Музей живых экспонатов

Ее легкие горят. Ей нужен воздух. Она делает вдох.

И мир исчезает.

Последнее, что она видит перед тем, как потерять сознание, – лицо худого мужчины в костюме. И на этом лице – метка. Яркая. Отчетливая. Неизбежная.

Метка смерти.

Глава 3: "Адаптация"

Сознание возвращается медленно. Сначала звуки. Приглушенное гудение вентиляции. Тихое пиканье какого-то прибора. Потом ощущения. Мягкая поверхность под спиной. Прохладный воздух на коже. И наконец, запахи. Стерильная чистота. Антисептик. Что-то металлическое.

Вера открывает глаза.

Белый потолок. Слишком белый. Неестественно белый. Не больничный – в больнице всегда есть какие-то пятна, трещины, следы времени. Этот потолок идеально чист. Как новый лист бумаги.

Она пытается поднять руку. Получается с трудом – тело еще не полностью слушается. В вене правой руки – катетер. Капельница. Прозрачная жидкость медленно стекает по трубке.

Физраствор? Успокоительное? Снотворное? Она не может определить. Голова слишком тяжелая. Мысли слишком путаные.

Вера заставляет себя сесть. Осматривается.

Комната. Небольшая, примерно четыре на пять метров. Стены белые, как потолок. Пол – серый, бетонный. Мебель – минимальная. Кровать, на которой она лежит. Стул. Маленький столик. В углу – дверь в крошечную ванную комнату. Унитаз, раковина, душ. Все белое, стерильное.

Напротив кровати – зеркало во всю стену. Огромное. Вера видит в нем свое отражение. Бледное лицо. Темные круги под глазами. Больничная рубашка из тонкой хлопчатобумажной ткани.

Она смотрит вверх. Под потолком – камера наблюдения. Маленькая, почти незаметная. И еще одна – в углу над дверью. И третья – над зеркалом.

Вера понимает, что зеркало, скорее всего, одностороннее. С другой стороны кто-то наблюдает за ней.

Страх, притупленный лекарствами, начинает просачиваться в сознание. Где она? Кто ее похитил? Зачем?

Она вспоминает человека в костюме. Его холодные глаза. И метку на его лице. Метку смерти.

Дверь открывается. Тот самый человек входит в комнату. Худощавый. Подтянутый. В идеально выглаженном костюме. С идеальной прической. Лицо – без единой эмоции. Маска из плоти и крови.

– Доброе утро, Вера Алексеевна, – говорит он. Голос спокойный, профессиональный. Голос врача, сообщающего диагноз. – Рад, что вы наконец очнулись. Меня зовут Виктор Нейман. Я – куратор этого учреждения.

Вера смотрит на него. На его лице все та же метка. Но в искусственном свете комнаты она выглядит иначе. Более четкой. Более определенной. Она говорит: 33 дня. Именно столько осталось этому человеку.

– Где я? – спрашивает Вера. Ее голос хриплый, будто она не говорила несколько дней.

– В безопасном месте, – отвечает Виктор. – В месте, где ваш дар будет изучен и оценен по достоинству.

Он подходит ближе. Проверяет капельницу. Смотрит на показания монитора. Все как в больнице. Но это не больница. Это что-то другое.

– Что вы со мной сделали? – Вера пытается звучать твердо, но голос дрожит.

– Ничего плохого, уверяю вас. Легкая седация для транспортировки. Профилактика обезвоживания. Стандартные процедуры.

Он говорит как врач. Возможно, он и есть врач. Или был им когда-то.

– Зачем я здесь?

Виктор отходит к стулу. Садится. Складывает руки на коленях. Его поза – воплощение спокойной уверенности.

– Вы здесь, потому что вы особенная, Вера Алексеевна. Вы видите то, чего не видят другие. Вы предсказываете смерть с поразительной точностью.

Вера напрягается. Как он узнал? Она никому не говорила. После первых нескольких случаев, когда ее подняли на смех, она научилась скрывать свой дар.

– Я не понимаю, о чем вы, – пытается она отрицать.

Виктор улыбается. Его улыбка не затрагивает глаза.

– Пожалуйста, Вера Алексеевна. Не нужно лжи. Мы наблюдали за вами. Мы проверили ваши предсказания. Алексей Петрович Дорохов. Палата 312. Вы увидели метку смерти на его сыне. И через 61 час и 34 минуты пациент скончался. Именно так, как вы предвидели.

Вера чувствует, как холодеет спина. Они следили за ней. Они знают.

– Чего вы хотите?

Виктор наклоняется вперед. В его глазах появляется что-то похожее на интерес. Первая настоящая эмоция, которую она видит на его лице.

– Я хочу понять, как работает ваш дар. Хочу изучить его. Задокументировать. Вы – уникальный феномен, Вера Алексеевна. Единственная в своем роде.

– Я не подопытный кролик, – говорит Вера, чувствуя, как внутри поднимается гнев. Гнев – это хорошо. Гнев вытесняет страх.

– Конечно, нет, – соглашается Виктор. – Вы – ценный экспонат моей коллекции. Живой, мыслящий экспонат с уникальной способностью.

Экспонат. Коллекция. Слова вызывают новую волну страха.

– Вы сумасшедший, – шепчет Вера.

Виктор не обижается. Он кивает, как будто ожидал этих слов.

– Гениальность часто путают с безумием, Вера Алексеевна. История полна примеров. Ван Гог. Тесла. Ницше. Люди не понимали их при жизни. Признание пришло позже. Так будет и со мной. С моей коллекцией.

Он встает. Поправляет манжеты рубашки.

– У вас будет все необходимое. Пища. Вода. Медицинское обслуживание. Книги. Даже телевизор, если захотите. Единственное, чего у вас не будет – свободы выбора. Вы останетесь здесь. Будете участвовать в моих экспериментах. Будете демонстрировать свой дар.

Вера смотрит на метку на его лице. Она стала еще отчетливее.

– А если я откажусь? – спрашивает она, уже зная ответ.

– Тогда условия вашего содержания станут менее комфортными, – отвечает Виктор. В его голосе нет угрозы. Просто констатация факта. – Но вы все равно останетесь здесь. И все равно будете изучены. Выбор за вами – делать это в относительном комфорте или в страданиях.

Вера молчит. Что она может сказать? Как может возразить человеку, который говорит о ней как о вещи? Как об экземпляре редкого вида, помещенном в клетку зоопарка?

– Я оставлю вас на сегодня, – говорит Виктор, направляясь к двери. – Отдыхайте. Восстанавливайтесь. Завтра мы начнем первый этап изучения.

Он выходит. Дверь закрывается с тихим щелчком. Вера слышит, как поворачивается ключ в замке.

Она остается одна. В белой комнате. Под прицелом камер.

Экспонат в чьей-то безумной коллекции.

Ночь – самое тяжелое время. Свет в комнате приглушен, но не выключен полностью. Камеры продолжают наблюдать. Красные огоньки горят в темноте, как глаза невидимых хищников.

Вера лежит на кровати, глядя в потолок. Сон не идет. Слишком много мыслей. Слишком много страха.

Она пытается оценить ситуацию. Человек по имени Виктор Нейман похитил ее из-за ее способности видеть метки смерти. Он называет ее "экспонатом" своей "коллекции". Это значит, что она не первая. Есть и другие. Другие люди, запертые где-то здесь. Люди с какими-то особыми способностями или отклонениями.

Вера вспоминает его слова о "гениальности" и "безумии". Он считает себя непризнанным гением. Коллекционером человеческих аномалий. Это похоже на бред психически больного человека.

Но метка на его лице реальна. Тридцать три дня. Она не знает, как он умрет. Никогда не знает. Видит только неизбежность смерти, не ее причину.

Может ли она использовать это знание? Сказать ему о метке? Напугать его? Заставить отпустить ее?

Но что, если это только разозлит его? Что, если он решит, что она пытается манипулировать им? Условия ее содержания могут стать "менее комфортными", как он выразился. Что бы это ни значило.

Тишину нарушает странный звук. Тихий, металлический. Ритмичный. Как будто кто-то стучит по трубе. Вера прислушивается. Стук повторяется. Три коротких удара. Пауза. Два длинных. Пауза. Снова три коротких.

Она садится на кровати. Звук идет из вентиляционной решетки под потолком. Маленькое отверстие, слишком узкое, чтобы через него можно было пролезть. Но достаточное для звука.

Три коротких. Два длинных. Три коротких. Повторяющийся паттерн.

Это не случайный шум. Это сигнал. Кто-то пытается привлечь ее внимание.

Вера встает с кровати. Оглядывается на камеры. Они смотрят безучастно. Регистрируют, но не анализируют. Наверняка записи просматривают утром, а не наблюдают круглосуточно.

Она подходит к вентиляционной решетке. Стук становится громче. Она поднимается на цыпочки, пытаясь заглянуть внутрь. Темно. Ничего не видно.

– Кто там? – шепчет она, стараясь, чтобы звук не уловили микрофоны камер.

Стук прекращается. На несколько секунд наступает тишина. Потом – шепот. Тихий, едва различимый.

– Новенькая? Как тебя зовут?

Мужской голос. Немолодой, с хрипотцой.

– Вера, – отвечает она так же тихо. – Кто ты?

– Михаил. Экспонат номер один. Добро пожаловать в ад, Вера.

Она чувствует, как по спине пробегает холодок. Экспонат номер один. Значит, она была права. Здесь есть и другие.

– Где мы? – спрашивает она.

– В его коллекции. В музее Неймана. Под землей.

– Под землей? – переспрашивает Вера, чувствуя, как сжимается желудок.

– Бывший военный бункер. Глубоко. Никто не услышит. Никто не найдет.

Отчаяние накатывает волной. Если они действительно глубоко под землей, шансы на побег минимальны.

– Сколько… сколько здесь людей? – спрашивает она, пытаясь собраться с мыслями.

– Восемь. Теперь девять, с тобой. Каждый – со своей "особенностью". Каждый – экспонат в его безумной коллекции.

– Что он с нами делает?

Пауза. Потом снова шепот, еще тише.

– Изучает. Экспериментирует. Показывает своим богатым друзьям. Мы для него – не люди. Мы – экземпляры редких видов. Живые экспонаты его музея психических отклонений.

Вера чувствует тошноту. Это еще хуже, чем она думала.

– Как давно ты здесь? – спрашивает она.

– Десять лет, семь месяцев, двадцать один день, четырнадцать часов и… примерно тридцать восемь минут. Я помню каждую секунду. Это мое проклятие.

Десять лет. Целая вечность в подземной тюрьме. В безумном музее живых экспонатов.

– Есть… есть способ выбраться отсюда? – Вера боится ответа, но должна спросить.

Смех. Тихий, горький.

– Только один. В пластиковом мешке. Когда ты перестанешь быть интересной для него. Когда твой "экспонат" наскучит публике.

Вера закрывает глаза. Пытается сдержать слезы. Нельзя сдаваться. Нельзя терять надежду. Даже если ее нет.

– Расскажи мне о других, – просит она. – Кто они? Какие у них… особенности?

– Долгая история. Не сейчас. Скоро утро. Он придет. Делай, что он говорит, Вера. Не сопротивляйся. Не дерзи. Это бесполезно. Только хуже будет.

– Но…

– Тише. Камеры. Он просматривает записи по утрам. Не должен знать, что мы общаемся. Поговорим завтра ночью. Будь сильной, Вера.

Стук возобновляется. Три коротких. Два длинных. Три коротких. Потом тишина.

Вера возвращается к кровати. Ложится. Закрывает глаза.

Завтра. Завтра ей предстоит первый день в роли экспоната. Первый день изучения и экспериментов.

Но теперь она знает, что не одна. Где-то рядом, за стенами ее камеры, есть другие. Такие же пленники. Такие же экспонаты.

И на лице их тюремщика – метка смерти. Тридцать три дня. Осталось тридцать три дня.

Утро начинается с пробуждения от яркого света. Лампы на потолке включаются одновременно, слепя глаза. Вера садится на кровати, щурясь.

Сколько она проспала? Час? Два? После разговора с невидимым Михаилом сон долго не шел. А когда пришел, был наполнен кошмарами. Белые коридоры. Стеклянные клетки. Люди внутри, как насекомые в коллекции энтомолога. И Виктор Нейман, наблюдающий за ними холодными глазами.

Дверь открывается. Входит крупный мужчина в форме охранника. Тот самый, который набросился на нее возле дома. Грубое лицо. Маленькие глаза. Тяжелая челюсть.

– Завтрак, – говорит он, ставя поднос на стол. – У тебя пятнадцать минут.

Вера смотрит на поднос. Овсянка. Тост. Яблоко. Стакан воды. Как в больнице. Но это не больница.

– Где я могу умыться? – спрашивает она.

Охранник кивает в сторону маленькой двери в углу.

– Там. Пять минут на гигиену. Потом завтрак. Потом тебя заберут на первый осмотр.

Он выходит. Дверь закрывается. Снова щелчок замка.

Вера идет в крошечную ванную комнату. Унитаз. Раковина. Душевая кабина без двери. Никакой приватности. Камера в углу под потолком. Они наблюдают даже здесь.

Она быстро умывается холодной водой. Находит зубную щетку и пасту на полке над раковиной. Чистит зубы. Расчесывает волосы пальцами – расчески нет.

Когда она выходит, то замечает, что на стуле лежит стопка одежды. Серые хлопчатобумажные брюки. Серая футболка. Серые носки. Все безликое, унисекс. Одежда заключенных.

Она переодевается, стараясь не смотреть на камеры. Потом садится за стол. Заставляет себя есть. Нужны силы. Нужна энергия. Для чего? Для выживания. Для сопротивления. Для надежды на побег, даже если ее нет.

Ровно через пятнадцать минут дверь снова открывается. На этот раз входит Виктор Нейман. Сегодня на нем другой костюм – темно-синий вместо вчерашнего серого. Но та же безупречная прическа. То же безэмоциональное лицо. И та же метка смерти, видимая только Вере.

– Доброе утро, Вера Алексеевна, – говорит он. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули.

Она не отвечает. Просто смотрит на него. На его метку.

Виктор не настаивает на ответе. Он привык к сопротивлению новых экспонатов. Это часть процесса адаптации.

– Сегодня мы проведем первичное обследование, – говорит он. – Медицинский осмотр. Анализы. МРТ головного мозга. Стандартные процедуры для новых приобретений коллекции.

– Я не вещь, – говорит Вера тихо, но твердо. – Я не "приобретение". Я человек.

Виктор смотрит на нее с легким интересом, как на насекомое, совершающее неожиданный маневр.

– Конечно, вы человек. Уникальный экземпляр человека с редчайшей способностью. Именно поэтому вы здесь. Именно поэтому вы ценны.

Он делает паузу, ожидая реакции. Когда ее не следует, продолжает:

– Пойдемте. Лаборатория готова. Не бойтесь, все процедуры безболезненны.

Он отступает к двери, пропуская вперед охранника, который появляется в коридоре. Вера встает. Что ей остается? Сопротивляться бессмысленно. Михаил был прав. Нужно играть по их правилам. Пока что.

Она выходит в коридор. Длинный. Белый. С рядом дверей по обе стороны. За каждой дверью – камера. За каждой камерой – человек. Экспонат.

Охранник идет впереди, Виктор – позади. Вера – между ними. Как заключенная в сопровождении конвоя. По сути, так оно и есть.

Они проходят мимо нескольких дверей. На каждой – номер. 1, 2, 3… Вера вспоминает слова Михаила. Он – экспонат номер один. Дольше всех в коллекции. Десять лет в подземной тюрьме.

Коридор заканчивается массивной стальной дверью. Охранник прикладывает карту к считывателю. Дверь открывается с тихим шипением.

За ней – другой мир. Просторное помещение, похожее на больничную лабораторию. Белые стены. Яркий свет. Медицинское оборудование. МРТ-сканер. Аппарат для УЗИ. Лабораторные столы с микроскопами и центрифугами.

– Впечатляет, не правда ли? – говорит Виктор, заметив удивление на лице Веры. – Все самое современное оборудование. Лучше, чем в большинстве городских больниц.

Вера не отвечает. Она смотрит на аппаратуру и думает, сколько денег вложено в этот подземный комплекс. Кто финансирует безумие Виктора Неймана? Кто позволяет ему создавать музей живых экспонатов?

– Присаживайтесь, – Виктор указывает на медицинское кресло в центре комнаты. – Начнем с простого осмотра.

Вера садится. Что ей остается? Она смотрит, как Виктор надевает медицинские перчатки. Как берет стетоскоп. Как проверяет ее пульс, давление, дыхание. Все как в обычной больнице. Все по стандартному протоколу.

– Когда вы впервые заметили свою способность? – спрашивает он, делая записи в планшете.

Вера молчит. Не хочет отвечать. Не хочет помогать ему.

Виктор поднимает глаза от планшета. Его взгляд холодный, оценивающий.

– Вера Алексеевна, я понимаю ваше сопротивление. Это естественная реакция. Но поверьте, сотрудничество в ваших интересах. Чем больше информации вы предоставите, тем легче будет процесс адаптации.

Он делает паузу, ожидая ответа. Когда его не следует, продолжает:

– Из ваших медицинских карт я знаю, что год назад вы были на приеме у психиатра. Жаловались на галлюцинации. Видели "странные метки" на лицах пациентов. Это было началом?

Вера вздрагивает. Он изучил ее медицинские карты. Он знает о ней все.

– Да, – отвечает она тихо. – Это началось после смерти матери. Я ухаживала за ней в хосписе. Видела, как она угасает день за днем. А потом… потом я начала видеть метки на других людях. И все они умирали. Точно так, как я предвидела.

Виктор кивает, записывая ее слова.

– Интересно. Психологическая травма как триггер экстрасенсорной способности. Классический случай.

Он откладывает планшет. Смотрит на Веру внимательнее.

– Опишите метку. Как она выглядит? Как вы ее воспринимаете?

Вера колеблется. Но потом решает говорить. Возможно, если он поймет ее дар, он отпустит ее. Наивная надежда, но других у нее нет.

– Это не физическая метка. Не пятно, не символ. Это… как будто тень на лице. Тень смерти. Я вижу ее только на тех, кто скоро умрет. За два-три дня до смерти она появляется. Сначала слабая, едва заметная. Потом становится все отчетливее. В последние часы она почти черная. Почти осязаемая.

Виктор слушает с искренним интересом. Впервые Вера видит на его лице настоящую эмоцию.

– Вы видите только факт приближающейся смерти или также ее причину? Способ? Обстоятельства?

Вера качает головой.

– Только факт. Только неизбежность. Не как, не почему. Просто – когда.

– И насколько точно вы можете определить время?

– С точностью до нескольких часов. Чем ближе смерть, тем точнее я могу ее почувствовать.

Виктор делает еще несколько заметок. Потом отходит к столу с инструментами.

– Мы проведем ряд тестов. Анализ крови. ЭЭГ. МРТ. Возможно, ваша способность имеет физиологическую основу. Повышенную активность в определенных отделах мозга. Изменения в химическом составе крови.

Он возвращается с подносом, на котором лежат пробирки и иглы для забора крови.

– Это не займет много времени. Потерпите.

Вера молча подставляет руку. Она знает эту процедуру. Сама проводила ее сотни раз, работая медсестрой. Теперь она – по другую сторону иглы. По другую сторону стетоскопа и фонендоскопа. По другую сторону всей медицинской системы.

Пока Виктор берет кровь, она смотрит на его лицо. На метку, которая становится все отчетливее. Тридцать два дня. Осталось тридцать два дня.

Она думает, стоит ли сказать ему. Предупредить о приближающейся смерти. Может быть, это шокирует его. Может быть, это даст ей преимущество.

Но не сейчас. Еще не время. Сейчас нужно узнать больше. О музее. О других экспонатах. О возможных выходах и слабых местах в системе безопасности.

Информация – это власть. Даже в подземной тюрьме. Даже в музее живых экспонатов.

День проходит в бесконечных тестах и обследованиях. МРТ. ЭЭГ. Анализы крови, мочи, слюны. Проверка зрения, слуха, рефлексов. Виктор методичен и тщателен. Он проверяет все, что можно проверить.

К вечеру Вера измотана физически и эмоционально. Ее возвращают в камеру – комнату №9. На столе – поднос с ужином. Суп. Хлеб. Яблоко. Стакан воды. Все как в больнице. Все безвкусное и безликое.

Она ест, потому что нужны силы. Потом ложится на кровать, глядя в потолок. Камеры наблюдают. Красные огоньки горят в полутьме, как глаза невидимых хищников.

Вера думает о доме. О своей маленькой квартире в хрущевке. О работе в больнице. О пациентах, которых она больше не увидит. О коллегах, которые, наверное, даже не заметят ее исчезновения. Она всегда была одиночкой. Всегда держалась особняком. Особенно после того, как начала видеть метки смерти.

Сколько времени пройдет, прежде чем кто-то забьет тревогу? Неделя? Месяц? Или вообще никогда?

Виктор говорил, что все продумано. Заявление об увольнении. Билет на самолет. Сообщение соседке. Идеальная легенда. Идеальное исчезновение.

Свет в комнате постепенно тускнеет. Наступает ночь. Искусственная ночь в подземном бункере, где нет солнца и луны. Где нет смены дня и ночи. Где время измеряется не часами, а процедурами и приемами пищи.

Вера почти засыпает, когда слышит стук. Тихий, металлический. Ритмичный. Из вентиляционной решетки. Три коротких. Два длинных. Три коротких.

Михаил. Экспонат номер один.

Она встает. Подходит к вентиляционной решетке. Становится на цыпочки.

– Я здесь, – шепчет она.

– Как первый день? – спрашивает голос из темноты.

– Тесты. Обследования. Бесконечные вопросы.

– Он всегда так начинает. Изучает. Классифицирует. Пытается понять механизм.

Вера прислоняется к стене. Усталость наваливается тяжелым грузом.

– Ты обещал рассказать о других, – напоминает она. – Кто они? Какие у них способности?

Пауза. Потом тихий вздох.

– Нас восемь. Теперь девять, с тобой. Каждый со своей "особенностью". Я – первый. Гипертимезия. Помню каждую секунду своей жизни. Каждую. До мельчайших деталей.

– Это должно быть…

– Мучительно, – заканчивает он за нее. – Это мучительно. Помнить каждую боль. Каждую обиду. Каждую потерю. Ничего не забывается. Ничего не стирается.

Вера чувствует комок в горле. Какое страшное проклятие – помнить все.

– Кто еще? – спрашивает она, пытаясь отвлечь его от болезненных воспоминаний.

– Андрей. Экспонат номер два. CIPA. Не чувствует боли. Вообще никакой. Виктор держит его под седацией большую часть времени. Для его же безопасности.

Михаил делает паузу, как будто вспоминая.

– Лиза. Номер три. Конфабуляция. Создает ложные воспоминания и верит в них. Сегодня она принцесса, завтра – шпионка, послезавтра – инопланетянка. Она единственная, кто счастлив здесь. В своем выдуманном мире.

Вера слушает, пытаясь представить этих людей. Этих пленников безумного коллекционера.

– Николай. Номер четыре. Абулия. Полное отсутствие воли. Не может принимать решения. Не может действовать без внешнего стимула. Глеб. Номер пять. Гиперэмпатия. Чувствует боль других как свою собственную. Физическую и эмоциональную.

Голос Михаила становится тише, как будто он боится, что их могут услышать.

– Сергей. Номер шесть. Ипохондрия в крайней степени. Умирает от болезней, которых у него нет. Его тело разрушается из-за убеждений его разума. Алла Петровна. Номер семь. Религиозный бред. Верит, что разговаривает с ангелами. Что через нее говорит Бог.

Он делает паузу. Долгую паузу.

– И Эдуард. Номер восемь. Мономания. Одержим созданием вечного двигателя. Уверен, что нашел способ обойти законы физики.

Вера закрывает глаза. Восемь судеб. Восемь трагедий. Восемь жизней, украденных безумным коллекционером человеческих аномалий.

– А ты? – спрашивает Михаил. – Какой у тебя дар? Почему он выбрал тебя?

Вера открывает глаза. Смотрит на камеру под потолком. Красный огонек горит неизменно. Но она уверена, что ночью записи не просматривают. Иначе Михаил не рисковал бы говорить с ней.

– Я вижу смерть, – отвечает она тихо. – На лицах людей. За несколько дней до того, как это произойдет.

– Мрачный дар, – замечает Михаил. – Но полезный. Ты видишь метку на нем? На Викторе?

Вера напрягается. Михаил догадался. Или уже знал?

– Да, – признается она. – Тридцать два дня. Он умрет через тридцать два дня.

Тишина. Долгая, тяжелая тишина.

– Ты уверена? – наконец спрашивает Михаил. В его голосе странная смесь надежды и страха.

– Абсолютно. Метка очень четкая. Очень определенная. Тридцать два дня.

Снова тишина. Потом – тихий смех. Не радостный. Не злорадный. Просто… облегченный.

– Ты можешь быть нашим шансом, Вера. Нашим единственным шансом за все эти годы.

Вера не понимает. Как предсказание смерти Виктора может помочь им?

– Что ты имеешь в виду?

– Он боится смерти, – объясняет Михаил. – Боится больше всего на свете. Поэтому и создал эту коллекцию. Пытается понять человеческий разум. Пытается победить страх. Если ты скажешь ему о метке… если ты предскажешь его смерть… это сломает его.

Вера обдумывает эту идею. Сказать Виктору, что он скоро умрет. Наблюдать, как это знание разрушает его изнутри. Видеть, как он превращается из охотника в жертву.

– Это опасно, – говорит она. – Он может разозлиться. Может сделать что-то… непредсказуемое.

– Риск есть всегда, – соглашается Михаил. – Но подумай. Десять лет я здесь. Десять лет наблюдаю за ним. Изучаю его, пока он изучает нас. Я знаю его слабые места. Знаю его страхи. Смерть – его главный страх. Его кошмар.

Вера прислоняется лбом к холодной стене. Мысли кружатся в голове. Предсказать Виктору смерть. Использовать свой дар как оружие. Это против всего, во что она верит. Против клятвы Гиппократа, которую она, как медсестра, давала, пусть и не формально.