
Полная версия
Дом бурь
– Возможно, он проплыл под кораблем, выбрался с другой стороны и вернулся на палубу, – предположила Мэрион, которой случалось такое видеть. Ее платье было подоткнуто, открывая ноги выше колен. Туфли она несла в руке. – Заметил пирата, похожего на метеоведа Эйрса?
– Возможно, Эйрс и впрямь пират. – Ральф покачал головой. Это не казалось таким уж невероятным, и он мог бы развить тему. Сказать о том, как береговые жители приветствовали испанских пиратов и порицали английских блюстителей, хотя все должно было быть наоборот. И о том, как путаница с бобинами позволила создать впечатление, что пираты победили. Затем тропинка повернула, Ральф увидел тусклое сияние пруда с морской водой, и голова у него закружилась. Хоть лекарства на спирту и сделали его невосприимчивым к выпивке, он умудрился нешуточно захмелеть. По крайней мере, он так себя чувствовал до тех пор, пока они не вошли в тенистую долину, где воздух был прохладным и уже не пах дымом. Позади шуршали шаги Мэрион. Они как будто оставили на пройденной тропе весь день с его потоком флажков, огней и праздничных украшений.
Ральф взобрался на ограждение бассейна и прошел по каменному выступу, покачиваясь и балансируя. Мэрион наблюдала за ним, и он попытался рассмеяться, но это оказалось гораздо труднее, чем он себе представлял. Он добрался до ступенек на дальней стороне.
– Здесь глубоко. Хорошо, что ты не упал.
– Да…
– Тебе и впрямь стоит научиться плавать. – Мэрион взобралась на ограждение. – Я буду твоей наставницей. – Оказавшись рядом с Ральфом, она совершила самый необычный поступок, какой ему доводилось видеть. Вытащив из-за пояса полы блузки, расстегнула ее. Затем начала снимать юбку, демонстрируя плечи и грудь, едва прикрытые сорочкой. – Просто повторяй за мной.
Ральф, слишком изумленный, чтобы сделать что-то еще, последовал ее примеру. До этого момента ночной воздух казался теплым. Теперь он почувствовал, что дрожит.
– Так плавают жители побережья, – сказала она, стоя в белом нижнем белье. – Этого достаточно для соблюдения приличий, но движениям ничего не мешает. На твоем месте я бы сняла жилет, – добавила она, как ни в чем не бывало раскладывая свои вещи на сухом краю пруда. – Он все равно ничего этакого в мужском теле не скрывает.
Ральф повиновался, и это было совсем не то же самое, что раздеваться перед медсестрами и врачами.
– Идеальное место для первых уроков. В заливе бывает сильное течение.
Ральф никогда не видел ничего прекраснее Мэрион, которая откинула назад волосы и опустила сначала одну ногу, потом другую в бассейн. Там были подводные ступени, по которым она медленно спускалась, все больше сливаясь с собственным отражением: колени, затем бедра, потом спина, пока вода не достигла ее плеч и она, раскинув руки, не растворилась в мерцающей луне.
– Холодно?
Она рассмеялась и повернулась.
– А вот попробуй сам…
Мягкие водоросли щекотали пальцы ног. Было холодно, но, по крайней мере, это давало повод дрожать. Он спускался, пока не почувствовал, как что-то ледяное сдавило ребра.
– Что мне теперь делать?
Она подплыла к нему, соблазнительно зависла поодаль от ступеней.
– Просто оттолкнись изо всех сил. Я тебя поймаю.
Ральф почти не колебался – в ее устах это прозвучало так просто, – но вода тут же хлынула ему в уши, нос и рот. Затем он почувствовал ее ладони на своих руках, и вокруг него вспыхнули звезды и темно-синяя ночь.
Мэрион подтолкнула его обратно. Он вскарабкался на ступеньки, сглотнул и закашлялся.
Она поплыла прочь.
– Хорошо получилось.
– Хорошо?..
– Итак. Давай попробуем еще раз. Постарайся сильнее оттолкнуться.
На этот раз Мэрион была дальше. Ральф был уверен, что утонет задолго до того, как доберется до нее, но она выглядела такой невероятно красивой, с мокрыми волосами и водой, омывающей плечи, что он на мгновение задумался, не из воды ли произошло человечество. Мысль была чересчур сложной. Он выкинул ее из головы и оттолкнулся.
И снова поверхность воды сомкнулась над ним. И снова, когда он уже был уверен, что никогда больше не вдохнет, руки Мэрион вытащили его обратно.
– Еще лучше.
Его кашель утих.
– Повторим.
Мэрион, это прекрасное морское создание, эта сирена, эта прелестная русалка, дразнила Ральфа. Но он был полон решимости не сдаваться. Снова и снова он отталкивался от ступенек и устремлялся к ней. Снова и снова тонул. Но хуже от этого не стало, и через некоторое время она, перестав отступать, зависла где-то в середине пруда. Отталкиваясь, он теперь иной раз успевал заметить ее над поверхностью, пока с бешеной скоростью работал руками и ногами, и даже смутно ощущал движение. Несомненно, у него получалось, и чем сильнее он в это верил, тем дольше удавалось совершать руками именно те движения, которые больше всего походили на плавание. Казалось, в этой среде он держался скорее за счет силы мысли, чем тех действий, которые на самом деле предпринимал. Ральф решил, что в искусстве плавания есть некая духовная составляющая. Но его начала беспокоить куда более тривиальная проблема.
Он понятия не имел, как ощущает себя в нижнем белье Мэрион, а вот портные с Джермин-стрит явно не предполагали, что клиент решит поплавать в их изделии. Хлопковая ткань полоскалась в воде и натирала. И даже хуже: на полпути к Мэрион эластичный пояс внезапно соскользнул с ягодиц. Захотев его подтянуть, Ральф моментально пошел ко дну.
– Что случилось? – спросила Мэрион, когда ей наконец-то удалось вытащить его на поверхность. – Раньше у тебя получалось намного лучше.
– Все из-за трусов, – пропыхтел Ральф, а они в это же самое время сползли еще ниже.
Она улыбнулась. Луна улыбнулась вместе с ней.
– Надо признаться, Ральф, я солгала тебе о том, что береговой народ купается в нижнем белье. Мы, как правило, делаем это без одежды.
– Но…
По правде говоря, Мэрион могла бы сообщить Ральфу, что взрослые и дети постарше вообще редко плавают, разве что при угрозе утонуть, но вместо этого она спустила с плеч полупрозрачные бретельки сорочки и, извиваясь, стянула ее вниз. Трусы Ральфа, которые и так были приспущены до середины бедер, последовали примеру сорочки, и он освободился от них, дергая ногами. Рассмеялся. До этого момента он даже не осознавал, что держится на воде без посторонней помощи. «Это действительно вопрос веры», – пришло ему на ум, пока трусы, трепеща и темнея, стремились к подводным пещерам. Мэрион, более прагматичная в вопросах дорогой одежды, подплыла к краю пруда и шлепнула на бортик мокрый хлопковый ком. Ральф, задрав подбородок и усиленно перебирая ногами, обнаружил, что по-прежнему держится на плаву. «Так можно научиться летать», – подумал он, мельком взглянув на грудь Мэрион, когда она повернулась и поплыла обратно.
Очевидно, проблема была в трусах. Теперь, нацелившись на определенную часть каменного бортика и сильно оттолкнувшись от ступенек, Ральф обнаружил, что действительно плывет. Наслаждаясь невиданной прежде свободой, он некоторое время носился туда-сюда, при этом сознавая, что ночное небо светлеет, а луна меркнет; еще он понимал, что по-прежнему действовал шумно и неуклюже. Подплыв по-собачьи обратно к ступенькам, он присел на корточки, наполовину погрузившись в воду, и, переводя дыхание, стал наблюдать за Мэрион.
Уже почти рассвело. Как и в те дни, когда он просыпался очень рано, Ральф заметил, что мир будто завис, не до конца сформированный, серый и туманный, словно наполовину разобранный на части незримыми руками. Свет стал молочным, мягким. Звезды потускнели и отступили. Вода струилась вокруг плеч Мэрион, ее пальцы обрастали рябью, словно перьями. Поверхность вокруг нее искажалась и волновалась, но оставалась почти безупречным зеркалом. Словно сталь, подумал Ральф, или ртуть. Она была воплощением того и другого. Жидкая и твердая. Реальная и нереальная. Когда Мэрион нырнула, едва взмахнув ногами, и поверхность вновь сделалась гладкой, ему показалось, что девушка не вернется. Спустя долгое время это все же случилось, и ее взгляд скользнул по нему, по камням, по смутным очертаниям вокруг него, воспринимая все с одинаковым спокойствием. «Я тоже часть всего этого», – подумал Ральф, когда она откинула назад волосы, рассыпав брызги, и мысль доставила ему радость.
Он услышал какой-то звук. Что-то журчало и жужжало, и сперва показалось, что это первая птица приветствует новый день. Но песня была незнакомая, и она как будто исходила прямиком из бассейна. Ральф увидел источник звука в тот момент, когда к нему подплыла Мэрион. Один из жужуков мастера-садовника Уайетта, похоже, принял поверхность воды за нечто твердое и приземлился на нее. Мэрион взяла существо в ладони и понесла к ступенькам. А потом шаг за шагом вышла из пруда. Позже, вспоминая этот момент, Ральф самому себе признался, что как-то не подумал о решении трудной задачи – как им обоим выйти из воды голыми. Но вот он покинул мелководье и присел на корточки рядом с Мэрион, а она положила спасенного утопленника на траву, и все оказалось очень просто.
– Иногда их находят на берегу. Дети собирают крылышки.
У этого они оказались желтыми, с ярко-зелеными крапинками на кончиках и с шипами. Его фасеточные глаза были словно ляпис-лазурь. Усики напоминали страусиные перья. Весь он был большой и замысловатый, как жестяная игрушечная машинка – не хватало только заводного ключа, – но в целом потрепанный. Некоторое время Ральф смотрел на жужука с сочувствием. Затем он перевел взгляд на Мэрион. Правое колено было поднято, левое – прижато к траве; пятка и изогнутая стопа уверенно держали вес тела. Она вся покрылась стекающими капельками воды. Он изучил изменчивую текстуру ее кожи. Та была оливковой, от пребывания на солнце руки и шею испещрили мелкие, едва заметные веснушки. Остальное тело было куда бледнее, почти прозрачным, словно созданным из того же зыбкого серого вещества, что и утро. Вода стекала с волос. Капли смешивались друг с другом и очерчивали контур спины или проворно стекали по изгибу правой груди к тому месту, где кожа соска темнела и сморщивалась, а потом падали размеренно и точно. Гипотеза Ральфа о том, что Мэрион – венец творения, полностью подтвердилась, пока он смотрел на нее, а она – на жужука. Природа, наука, выживание – что бы ни управляло этим миром, оно многое вложило в облик женщины.
Ральф сосредоточился на абстрактных вещах отчасти потому, что так обычно работал его мозг, но еще ему было неприятно осознавать, как пенис сильно давит вверх, пытаясь вырваться из-под левого бедра. Ральф усилием воли приказал ему опуститься, но это не помогло. Через некоторое время наука тоже оказалась бессильна.
Мэрион вздрогнула, капелька воды скатилась по ее лбу и сорвалась с кончика носа. Вскоре еще одна капля сорвалась с правого соска, затем влага затрепетала и скопилась вновь в соответствии с законами поверхностного натяжения, трения и тяготения. Капли теперь стекали медленнее, на коже росли участки, казавшиеся почти сухими. Мэрион шмыгнула носом. Повернулась к нему и улыбнулась, и по этой улыбке Ральф понял, что она знала, всегда знала, что он ее разглядывает.
– Ты прекрасна, – пробормотал он.
– Нет, – ответила она. – Это ты прекрасен.
Ральф снова был поражен. Она изменила позу и дотронулась до его груди, рисуя сквозь капли нечто маленькое и холодное, какой-то потаенный иероглиф. Ральф затрепетал. Он едва мог дышать, и его пенис, окончательно потеряв терпение, весело подпрыгнул между ног, но она улыбнулась вновь, а затем положила руки ему на талию, как будто они все еще плыли, заставила встать и встала сама. Они были так близко, что вода, стекавшая с ее ключицы, попадала ему на пальцы ног. Затем ее груди легко коснулись его, а руки сомкнулись у него на спине. Их обоих охватила почти неудержимая дрожь, когда он ощутил ее длинное тело целиком, а после и губы, прижавшиеся к губам. На мгновение она была на вкус как морская вода и утренний холод, затем наполнилась человеческим теплом и жизнью. Их зубы лязгнули друг о друга. Дыхание участилось. Он услышал, как рождается в ее груди смех.
– Я еще ни разу…
– И я…
Ее рука стерла капли с его спины. А потом двинулась дальше. Так легко, что он чуть не вскрикнул, она провела кончиками пальцев по его пенису. Затем потянула вниз, на мокрую от росы траву, и Ральф ощутил форму их соприкасающихся бедер; они слишком долго изучали природу, чтобы не понимать, что происходит. Конечно, все получилось совсем не так, как они себе представляли, но все же весьма хорошо по меркам первого раза.
По всему Инверкомбу разыгрывались иные, но похожие сцены. Мастер-садовник Уайетт и его мистрис жадно совокуплялись в тепле разворошенной клумбы с пламемаками. Сисси Даннинг, пожелав метеоведу Эйрсу спокойной ночи, была уже на полпути вниз по склону холма, как вдруг повернула обратно. Вновь оказавшись у железной двери метеоворота, она шумно постучалась, не успев отдышаться. Она не успела осознать и собственные желания, однако метеовед Эйрс все понял и привлек ее к себе, в гудящий свет, запустил пальцы в волосы на затылке, прижался губами к ее губам так быстро, что тело откликнулось раньше, чем она успела подумать об отказе. На другом берегу, в семейном коттедже Прайсов и посреди дюн, где Оуэну больше не нужна была форма, а Дениз и думать забыла о том, чтобы беречь себя для Бристоля, тела двигались в едином ритме. Береговые жители, мужчины и женщины, рыбаки, гильдейщики, мореходы, портнихи, медсестры, трактирщики, матроны и мизеры – все покорились любви. Даже в особняке, куда хозяева вернулись рука об руку, опьяненные событиями дня, вельграндмистрис Элис Мейнелл оседлала своего мужа на разбросанной постели, и ее неподвластное времени тело мерцало, пока она с улыбкой подводила Тома к последнему пику наслаждения в его жизни.
Ральф проснулся. Было совершенно удивительно, что ему удалось заснуть. Дневной свет струился над плюсовыми деревьями. Он приподнялся на локтях. Мэрион тоже спала. Она спала крепко, и маргаритки колыхались в ее волосах, обрамляя лицо. Насладившись видом от души, он встал. Оглядев себя, заметил немного крови на бедре. Природа была так противоречива. Он подошел к бассейну с морской водой. Оттолкнулся и поплыл, стараясь как можно меньше разбивать своими гребками отражение утреннего неба. Теперь это получалось без труда. Вода подхватила его точно так же, как это делали ее руки. Он вышел на место, уже озаренное солнцем, отряхнулся и позволил солнцу согреть себя. Мэрион слегка повернулась, ее левая рука скользнула по лицу, открывая приподнятую грудь и гнездышко волос в ложбинке рядом. Она продолжала спать.
Он заметил неподалеку что-то черное. Жужук, которого она спасла, умер, и его окраска поблекла. Эти создания жили недолго, и все-таки потеря опечалила Ральфа, когда он присел рядом на корточки. Даже в столь прекрасный момент смерть всегда таилась поблизости. На самом деле смерть являлась неотъемлемой частью всего, и она была прекрасна сама по себе, если ненадолго отрешиться от своего одержимого жизнью эго. У жужука не было шансов. Он умер, потому что был слишком большим и туповатым…
Ральф встал. Какая-то мысль – почти воспоминание, отчетливое, но вместе с тем не поддающееся определению – пришла ему в голову, пока он держал в ладони мертвое существо, и не желала уходить. Он покачал головой. Тихонько хихикнул. Не помогло. Вот же она, эта мысль – одновременно скромная и дерзкая, совершенно очевидная, но с такими колоссальными последствиями, что у него закружилась голова. Какой бы кощунственной ни была идея, она показалась ему прекрасной, как Мэрион, лежащая на траве среди маргариток, и бассейн с морской водой, и заточенное в воде золотое утро. На самом деле, все это было в них, и они были во всем.
Так просто и изящно, что захотелось заплакать, а потом стукнуть себя за то, что он раньше не додумался до этой мысли, идеи, очевидного факта, объяснения того, почему все устроено так, как устроено. Пройдя по бортику, Ральф спрыгнул на землю и побежал по тропинке к берегу, где сверкала убывающая вода, а воздух наполнился криками чаек, солью, солнечным светом и тленом. Раскинув руки, смеясь, Ральф закружился на мокром песке.
XIV
Трамваи плавно въезжали в розоватый овальный вход на южном фасаде бристольского дворца Гильдии заморских коммерсантов[12] и выезжали с северной стороны. Посреди здания гости покидали покачивающиеся, блестящие раковины вагонов и оказывались в пещере из полированного мрамора, драгоценных камней и кораллита, где в любую погоду царила прохлада. Этим утром, однако, все вокруг блестело, словно покрытое испариной.
Метеовед Элайджа Эйрс – имя Элайджа прозвучало странно даже для него самого, когда он представился дежурному клерку, да и Сисси по-прежнему называла его «метеоведом», в том числе на пике страсти, – подъехал к залу для совещаний на самоходной электрической дорожке, заменяющей лестницу. Он тихонько насвистывал мелодию себе под нос. Раскрасневшиеся бристольцы с видом мучеников поглядывали на него, трогая свои промокшие от пота воротнички. По меркам сегодняшнего дня он выглядел несуразно счастливым. На самом деле Эйрс установил на одной из террас Инверкомба доску – в последнее время это стало привычным утренним делом – с меловой надписью «В четыре часа будет дождь» и поручил Мэрион и Ральфу присмотреть за оборудованием, пока не вернется. Он уже предвкушал прохладный ливень, а позже – ароматные изгибы бюста Сисси…
Метеовед Эйрс постучал в богато украшенную дверь. Изнутри ответили, и он вошел в длинный просторный зал для совещаний, где блестели завитки темного камнекедра, а воздух, взбаламученный несколькими бесполезными вентиляторами, пропах несвежим одеколоном. Компания изнуренных жарой мужчин то изучала карты, то не давала им улететь со стола под ветром, который пытались поднять вентиляторы.
– Я думаю, метеовед Эйрс, – сказал вельмастер Чейни в дальнем конце зала, – что вы знаете большинство присутствующих.
Он знал или, по крайней мере, слышал о них. Старший такой-то и грандмастер сякой-то… Эйрс не позволил вскружить себе голову кивками и улыбками и тщательно выбрал место за столом. Достаточно близко, чтобы внести свой вклад в беседу, оставаясь при этом на краю собрания; это позволит ему сыграть свою роль. Так или иначе, его взгляду открылось поразительное смешение гильдий – куда более пестрое, чем он предполагал. Эйрс был заинтригован и немного насторожен, и все же эти люди нуждались в нем, иначе его бы здесь не было. Он чуть расслабился, улыбаясь грандмастеру Ли-Лоунсвуду-Тейлору, который владел землями, граничащими с Инверкомбом, и от чьих полей метеовед отводил град.
Вельмастер Чейни – крупный мужчина с серыми глазами и жесткими волосами – сказал, что с большей радостью руководил бы дойкой своих коров, чем заседанием гильдейских актуариев[13].
– Чем быстрее мы с этим разберемся, – вздохнул он, – тем лучше…
И вытер вспотевшие ладони о брюки.
– Судя по тому, что уже было сказано, я не думаю, что есть хоть малейшие разногласия относительно наблюдаемого снижения объема торговли. Конечно, у всех бывают потери и кризисы – в том числе прискорбные, какой случился у присутствующих здесь молодых вельмастеров Пайков в связи с их дражайшим отцом. – Он кивком указал на двух похожих друг на друга гильдейцев средних лет, которых метеовед Эйрс раньше не видел. – Но этот конкретный спад вызывает тревогу не масштабами, а своей всеохватностью.
Где-то по направлению к собору Святого Стефана застучал пневматический отбойный молоток. По непонятной причине внимание метеоведа Эйрса привлекла поблескивающая на столике красивая катайская ваза. Она казалась единственной прохладной вещью то ли в этом зале, то ли во всем городе.
– Я знаю, что каждый из нас, по-видимому, принял меры. Но да будет вам известно, что их недостаточно для того, чтобы не дать западным округам сползти в рецессию. Нам нужно нечто большее, джентльмены! Да, я в курсе, что все мы в прошлом получали необходимую дополнительную выгоду… она, разумеется, нас весьма радовала… – он помедлил, улыбаясь, – и это было связано с небольшими поставками, осуществлять которые удавалось с помощью метеоведа Эйрса и его прекрасного устройства. Но частной торговли – неважно, чем именно – уже недостаточно. Нам следует мыслить масштабно.
Вельмастер Чейни рассыпал по столу горсть камешков с аккуратными дырочками. Обычно числобусы нанизывали на раму вроде счетной доски, и умелый оператор посредством тихих заклинаний и быстрых движений пальцами мог черпать из них сведения быстрее лучшей вычислительной машины. Но эти камешки были крупнее привычных.
– Наш корабль, – начал он, – называется «Прозерпина»…
Последним словом, которое услышал метеовед, было «наш». Взяв в руки числобус, он тотчас же узнал конфигурацию парусов «Прозерпины», мощность ее двигателей в лошадиных силах, тип и марку метеоворота – «Вудс-Хантер» из Дадли, одна из самых достойных моделей, пусть и чуток медлительная. «Прозерпина» имела узкий корпус с высокими бортами, ее создали для скорости и перевозки легких дорогостоящих грузов. В душном воздухе зала заседаний отчетливо пахнуло гаванью – трюмной водой, свежей краской. Метеовед никогда не бывал в порту Туксан, но знал, что тот расположен на материковой части центральной Фулы. Не то место, где англичанину или любому белому европейцу позволили бы разгуливать в свое удовольствие. Мексиканцы нисколько не забыли о разрушениях, причиненных Кортесом, и гордились воссозданной империей, а также берегли тайны своей кровавой магии. Даже сейчас, пусть в местах вроде Теночтитлана уже давно обнаружили богатые месторождения эфира, они неохотно торговали с остальным миром. В любом случае, проблемы, связанные с добычей, извлечением, очисткой и транспортировкой казались почти нерешаемыми. Но деньги есть деньги. И торговля есть торговля. А самое главное, эфир есть эфир.
Согласно текущему графику, «Прозерпину» должны были полностью отремонтировать, загрузить и подготовить к выходу в море к началу сентября. Да, навстречу пассатам, и к тому же эфир считался проблемным грузом, но не было причин ждать трудностей, если судно выйдет в Бореальный океан до начала сезона ураганов, держась подальше от торговых путей и кораблей блюстителей. Если «Прозерпине» будет сопутствовать удача и ветер в парусах не ослабеет, она окажется у входа в Бристольский залив еще до начала октября и будет там тихонько ждать лоцмана.
– Наши агенты договорились с императором о цене в пять миллионов фунтов золотом за весь груз, – сказал грандмастер Чейни. Грохот отбойного молотка снаружи прекратился. Даже вентиляторы как будто замедлились. – Исходя из текущих цен на рынке и с учетом затрат на переоборудование «Прозерпины», остаточная стоимость груза – примерно тридцать миллионов. Конечно, имеются технические проблемы. Я так понимаю, что каждое заклинание на корабле нужно перефразировать и отладить с идеальной точностью, иначе в присутствии такого количества эфира оно испортится. Но я твердо верю, что «Прозерпина» может прибыть к нашим берегам еще до наступления зимы. Конечно, в финале потребуются подходящие условия, которые лишат акцизников возможности увидеть что бы то ни было. Вот тогда-то, метеовед Эйрс, вы и сыграете свою роль. Для разгрузки нам понадобится ваша наилучшая – точнее, наихудшая – погода.
– С этим проблем не возникнет.
– Но, как я понимаю, в Инверкомбе теперь есть жители?
– Юноша и его мать – вельграндмистрис Гильдии телеграфистов, восточница до мозга костей и уж точно не из тех, кого мы могли бы подпустить достаточно близко. Но сейчас она гораздо чаще бывает в отъезде, чем в особняке, а парень славный, и к тому времени он уедет учиться в большой академии.
– Простите, что говорю это, метеовед, но речь не просто о том, чтобы призвать несколько клочков тумана и прикрыть выгрузку двух-трех бочек портера. Мы, джентльмены, обсуждаем гораздо более сложный и дорогостоящий проект, чем любое из предыдущих начинаний. Все устье реки необходимо окутать настоящей мглой. Затем разгрузить «Прозерпину» настолько быстро, насколько это возможно с точки зрения безопасности, и, полагаю, утопить на большой глубине, наложив заклинание, чтобы она не попадалась никому на глаза до тех пор, пока люди вроде нас, сидящих за столом, не забудут обо всем.
Метеовед Эйрс улыбнулся. Вспомнив о Сисси, он слизнул пот с усов.
XV
Мэрион и Дениз прогуливались по берегу. Со стороны Латтрелла дул легкий ветерок, но его было недостаточно, чтобы разбить на осколки их отражения, а прилив теплотой напоминал чай.
– Не могу поверить, что эту осень я проведу в Бристоле, – сказала Дениз.
– Ты как будто грустишь.
В ответ на слова сестры Дениз улыбнулась. Она была в шляпе от солнца – насмотревшись на вельграндмистрис из Инверкомба, решила сохранить модную бледность лица, – но в остальном выглядела как никогда похожей на саму себя: медно-рыжие волосы переливались, темные веснушки испещряли изящное личико, глаза сияли.