Четыре подруги и все-все-все

– Ты уверена? – забеспокоилась Фируса.

– А ты?

Суп пора было снимать, но так не хотелось шевелиться, что я попыталась выключить плиту деревянной ложкой. Я неуклюже тыкала ею в поворотные переключатели, чувствуя себя сонной мухой, пришибленной неожиданно наступившей осенью.

– Конечно, я не беременна! – воскликнула Фируса, обескураженно наблюдая за моими движениями. – Я практикую самый лучший способ предохранения на земле – воздержание!

Не выдержав, она выхватила у меня ложку из рук, выключила плиту и швырнула ложку в раковину. Потом накрыла кастрюлю крышкой, пытаясь не слишком откровенно морщиться от запаха.

Я безвольно уронила руку на стол и положила туда же голову.

– Ты бледная, – оценила подружка, налила воды в стакан и сердобольно подсунула мне под нос.

– Я всегда бледная, – промямлила, почти не разлепляя губ и наблюдая за тем, как пузырьки минералки взлетают вверх, исчезая у поверхности.

– Обычно ты просто бледная, а сегодня ты похожа на общипанную синюшную курицу, скончавшуюся от старости и голода, – не поскупилась на прилагательные муза. – Мне не нравится.

– Кстати, о курицах, – я с трудом подняла голову, поглядела на попугая с разных сторон. Пернатый в этот момент был занят важным делом – чисткой перьев, а потому мы ему были неинтересны. Куда больше птицу занимала опрятность собственного хвоста. Но почему-то казалось, что он всё равно нас внимательно слушает. – Ты его кормила?

– Утром, – ответила Руська, вместе со мной наблюдая за имуществом нашей общей подружки. – Следующий приём пищи в обед, то есть, – Руська сверилась с часами, – через два часа.

– Зачем так часто? – возмутилась я, даже энергии чуток прибавилось.

– Потому что он ещё птенец, – пояснила муза. – То есть, ребёнок, а их надо кормить часто.

И странно покосилась на меня.

– Чего?! – вытаращила я глаза на этого самого птенца. – Как-то он крупноват для ребёнка!

– Это порода называет какаду. Они могут достигать шестьдесят сантиметров в длину и веса в один килограмм.

Я закашлялась, представив, что рядом на постоянной основе будут обретаться не только две назойливые двуногие особы, но и ещё одна килограммовая птица. Это пугало. По опыту, то, что оказывалось в моей квартире, поселялось в ней навсегда. Одного волка-оборотня вон до сих пор отвадить так и не смогла.

– Кстати, – вспомнила муза. – Чирик должен летать каждый день минимум по двадцать минут, иначе заболеет. А ещё какаду очень общительные, любят привлекать внимание, громко кричать и имитировать услышанные звуки. Не ругай его за это, а то начнёт выдирать себе перья.

– А если он нагадит где-нибудь? – ещё чуть-чуть, и я сама у кого-нибудь что-нибудь выдирать. И попугай мне в этом деле не соперник.

– Уберёшь, – безразлично проронила муза. – Я же убирала.

– И зачем Нисе эта громкая головная боль? – недовольно поинтересовалась, и моя собственная сразу усилилась.

– Может быть, она чувствует себя одиноко? – тихо предположила муза отворачиваясь.

– Чтобы она не чувствовала себя одиноко, я отдала ей Лозовского. Можно сказать, преподнесла на блюдечке, разве что каёмочку не нарисовала. Прям на нём.

– Не надо было ей таскаться за ним, – как бы невзначай проговорила Фируса, постукивая ноготком по столу. – Даже в спортзал за ним попёрлась, а его там и так уже эта неудачливая певичка караулила. Забавно. Я бы посмотрела, как они караулили его наперегонки.

– Не будь такой злой, – попросила я. – Сама с ним спала и планы на него строила.

– Да, было дело, – не стала отпираться муза. – И хотя интрижку я завела вынужденно, но… он оказался прекрасным любовником, – Руська облизнула губы, прищуриваясь, словно лиса. – Опытный, нежный, заботливый, внимательный, нежадный. Всегда вспомнит про годовщину и заметит новый маникюр, – и она воззрилась на собственные ноготки, пытаясь скрыть что-то. – И не такой удушливый, как твой Князь.

– Чего? – изумилась я неожиданному заявлению. – Почему это он удушливый?

– Потому что давит своим авторитетом так, что дышать нечем. Слишком непреклонный, слишком строгий, слишком требовательный! Он не умеет договариваться, только диктовать всем свою волю!

– Не знаю, о каком вампире ты говоришь, но точно не о том, которого знаю я. Этот сумеет договориться даже с распорядителем ада.

– Только потому, что он и есть распорядитель ада! И потому что с тобой он другой, – Фируса загадочно улыбнулась. – Хочет казаться лучше, чем есть на самом деле, – а после почти без перехода: – Знаешь, я бы была не прочь остаться с ним.

Я выпрямилась, забыв, как моргать. И дышать. И разговаривать.

– С Яном?! – вырвалось, когда удалось разлепить губы.

– Да ну! – и Руська рассерженно махнула на меня рукой. – С Димкой!

– П-ф-ф-ф-ф, – я обратно сгорбилась и улеглась головой на стол. – Хотела бы… Но не осталась.

– Да, потому что я ему неинтересна, – она признала это легко, хотя я знала, что её гордость была поранена.

Трудно жить, зная, что тот, кто нужен тебе, прекрасно проживёт в мире, где тебя вовсе не будет.

– И Ниса ему тоже неинтересна, – отрешённо заявила муза, – но ты всё равно отправила их вдвоём в эту бесполезную погоню за иллюзией.

Я бесцельно глядела на стакан с водой, всё глубже погружаясь в опустошение.

Надо же было такому случиться, что и Ниса, и Руська влюбились в одного мужчину. И не в какого-нибудь, а именно в Лозовского. Любить такого, как он – занятие паршивое, со вкусом мазохизма, заведомо обречённое на практически гарантированный провал. Фируса со временем прожевала и выплюнула это губительное чувство, а вот Ниса – нет. Банши влюбилась основательно и даже увлеклась преследованиями, о чём мне, конечно же, не сказала. Но когда в твоём распоряжении тень, способная прогуляться к любому зеркалу в городе, узнавать правду о знакомых не так уж и трудно. Я надеялась, что как-нибудь вся эта ситуация сама со временем рассосётся. Не рассосалась. Пришлось убедить Лозовского сопроводить Нису в её круизе за рубеж и побыть рядом, пока она выполняет моё поручение. Подруге нужен был кто-то, кто прикроет её спину. А ещё ей нужен был Димка. Разговор с последним, правда, свёлся к угрозам и обещаниям на грани умасливания, но в итоге парень согласился. Я надеялась, что эта их совместная поездка либо положит всему, что между ними, конец, либо станет импульсом для нового начала.

– Четверо, – вдруг безразлично проговорила муза.

Я вздрогнула.

– Что?

– В твоей жизни четверо мужчин. И каждый хочет быть единственным, – муза начала перечислять, рассуждая: – Макс красивый, сильный, но слишком самовлюблённый и эгоистичный. Напоминает наглого вспыльчивого подростка, который сперва делает, потом думает. Лозовский умный, харизматичный, целеустремлённый, с ним не нужно беспокоиться ни о чём, он решит любые проблемы – и свои, и своей женщины, но ценит последнюю только до тех пор, пока она ему удобна. От неудобных он избавляется легко. Просто захлопывает перед ними дверь и забывает сразу же. Гриша – сплошная мужественность и грубое физическое воздействие. Привык всё решать кулаками, посредством старой доброй драки. Предан своим волкам и знает, что они преданы ему в ответ, верит в высокие идеалы, хоть и скрывает это, а потому ищет ту единственную и не успокоится, пока не найдёт. И последний в списке, но не в рейтинге – Даниэль. Тёмная лошадка. Я почти ничего о нём не знаю, но…

– Но? – переспросила я с подтекстом.

– Знаешь, основа любого конфликта – секс, жажда власти и чувство голода. Так считал Фрейд.

– И? – не поняла я.

– И твой жених сочетает в себе все эти три фактора. Он просто секс в чистом виде, помноженный на желание иметь господство над другими и всегда быть сытым. По нему видно, что детство было паршивым, юность – ещё хуже, поэтому сейчас он рвётся к лучшей жизни, вцепляясь в каждую подвернувшуюся возможность зубами и когтями. Наверное, это похвально, вот только с потерями он не считается.

– Боишься, что я стану следующей потерей? – с весёлой улыбкой спросила я.

– Боюсь, что он с тобой, пока ему это выгодно, – погрустнела муза. – Если предать тебя принесёт больше пользы, чем защитить, он сделает это не задумываясь.

– Знаю, – после короткой заминки согласилась я, – но на данном этапе я ему нужна. И намерена воспользоваться этим.

– Думаешь, то, что сказал Гриша – правда? Его желание быть с тобой – это чисто физическое влечение, вызванное твоим ранением? И ты просто что-то вроде лани, выскользнувшей из его зубов в последний момент? Ты выжила. И он больше не хочет тебя добивать. Теперь он просто… хочет.

– Не знаю, – пожала я плечами, ответив честно. – Но не вижу причин, по которым он бы стал лгать о таком.

Тяжело встав, подошла к плите, выключила огонь и потянулась к тарелке. Взялась за край фаянсовой посуды, но пальцы дрогнули и не удержали. Тарелка скользнула вниз, ударилась о край раковины и раскололась на куски.

– Чёрт, – прошипела я.

– Да уж, – недовольно прокомментировала Фируса. – Не знаю, что с тобой, но покойнички в последней стадии разложения пободрее тебя выглядят.

– Я тоже не знаю, что со мной, – буркнула я в ответ.

– А ещё ты напугала птицу! – сообщила муза, вытянутой рукой указав на какаду в клетке, который досрочно закончил гигиенические процедуры и теперь нервно топтался на жёрдочке, раскрывая и складывая обратно белые крылья, потряхивая распушившимся жёлтым хохолком.

Словно в подтверждение слов музы, попугай Нисы издал резкий неприятный звук, от которого заломило в висках.

Схватившись за голову, я едва не заорала:

– Что это за вопли?!

– Я же говорила, какаду – болтливые, – спокойно заметила Руська, дождавшись, пока взбесившийся пернатый закончит голосить. Кажется, за время тесного сожительства с Чириком муза успела познать дзен и увеличить запас невозмутимости.

Попугай вновь заорал.

– Это не похоже на речь! – не выдержав, я метнулась в комнату за пледом, чтобы накрыть им клетку.

– Да, это похоже на звук дверного звонка, – поделилась наблюдениями подруга, задумчиво потирая подбородок.

Как только ткань накрыла клетку, вопли сразу же прекратились. Птица умолкла, и теперь в тишине кухни раздавались лишь недовольные щелчки клювом.

– Он будет так надрываться каждый раз? – с ужасом спросила я, оценивая перспективу заработать себе нервный тик и стать первой лысой нереидой.

– Вообще-то, – на лице музы появилось стервозное выражение, – какаду очень тонко чувствующие птицы, и им нужно внимание. Так что, вот так, – пальчиком с дорогим маникюром Руська обвела в воздухе плед, – советую делать в первый и последний раз. Иначе он обидится. Это всё равно, что кошку запереть в шкафу из-за того, что она мяукает!

– Ты сказала, что какаду разговаривают, но этот-то просто орёт!

– На самом деле, попугаи не разговаривают, а просто подражают звукам, которые заучили, – с умным видом пояснила Фируса. – Скорее всего, Чирик запомнил особенности звучания дверного звонка у Нисы дома, и сейчас пытается демонстрировать тебе свои таланты. У меня он запомнить ничего не мог, ко мне гости не ходят.

– К Нисе тоже не ходят, – и я наклонилась, чтобы собрать осколки разбитой тарелки.

Да так и застыла, потому что кое-что вспомнила.

Вспомнила наш разговор с подругой, в котором первый раз фигурировал попугай.

И поняла одну простую вещь, которая была очевидной, но которую я упустила.

Ян тогда запросто вошёл в её дом. А значит… был в него приглашён.

– Эй! – переполошилась Фируса. – У тебя что, спину заклинило? Ты чего застыла в позе полупоклона?

– Собирайся, – приказала я, отбрасывая в сторону полотенце, которым намеревалась собрать останки преждевременно почившей тарелки.

– Куда? – попятилась муза, предчувствуя нехорошее.

– Прокатимся к подружке в гости.

– Слушай, – откровенно занервничала муза, – если ты решила вернуть попугая к родным пенатам, то пожалей живое существо. Он меньше всех виноват в происходящем! Точнее, он вообще ни в чём не виноват!

– Да знаю, успокойся! – я была раздражена недогадливостью музы и измотана головной болью. Пыталась действовать быстро, а не получалось, что тоже не добавляло хорошего настроения. – Пусть остаётся!

– И ты даже не попытаешься сварить его в следующей порции своего жуткого чесночного супа? – осторожно поинтересовалась муза.

– Брось! – ответила я, втискивая ноги в кроссовки. – Какой с этой чахлой птицы навар? Да и я не Ганнибал Лектор, чтобы страдать тягой к изысканным блюдам!

– Ну, да, ты – не он. С ним-то хотя бы можно было договориться, – пробормотала подруга, перебрасывая через плечо ремешок небольшой сумочки.

Я сделала вид, что не расслышала. Сунула телефон в карман, схватила ключи, и мы вышли.

Дорога заняла чуть меньше часа. Я припарковалась у небольшого дома, где продолжала обитать подружка. Настоящие владельцы жилплощади кочевали с миссией по Северной Европе в поисках тех, кого могли завербовать в интересах клана.

Мы с музой вошли внутрь и остановились сразу за дверью.

– Зачем мы здесь? – громким шёпотом спросила Фируса, выглядывая из-за моей спины.

– Пока не знаю, – также тихо ответила я.

– А почему мы шепчем? – не унималась муза.

– Ты у меня спрашиваешь? – нормальным голосом ответила я, постояла ещё немного и решила оглядеться.

Заглянула в ванную, туалет и кухню. Изучила гостиную, спальню и гостевую комнату. Не поленилась, откопала ключ, хранившийся в старой жестяной коробке из-под шоколадного печенья, и открыла дверь в чулан. Осмотрела кое-как составленные друг на друга коробки, оставшиеся после покупки бытовой техники, ящик с инструментами, несколько банок с домашними закатками и рулон запылённых обоев.

– Что ищешь? – ходила за мной по пятам муза.

– Не что, а кого, – объяснила я, закрывая дверь и пристраивая обратно небольшой навесной замок.

– И кого? – чуть отступила муза, удивлённо рассматривая меня.

– Яна.

– Чего?! – подпрыгнула Руська. – Князя?! Думаешь… думаешь, он в городе? В квартире Нисы? Сидит в чулане?! А зачем ты тогда подружку отправила чуть ли не на другой конец континента?

– О том, что он может быть всё ещё в городе, я догадалась только сейчас, – подойдя к окну, выглянула из-за тонкой светло-голубой шторки.

Вид был не самый интересный. Дом находился в конце улицы, которая шла под уклоном, а потому из кухни подружки можно было полюбоваться лишь на крыши соседних домов, между которыми просматривался край местного футбольного поля, где любили играть подростки. Очень и очень скучно.

– Вряд ли он висит на карнизе, – муза присоединилась к увлекательному изучению окружающей местности. – А окна Нисе не мешало бы помыть.

Муза провела пальцем по подоконнику и уставилась на грязный след, оставшийся на коже.

– Как давно она не убиралась?

– А зачем ей убираться у себя, если она живёт у меня?

Я вернулась в спальню.

Ничего необычного.

Стандартный бардак и хаос. Но это было даже хорошо, потому что подтверждало отсутствие посторонних. Ян просто физически не смог бы находиться в месте, подобном этому.

Кровать была кое-как застелена цветастым покрывалом, потому что Ниса терпеть не могла поправлять постель после сна. На кресле свалены мягкие игрушки, побеждали количеством плюшевые слоны всех мастей и размеров, на которые только была способна фантазия производителей. Временная хозяйка дома была практически профессиональной убийцей, а засыпала в обнимку с лохмато-мохнатыми друзьями из отдела для детей. Встроенный стенной шкаф был кое-как закрыт, и из оставшейся щели торчали края смятой одежды, которую не складывали, а запихивали внутрь руками и ногами. Пол не мешало бы помыть, а с фотографий в рамках, развешанных по стенам стряхнуть паутину вместе с пауками.

Я подошла к кровати, села, провела рукой по ворсистой ткани. Присмотрелась и достала длинный, тонкий волосок.

Белый.

– Уходим, – приказала я подхватываясь.

Муза, которая только собралась сесть, со стоном выпрямилась.

Глава 6

– Что будем делать? – спросила она, пока бежала следом за мной к двери.

– Будем мерять удава попугаями, – процитировала я бессмертную классику.

– Угу. То есть, как всегда? Импровизировать, петляя в спонтанном направлении! А может, лучше просто отдохнём? – чуть задыхаясь, предложила муза, когда я запирала дверь. – Сходим в клуб, потанцуем? А? Нам нужно снять стресс! И ты быстрее в себя придёшь! Хороший отдых приведёт в форму эффективнее, чем суп твоей бабули, каким бы волшебным он ни был!

– Под хорошим отдыхом ты понимаешь громкую музыку, коктейли и сомнительные знакомства? Чтобы снять мой стресс никакой выпивки не хватит. Его невозможно снять! Только соскрести с моего бренного тела.

– Хватит, – дёрнула меня за руку муза. – У тебя ведь свадьба скоро, верно? Так, давай устроим девичник!

– Ниса обидится, если мы устроим его без неё, – я убрала чужие ключи в сумочку и потопала к машине.

– Значит, устроим ещё один, когда она вернётся, – продолжала настаивать муза. – Если Ян в городе, значит, её французские приключения не имеют никакого смысла! И она может вернуться!

– Пока не может.

– Да, да, да, – завздыхала Руська, садясь в машину. – Для всех она мёртвая. Я помню. Но если Роза смогла притвориться Нисой, то почему-то Ниса не может притвориться… кем-нибудь ещё! Той же Розой, к примеру. Кстати, удивительно, насколько они оказались похожими. А всего-то потребовалось немного манипуляций с внешностью.

– Про «немного» ты, конечно, преувеличила, – хмыкнула я, вставляя ключи в замок зажигания и поправляя зеркало заднего вида.

Муза, устроившаяся спереди, всем корпусом повернулась назад.

– Ты чего? – удивилась я скрюченной позе, в которой замерла подруга.

– Да так, – протянула она неуверенно, – показалось, что здесь кто-то есть.

– Кто? – я тоже повернулась назад, рассматривая абсолютную пустоту, притаившуюся на заднем сидении моей машинки.

– Не знаю, – оставаясь в состоянии крайнего смятения, проговорила подруга. Потом тряхнула головой: – А, ерунда! Не забивай голову!

Высадив по пути музу, у которой вдруг образовались дела, связанные с подготовкой к моей свадьбе, я вернулась в свою квартиру. Прощаясь, она выкрикнула:

– Будь готова к восьми! Одень своё самое лучшее и сексуальное платье! Помни, эта ночь – последняя!

– Говоришь так, будто со дня на день меня убьют, – проворчала я ей в спину.

Оказавшись дома, почувствовала себя очень одиноко. Квартира казалась слишком пустой, слишком тихой. Я настолько привыкла к гостям, приятным и не очень, что теперь бродила по комнатам, не зная, чем себя занять. Дел было много, но ничего из огромного списка делать не хотелось.

В итоге, не выдержав напряжения, которое, кажется, нагнетала сама, я схватилась за телефон и набрала номер.

– Слушаю, – ответил Дэни спустя три гудка.

– Привет, – я опустилась на край кресла, крепко прижимая телефон к уху.

– Привет, – в его голосе прозвучала улыбка, на которую моё тело отозвалось покалыванием кожи с примесью боли. Это чувство нельзя было назвать приятным, и всё же… оно будто оживляло. – Соскучилась?

– Угу, – я покусала губу и немного нервно сказала: – Руська хочет устроить для меня девичник и сводить в клуб.

– Мне это не нравится, – теплота пропала, пополз холод.

– Ты против? – не знаю, чему я удивилась больше. Тому, что спрашивала разрешения у практически незнакомого мне человека, или тому, что Даниэлю было не всё равно, чем я занимаюсь и с кем.

– Не хочу, чтобы ты куда-то ходила без меня, – ответил он, резкости в голосе прибавилось.

– Но если ты пойдёшь с нами, это уже не будет девичником, – заметила с неловким смехом я.

– Зачем тебе вообще девичник? – задал ожидаемый вопрос оборотень, который порой понимал меня лучше, чем я сама.

Это было неприятно. Это делало меня уязвимой.

– Ну, – я замешкалась, – просто… так принято.

– Ты даже свадьбу не хочешь, а на девичник собралась? – он был непреклонен и не собирался подстилать мне соломки, сразу показывая, что врать и притворяться бесполезно.

– Так очевидно? – я шмыгнула носом.

– Для меня – да, – отрезал парень. На заднем фоне послышался шум, громкий смех и мужские голоса, как будто кто-то вошёл в запертую и оттого тихую до этого комнату.

– А ты чем занят?

– Ты мне ещё не жена, а уже устраиваешь допросы? – едко поинтересовался Дэни.

– Не хочешь, не отвечай, – обиделась я и собралась бросить трубку, но услышала:

– Это мои друзья, ребята из стаи. Они захотели собраться, посидеть, отдохнуть.

– То есть, мальчишник? – сделала я очевидный вывод. – Значит, тебе можно, а мне – нет?

– Да, – спокойно подтвердил ягуар. – Потому что в отличие от тебя, я хочу эту свадьбу.

– Как это вообще зависит друг от друга? – выпалила я и умолкла, услышав шорох в коридоре. – Погоди, – попросила я, встала и на цыпочках приблизилась к двери спальни, притворенной не до конца.

– Что такое? – встревожился парень.

Я выглянула в коридор и… не увидела ничего.

– Да так, – выдохнула я в трубку. – Кажется, у меня развивается паранойя.

– Хочешь, я приеду? – предложил Дэни.

– Нет, не надо. Веселись, – отказалась я, и мы попрощались.

Я прошла на кухню, сдёрнула с клетки плед и сразу же встретилась взглядом с двумя глазками-бусинками.

Чирик был недоволен и осуждал.

– Будешь паинькой – и мы подружимся, договорились? – предложила я.

Попугай не издал ни звука, повернув голову, он внимательно и осознанно глядел на что-то за моей спиной.

Стало неуютно. Между лопаток пробежал холодок. И хотя умом я понимала, что здесь никого не могло быть, кроме нас с птичкой, всё равно захотелось вооружиться чем-нибудь тяжёлым.

На крайний случай вернуться к надёжному дуэту, который создавали я и швабра.

Тряхнув руками, я напомнила себе, что, вообще-то, сильная и бесстрашная, и спросила у попугая:

– Есть будешь?

Какаду коротко щёлкнул серым клювом, что я расценила как согласие. Взяла бумажный пакет с кормом, принесённый музой, поняла, что его ещё не вскрывали, и отправилась в комнату за ножницами.

А когда вернулась, застыла на пороге.

Потому что упаковка вдруг переместилась на пол. Хотя я точно помнила, что оставляла её рядом с клеткой.

– Так, – попыталась успокоиться я. – Либо у меня шизофрения, либо… нет, невозможно. Он не может быть здесь. Просто не может. Я отозвала своё приглашение. А значит, оно больше не работает, – проговаривала я вслух, беседуя с самым лучшим собеседником в мире – с самой собой.

Птица вдруг громко и недовольно вскрикнула, и захлопала крыльями.

– Ладно, ладно, – поторопилась я накормить пернатого. – Только не голоси.

Когда подружкин питомец умолк ввиду того, что орать и есть одновременно невозможно, я взяла швабру.

И начала тыкать ею во все углы.

За этим занятием меня и застала муза, без предупреждения вломившаяся в квартиру.

Ну, как к себе домой, честное слово.

– Чем занимаешься? – захлопала она длинными, изогнутыми ресницами.

– Тем же, чем и раньше. Пыль вытираю, – хмуро ответила я, присматриваясь к потолку.

– Шваброй? – не переставала изумляться подруга. И подняла голову. – На потолке?

– Угу, и, видимо, настолько увлеклась, что не услышала, как ты открыла замок.

– Я не открывала, – муза подошла, встала рядом и посмотрела туда же, куда и я – в угол над кухонными полками. – А что там? – она вопросительно кивнула.

– Пока не знаю, – вздохнула я, склонив голову к плечу. И тут до меня дошло: – Что значит «не открывала»?

– То и значит, – пожала плечами муза, держа на согнутой в локте руке чехол для одежды с вешалкой внутри. – Она была открыта.

– Не может быть, – запротестовала я и опустила швабру, которую держала на изготовку, намереваясь в нужный момент метнуть в тот самый угол как копьё. – Я точно помню, что закрывала дверь.

– Ну, не знаю, что ты там закрывала, но когда я пришла, створка была даже не притворена, – муза присмотрелась к моему орудию, потом покосилась на пустую клетку, где не было попугая, и вскрикнула, роняя чехол: – Ты что, убила попугая?!

– Не выспалась? – поинтересовалась я скептично. – Попугай в спальне, мародёрствует, обдирая клювом обивку моего дивана. С тебя, кстати, новый.

– Счёт Нисе выставишь, её активная живность, – муза подняла чехол и деловито прошествовала в соседнюю комнату.

А я оторвалась от угла, который мне категорически не нравился, и крикнула:

– А ты зачем пришла?

– В смысле, зачем? – выглянула подруга из комнаты. – Ты забыла, что мы идём в клуб? Швабру, кстати, дома оставь, там не поймут.

– Я не хочу в клуб, – но помывочно-уборочное средство действительно отставила в сторону. – У меня тут новый коммунальный сосед образовался. Хочу напомнить ему, что занимать чужую жилплощадь невежливо.