовремя вернуться в больницу, зрение удастся сохранить. Ты врач. Пару веток не могли навредить непоправимо, – лихорадочно успокаивал он себя.

Затуманенным взглядом Винсент оглядел салон. Картина – он и полумёртвый мальчишка – не утешала. Ужасный крик, что привёл в чувства, стих. Неизвестность взяла вверх.

Он кое-как выполз из машины.

Навалившись на колесо, один из близнецов, которых он так и не научился различать, съёжился в комок. Его колени, не до конца отмытые от крови, подрагивали.

– Кассандра, прости, прости меня, – как в бреду вымаливал прощение.

Мужчина склонился над ним, но Грим или Грил, не видел его вовсе. Как заезженная плёнка, он твердил ту же фразу. Сидя в собственной крови, он думал не о себе.

Винсент ещё не видел сумасшедших так близко. Не знал, в чём заключалась помощь, если умирала душа. Но, как хирург, об одном он знал точно: простреленную ногу спасти, возможно.

Он наблюдал на Гриме (Гриле) последствия аварии, но даже повреждённая нога ощущалась не так болезненно, как осознание потери сестры. Винсент вкусил омерзение к нему.

– Я не смогу починить тебя, если продолжишь так сжимать ноги, – не получив ответа, он попытался расцепить руки, но парень прочно сцепился.

И в тот момент они оба даже не замечали собственные душевные дыры. Не догадывались, авария выбила из них сердце, но место потери только предстояло засквозить.

– … Касса…. д-д-дерево…

Истерли Грим (Грил) схватился руками за голову. Зрачки забегали в сумасшедшем ритме. Губы скривились от подступившей боли. Да всё лицо исказилось от осознания потери сестры, показывая, сколько может быть складок на юном лике.

Винсент и до этого принимал факт её смерти. Пустое соседнее сиденье грозило худшим исходом, и не торопился, но стоило услышать родное имя, и как собака, сорвавшаяся с цепи, кинулся к ней.

И в этот момент, казалось, он никогда в жизни, не бежал так медленно, будто он не ехал в машине, а пробежал марафон.

Мужчина не воспринимал собственной боли. Его руки, наконец, свободны; ноги освободились от оков. Он не марионетка, но Её кровь – Его вина.

Винсент не раз опаздывал. Опаздывал на свидания, занятия, даже на операции. Он не боялся опозданий. Его до безумия раздражали рамки времени. Но сейчас, сейчас он боялся ужасной привычки появляться не вовремя.

Брайт опустился к девушке и разом забыл, как искать пульс. Руки блуждали по шее, спускаясь на кисть, и обратно, порывисто выискивая признаки жизни, а потом – прозрение: жизнь в этом теле, если и есть, то точно уйдёт раньше, чем приедет помощь.

Руки доктора потянулись к ней, возможно, ему удалось бы задержать Кассандру, дать шанс избежать печальной судьбы, но он остановился, касаясь мокрой щеки. Внутренний голос нещадно засмеялся. В ответ губы расплылись в улыбке. И чем громче звучали слова в голове, тем яростней заливался он смехом. Винсент и не помнил, когда последний раз так веселился. Впервые удалось оказаться в гармонии с внутренним собой. Неожиданно слеза сорвалась. Вот так легко, с обжигающей болью стекла по лицу.

Убрав волосы с лица девушки, он прикоснулся к холодным губам.

Глаз пронзила острая боль, напоминая о собственных ранах. Первые капли крови Брайта смешались с кровью Истерли.

Он опустил голову к девушке на колени.

Холодные ноги сохраняли остаток сознания, но навалившаяся жизнь постепенно отступала. Рядом с ней находился покой. Желание добиться власти отпустило, чувство доказать важность улетучилось.

Больше не нужно спасать. Теперь от него не зависела жизнь бездарного мира.

Винсент, наконец, отдыхал.

Рука легла на ладонь девушки, – не проснёмся вместе…

****

Ни звуков, ни голосов, ни людей. Больница, предназначенная для мёртвых. Серые стены вместо памятников. Красивые цветы у дверей, как на могилах. Элизабет только сегодня заметила, именно так когда-то хоронили людей.

Над палатой мигала красная кнопка, словно сигнал эвакуации, а не операции. Врачи раз за разом сменяли друг друга, и только Освальд Брайт – главный хирург, не покидал операционную. Четыре человека и тонкая ширма разделяла их. Не лучшая идея поселить вместе, но так он мог присмотреть за умирающей четвёркой.

Их доставили в тяжёлом состоянии. Не решаясь выбрать, он метался от указаний к указаниям. Сожаления не позволяли трезво рассуждать, даже со скальпелем в руке. Доктор совершал одну ошибку за другой, зная, сейчас больше всего не хватало способного Винсента. Вдвоём они бы справились. Вдвоём шансы спасти всех увеличивались, но тогда в палате не лежал бы четвёртый.

Чья-то рука из последних сил потянула за халат. Брайт испуганно оглянулся на девушку. Ей не облегчить мучения. Пуля прошла достаточно глубоко, чтобы оставить хоть шанс извлечь, не убив ребёнка….

Кассандра невнятно болтала. Он не сразу разобрал слова. Не сразу понял, она не бредит. Едва слышимые, но нужные слова донеслись с опозданием. Видимо, этой подсказки он и ждал, каждый раз возвращаясь к ней.

Правильный ответ очевиден был с самого начала, но требовалось озвучить, чтобы болезненное решение приняли за доктора. Освальд и сам знал, всех спасти не удастся, но наследника спасти обязан.

Увеличив дозу, приступил к работе.

****

Время не двигалось. Стрелки часов растягивали терпение, проверяли на прочность нервные окончания, добивали остатки эмоций. Момент вытачивал из Элизабет скульптуру, подготавливая к жестоким решениям.

Расхаживая из угла в угол, женщина, как неприкаянная душа, искала для себя подходящий уголок. Один несчастный случай вновь дал понять, как же не вовремя она любит своих детей.

Из потускневших, опухших глаз не текли слёзы. Она училась плакать без них.

Загорелась зелёная кнопка.

Спустя сутки один за другим проходили белые халаты. Скорбно осматривая женщину, никто не решался заговорить. Она и сама игнорировала измученный вид врачей. Знала, правду расскажет только ОН. Освальд Брайт остановился у стены. Расстёгнутые пуговицы раздражали. Ос нервно застёгивался, понимая, сделай вовремя выбор, результат вышел бы куда приятнее. Чего только стоила работа над глазом Винсента – аж мурашки бежали по затылку от воспоминаний.

Окровавленный халат сигналом красного просил не подходить, требовал бежать из больницы, но ноги сами вели к нему.

Хирург отвёл изнурённый взгляд в сторону. Страшно смотреть на неё, ещё страшнее говорить…. Он не отличался хладнокровием, присущим докторам Семьи Брайт. По-хорошему следовало её выгнать. Оставить объяснения на бумаге, избежать бессмысленного диалога, но Истерли, с содроганием разглядывая пятна крови, не смолчала.

– Что с нашей малышкой, – отчаянно спросила Элизабет.

Освальд мысленно подбирал слова, – умрёт, убил…, – нет, всё не то.

Он притянул Лиз к себе. Плечи женщины осунулись, делая, как когда-то маленькой и хрупкой девочкой. И он готов поклясться, Элизабет умела страдать. Научилась любить. Смиренно прошла круги ада, ожидая под дверью. Но вновь неправильно, вновь её волновал только один ребёнок. Он уже и не понимал, что с этими Истерли не так?

Освальд насилу проглотил мучительный ком.

– Прости Элизабет. Мы сделали всё, что в наших силах, – его голос сорвался, – но д-д-дерево… и э-э-эти ссс-тёкла… она не при-пристёгнута…

Брайт прижался к ней сильней, нет, не утешить, а утешиться самому. Скрыть слёзы, которые беспощадно текут из глаз.

****

Конец.

Она представляла именно таким.

Элизабет сняла ботинки и поставила на входе. Лёгкой поступью двигалась по кровавым лужам, так тихо, словно даже малейший звук шагов заставит трупы очнуться. А свидетели не нужны. Не нужно, чтобы хоть одно существо в этом мире знало, как тяжело убивать родных.

Руки Лайма тряслись. Теперь он ощутил на себе то, что испытывала Кассандра, каждый раз спуская курок. Он утешал дочь. Внушал, стрелять не страшно. Не страшно, потому что пистолет позволяет не прикасаться к жертве. Но… Лайм панически смотрел на кровавые руки. Страшно. Ещё как страшно.

Патроны кончились.

Последний смертник так отчаянно боролся за жизнь. Убегал, и он промазал. Ранил, но не убил. Тот корчился в мучениях, не желая умирать. И тогда судьба наказала Лайма. Заставила замарать руки. Ведь нет ничего страшнее, когда ты чувствуешь, как прорезаешь плоть. Надавливаешь нож, в надежде, достаточно…но человек брыкается…и ты уже не чувствуешь страх, только сильнее давишь, пока лезвие ножа полностью не теряется в теле человека.

Лайм выдавливал слёзы, желая смыть кровь и чувство вины, и, чёрт возьми, до безумия мечтал избавиться от осознания – подвёл. Не нашёл обещанного спасения, так ко всему лишил последних радостей. Своих же людей подверг пыткам.

Щелчок перед затылком принёс долгожданное облегчение.

– Элиз, думаешь, я стану умолять не стрелять, – измученно зашептал мужчина.

Она собиралась покончить с этим быстро, но голос Лайма – по-прежнему родной.

– Я столько раз представляла, как прострелю жалкие мозги Правителя. Заставлю, наконец, заткнуться, – прыснула слова как яд.

Он развернулся, позволяя дуло смотреть прямо в лицо. Истерли Лайм исчерпался, невозможно бояться, когда ты прямиком находишься в худшем своём страхе.

– Так не лишай себя возможности, Элиз. Твой любимый злейший враг прямо перед тобой. Винишь во всём меня – отомсти. Отомсти за свою судьбу, отомсти за судьбу дочери. Избавь мир от Злодея, но не забудь убить и себя, и Кассандру.

Лайм не сомневался, выстрелит, но растянет этот момент на так долго, что захочется жить. Захочется так же бороться, как и тому бедняге, и знать, смерти не избежать.

– Мы не заслуживали быть вместе, – её голос вероломно надорвался.

– Мы не заслуживали вообще жить, но мы прожили долгих 20 лет… в браке…– он не решался продолжить фразу.

Пистолет вздрогнул. Мечтала приблизиться к нему – мечта сбылась. Стоит в упор и не отталкивает.

– Не на одной стороне, но всегда вместе, родной….

Звук выстрела разнёсся по комнате. Оглушённая, женщина в ужасе осмотрелась. Ни один мертвец не ожил, но они всё равно расскажут, как ломалась Власть Истерли. Поведают, как, к несчастью зародился Герой и злодей с одним лицом.

Я – автор, я – герои, я – наблюдатель, я – читатель.

Предлагаю два пути

Н. – запутанно, трагично, П. – распутано, легко.

Выбор за тобой, откуда начинать.

Н.

Грил вглядывался в запотевшее зеркало. Оно искажало лицо, но по-прежнему оставляло его собой. Он с сожалением приметил внешние изменения. Осознание, он перерос близнеца, терзало изнутри.

Юноша одним взмахом стёр себя в отражении. И снова ничего. Он подходил к зеркалу и мечтал увидеть другого человека. Руки от злости сжали края раковины. Мысли делили по кусочкам сердце. Он бросил взгляд на пистолет, и как давно у него вошло в привычку носить с собой орудие убийства?

Грил с отвращением замечал, как менялся под тяжестью собственных правил. Жестокость – основная спутница. А ведь он начинал с добра…

Юноша взял пистолет и прошёл в комнату сестры. Дуло смотрело прямо на неё, а она и не подозревала, мирно посапывая. Два нажатия: одно в неё, другое – в себя. И конец мучительной короткой жизни. И вот так быстро закончится история двух людей, но от этого она не станет хуже, ведь хорошая история определяется не количеством прожитых страниц. Достаточно просто увидеть двух несчастных героев проигравших в ими же созданной войне.

По лицу девушки скользнуло тепло. Само солнце нависло над ней. Яркий свет слепил сквозь веки. Игнорируя лёгкую щекотку, девушка невольно потянулась согреться. Тепло заволакивало в манящий сон. В нём нет времени и пространства, только безграничная лёгкость существования.

– Кастея, пора, – тёплые лучи преградил тёмный силуэт.

Девушка не сразу узнала имя. Во сне оно звучало по-другому. Во сне и голос слышался мягче. Во сне…или в другой реальности.

Она свернулась улиткой, укутывая голову руками.

– Грим, разреши поспать, пожалуйста.

Юноша отчего-то виновато присел на кровать.

В голове не укладывалось, – столько сдерживался и ради чего? Чтобы вновь услышать не своё имя?! Терпеть боль, без возможности выстрелить. Раз за разом убеждаться, при всём желании – отступать некуда. Сделал десять шагов назад и упёрся в тупик, который толкает к началу.

– Ты, наверное, хотела сказать Грил, – грубый голос резко вернул Кастею из сна.

Чувствуя, как своими же руками разрывает между ними связь, девушка неуверенно сплела свои пальцы с пальцами брата. Раздираемая виной, она не смела, поднять взгляд.

– Мне снился сон, там юноша, похожий на тебя искал Кассандру, но каждый раз находил меня, – оправдываясь, пролепетала девушка.

Потухшими глазами он посмотрел на сестру.

Холодное железо морозило тело, но мысль, ещё можно воспользоваться пистолетом, согревала. Грил не заметно для себя сдавался в отчаянной борьбе за настоящее. И не понимал, отчего она не видит разницы между ними, когда он сам заметил изменения. Продолжает искать в нём другого человека, когда он сам уже не видит в себе второго близнеца. Он наблюдал, как его смерть шагала рядом с Кастеей. Она без пистолета убивала в нём его. Заставляла отказываться от себя. Ненавидеть за то, что он – это он.

Рука невольно приподняла девичью футболку, освобождая уродливый шрам на животе. Шрам, что должен отталкивать от Грима, а не прибавлять желания искать.

– Моя возлюбленная Кассандра, прекрати убегать от реальности.

– Я не избегаю, но…

Но боялась признаться, мечтает она о другой себе.

Идея реинкарнации так манила – стереть данные человека, переписать себя заново. Хоть всю себя отдать, но ощутить сладость нахождения в другом мире, другим человеком, но по-прежнему рядом с ним. Она не признавала, что уже являлась другим человеком, и гналась за сбывшейся мечтой.

Грил наклонился и намотал волнистую прядь на палец.

– Кастея-ты прекрасна в этой роли, не ищи замену, – ласковый голос брата манил, уволакивая за собой.

Глаза незаметно затягивали на неизведанное дно. Янтарный цвет словно поглотил солнце, и чем ближе он находился, тем холоднее становилось вдали от него. Желание вырваться растворялось в желании вечно смотреть.

Мужская рука скользнула с уха на плечо, плавно прошлась по ключице, спускаясь к бедру. Он играл с физическими потребностями, желая приручить к себе. Знал – не прав, но как же остановиться, если твоё время ограничено? Как донести в столь короткий срок, в нём ничего нет от Грима. Он давно послал к чёрту чистые методы. Кастея терялась в том, чего он не мог восстановить. А ему всего-то и надо, любой ценной вернуть своего милого палача домой.

Опуская одну руку на кровать, а другую, придерживая на талии, достаточно близко физически, но далеко духовно.

– Я изображу тебя, со всеми шрамами, мой палач! И ты увидишь, нет никакой Кассандры, и от себя не скрыться, – нежный голос не соответствовал глазам, горевшим желанием стереть из памяти Кассандру и Грима. Вырезать два имени из лексикона, и не позволять им без разрешения вторгаться в новый мир.

Близость заманивала, но любое упоминание о шрамах терзало не залеченную душу. Она позволяла брату действовать в угоду его желаниям, пока он не затрагивал шрамы. Шрамы служат напоминанием о чем-то страшном. А он будто нарочно вскрывал каждый. Да с такой нежностью, что и сопротивляться нет сил. Он позволял себе всё. Нет. Она позволяла ему всё. А он пытался проникнуть ещё глубже, забрать ещё больше. И, не выдерживая над собой давления, она оттолкнула Грила.

– Я ненавижу, когда ты касаешься их!

А он только сильнее загорелся, пододвигаясь ближе. Яростный огонёк в глазах загорелся. Он уже и не мечтал увидеть её живой! Эмоциональной! Настоящей!

Поглощённая гневом, она и не разглядела восхищение во взгляде брата.

– Ненавидишь, но позволяешь, – едко бросил юноша.

Грил поддался, заворожённо вглядываясь в голубые кукольные глаза, словно в них заключалась загадка, разгадав которую, получит приз. Вот он, ЕГО МИЛЫЙ ПАЛАЧ. Эти живые моменты останавливают от убийства. Вера, что совсем скоро, как и шрамы, память заживёт, и она не вспомнит о его ошибке. Не вспомнит, за что они должны ненавидеть друг друга. Забудет, о существовании Грима и Кассандры. И наконец, они смогут насладиться последними днями.

Он, едва касаясь, провёл кончиками пальцев по тёплой щеке.

– Малёк, в своё время ты отомстишь за себя, выведешь на эшафот, а до тех пор…

Она с замиранием ждала. Действий, слов. Чего угодно, только бы разобраться, что между ними происходит? Что заставляет продолжать противостоять друг другу. Они на одной стороне или всё же нет?

И будто переступив запретную зону, остановились в миллиметре от решающего диалога, нанося удары по уязвимым местам одним молчанием. Они не стремились отстраняться друг от друга. В какой-то момент не заметили, как стали наслаждаться. Держались на расстоянии победного удара и не желали нанести. Отрицали зависимость, связь. Отрицали важность родственных душ. Тянулись друг к другу и так и не решились прикоснуться.

Негромкий стук отвлёк от загробного молчания. Трепет пробежал по всему телу. В такой близости они коснулись не только души, но когда стук повторился, Грил остановился, но, он готов поклясться, ничто в жизни не будоражило так, как запретный плод.

Юноша поднялся с кровати, скрывая разочарование за издевательской усмешкой, – повезло, тебя снова спас наш герой.

Герой…. Он совсем не считал, что в этом мире вообще присутствуют Герои, но для спектакля он необходим. Тот, кто не испачкал руки в крови, вполне мог считаться Героем.

Кастея раздражённо схватила полотенце со стула. Да, Вильям спасал, но так ли им требовалось спасение, которое оттягивало момент правды?! Близки, но обманываются, будто разговор изменит ход истории.

– Больно нужно мне спасение, Вил пришёл за твоей грязной душой, – иронично произнесла девушка.

Но, в тот момент, они ещё не догадывались, меньше чем двоих Вильям Эскальд не желал. Для него нет ничего лучше, чем заполучить в уплату и чьё-то тело, и чью-то душу.

– Можете не ругаться, я возьму обоих, – язвительный голос прервал их.