Я осталась прежней.
Быть может… он поэтому и предлагал повторить, чтобы я смогла в мельчайших подробностях оценить все прелести процесса?
Нет, это бред!
И у меня порядочно раскалывается голова от построения предположений. Есть только один способ узнать. Узнать, а заодно забрать свой телефон. Вдруг Эзра в довесок ко всему еще и какой-нибудь хакер, как герои всех этих романов о таинственных мужиках? Тогда ему ничего не стоит взломать айфон и увидеть все мои голые фотки и неудачные селфи.
Именно эта тревожная мысль и подстегивает меня к действию. Прихватив небольшой «подарочек», я не иду на мост, как Эзра того ждет, а тащусь прямиком к нему домой. Я более-менее запомнила дорогу, а вычислить и отыскать нужную квартиру не так уж и сложно. Недаром я два года следила за Стиви Венделом, чтобы испытывать затруднения в таких вещах. Я, наверное, могла бы на этом зарабатывать. Знала бы как!
Только дверь открывается, я, словно защищаясь, пихаю в проем свою ношу – коробку с мертвой белкой. Типа я не с пустыми руками. Эзра принимает мое подношение и заглядывает внутрь, но его совсем не впечатляет увиденное. А я готовилась к тому, что бедное животное полетит мне в лицо. Нет, он все такой же спокойный, как и в нашу прошлую встречу, чего нельзя сказать обо мне.
– Это – причина, почему я прыгнула! – кричу я вместо приветствия, – что на это скажешь!?
– Ш-ш-ш, – Эзра останавливает меня взмахом руки, – хорошо. Пойдем. Только, пожалуйста, не ори на весь дом.
Я охреневаю с открытым ртом, пока он вставляет ноги в ботинки и накидывает куртку – ту самую, что спасла меня от обморожения. Я безропотно плетусь за ним, но встаю, как вкопанная, когда он приводит меня на набережную, ставшую местом нашего знакомства. Эзра мягко подталкивает меня под лопатки. Прямо к берегу, где совсем недавно я отплевывалась от воды после своего несостоявшегося самоубийства.
– Похоронить здесь негде, но так даже лучше, – изрекает Эзра. Он приседает на корточки и трогает воду кончиками пальцев. Я мнусь позади него, окончательно сбитая с толку.
Что происходит?! Как это все понимать?
– Хочешь что-нибудь сказать напоследок? – спрашивает Эзра через плечо, не глядя в мою сторону.
Сказать напоследок?
Он убьет меня?
Утопит?
А-а-а! Помогите! Сраные милениалы! Мне не помешал бы телефон с чатом-GPT, чтобы задать ему свою сотню вопросов, но он по-прежнему в квартире этого психа. Я беспомощна. Брошена на произвол судьбы и премудрые нейросети меня не спасут.
Я слишком долго туплю. Эзра вздыхает, и наконец поворачивается ко мне. По мне видно, что я нуждаюсь хоть в каких-то объяснениях. Только я рано раскатала губу – он молча выпрямляется во весь рост, и, приблизившись, всучает коробку в мои замерзшие, трясущиеся от волнения руки. Это уже не паническая атака. Это десять панических атак в одном флаконе.
– Прощальное слово, – шепчет Эзра мне прямо на ухо, склонившись так близко, что я едва не вскрикиваю, – можно про себя. И отдай ее реке.
– Это не мой сраный питомец! – вырывается у меня, – не то…
– Нет, – соглашается он, и его холодные, чуть влажные пальцы, поглаживают мои трясущиеся кисти, мертвой хваткой вцепившиеся в коробку, – это – ты, Синди. Та твоя часть, которую ты хотела убить, когда шагнула с моста. Отпусти ее.
Я не смотрю на него. Я смотрю на мост – отсюда он такой огромный, что, кажется, спрыгнув с него, попросту невозможно уцелеть. Наверное, мы оба мертвы – и это какая-то уродливая жизнь после смерти. От одной этой мысли холод пробирается мне под одежду, пронизывает до самых костей. Ветер ерошит наши волосы. Я и не заметила, когда он поднялся. А еще – идет снег – пока теплый, таящий в полете, но первый в этом году.
Ладно. Хорошо. Будь по-твоему.
Я шатко опускаюсь на колени, придерживаемая заботливыми руками Эзры, и кладу коробку на черную поверхность реки. Не отпускаю, а жду, наблюдая, как волны вгрызаются в пестрый картон. Я закрываю глаза. Это просто такой аутотренинг. Потом я спрошу у Эзры, не является ли он каким-нибудь хитровыебанным коучем, что помогает людям справиться с жизненными трудностями всякими неординарными методами.
Я пообещаю на него подписаться, если только он отдаст мой телефон.
В голове пусто. Мне никак не подобрать подходящие слова для «прощальной речи», словно я забыла свой родной язык. Потому я просто тихо говорю:
– Прощай.
Я выпускаю коробку. Она идет ко дну, а через минуту ее уже не видать. Течение забирает ее себе. И мне непостижимым образом становится легче. Нет мертвой белки – нет проблемы, которую она символизировала. Мне больше не нужно совершать самоубийство – бедное животное умерло за меня. А вода… Вода стерла все.
После «погребального обряда» Эзра удостаивает меня объятий – видимо, проделывает это со всеми своими пациентами. Я утыкаюсь опухшим от холода носом в колючий свитер и заключаю, что мне нравится его запах. Это какой-то парфюм? Или дезодорант? Аромат, безусловно, брутальный, но я купила бы его себе, чтобы иногда наносить на подушку, когда нам с розовым китайским другом захочется острых ощущений. Захочется мужчину, а не мальчишку из тик-тока. Как ни странно, теперь я думаю о Стиви Венделе именно так. Он сущий ребенок. Он не утешал бы меня, и уж точно не организовал бы поминки по бельчонку, чтобы снять это тяжкое бремя с моей души.
– Ты психолог? – бормочу я в свитер, – я так и поняла…
– Нет, – с легким смешком откликается Эзра, и я чувствую, как этот звук отдается в его груди. Он такой взрослый, такой обволакивающий, как урчание зверя. Он вызывает у меня мурашки. Приятные мурашки.
– Просто знаю, что «символические» жесты помогают облегчить боль, – заканчивает он, отстранившись, чтобы посмотреть мне в лицо. Нет, я не плачу. Пусть и не рассчитывает. Но я вынуждена признать его правоту. И мне кое-как удается набраться мужества произнести это вслух.
– Это и правда работает, – соглашаюсь я, – мне легче… но…
– Но? – повторяет Эзра.
– Ты, наверное, думаешь, что я какая-то маленькая девочка, что убивается из-за мертвого животного, – говорю я, и в этих словах нет злости, только горечь, – но дело не в этом… Мне подбросили эту белку, потому что… потому что все меня ненавидят… все меня презирают… меня травят… надо мной издеваются… я прыгнула, потому что больше не могла это выносить… я боюсь… боюсь, что они…
– Кто бы это не сделал, им не хватит смелости, – замечает Эзра, и теперь в его голосе прорезаются стальные нотки. Они обращены не ко мне, а к неким абстрактным «им», но я все равно напрягаюсь. Вокруг нас ни души. Мы одни на берегу, среди голых кустов, в темноте, под мокрым снегом. Фонари на мосту кажутся очень далекими, как и весь остальной мир. Пожелай Эзра свернуть мне шею – меня никто не спасет. Но зачем ему это делать?
Словно в ответ на мои опасения, его пальцы стискивают мой подбородок, но пока, к счастью, не горло. И всего лишь затем, чтобы не позволить мне отвернуться. Его тон вкрадчивый. Его взгляд прожигает меня насквозь, а глаза сейчас кажутся чернее воды.
– Они чувствуют в тебе слабость, – говорит Эзра, и его большой палец скользит вверх, касается моей нижней губы, чуть оттягивая ее вниз, – покажи им зубы и никто тебя не тронет.
– Легко сказать, – нервно смеюсь я. Я уже не испугана, а смущена. Этот жест куда интимнее, чем все, что когда-либо происходило между мной и… кем-то. Наверное, даже в сексе с вожделенным Стиви Венделом было меньше эротизма. Я уж молчу про армию своих игрушек. Я вся трепещу. И оттого теряю контроль над моим речевым аппаратом. Он готов исторгнуть что угодно, лишь бы этот странный мужчина не переставал прикасаться ко мне таким образом.
– Я трусиха, – признаюсь я, – я…
– Нет, – возражает Эзра, – трусихой была та Синди, но ее больше нет. Ты – очень храбрая. Я вижу в тебе это.
Он вдыхает в меня веру в это утверждение вместе с поцелуем. Темным и глубоким, как река, что неспешно бежит рядом с нами, разбивая на осколки свет фонарей на мосту.
***
Как выясняется, головокружительный поцелуй – был лишь демо-версией, и все, о чем я могу думать отныне – это как приобрести премиум-подписку со всем доступным функционалом. Я опасаюсь, что для этого мне придется основательно поднабраться терпения, ведь причина кроется в колоссальной разнице в возрасте между мной и Эзрой, о которой он за каким-то чертом вспомнил и держит в голове. Пятнадцать лет – это, конечно, не шутки, но разве преграда для истинной любви? Я уже совершеннолетняя. Я взрослый человек и имею право распоряжаться судьбой и телом по своему разумению. Но, увы, недостаточно взрослый человек, чтобы осмелиться поднять эту тему.
Потому я довольствуюсь тем, что Эзра мне дает – а за пару недель это уже куда больше, чем за два чертовых года дал Стиви Вендел.
Все время, что я не на учебе (Эзра настаивает, что мне не стоит на нее забивать, особенно из-за насмешек однокурсников), я торчу у него. Он нигде не работает и ничем не занят, кроме чтения книг. Я тоже волей-неволей к этому пристрастилась, следуя его примеру. В его компании мне все равно стыдно доставать свой айфон, воскресший из мертвых, а надо чем-то себя занимать. У Эзры нет телефона (это странно, но круто), нет телека или ноутбука. Только толстые фолианты, которые он откуда-то приносит целыми стопками и раскладывает на подоконнике. Пока он разбирает новые поступления, я тихонько сижу рядом, поглядывая на пыльные выцветшие обложки из-за его плеча. Иногда, осмелев, я по-собачьи кладу голову ему на локоть, и он будто неосознанно, но очень ласково гладит меня по волосам.
Я тащусь, но мечтаю о большем.
Волосы я перекрасила – обратно в родной цвет, сочтя свои розовые и голубые прядки каким-то ребячеством. Я изменилась. И поэтому и избегаю так яростно своей квартиры, которая кажется склепом той Хоуп, которую я отправила в плавание вместе с несчастной белкой. Она была слабой. Глупой. Поверхностной. Она забивала свою пустоту всем этим бессмысленным хламом, но он не заполнял ее, а лишь громоздился мертвым грузом, что тянул меня на дно. Лишь в скучной – как мне казалось – квартире Эзры и рядом с ним я наконец-то чувствую себя полной. В духовном смысле. Не в физическом. Но однажды…
Однажды это изменится.
Подсказку мне дает само провидение, когда в библиотеке колледжа я случайно сталкиваюсь с заучкой Тиффани Пирс, недолго бывшей моей «подругой». Я успела забыть, что библиотека – ее естественная среда обитания. Она меня замечает, но не сразу решается подойти, а долго присматривается с таким видом, будто не узнает. Еще бы – другая прическа, другая одежда и совсем другой стиль жизни. Я, как хорошая девочка, пришла взять литературу по программе вместо того, чтобы читать ее в кратком содержании в интернете.
Тиффани настигает меня уже у выхода.
– Привет, – робко говорит она.
– Привет, – откликаюсь я.
– Как у тебя дела? – до неприличия откровенно она таращится на мой темный свитер, или, быть может, чувствует исходящий от него запах мужского парфюма. Свитер – такой же, как у Эзры, и аромат я нашла. Вроде тот же или просто похожий. Две ночи изучала каналы парфюмерных блогеров, чтобы напасть на след.
Все-таки трудно разом отринуть все прежние привычки. Но я, как минимум, не завела новый «алтарь», что уже хорошо.
Есть старый алтарь, от которого в срочном порядке нужно избавиться.
– Нормально, – вежливо отвечаю я, – а у тебя?
– Нормально.
Вот и поговорили!
Но это еще не все. Тиффани хватает меня за предплечье, не позволяя уйти. Она воровато озирается по сторонам, проверяя, что нас никто не услышит. Ну, конечно. Ее, бедняжку, никто не проводил через процедуру, избавляющую от страха и комплексов.
– Слушай… – понизив голос, начинает она, – извини меня, если что… Я просто пересралась из-за той истории со Стиви. Я не думаю, что ты какая-то…
– Какая? – любопытствую я.
– Странная? – неуверенно отвечает Тиффани, – все с тобой ок. И Стиви, я думаю, уже отошел… И…
– Спасибо, но меня это больше не интересует, – обрываю я, и считаю себя обязанной добить Тиффани окончательно, – у меня теперь есть парень.
Тиффани понимающе кивает, и мне не важно, поверила она или нет. Главное, что я сама в это верю, хотя наши отношения с Эзрой довольно необычные, и временами я гружу себя тем, что также он, наверное, обращался бы со своей младшей сестрой, без всякой подоплеки в духе популярных сериалов. Ну… типа «инцест дело семейное» и тому подобная гадость. Как я заметила, он весьма старомодный – еще бы читать книги и не иметь сотового телефона! – вот и бережет по-своему мою честь.
Впрочем, именно встреча с Тиффани и дарит мне идею для шикарного символического жеста, который даст Эзре понять, что я готова. Мы встречались только на его территории – и изредка на нейтральной, но я ни разу не приглашала его к себе, стесняясь того ширпотреба, которым набила свою съемную квартиру.
Время пришло.
Показать ему, какой ничтожной я была до него. И проститься с этим прошлым.
***
Я была куда меньше испугана, когда шла на вечеринку знакомиться со Стиви Венделом, чем сейчас. У меня взмокли ладошки, а черная водолазка от пота намертво приклеилась к спине. Я дышу через раз, и раньше подумала бы, что у меня паническая атака, но Эзра отучил меня ставить себе диагнозы, начитавшись всякой фигни в интернете. Когда-то мне доводилось бывать у школьного психолога, и к огромному огорчению меня-подростка, у меня не нашлось ничего серьезного. Ни аутизма, ни шизотипического, ни модной биполярки. Я тогда сочла, что психолог – полный профан, ведь сто тысяч тестов утверждали обратное. Нынешняя я не поверила бы глупым тестам.
Но я и правда очень волнуюсь. Я боюсь, что Эзра поднимет меня на смех при виде всего этого кричащего разноцветного безобразия. Боюсь, что он от меня отвернется. Ладно еще – девчонка, что сиганула с моста, а потом примчалась к нему с дохлой белкой в коробке, но это, простите меня, уже слишком.
Я пропускаю его в квартиру, не осмелившись даже чмокнуть в гладковыбритую щеку – дозволенный им, невинный, приветственный ритуал. Я роняю на пол упаковку огромных черных мешков и мечусь, не зная, что делать – толи их поднять, толи сначала закрыть дверь. Эзра приходит мне на выручку и сам подбирает мешки.
– Только не говори, что у тебя тут что-то мертвое покрупнее белки, – подтрунивает он. Я кривлюсь. Напоминание о том инциденте не делает легче мое положение.
– Эм… нет… – бубню я, семеня за ним, когда он решительно минует прихожую и идет в комнату, – но я… я хотела прибраться и… надеялась, что ты мне поможешь.
Вот он – момент истины. Я вжимаю голову в плечи и жду приговора. Эзра, как и всегда, выглядит невозмутимым. Остановившись у дверного проема, он окидывает взглядом музей жизни прежней Хоуп, и мой взгляд повторяет траекторию его. Не знаю, что из всего этого вызывает во мне большее чувство кринжа – (прекрати употреблять эти тупые словечки!) – отвращения: балдахин над кроватью, заваленной плюшевыми игрушками; коллажная стена с фотографиями чужаков или распахнутое нутро шкафа с алтарем развенчанного культа личности Стиви Вендела.
– Я хочу все выбросить, – быстро говорю я, словно оправдываясь, – мне это больше не нужно. Оно… оно принадлежало ей, а не мне.
– Ну… зачем выбрасывать? – с небольшой запинкой говорит Эзра, – можно отдать на благотворительность.
И от его теплой улыбки мне хочется выпрыгнуть из белья. Он меня не осуждает. Он поможет мне пройти и этот этап на пути к своему взрослению, к своему перерождению.
– Ты прав, – соглашаюсь я.
– Такое «наследство» осчастливит какую-нибудь бедную двенадцатилетнюю девочку, – все же не сдерживается он, вызвав у меня недовольное фырканье. Я мигом смягчаюсь, наблюдая, как Эзра деловито закатывает рукава свитера и собирает волосы в хвост на затылке, чтобы не мешались.
Мы тратим здесь полдня, разбирая весь этот хлам, фасуя его по пакетам и коробкам, делая небольшие паузы на то, чтобы выпить воды, кофе или чая. Кое-что все-таки отправляется в мусор: а именно Стиви и все, что с ним связано, а также отчего-то особенно мне неприятные снимки незнакомцев с китайского маркетплейса. Добравшись до своего арсенала вибраторов я спешно сую их в какой-то бокс, пока Эзра не заметил, но запоздало думаю, что мне еще придется из-за них посмущаться в «Красном кресте». Сомневаюсь, что там принимают такие пожертвования, но и себе оставлять мне их не хочется. Они – напоминание о моем одиночестве. Я верю, что они мне уже без нужды. Все, что может мне пригодиться в дальнейшем – это ноутбук, наушники, фотки родителей и прожиточный минимум шмоток. Все это умещается в одну спортивную сумку, что я запихиваю под кровать от глаз подальше.
Снаружи идет снег и стало совсем темно. Я тянусь к последней уцелевшей гирлянде, но, вместо того, чтобы снять ее и зашвырнуть к остальным, а у меня их в хозяйстве имелось немало, я щелкаю выключателем, и комната озаряется теплым, ласковым светом. Не смотря на мешки, коробки и ящики, сгруженные в углу, она кажется мне куда уютнее, чем была. Здесь даже дышится легче. Я и не понимала, как сильно меня душил весь этот предметный мир.
Мне жарко. Энергичный труд разогнал кровь по телу. Я по привычке, позабыв, что не одна, стаскиваю с себя промокшую водолазку, оставшись в одном темном кроп-топе, и замираю. Не сочтет ли Эзра это намеком? Я вовсе не порывалась нарушить границы. Но мы одни в комнате, наполненной волнительным золотым светом гирлянды. И я сижу на краю кровати, переводя дух.
Эзра сморит на меня с нечитаемым выражением. Я вздрагиваю, стоит ему приблизиться, и, склонившись надо мной, коснуться моей кожи чуть ниже ключицы. Опустив взгляд, я понимаю, что завладело его вниманием: татуировка «hope, faith, love».
Боже мой, как же это неловко!
Я тороплюсь прикрыть ее ладонью, но он отводит мою руку в сторону. Глаза прикованы к глупой надписи. Но смысл – лично для меня – его не интересует. Эзра спрашивает:
– Сколько тебе было?
– Пятнадцать, – тихо и пристыженно отвечаю я, но большего он от меня не добьётся. Я умру от унижения, если мне придется рассказать, что точно такая же, но повыше, была у певицы, по которой я тогда фанатела. Я сделала ее над грудью, чтобы не спалили родители. Я была полной дурой!
Впрочем, я не сильно поумнела. Я и думать забыла про татуировку, окутанная близостью этого невероятного, странного, но такого притягательного мужчины. Я тяну Эзру за руку, но, предугадав мое намерение, он меняет траекторию и плюхается рядом на постельное белье девчачьего цвета лаванды. Перегнувшись через меня, он включает чудом избежавший изгнания проектор звездного неба. Мы просто лежим, глядя, как над нами крутится фотка какой-то галактики. Разрешение такое паршивое, что я вижу пиксели, которых прежде не замечала.
– Почему ты избегаешь близости со мной? – откуда-то пробивается плаксивый голосок прежней Хоуп, – я тебя не привлекаю?
– Вовсе нет, – возражает Эзра и в подтверждение своих слов, мягко касается губами моего плеча, – но я не хочу торопиться.
– Ну, конечно, – обиженно говорит она-я, – а я не хочу ждать!
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и от его взгляда у меня сбивается дыхание. Он буквально пожирает меня глазами, но руки, руки по-прежнему держит при себе, как и все остальные части тела, до которых я так жажду добраться. А он… нужно ли ему мое тело?! Моя душа? Хоть что-то из этого?! Он гладит мою щеку кончиками пальцев, вывернув кисть. Его кожа пахнет далеким морем.
– Хоуп, послушай… Ты особенная и заслуживаешь особенного отношения. Мы будем вместе, но не сразу. Сейчас… Скоро мне придется уехать, а я не смогу оставить тебя с чувством неопределенности…
– Что!? – перебиваю я, и резко сажусь, – что это значит!? Как уехать!? Куда уехать!? Зачем?
– Ш-ш-ш, – я так шокирована, что и его убаюкивающий голос не имеет надо мной власти, как и нежное прикосновение ладони к пояснице. Сегодня Эзра особенно щедр на тактильные контакты – и вот, оказывается, почему. Он прощается?! И меня не утешает, что он не воспользовался мной из-за чертового благородства. Я останусь ни с чем.
А я… я уничтожила и перечеркнула свою прежнюю жизнь!
И все это ради него.
– У меня есть важная миссия, – словно печально говорит Эзра, – для нее и нужно будет уехать.
– Что за чертова миссия!? – не унимаюсь я. Я судорожно трясу головой, отползаю подальше и прячу лицо в ладонях, сжимаюсь. Я жалею, что запрятала в трупный мешок все свои игрушки – мне жизненно необходимо обнять сейчас самого большого медведя и реветь, уткнувшись в его плюшевую шесть. Или… Или… О, это тоже подойдет! Очень даже подойдет!
Эзра подсаживается ко мне, и потянув за плечо, вынуждает развернуться в его руках. Меня окутывает его аромат, но мысль, что я скоро его лишусь, убивает все удовольствие. Я вот-вот завою от отчаяния. Я его ненавижу. Ненавижу за то, что он спас меня, за то, что привязал к себе, а теперь отталкивает.
– Ты нужна мне, – шепчет Эзра мне в волосы, – быть может… ты захочешь поехать со мной?
Я скажу что угодно, лишь бы только он не выпускал меня из своих объятий. Я поклянусь в чем угодно. Поставлю подпись хоть кровью.
– Да, черт возьми, да, – выпаливаю я, – я хочу поехать с тобой!
Lighthouse
.
Вы, наверное, сочтете меня ужасно безрассудной, но это не правда. Я все тщательно взвесила. Если бы Эзра хотел меня убить, просто позволил бы утонуть. Если бы хотел изнасиловать – опустим, что я была бы только рада – не гасился, пресекая все мои поползновения в его сторону в зачатке. Логично? Да. Что еще может мне угрожать? В рабство продаст или на органы? Да не смешите!
К тому же я узнала, что «миссия» подразумевает работу смотрителем маяка, а кто, признайтесь, об этом не задумывался? Это работа мечты. Мы будем предоставлены сами себе в каком-то фантастически живописном месте. Только Эзра, я, море и маяк. Как на картинке в пинтересте. Целых две недели, пока нужно подменить нынешнего смотрителя, который лег в больницу. Две недели чистого кайфа. Две недели любви.
Ну, я на это рассчитываю. И даже извлекаю из мусорного пакета симпатичное белое платье с кружевами и перекладываю в свою спортивную сумку. На всякий случай. Эзра же сказал, что мы будем вместе. Трудно придумать более подходящий и романтичный момент, чем во время совместной поездки к маяку. Иначе зачем он позвал меня с собой? Позвал так трепетно, будто от этого зависит его жизнь.
Это звучало, как обещание.
Конечно, мои мозги не настолько затопило розовыми соплями, чтобы я поставила родителей в известность об этом потрясающем плане. Нужно было им что-то сказать, так что я изобрела вменяемую, адекватную ложь. Мол, моя подруга Тиффани (я великодушно простила ей былые прегрешения и повысила!) пригласила погостить у нее. Она, бедняжка, тяжело переживает разрыв с парнем, потому побывка подразумевает девичьи разговоры и цифровой детокс, что важно. Никаких телефонов, интернета и звонков. Мам, наберу тебе через две недели, когда вернусь, пока, целую. И хоть Эзра терпеть не может гаджеты, я все же беру с собой айфон, припрятав на самом дне сумки, завернутый в мое белье. Я не собираюсь им пользоваться, только если что-то пойдет не так.
Но что может пойти не так?
До побережья мы добираемся на машине, и хоть она довольно дурацкая, точно не какая-нибудь тесла или на чем там ездят крутые мужики, я подмечаю, что кататься с парнем все равно приятно. Не с парнем, а с мужчиной, который, как я рассчитываю, скоро станет моим на веки вечные.
Эзра водит лучше, чем мои родители. Папа вечно дергает так, что меня укачивает и тошнит, а мама боится всего на свете – пешеходов, другого транспорта, регулировщиков, еле едет и невольно заражает своей тревогой и меня. Из-за нее я сама так и не удосужилась получить права – насмотрелась на ее психи и тоже стала бояться. Пусть лучше меня возят. Под управлением Эзры машина движется так плавно, словно плывет или парит по воздуху – кажется, флюиды его спокойствия и невозмутимости воздействуют и на нее. Я умудряюсь даже задремать в пути, чего со мной прежде не случалось.
На пристани дует сильный ветер. Вывалившись наружу, я щурюсь от света, зеваю и трясусь от холода, но Эзра не дает мне замерзнуть. Его руки оплетают мою талию, пробираясь под пальто, когда он вжимает меня в борт машины и целует. Теперь меня колотит уже не от перепада температур, а от волнения.
– Ты не передумала? – спрашивает Эзра, отстранившись всего на дюйм, разделяющий наши губы.
– Нет, – говорю я. Я не боюсь. Хоуп-трусиху забрали воды реки и она никуда бы с ним не поехала. Я хочу быть храброй, потому что он увидел это во мне. Я его не разочарую. Я пройду эту проверку на прочность.
– Хорошо.
Словно нехотя выпустив меня из своих рук, он забирает наши вещи из багажника. У него только рюкзак, но я этому не удивляюсь. Я уже заметила за Эзрой привычку к аскетизму в быту. Мне совестно, что я избавилась от кучи барахла, но все равно умудрилась накидать с собой целый миллион вещей. Собиралась я в каком-то бреду. Толком не помню, что в этой сумке, но даже со стороны она выглядит весьма увесистой.
