Музей живых экспонатов

Эдуард Сероусов

Музей живых экспонатов

Часть I: "Коллекция"

Глава 1: "Экспонаты"

Это не музей.

Это не зоопарк.

Это не психиатрическая клиника.

Виктор Нейман повторяет эти фразы каждое утро, спускаясь по узкой лестнице в подземный бункер. Сто двадцать семь ступенек вниз. Всегда одинаковое количество. Он считает. Всегда считает.

Его шаги отдаются глухим эхом в бетонном тоннеле. Звук, который успокаивает. Звук, который говорит – ты здесь один. Ты контролируешь ситуацию. Ты бог этого маленького подземного мира.

Это коллекция, думает Виктор. Уникальная, бесценная коллекция.

Воздух внизу прохладный и сухой. Идеальная температура 18 градусов. Идеальная влажность 45 процентов. Идеальные условия для сохранности экспонатов. Как в хранилище редких книг. Как в хранилище старых пленок. Как в морге.

Дверь в центральный отсек бункера – массивная стальная плита с цифровым замком. Код меняется каждый день. Сегодня это 09-08-71. День и месяц смерти его матери. Год рождения его отца. Виктор любит такие комбинации. Они имеют смысл только для него. Они создают порядок в хаосе.

Замок щелкает. Дверь открывается с тихим шипением пневматики. Внутри – его кабинет. Стерильно-белые стены. Стерильно-белый пол. Стерильно-белый потолок. Как внутри черепной коробки, очищенной от мозга. Как чистый лист, на котором еще предстоит написать историю.

Единственное цветное пятно – мониторы. Девять экранов на стене напротив стола. Девять окон в девять разных миров. Девять экспонатов его коллекции.

Виктор садится в кресло. Идеальная осанка. Идеально выглаженный костюм цвета мокрого асфальта. Идеально уложенные волосы с проседью на висках. Он включает мониторы по одному, в определенной последовательности. Утренний ритуал. Священнодействие.

Экран первый. Экспонат №1.

Михаил Левин. 40 лет. 3841 день в коллекции.

Камера показывает комнату, заполненную блокнотами. Сотни, может быть, тысячи блокнотов. На полках, на полу, на кровати. Некоторые открыты, некоторые закрыты. Некоторые новые, некоторые истрепаны до состояния рваных клочков бумаги, скрепленных скотчем.

В центре этого хаоса – человек. Худой, с всклокоченными седеющими волосами. Он сидит на полу, скрестив ноги, и пишет. Неистово, исступленно пишет. Заполняет страницу за страницей мелким почерком. Не останавливается. Не поднимает головы.

Гипертимезия. Совершенная память. Помнит каждую секунду своей жизни с фотографической точностью. Каждый вдох. Каждый взгляд. Каждую мысль.

Проклятие, а не дар.

Виктор нажимает кнопку на панели. Включается микрофон.

– Доброе утро, Михаил. Как продвигается работа?

Человек на экране вздрагивает. Поднимает голову. Его глаза – воспаленные, красные, с расширенными зрачками – смотрят в камеру.

– 7:15:32. Виктор Нейман здоровается со мной. Его голос звучит на четыре децибела громче, чем вчера. У него легкая простуда. Начальная стадия. Он еще не знает.

Виктор хмурится. Проводит рукой по горлу. Действительно, легкое першение. Экспонат №1 всегда замечает такие детали.

– Что ты записываешь сегодня?

Михаил смотрит на блокнот в своих руках, как будто впервые его видит.

– 12 апреля 1997 года. С 14:28:17 до 14:32:44. Я жду автобус на остановке "Проспект Ленина". Рядом стоит женщина в красном пальто. Она беременна. Третий триместр. Ест яблоко. Зеленое. Сорт Гренни Смит. Откусывает ровно семь раз. На седьмом укусе часть яблока падает на землю. Женщина не поднимает. Проходит голубь. Клюет упавший кусок. Глотает целиком.

Виктор кивает. Бессмысленные детали. Бесконечные, утомительные, бессмысленные детали. Но для Михаила они все имеют значение. Все должны быть записаны. Иначе они заполнят его мозг, как вода заполняет легкие утопающего.

– Продолжай, – говорит Виктор и переключается на следующий экран.

Экран второй. Экспонат №2.

Андрей Корнеев. 28 лет. 2133 дня в коллекции.

Комната, обитая мягкими панелями. Ни одного острого угла. Ни одного твердого предмета. Ничего, чем можно причинить боль. Себе или другим.

Человек на кровати. Привязан широкими кожаными ремнями. Капельница в руке. Кормление через назогастральный зонд. Слюна стекает из уголка рта.

Виктор смотрит на показатели мониторов. Пульс, давление, дыхание. Все в пределах нормы.

CIPA. Врожденная нечувствительность к боли с ангидрозом. Редчайшее генетическое заболевание. Андрей не чувствует боли. Вообще. Никакой. Ни от пореза, ни от ожога, ни от перелома кости.

Казалось бы, дар. Но на самом деле – смертный приговор.

До того, как попасть в коллекцию, Андрей сломал себе пятнадцать костей. Прокусил язык до мышц. Выдавил себе левый глаз, просто чтобы проверить, как это ощущается. Никак. Это не ощущается никак.

Сейчас он под постоянной седацией. Для его же безопасности.

Виктор проверяет дозировку препаратов. Все по графику. Экспонат стабилен.

Экран третий. Экспонат №3.

Лиза Новикова. 25 лет. 1095 дней в коллекции.

Комната похожа на декорацию из детского сериала. Яркие цвета. Плюшевые игрушки. Постеры с единорогами и феями на стенах. Пастельное постельное белье.

Девушка сидит перед зеркалом и расчесывает волосы. Длинные, светлые, как у куклы Барби. Она улыбается своему отражению. Что-то напевает.

Кажется, все нормально. Но это только кажется.

Конфабуляция. Синдром ложной памяти. Лиза не помнит свою настоящую жизнь. Вместо этого она постоянно создает новые воспоминания. Новые личности. Новые истории.

Сегодня она может быть принцессой в изгнании. Завтра – секретным агентом под прикрытием. Послезавтра – путешественницей во времени, застрявшей в нашей эпохе.

Виктор включает микрофон.

– Доброе утро, Лиза. Как ты сегодня?

Девушка оборачивается к камере. Ее улыбка становится шире.

– Доброе утро, Виктор! Я так рада, что ты зашел! Ты помнишь, что сегодня мой день рождения? Ты обещал торт с клубникой и свечками. И подарок. Ты обещал подарок.

Сегодня не ее день рождения. У нее был день рождения месяц назад. И месяц до этого. И два месяца до этого.

– Конечно, – говорит Виктор. – Я помню. Олег принесет торт позже.

Она хлопает в ладоши от восторга. Ее восторг искренний. Ее воспоминания – реальны для нее. И в этом красота ее расстройства.

Виктор переключается на следующий экран.

Экран четвертый. Экспонат №4.

Николай Васнецов. 33 года. 827 дней в коллекции.

Полная противоположность комнате Лизы. Минимализм. Голые стены. Железная кровать. Стол. Стул. Лампа.

Мужчина сидит за столом и смотрит в одну точку. Не двигается. Кажется, даже не моргает.

Абулия. Патологическое отсутствие воли. Неспособность принимать решения и действовать.

Николай может сидеть так часами. Днями. Если его не кормить принудительно, он умрет от голода, просто не найдя в себе силы встать и дойти до подноса с едой.

Идеальный экспонат. Никаких проблем. Никаких сюрпризов.

Виктор делает пометку в блокноте. Сегодня эксперимент. Убрать поднос с едой на расстояние трех метров от стула. Засечь время, которое потребуется Николаю, чтобы преодолеть эти три метра. Если вообще преодолеет.

Экран пятый. Экспонат №5.

Глеб Романов. 36 лет. 742 дня в коллекции.

Комната с мягким приглушенным светом. Акустическая изоляция. Никаких резких звуков. Никаких ярких цветов.

Мужчина сидит в позе лотоса на полу. Медитирует. Его лицо спокойно. Почти безмятежно.

Но Виктор знает, что происходит под этой маской спокойствия.

Гиперэмпатия. Экстремальная форма эмпатии, когда человек буквально чувствует физическую и эмоциональную боль окружающих.

Раньше Глеб был успешным психотерапевтом. Помогал людям справляться с травмами. Потом его эмпатия вышла из-под контроля. Он начал чувствовать боль своих пациентов как свою собственную. Каждый перелом. Каждый ожог. Каждую мигрень. Каждую депрессию. Каждую паническую атаку.

Медитация – его способ отгородиться от мира. Построить стену между собой и чужими страданиями.

Виктор не включает микрофон. Не нарушает концентрацию экспоната. Сегодня у него другие планы для Глеба.

Экран шестой. Экспонат №6.

Сергей Демидов. 52 года. 594 дня в коллекции.

Больничная палата. Медицинское оборудование. Мониторы. Капельницы.

Мужчина на кровати. Изможденный. Кожа да кости. Дышит с трудом.

Ипохондрия. Патологический страх болезней. Сергей уверен, что умирает от рака. Или от СПИДа. Или от туберкулеза. Или от всего сразу.

Его организм здоров. Все анализы в норме. Но его разум убивает его тело.

Виктор наблюдает, как медленно поднимается и опускается грудь экспоната. Каждый вдох – это борьба. Каждый выдох – это победа.

Как долго еще продержится его тело, прежде чем сдаться перед натиском разума? Интересный эксперимент.

Экран седьмой. Экспонат №7.

Алла Петровна Кузнецова. 68 лет. 412 дней в коллекции.

Комната, стилизованная под православный храм. Иконы на стенах. Свечи. Аналой с раскрытой Библией.

Пожилая женщина стоит на коленях перед импровизированным алтарем. Молится. Ее губы двигаются, но звука нет – Виктор не включает аудио.

Религиозный бред. Убежденность в своей избранности. Алла верит, что разговаривает с ангелами. Что через нее говорит Бог.

До коллекции она собрала вокруг себя небольшую секту. Двенадцать последователей. Апостолы новой эры. Они голодали по сорок дней. Они бичевали себя кожаными плетками. Они ждали конца света, который Алла назначила на конкретную дату.

Конец света не наступил. Но один из апостолов умер от истощения. Еще двое попали в психиатрическую больницу. Остальные разочаровались и разошлись.

А Алла попала в коллекцию.

Виктор иногда включает аудио и слушает ее проповеди. В ее бреду есть система. Логика. Почти поэзия.

Экран восьмой. Экспонат №8.

Эдуард Вайнштейн. 45 лет. 273 дня в коллекции.

Комната, напоминающая рабочий кабинет ученого. Книжные полки. Доска, исписанная формулами. Компьютер без доступа к интернету.

Мужчина в очках сидит за столом и что-то пишет в блокноте. Его движения быстрые, нервные. Он то и дело вскакивает, подходит к доске, стирает одну формулу, пишет другую, возвращается к столу.

Сверхценная идея. Мономания. Эдуард одержим созданием вечного двигателя. Он уверен, что нашел способ обойти второй закон термодинамики. Что все ученые до него ошибались. Что он – единственный, кто видит истину.

Его формулы – бессмыслица. Его чертежи – фантазии. Но для него они абсолютно реальны и логичны.

Виктор предоставляет ему все необходимые материалы для работы. Бумагу. Карандаши. Калькуляторы. Книги по физике и инженерии. Все, кроме инструментов, которыми можно причинить себе вред.

Забавно наблюдать, как острый ум расщепляется об одну-единственную идею. Как отчаянно цепляется за нее. Как искажает реальность, чтобы она соответствовала этой идее.

Экран девятый. Экспонат №9.

Пустая комната. Белые стены. Белый пол. Белый потолок.

Ждет своего обитателя. Своего экспоната.

Виктор смотрит на пустой экран дольше, чем на все остальные. Представляет, кто займет это пространство. Какое уникальное искажение разума будет демонстрировать.

В кармане вибрирует телефон. Виктор достает его. Сообщение от сестры.

"Нашла то, что ты искал. Медсестра из реанимации. 32 года. Пациенты умирают в точности так, как она предсказывает. Персонал называет ее Кассандрой. Подробности при встрече."

Виктор улыбается. Редкий случай, когда его лицо выражает настоящую эмоцию.

Кассандра. Пророчица, которой никто не верил.

Виктор верит в пророчества. Верит в предсказания. Верит в судьбу.

Но больше всего он верит в свою коллекцию. В свой музей человеческого разума, где каждый экспонат – это окно в другую реальность. Реальность, которая существует только в одной конкретной голове.

Он встает из-за стола. Расправляет несуществующие складки на пиджаке. Проверяет галстук. Идеальный виндзорский узел.

Пора познакомиться с новым экспонатом.

С Кассандрой.

С той, кто видит будущее.

Виктор не осознает иронию ситуации. Не понимает, что приобретение этого экспоната станет началом конца. Его конца. Конца его коллекции. Конца всего, что он построил.

Но это будущее еще не наступило. Пока что оно существует только в голове женщины, которую он скоро встретит.

Женщины, которая увидит на нем метку смерти.

Глава 2: "Приобретение"

Больницы всегда пахнут одинаково.

Антисептик. Хлорка. Страх. Моча. Отчаяние.

Виктор Нейман идет по коридору городской больницы №6, и этот запах пробуждает воспоминания. Не самые приятные.

Десять лет назад он сам был частью этого мира. Доктор Нейман. Блестящий психиатр. Восходящая звезда. Человек, который понимает человеческий разум лучше, чем кто-либо другой.

Потом был скандал. Эксперименты, выходящие за рамки этичных. Подопытные, чье состояние ухудшилось. Расследование. Лишение лицензии. Волчий билет.

Теперь Виктор не лечит людей. Он коллекционирует их.

– Где реанимационное отделение? – спрашивает он у проходящей мимо медсестры.

– Третий этаж, направо по коридору, – отвечает она, не поднимая глаз от карты пациента.

Виктор благодарит кивком головы и движется дальше. За ним, в нескольких шагах, следует Олег. Крупный мужчина в форме охранника. Его настоящая должность – смотритель музея. Его настоящая работа – обеспечивать безопасность коллекции.

В лифте Виктор проверяет время. 14:28. По данным Ирины, медсестра Вера Соколова должна заканчивать смену в 15:00. У них есть полчаса, чтобы понаблюдать за ней в естественной среде обитания.

– Помни, – говорит Виктор, не глядя на Олега, – мы просто наблюдаем. Никаких контактов. Никаких разговоров. Сбор информации и только.

Олег хмыкает. Он знает протокол. Он участвовал в приобретении восьми предыдущих экспонатов.

Двери лифта открываются на третьем этаже. Запах здесь острее. Интенсивнее. Ближе к смерти.

Реанимационное отделение отгорожено от остального мира двойными дверями и постом медсестры. Виктор подходит к посту. На стуле дремлет пожилая женщина в белом халате.

– Добрый день, – произносит Виктор своим самым профессиональным тоном. – Я ищу доктора Климова. У меня назначена консультация.

Медсестра вздрагивает, просыпаясь. Смотрит на Виктора мутными глазами.

– Климов? Он оперирует сейчас. Будет через пару часов.

– О, – Виктор изображает разочарование. – А мне сказали, что он освободится к трем. Ну что ж, я подожду.

Он отходит в сторону, к ряду пластиковых стульев у стены. Садится. Олег устраивается рядом, доставая телефон и делая вид, что погружен в игру.

Виктор наблюдает. Это то, что он делает лучше всего. Наблюдает за людьми. За их движениями. За их микровыражениями. За тем, что они показывают миру, и за тем, что пытаются скрыть.

В 14:42 двери реанимации открываются, и оттуда выходит она. Вера Соколова. Медсестра, которую прозвали Кассандрой.

Невысокая. Худая до истощения. Бледная кожа. Длинные черные волосы, собранные в тугой пучок. Темные круги под глазами, как будто она не спала несколько суток.

Но глаза… Глаза привлекают внимание Виктора мгновенно. Ярко-голубые. Слишком яркие для такого бледного лица. Они словно светятся изнутри.

Вера подходит к посту медсестры. Что-то говорит пожилой коллеге. Та кивает, поднимается со стула и уходит внутрь отделения, оставляя Веру на посту.

Идеальный момент для наблюдения.

Вера садится. Берет какие-то бумаги. Начинает заполнять. Ее движения механические, автоматические. Как будто она делала это тысячи раз и могла бы делать с закрытыми глазами.

Виктор замечает детали. Ее руки дрожат. Совсем немного, но дрожат. Она часто облизывает губы. Нервный тик? Или просто сухость во рту от кондиционированного больничного воздуха? Она постоянно поглядывает на двери палат. Ждет чего-то.

В 14:53 происходит то, на что рассчитывал Виктор. Из лифта выходит мужчина средних лет. Обычный, ничем не примечательный человек в сером пальто. Он подходит к посту медсестры.

– Здравствуйте, – говорит он. – Я к Алексею Петровичу Дорохову. Это мой отец. Палата 312.

Вера поднимает глаза от бумаг. Смотрит на мужчину. И в этот момент Виктор видит то, о чем говорила Ирина. То, о чем шептались медсестры. То, почему Веру прозвали Кассандрой.

Ее лицо меняется. Глаза расширяются. Рот приоткрывается в беззвучном вскрике. Она смотрит не на мужчину в сером пальто. Она смотрит сквозь него. На что-то, видимое только ей.

Это длится всего секунду. Потом она моргает. Возвращается к нормальному выражению лица. Но ее голос, когда она начинает говорить, звучит иначе. Мягче. С нотками сочувствия.

– Да, конечно. Палата 312. Сейчас там врач, но вы можете подождать здесь.

Мужчина благодарит ее и садится на стул недалеко от Виктора. Вера возвращается к своим бумагам, но теперь ее руки дрожат сильнее. Она несколько раз промахивается ручкой мимо нужных граф.

Виктор незаметно достает телефон. Отправляет сообщение Олегу, хотя тот сидит рядом: "Запомни этого мужчину и его отца. Имя, палата, все данные."

Олег не подает виду, что получил сообщение, но Виктор знает, что он понял.

В 14:58 из палаты 312 выходит врач. Подходит к посту медсестры. Что-то тихо говорит Вере. Она кивает. Врач уходит.

Вера поднимается. Подходит к мужчине в сером пальто.

– Вы можете пройти к отцу, – говорит она. – Доктор только что закончил процедуры.

Мужчина встает, благодарит ее и идет к палате. Вера смотрит ему вслед. В ее глазах – странное выражение. Смесь сочувствия и отстраненности. Как будто она уже попрощалась с кем-то, кто еще жив.

В 15:00 на пост возвращается пожилая медсестра. Вера передает ей какие-то бумаги, снимает бейдж и уходит в комнату персонала.

Виктор кивает Олегу. Тот встает и направляется к посту медсестры.

– Простите, – говорит он, включая все свое грубоватое обаяние. – Мне кажется, я знаю ту медсестру, которая только что ушла. Вера, верно? Мы учились вместе. Давно не виделись. Не подскажете, когда у нее следующая смена? Хотел бы поздороваться.

Пожилая медсестра смотрит на Олега с подозрением, но потом смягчается.

– Она будет завтра с восьми утра. Но я бы не советовала вам ее беспокоить. Она… не в лучшем состоянии сейчас.

– Что-то случилось? – спрашивает Олег с наигранной заботой.

Медсестра наклоняется ближе, понижая голос до шепота.

– Между нами… У нее не все в порядке с головой. Знаете, что персонал ее называет? Кассандра. Как ту греческую пророчицу. Она… видит смерть. На лицах людей. За несколько дней до того, как это случается.

Олег изображает недоверие.

– Серьезно? И что, сбывается?

Медсестра оглядывается по сторонам, убеждаясь, что их никто не слышит.

– Всегда. Понимаете? Всегда. Если Вера посмотрела на пациента странно, значит, ему осталось не больше трех дней. Мы уже проверяли. Статистика стопроцентная.

Олег присвистывает.

– Жуть какая. И давно это у нее?

– Около года. После того, как ее мать умерла от рака. Вера ухаживала за ней до конца. Может, что-то с ней случилось тогда… Кто знает?

Олег благодарит медсестру и возвращается к Виктору. Они вместе выходят из больницы.

– Ну? – спрашивает Виктор, когда они оказываются на улице.

– Все подтверждается, – отвечает Олег. – Персонал верит в ее способности. Говорят, стопроцентное попадание.

Виктор кивает. Его лицо не выражает эмоций, но внутри он ощущает знакомое возбуждение. Охотничий азарт. Предвкушение нового приобретения для коллекции.

– Нужно проверить, – говорит он. – Мужчина из палаты 312. Проследи за ситуацией. Если пациент умрет в течение трех дней, значит, она настоящая.

– А если не умрет? – спрашивает Олег.

Виктор пожимает плечами.

– Тогда мы зря потратили время.

Но он знает, что пациент умрет. Он видел глаза Веры. Видел, как она смотрела на мужчину в сером пальто. Это был взгляд человека, который знает то, чего не знают другие.

Взгляд, который скоро будет частью его коллекции.

Три дня спустя Виктор сидит в своем кабинете под землей и просматривает информацию на планшете. Свидетельство о смерти Алексея Петровича Дорохова. Остановка сердца в 4:27 утра. Ровно через 61 час и 34 минуты после того, как Вера Соколова посмотрела на его сына в больничном коридоре.

Она настоящая. Она действительно видит смерть.

Виктор откладывает планшет и поворачивается к Ирине. Его сестра сидит в кресле для посетителей, элегантная и холодная, как арктический пейзаж. Черное платье-футляр. Жемчужные серьги. Идеальный маникюр.

– Ты была права, – говорит Виктор. – Она идеальна для коллекции.

Ирина улыбается. Ее улыбка не достигает глаз.

– Я всегда права, братец. Когда ты уже это запомнишь?

Виктор игнорирует ее сарказм.

– Мы возьмем ее завтра. После смены. Олег уже изучил ее маршрут от больницы до дома. Есть идеальное место для перехвата.

Ирина наклоняется вперед, ее глаза сужаются.

– Нужно быть осторожнее, чем обычно. Она не бездомная алкоголичка и не сумасшедшая из подворотни. Она медсестра. У нее есть коллеги. Друзья. Ее будут искать.

Виктор поднимает руку, останавливая сестру.

– Все продумано. Заявление об увольнении с ее подписью уже в отделе кадров больницы. Билет на самолет до Таиланда забронирован на ее имя. Сообщение от ее имени отправлено соседке – просьба поливать цветы в течение месяца, пока она в отпуске.

Ирина кивает, удовлетворенная.

– А квартира?

– Оплачена на три месяца вперед. Потом – естественное выселение за неуплату. Ее вещи отправятся на свалку, и никто не задаст лишних вопросов.

Ирина откидывается в кресле, улыбаясь шире.

– Всегда восхищалась твоей методичностью, Виктор. Никаких следов. Никаких зацепок.

Виктор не отвечает на комплимент. Методичность – это не достоинство. Это необходимость. Это единственный способ выживания в мире, полном хаоса.

– Девятая камера готова? – спрашивает Ирина.

– Да. Специальное освещение. Зеркала на всех стенах. Минимум мебели. Максимум пространства для наблюдения.

– Замечательно, – Ирина встает, поправляя платье. – Не могу дождаться, когда увижу ее в деле. Особенно интересно, как она отреагирует на других экспонатов. Увидит ли она метку смерти на них? Или только на обычных людях?

Виктор тоже встает. Провожает сестру к двери.

– Скоро узнаем.

Когда Ирина уходит, Виктор возвращается к своему столу. Включает монитор, показывающий девятую камеру. Пустую. Ждущую.

Завтра она уже не будет пустой.

Завтра коллекция пополнится.

Вера Соколова идет домой. Как всегда, пешком. Три километра от больницы до хрущевки на окраине города. Ей нравится ходить. Нравится чувствовать свое тело в движении. Нравится смотреть на людей на улицах. На обычных людей. Без меток.

Сегодня была тяжелая смена. Трое пациентов с метками. Все в реанимации. Все без шансов. Она ничего не сказала врачам. Никогда не говорит. В начале, когда только начала видеть метки, пыталась предупреждать. Ее посчитали сумасшедшей. Отправили к психиатру. Прописали таблетки.

Таблетки не помогли. Метки не исчезли. И люди продолжали умирать точно так, как она видела.

Теперь она молчит. Делает свою работу. Меняет капельницы. Ставит уколы. Обрабатывает пролежни. И знает, кто выйдет из больницы на своих ногах, а кого вынесут в пластиковом мешке.

Она сворачивает с оживленной улицы в тихий двор. Здесь меньше людей. Меньше шансов увидеть еще одну метку. Она устала от меток. Устала от знания, которое не приносит ничего, кроме боли.

Узкая дорожка между гаражами. Короткий путь к ее дому. Она ходит здесь каждый день. Знает каждую выбоину в асфальте. Каждую граффити на стене.

Белый фургон, припаркованный в конце дорожки, – единственное, что выбивается из привычной картины. Вера замедляет шаг. Что-то внутри нее кричит об опасности. Какое-то шестое чувство. То же самое, что позволяет ей видеть метки.

Но уже поздно.

Дверь фургона открывается. Крупный мужчина выпрыгивает наружу. Двигается к ней с неожиданной для его комплекции скоростью.

Вера разворачивается. Пытается бежать. Но второй мужчина уже позади нее. Худой. В костюме. С холодными серыми глазами.

– Не сопротивляйтесь, Вера Алексеевна, – говорит он спокойным, почти гипнотическим голосом. – Это бесполезно.

Она открывает рот, чтобы закричать. Но крупный мужчина уже рядом. Его рука с тряпкой, пропитанной чем-то резко пахнущим, прижимается к ее лицу.

Вера пытается задержать дыхание. Пытается оттолкнуть руку. Пытается ударить ногой. Но мужчина слишком силен. Слишком опытен.