ЭБНИ

В открытую дверь юноша намеренно ступал медленно. Тонкие изгибы талии плавно двигались, словно хищник приближался к добыче. Поистине оказался бы красивой девушкой, не имей между ног внушительный размер.

– Дверь не закрыта. Грил опять…, – он успел среагировать, но гнева Истерли не избежать. Юноша почти раскрыл тайные тренировки, а ведь по уговору ему нельзя вмешиваться в жизнь Грила. Они пришли к общему правилу: Грил помогает сблизиться с сестрой, а Вильям прикрывает тайные похождения, будь то женщины или тренировки.

Испытывая очередные недомолвки, Кастея заинтриговано уставилась на одноклассника. Одни сговоры крутились вокруг, но так умело, что и не поймать на лжи.

– Упс, – губы Вила наигранно скривились в улыбке, – чуть не проговорился о сюрпризе.

Грил протяжно выдохнул и указал на ванную.

И почему его окружали одни идиоты? Все только и норовили случайно выдать. Заставляли придумывать одну ложь за другой. Не понимали, и так нелегко подстраиваться под выдуманные факты. Порой ему казалось, он уже и сам не отличает ложь от правды, а Кастея и вовсе раскрыла их…

– Касса, в своё время узнаешь, – сурово ответил брат.

Он обманывал, но эта ложь, очередная в списке грехов. Если вначале врать давалось с трудом, то сейчас и совесть не мучила. Он тонул в обмане. Когда она наивно верила, обман, как сладкое дурманил. Порой, казалось, к жизни, где нужно озвучивать ей правду, он не вернётся.

– Начинайте без меня, – огорчённо произнесла девушка.

Но сколько бы ни таилось недовольства, она доверила себя брату. Позволяла вести по сокрытому пути, и скрывала даже от себя, ей не хотелось возвращаться к правде, разрушать собственноручно созданный Грилом мир. Недопонимания хватало, и что-то внутри подсказывало: раскрыв карты, её жизнь снова сломается, и новую он уже не отстроит для неё.

Когда Кастея скрылась, Вильям оглядел заметно подросшее тело друга. Прошло четыре года, как Грил ступил на территорию Эскальд хрупким юношей. Четыре года примерного Правления. Тогда он бы и не позволил себе предстать в неформальной одежде на чужом участке. Небольшой срок прошёл, и всё же он приятно удивился изменениям, разглядывая ярко красное поло под белой рубашкой с весёлой надписью: «мы все мертвы, только вот сны продолжают сниться». Она хорошо сочеталась с черными джинсами, из которых Грил явно вырос.

– Ты возмужал! Не пора ли остановиться? – Вильям заметно тревожился.

Тренировки причиняли физическую боль и напоминали, те дни, от которых Грил точно не оправился, но закалял тело через пытки. Он не давал себе возможности расслабиться, будто готовился к бойне один против сотни.

Истерли раздражительно застегнул нижние пуговицы рубашки.

– Мы не Герои книги, Вил, поэтому не нужно на мне использовать дружеское переживание, – грубостью держал на расстоянии.

Второй слой спрятал первый, и он расслабился. Привычка укрываться под одеждой въелась, словно она могла скрыть совершенное преступление. Самообман.

Эскальд мрачно отвёл взгляд на дверь ванной, мечтая, как оттуда выскочит Кастея, и он не своими руками разрушит план Грила. Но она держалась в стороне, играла роль наивной дуры, мучая притворной глупостью. Закрылась в себе и жила спокойно. Он желал вырвать её из скорлупы безопасности.

– Не герои книги, значит, – обречённо ответил юноша.

И даже если Кастея слышала, она не вышла.

Капли воды ударили о стенки душа. Грил удовлетворённо посмотрел на часы. У них как минимум десять минут, прежде чем, появится сестра. Горячий душ разогревал мертвенно-холодную душу, и резкая смена температуры, словно тело не выдерживало жары. Десять минут, столько понадобится ей, чтобы осознать, этим себя не отмыть.

– Ты не стараешься, Вил. Почему она ещё не влюблена в тебя? – Грил придавил пульсирующий висок. Ещё не мигрень, но давление неприятно стучало по венам.

Три месяца, потерпеть три месяца, но почему же, кажется, он один старается создать благоприятные условия? Столько отдал, а они и малую часть не могут выполнить. Разве так сложно подыграть какой–то год?

Вильям прочувствовал подступающую тревогу. Кто-то должен озвучить неудобную правду, и меньше всего хотелось самому влезать в отношения Истерли, но молчание не приведёт к желаемому результату. И страшно признать, но к желаемому результату приведёт смерть остатков семьи Истерли.

– Может, потому что в её комнате ТЫ? – Прозвучало как упрёк.

Грил даже не ожидал услышать претензию. Не ожидал, снова оказаться виноватым, да ещё за то, что он один старается огородить от прошлого. Один старается дать спокойную школьную жизнь. Он живёт с ней, но проводит время отдельно, учится с ней, но занимает отдельный класс. Держится на болезненном расстоянии, приучает справляться без него. И всё равно мешает…

Грил бросил недовольный взгляд на юношу, не стремясь покидать комнату сестры.

– Зачем тебе таскаться сюда? У тебя, только один орган рабочий, чтобы влюбить, – от него исходила угроза.

Истерли, как правитель, умел устрашать. Достаточно послушать и посмотреть, чтобы уловить жестокие последствия неправильного воспитания. Упоминание о продолжении их рода затмевало человеческое в нём.

Вил знал, конечно, правила – не порождать больше заражённых людей, но почему же, казалось, Грил оберегал далеко не это?

Вильям притворно улыбнулся, и пухлые губы преобразились в тонкую линию, – надеюсь, ты не настолько жесток, как показываешься, но от проверок откажусь, – он не сдержал желание, наклониться ближе, вдыхая слабый запах сигарет, – люблю боль, но только в рамках развлекательно-интимной программы.

Вы, наверное, могли подумать: вот притяжение будущих соратников, друзей.

Разочарую!

Не ждите дружбы между Грилом Истерли и Вильямом Эскальд. Им не суждено вырваться из ненавистного четырёхугольника, даже если озвучить неудобную правду.

В игре, где написан финал, им остаётся без правил блуждать по лабиринту, и, утратив всякую надежду, найти неправильный выход.

Кастея выскочила из ванной, и картина, где Вильям находился непростительно близко к брату, непростительно, но Грил не отталкивал, оттолкнула её. Ревность тугим узлом сжималась в груди, ощущая, как брат подпускает любого, но не её.

– Нашли место для прелюдий, комната Грила за стеной, – возмущение вырвалось само.

Они повернулись на голос.

Капельки воды стекали по шее на плечи. Злая и прекрасная Кастея, столько забыла, и одна привычка так и осталась неизменной – выходить из душа мокрой, позволяя телу впитать влагу.

Под жадным взглядом двух юношей, её ревность улетучилась, неизведанное переживание разлилось по телу мелкими мурашками. Она с трепетом держала руки на полотенце, желая услышать приказ – отпусти. Долгожданные слова не звучали, и возникал вопрос, зачем он дождался из душа, если взгляд сменился отвращением?

Вильям оценивающе окинул девушку. Представилось, как они срывают полотенце. Она во власти, плавно изгибается, отдаёт любовь, и не требует остановиться. Неприличные мысли привели к растущему желанию в штанах.

– Малёк, полотенце к лицу, – он вальяжно отошёл от Грила, – пожалуй, стоит прикупить ещё одно, будешь расхаживать, а я любоваться,

Вил, конечно, хотел не притворяться влюблённым, раскрыть карты. Растоптать Грила в его же игре, но проигрыш припишут всем. Красивый план Истерли подразумевает – любое предательство нанесёт вред и предателю. Вильям восхищался расчётливостью, не догадываясь, у Грила лучшие карты.

Проигравший определён.

– Купи, и я буду для тебя только в нём, – самоуверенно парировала девушка.

Эскальд опешил, ожидая смущения, колкости, отрицания, но не спокойного согласия. Он будто увидел Кастею по-новому, и загорелся детским азартом вновь превратить её в жертву.

Грил, казалось, не слышал их.

Боль из одной точки растекалась по всей ноге. До этого он находился в мире самовнушения, но, глядя на Кастею без одежды, увидел Кассандру, как живое напоминание неполноценности, – мы уходим, увидимся за работой, – не выдержав, он толкнул Вила в сторону выхода.

Кастея опустила руки, позволяя полотенцу упасть. Разрешала повернуться, увидеть в ней её. Взрослое тело шло не в ногу с развитием, взрослому телу хотелось ощутить себя желанным.

Грил запустил механизм, но каждый раз сбегал, боясь столкнуться с последствиями.

– Раз шрам, два, три, – она обводила плечи, кисти рук, изгибы тела.

Шрамы. Им нет конца.

Прикосновения плавно перетекли в ласку. Тело реагировало на тёплые скольжения, желая получить долгожданную разрядку.

– Правильно ли это, – девушка робко сжала упругую грудь.

Мысли сами навели на столь желанного человека. Его руки сжимались между её ног. Сердце отбивало ритм, приоткрывая губы.

В отражении возникло лицо, она, но будто чужая, – правильно, малышка Кассандра – это неправильно.

Девушка испуганно отскочила от зеркала, позволяя отражению исчезнуть.

****

До заброшенной части школы они добирались беззаботно. Наверное, это и было правильным решением – прятаться за декорациями нормальной жизни.

Вильям сравнивал свои мышцы на руках с мышцами юноши. И оказалось, он и правда, возмужал. Теперь на широких плечах Грила, возможно, удержать даже 60 килограмм чистого Вильяма. Руки тянулись неявно прикоснуться, слабо ощутить, исходящее от Грила тепло. Друзья, Враги или союзники не определяли чувства, зародившиеся рядом с ним. Холодный юноша незаметно согревал солнечным теплом.

Ребята ступали по отбитому мебелью, полу. Краска давно слезла, и заново не окрасили. Запах сырости въелся в стены, уборка не увенчалась успехом. Заброшенная часть школы не привлекала других. Учебных кабинетов хватало, чтобы не тратить время на старое помещение. Но для Грила, Кастеи и Вильяма брошенная комната являлась Святыней, создающей идеальную атмосферу неправильной троицы.

Морщась, Грил бросил взгляд на доску. Выведена надпись, как и прежде, забавляла – это похоже на игру. Игру, где все хотели победы и все проиграли, – он невольно улыбнулся шутнику, который вывел предсказание на учебной доске. Казалось, юноша знал исход любой войны.

Вильям уселся на стул. С минуты он гадал, как поступить, взвешивал, и все-таки решился. Первые пуговицы расстегнулись быстро. Рубашка повисла на стуле. Он оттянул ремень, из брюк просматривалось синее белье.

Юноша стремился привлечь внимание Грила, будто его благосклонность принесёт пользу, – насколько сильно я должен обнажиться, – игриво поинтересовался парень.

Художник скользнул взглядом, вывод напросился сам.

– К слову, ты вообще не должен. Картины для памяти, но замечу, – он добавил, – когда-то прочитал о профессии стриптизёр, он раздевается для развлечения людей, такой талант! Не позволю Кас упустить

Вильям пристыженно застегнул ремень.

– Ненормальный, рисуй, пока позволяю.

В мыслях, конечно, всё звучало круче, в мыслях он показал себя, как уверенного представителя Эскальд, но в реальности, так страшно испортить, что и так не понятно. Вильям не из робких людей, но сейчас, рядом с Грилом, изменился. С ним провалилась уверенность в себе. Вильям – красив. Его неестественные ярко зелёные глаза, как свежая трава. Нежные черты лица не отличали от девушки. Да, даже не всякая девушка могла похвастаться гладкостью тела. Не по годам молодой юноша, но не с Грилом. С ним даже прекрасный он выглядел Чудовищем.

Истерли словно с рождения напитался солнцем. Весь образ юноши светел, начиная от кожи до волос. Он вполне мог бы светиться, будь у него способность, и хорошо, янтарным глазам и не нужна такая сила. Они переливались, светились, мерцали. Один цвет, но, сколько красок, будто разными оттенками отливались глаза. И даже чуть длиннее два передних зуба придавали особенность, но Грил стыдился, и оттого редкая улыбка очаровывала сильнее.

Минуты перетекали в часы, и если Эскальд любовался, то Грил не испытал и радости. Он на автомате рисовал давно заученные детали. Никакого чувства воодушевления, бегло скользя по профилю. Последний штрих – маленькая чёрная точка на шее.

Вильям увлечённо разглядывал портрет. И пускай Грил не принимал, но талант не с чем не спутать. Руки союзника предназначены создавать картины, а не плести интриги.

– Расстояние большое, но ты и родинку разглядел, – удивился Вил.

Грил установил холст. Разглядывал, чистые листы и видел другую картину. Картина с людьми без людей.

– Раньше заметил, – совсем без энтузиазма ответил парень.

Кастея скинула плащ, представляясь в идеально подобранном наряде. Именно так Грил и должен запомнить. Неидеальной. Сломанной. И им же неправильно собранной куклой, чтобы никогда больше не пожелал прикасаться к её шрамам.

И они забыли, зачем дышать. Белая ткань прикрывала грудь. Длинная юбка оголяла с двух сторон ноги до самых бёдер, позволяя понять, белья – нет. Она опустилась на колени, разворачиваясь полубоком, позволяя разглядеть с нужной стороны. Положение не из лёгких, но продержится, заставит пожалеть его о своих желаниях. Пускай видит уродливое тело, испытав отвращение, не сможет больше тревожить.

– Приступай, Кролик. Изобрази каждый шрам. Удиви талантом делать из всего шедевр, – злостно произнесла девушка.

Уголки губ брата приподнялись.

Глупый палач и не понимал, все порезы едва заметны. Не знай, она об их существовании, и сама не приметит. Истинное уродство скрывало его тело, и он мечтал, раскрыться перед ней, но узнай, сколько из шрамов оставлено ей же, не скоро сможет простить себя. А прощать и так за многое придётся. Ей не хватит ни молитв, ни извинений искупить грехи…

Грил опустился на колено, убирая пряди с плеч, освобождая один единственный шрам. Ему нет дела до других, только, этот укус на плече, точь-в-точь два передних зуба, как вечное, болезненное, но нужное напоминание держаться подальше.

Счастье наполняло изнутри, но он не позволил отразиться на голосе, – Госпожа Палач, моя голова будет не под ваши слабые ручки. Но раз бросаешь вызов, – он, как преступник, перешёл на шёпот, – сдвинешься, и я тебя вновь накажу.

С непринуждённой улыбкой он указал на власть над ней. Теперь подняться – значит пойти против него. Меньше всего хотелось становиться врагом. Кастея уважала решения брата, и сколько бы раз он оказывался не прав с ней, она оставалась верна выбору.

Парень и не торопился. Штрих за штрихом изучал, то, что давно оставил в прошлом. Незаметно очередь дошла до шрамов. Он помнил, как появились первые. Вскрытые вены – вина Винсента. Разбитое сердце – Шеллгримм. Раненый живот – Грим. Укус на плече – он. В жизни сестры присутствовало много мужчин, и каждый оставил о себе память, которую приходится стирать из неё.

Колени девушки заметно задрожали, но не сдвинулась. Терпеть может, и Грил разочарованно отложил карандаш. Он обходил сестру, делая вид, будто не помнит, как выглядят шрамы. Заострял внимание на тонких руках и приметил, они заполнялись узорчатыми родинками.

Она покорно держалась. И даже если знала, он наказывает за провокацию, ждала разрешения. Будь они одни, ничего не стоило бы подняться, но при Вильяме нарушать авторитет не смела. Девушка переоценила себя, даже слабое шорканье об пол отдавалось невыносимой болью, словно стояла на разбитых стёклах.

Эскальд непрерывно наблюдал, не понимая, откуда жестокость друг к другу? Столько отдали в прошлом, а сейчас проявление слабости, как удар по самолюбию. Грил издевается над сестрой, а та, в свою очередь, не позволяет себе признать, перед ним она никто. Слабая женщина, и если он захочет, растопчет её так, что она и не сразу заметит боль.

Вил догадывался, одному из них придётся на время отступить. Он не сомневался, уступит Грил. Сколько бы боли ни причинялось сестре, участник всегда не он. По-своему, но он проявлял исключительно нежность. Нежно оголял болезненные шрамы, нежно оберегал от желанного прошлого, нежно огородил от грехов. Вильям не видел в этом любовь, но порой он задавался вопросом, а что, если Грила просто не научили правильно проявлять её? Что, что если и он любит?

Грил действительно запланировал сдаться, ещё круг и он позволит отдохнуть, потому что всё, что он любит в ней – противостояние. А сейчас, стоя тут, в провокационном одеянии – лучшее проявление непокорности. И пофиг, если придётся за эту непокорность наказать, но ноги девушки дёрнулись, вызывая большую пытку.

Невыносимо наблюдать, как дорогой человек радостно разглядывает страдания. Она не справляясь, уцепилась за ногу проходящего мимо брата, – разреши отдохнуть, – голос больше подчинял, нежели подчинялся.

Он остановился, не доверяя слуху. Его палач схватился за него, как за спасательный круг. Нет, не его палач, а жалкое подобие сестры. Слабое существо, не способное достойно отстоять своё.

– Терпи, скоро закончу, – с горечью заключил парень.

Она несколько раз моргнула, сбрасывая слёзы. Губы мелко подрагивали, она закусила. Она готова терпеть жестокость, но не с его стороны. А он будто нарочно презирает в ней бессилие против него, не позволяет и на минуту почувствовать слабость. Когда они одни – манит, когда есть кто-то – толкает в два раза больнее. Дорожит репутацией больше, чем родной сестрой. Душевная и физическая боль смешались. Брат и сестра неразрывно связали себя, не осознавая, страдания одного заставляют страдать другого вдвойне. Они без ножа ранили друг друга. Наказывали за грехи, что уже и не помнили. Учились быть жестокими на самых дорогих людях, в надежде на прощение с их стороны.

Работа продолжилась, ускоряя движение карандаша. И даже это не испортило портрет. Истерли довольно вырисовывал детали, не замечая, как увлёкся. Он скользил глазами по тонкой талии, вырисовывая родинки, и в один момент осознал: и пускай тело Вильяма сексуальнее сестры, но рисовать девушку приятнее. Ему нравится подмечать новые маленькие детали: тёмная родинка слева на рёбрах, родимое пятно на шее, и ведь некоторые удалось заметить только сегодня.

Вильям словно кукла, а Касса живая. Её тело в шрамах – душа чиста. Эскальд же наоборот: его тело чисто, но душа покрыта изъянами. Две противоположности, которые необходимо соединить.

– Вставай, – наконец, произнёс брат.

Кастея не поднималась. Ноги онемели, но жжение в коленях сохранялась, заставляя бояться окунуться в неизведанную боль. Неподвижность доставляла больше приятного. Она приняла наказание, но разве не от самого дорогого человека? И главное за что?! Они родные, но почему же поступками упорно доказывают – чужие. Ломают последнее – друг друга.

Кастея и не догадывалась. Грил страдал не меньше. НЕ ПРИВЯЗЫВАТЬСЯ и НЕ ПРИВЯЗЫВАТЬ – он нарушил эти правила, и оставалось толкать, толкать на дно. И лучше всего удавалось среди других.

Вильям оказался не в состоянии смотреть на девушку. Глубоко в подсознании, она имела значение, куда больше, чем средство для достижения мира. Пускай ещё не подруга, но уже не чужой человек. Её боль доставляла дискомфорт чёрствой душе.

Он укутал Кастею в плащ, аккуратно беря на руки, – тише, малёк, сейчас отпустит, – голос утешал.

Грил наблюдал, как Вил уносит сестру. Она благодарно обняла того за шею. Болезненное чувство в груди требовало остановить любой ценой – не позволить покинуть комнату без него, ведь он ещё не готов выпасть из собственной игры.

– Решили уйти без меня, – хрипло проговорил Грил.

Вильям остановился, даже не повернувшись в сторону Истерли.

– Я не участник ваших игр накажи близкого своего. Если её боль тебя не трогает – пересмотри себя.

Как от удара, который так и не произошёл, осуждающие слова заставили отступить. Грил наивно вырастил в себе чудовище, дабы спастись от болезненного падения, и сейчас, не успев одуматься, пустота охватила пространство. Они заслуженно оставили его одного в пустой комнате, и память потихоньку вернула назад.

Растерянно Грил сделал шаг к выходу.

Голос прошлого отчётливо приближался, вынуждая яростнее отступать, но не успел, слова раздались над ухом.

– Многие убиты, что делать, Грил?

Да. Он видел гору простреленных трупов. Они лежали в ряд, как солдаты, которым не суждено погибнуть в настоящей войне.

Юноша разглядывал иллюзию, как плату, но тошнотворный запах дерьма и крови преследовавшие его, реальны. При каждом шаге, ноги предательски дрожали, замедляя, и отдаляя от желанной двери.

Один из покойников ухватился слизкой рукой.

****

Стараясь унять мучения, Вильям сжал девушку сильнее.

Запах яблочных сигарет ударил в нос, неприятно кольнуло, она пропахла Грилом…

– Я не хочу, чтобы он входил в твою комнату без разрешения.

Спасаясь от реальности, Кастея прижалась щекой к мужской груди. Погоня за братом утомляла, но только в руках Вильяма, она остро ощутила усталость. Бегать за Грилом, то же самое, что гнаться за бесконечной болью, будто мазохист.

– И что мне запретить, закрыться от родного брата, – она задала вопросы с ответами.

И отчётливо видела, как Грил уничтожает её. Ломает и не замечает, ужасные попытки оправдать его. Она цепляется, словно без него утонет. А ВЕДЬ ИМЕННО ОН И ЯВЛЯЕТСЯ ПРИЧИНОЙ, того, ЧТО ОНА БОИТСЯ ПЛАВАТЬ.

Юноша уткнулся губами к девичьему лбу. Если не решится сейчас, потом будет намного труднее пойти против собственных чувств, желаний и целей. Грил – спасательный круг для неё, она – аппарат искусственного дыхания для него. И их следует разделить.

Но едва слышимый вскрик сбил планы.

Кастея, не раздумывая, вырвалась из рук. Боль не ощущалась, когда дело касалось брата. Выдрессированная собака бежала на зов.

Она ворвалась к нему, стараясь унять панику, разделить на двоих страх одного.

– Тише, мой маленький кролик, я рядом, – нежный голос возвращал в реальность.

Грил вцепился в хрупкое тело, как утопающий. Сильнее! Ощутить безопасность всем телом. Ближе, но ближе некуда. Жадно вдавливался всем естеством. Он готов переломить её позвоночник, но не остаться одному. Спастись, даже если придётся утопить. Затуманенный кошмаром он позволял себе непозволительное. Добровольно делал шаг к преступлению. Потом заплатит, но сейчас – только бы заглушить непростительное прошлое, не встречаться взглядом с Грилом, выйти из комнаты мертвецов и ощутить себя среди живых.

Вильям оставался негласным наблюдателем. И, возможно, за время, проведённое с ними, привязался, оттого и жалел о судьбе семьи Истерли. Сердце терзалось болью за исход, которого никто не заслужил.

Казалось трагичным, люди, пройдя жестокий путь, так и не научились договариваться мирно.

Эскальд сожалел, и с упоением наслаждался трагичностью.

****

Когда они прошли в комнату, Кастея не спрашивала о случившемся. Впускала, понимая, не сможет отказаться. Никогда добровольно не поставит запрет на родном человеке, ведь в её жизни не осталось близких людей, и она до безумия боится остаться со своим одиночеством наедине.

Они стояли ни близко, ни далеко.

Он причинил боль, а она находилась с ним. Он не заслуживал и не мог позволить себе заслужить её. А она, как назло, принимала.

Юноша переводил взгляд с часов на стене на часы на руке. Его психика не стабильнее, чем у сестры. Пока она спала, он разгребал за Корнем Истерли, за Эскальд, за Брайт. Принимал грязные решения. Сделал из себя взрослого ради её спокойствия, но даже здесь ошибся. Стоило оставаться слабым, младшим братом.

И, как будто мысли прочитали, за спиной девушки он услышал до боли привычный голос, – и какое же ты спасение уготовил, если сам теперь желал уничтожить?

Он слышал Грима, как будто тот и правда, находился в комнате. Близнец выворачивал одним напоминанием. Указывал на ошибки и, словно марионетку, вёл по неправильному пути. И сколько Грил не бежал, он оставался таким же отвратительным человеком, как и Грим, воистину один копия другого.

Девушка, наконец, подняла обеспокоенный взгляд на брата. А он прочитал жалость – мерзкое чувство, которое не мог принять.

– Не спрашивай, что случилось. Тебе, в безопасной скорлупе, не понять, – едкий упрёк прозвучал обиднее удара.

Она обтёрла подступающий пот с его лица, не понимая, чего он боится, почему обвиняет, если сам огородил от опасности, не позволяя выйти за пределы выстроенной границы.

– Зачем держишься на расстоянии, кролик, будто не родной?

Ненавистное, глупое прозвище врезалось как клеймо. Она потеряла всё, связанное с ним, кроме дурацкого прозвища «Кролик».

Он неожиданно для себя удержал руку девушки. Пальцы бережно сжимали запястье, – ты думаешь, всё так легко? Считаешь, сможешь отдать себя на растерзание зверю?

Грил не понимал собственные поступки. Он запутался: тело и мысли действовали вразрез. Стремился держать на расстоянии, но, как только она делает шаг от него, готов прицепить на цепь к себе.

Она расслабилась и по привычке сократила расстояние, он склонил голову навстречу. Горячее дыхание обожгло висок. Оба видели опасность друг в друге, но ни один не отстранялся. Ходить на грани обрыва придавало вкус жизни.