Четыре подруги и все-все-все

Его пальцы приблизились к моему лицу. И мне больших усилий стоило, чтобы удержать себя на месте и не попытаться отодвинуться как можно дальше. Но нет, он не стал выпускать когти, а лишь прикоснулся к моей нижней губе и чуть оттянул её вниз, внимательно наблюдая за выражением лица.

– А ещё я знаю, что больше всего на свете ты не хочешь причинять вред невиновным. Именно поэтому за много лет ты ни разу не воспользовалась своей силой по-настоящему. Так, демонстрировала некоторые фокусы, но даже когда твоя жизнь оказывалась под угрозой, ты не взывала к стихии. Потому что знала – будет много жертв. А ты не готова платить такую высокую цену, верно?

Он тихо рассмеялся.

– Даже если я начну убивать тебя прямо здесь и сейчас, ты попытаешься справиться без магии, поэтому бояться мне нечего, – он приник к моему уху, впился губами в мочку, также быстро отпустил и прошептал: – Это тебе надо меня бояться, любимая.

Я прикрыла веки, избавляя саму себя от необходимости отвечать.

Его ладонь скользнула выше, легла на затылок и притянула к плечу, прижимая щекой к ткани, пахнущей свежестью кондиционера для белья.

– Не сжимайся так сильно, – он нежно погладил по волосам. – Какой мне смысл тебя убивать, если я уже оплатил нашу свадьбу?

Я и сама не заметила, как каждая мышца моего тела напряглась, готовая к встрече с опасностью.

– Просто ответь на вопрос. Ты ведь знаешь, что я всё равно узнаю правду, – и он прижал меня к себе сильнее, словно пытаясь выжать весь воздух.

Следовало признать… время пришло.

– Ваше потомство, – шёпот был едва слышимым, но не для него.

– Что?

Даниэль удивился настолько, что даже его рука, всё ещё продолжавшая гладить меня по голове, дёрнулась, а после пальцы подцепили волосы и сжали в кулак.

– Что ты сказала? – повторил он свой вопрос и натянул волосы, силой разворачивая моё лицо к себе.

Мы смотрели друг другу в глаза. Всё в наших отношениях было как будто бы не до конца. Не до конца любили, не до конца ненавидели, не до конца желали. Я смотрела на его губы, а перед глазами всплывало совсем другое лицо. Лицо того, с кем всегда было «до конца». И любовь, и ненависть, и желание прикончить, которое очень скоро воплотится в жизнь. Но даже стоя у его могилы, я буду помнить, с каким безудержным голодом меня тянуло к нему. И этот голод всегда был настоящим, в отличие от влечения, которое возникло между мной и Даниэлем из-за какой-то глупой раны.

– Пообещай мне, – попросила я. – Пообещай, что всегда будешь на моей стороне.

– Обещаю, – тихо выполнил он мою просьбу, проговорив эти слова только для меня одной, и его горячие губы накрыли мои. Это был не просто поцелуй, это было воплощение всего того, в чём он был готов поклясться и чем был готов поделиться. Он делил со мной свои мечты о возобновлённом величии ягуаров. Боль от одиночества брошенного ребёнка, принятого на воспитание в чужую семью из жалости. Страх потерять то, что уже приобрёл, и оказаться слабым там, где слабость запрещена. В этом поцелуе он был весь передо мной как на ладони: откровенный, злой, яростный, порочный, дерзкий и мстительный. Он знал о себе всё и хотел, чтобы и я знала. Потому что он собирался заставить меня принять всё то, чем он обладал.

Когда наши губы разомкнулись, мы оба тяжело дышали. И наверное, можно было воспользоваться моментом и отвлечь его, но в висках грохотала кровь, и в впервые задумалась о том, а не обманываю ли я саму себя.

Я встала, достала с полки бутылку вина, легко вынул штопором пробку и налила полный бокал густой тёмно-гранатовой жидкости. По кухне поплыл запах фруктов и пряностей.

– Интернат, в котором вы росли, пока не были распределены по приёмным семьям… Он был не единственным, – начала я тихо и неторопливо рассказывать после двух больших глотков. – Я знаю ещё как минимум о трёх таких же, разбросанных по стране. Вы – не единственное «спящее подполье». Существуют и другие оборотни-ягуары, которые не получили вашу весточку о сборе. Многие из них старше вас. Они давно выросли и завели собственных детей. Они живут обычной жизнью и тщательно скрывают свою тайну. Даже от супругов, с которыми имеют сыновей и дочерей. И эти дети тоже ничего о себе не знают.

Даниэль слушал внимательно, не перебивая, сев за стол и полностью сосредоточившись. Мне это в нём нравилось. Он умел легко переключаться, когда того требовала ситуация.

Когда я замолчала, он некоторое время размышлял.

– Откуда ты знаешь? – голос его звучал по-деловому, но он не смог полностью скрыть нетерпение.

– Я давно наблюдаю за Советом. И за теми, кто тайно на них работает.

Он потёр лицо ладонью, чтобы с недоверием спросить:

– Хочешь сказать, что…

– Один очень влиятельный товарищ устранил прежних заведующих и посадил в руководящие кресла своих ставленников, – быстро отчиталась я. – Он давно контролирует эту сферу. Притворяется благотворителем, а на самом деле проворачивает всякие тёмные делишки. Например, отмывает средства, потому что банки в наше время очень придирчивы в вопросах «чистоты» полученных денег.

Текучие переливающиеся золотистые глаза, будто подсвечивающие лицо изнутри, всё ещё искали подвох, заглядывая в мои.

– Видишь ли, я неплохо работаю с архивными документами. А в таких делах практически всегда остаётся бумажный след. От бюрократии никому не скрыться. Даже крысам Совета. Отчёты, налоговые декларации, бухгалтерские ведомости. Если быть достаточно упорной и видеть в столбике цифр что-то большее, чем просто нолики и палочки, можно накопать много информации.

Красивое лицо Даниэля смягчилось, мелькнула тень мрачного удовольствия.

– Когда я увидел тебя в первый раз, то сразу понял, что ты – проблема. Но теперь я знаю, что ты проблема умная и талантливая. А скоро ещё и станешь исключительно моей проблемой.

Я не смогла сдержать улыбку, которая, несмотря на всю сложность ситуации, получилась искренней.

– Как и ваш интернат, те, другие, тоже более не существуют. Только в отличие от вас, их воспитанников не распределяли по семьям. Все дети находились на попечении государства и частных спонсоров до совершеннолетия. Когда последние повзрослевшие дети покинули приютские стены, интернаты ликвидировали. В своё время мне удалось найти почти всех выпускников. И я начала за ними приглядывать. Мне помогала одна милая девушка, которая посвятила много времени нелёгкому ремеслу няни.

– Зачем тебе всё это?

Я покусала губу, а потом всё же решилась.

– Я искала сторонников. Совет желает моей смерти. Они решили избавиться от меня в тот же год, когда я покинула морское королевство. Они не могли действовать открыто, потому что иначе это привело бы к войне, которую старики, несмотря на всё своё безумие, не хотели начинать. Но и смириться с моим существованием они не могли.

– Почему?

– Потому что у морского королевства с Советом был договор, заключённый много сотен лет назад. Мы не пытаемся расширить свою власть и не отправляем представителей наших интересов на сушу. У себя делаем, что захотим, но на земле подчиняемся установленным стариками законам. В свою очередь, Совет получает индульгенцию на бесчинство и безнаказанность на подвластном ему куске территории, но власть стариков заканчивается там, где начинается вода. Любая вода – от реки до океана. Ресурсы пополам.

– Ресурсы?

– Человеческие. То, что оказывается в воде, там и остаётся. То, что в воду не лезет – принадлежит Совету. Через какое-то время после того, как отец женился на моей матери и родилась я, Совету донесли кое-какую информацию. На основании добытых шпионами сведений, Совет решил, что отец затеял недоброе. И старики решили пойти в атаку первыми. Но на самом деле всё началось даже не с меня. И не с моей матери, а намного-намного раньше. Просто Совет решил уравнение поздновато. И очень огорчился от своего опоздания.

Даниэль уловил мою грусть. Выпрямился и протянул руку, показывая, что я должна к нему подойти. Усадив к себе на колени, словно маленькую девочку, он обнял.

Слушая, как бьётся его сердце, я думала, как много можно и нужно рассказать.

Я не стала упоминать Чуму. И о том, что мститель несколько раз приходил и за членами Совета тоже, а потому был у них как кость в горле, которую требовалось удалить радикальным хирургическим путём. Чума для стариков была опухолью, которую они хотели вырезать, чтобы выжить и сохранить свой отлаженный мирок. Не стала я рассказывать и про то, что Совет долгое время не подозревал – Чума всегда происходит из одного и того же рода.

Нашего рода. Моего.

Но именно это они узнали в один из дней, и так получилось, что это был день моего рождения.

– Что они сделали?

– Они отправили ко мне своего лучшего бойца. Но он не справился. И тогда стал выжидать, чтобы поймать момент и воткнуть мне нож в спину. Он всегда был рядом. Я это знала. Я росла с мыслью, что мой убийца поблизости. И выжидает. Долгое время мне было очень страшно, пока я не решила бороться с этим страхом. Я приблизилась к нему, чтобы из цели и пугливой антилопы превратиться в хищника.

– У тебя получилось? – спросил он шёпотом, проведя костяшками пальцев по линии моего подбородка, чуть поворачивая голову к себе, чтобы видеть моё лицо.

Я всё ещё не привыкла к нему, к его прикосновениям и проявлением привязанности, которая возникла так резко, что продолжала сбивать с толку. Я не привыкла к этому сочетанию неисчерпаемой нежности, которая могла в одну секунду смениться гневом на грани садизма.

– Нет. Я всё ещё антилопа.

Резкое движение и наши губы вновь встретили. Поцелуй был неожиданным, глубоким, опаляющим и жестоким. Часть меня хотела продолжать, чтобы забыться в нём, в этом почти болезненном чувстве, а другая, разумная, кричала, что, прежде чем начинать лечение, нужно наложить швы.

Ощущения стали почти невыносимыми для нас обоих, и он разорвал поцелуй, прислонившись своим лбом к моему.

– Ты не передумала? – его тёплое дыхание погладило щеку, повторяя путь таких мягких сейчас пальцев, которые спускались по шее. Намеренно медленно, намеренно опасно. – Ты выйдешь за меня?

– Да, – выдохнула я, боясь моргнуть.

– Из всех мужчин ты выбрала меня. Сама выбрала. Помни об этом всегда.

Он единственный был готов пойти со мной против Совета. Не сотрудничать с ними, не работать на них, не пытаться стать одним из них. А просто взять – и уничтожить. Радикально? Да. И именно то, что мне было нужно. Поэтому, если он хотел свадьбу – я была готова надеть на себе хоть сто одну фату.

Глава 3

– Вот и зачем тебе этот хмырь? – громко вопрошала Ниса сквозь хруст и крошки во рту. – Да ещё и в качестве мужа? Ты за Макса пойти не захотела, хотя знаешь его кучу лет. А с этим глазастым вдруг помчалась вприпрыжку под венец?

– Ты там что, сухари грызёшь? – удивилась я. – Вроде тебя во Францию отправили, а не в ссылку на Колыму.

Подружка громко облизнулась.

– Не, крылья ангела ем.

Я поперхнулась от неожиданности. Перед глазами встала картинка, как подружка отплёвывается от перьев и отряхивает пух с маленького острого подбородка.

– Чего? Какого ангела? Ты где его нашла?!

– Да нет же! – с недовольством возразила она. – Печенье такое! «Крылья ангела» называется! Не ела, что ли, никогда? Куски теста, жаренные во фритюре и посыпанные сахарной пудрой! Вкусное, зараза!

– Я, вообще-то, тебя туда не на фуршет отправляла, – напомнила я.

– Знаю, знаю, но есть-то мне тоже надо! Кстати, о еде. Ты торт выбрала?

Я почесала бровь, не торопясь с ответом.

– А надо?

– Конечно! Какая свадьба без торта? Раз у тебя теперь нет распорядителя, то должен быть хотя бы торт! Вроде у Руськи имелся какой-то знакомый кондитер, сходи к нему.

– У неё и знакомый нефтяник есть, – проворчала я. – И что мне теперь, ведро нефти заказать?

– Не будь врединой, – вздохнула подруга. – И выбери десерт, которым будешь угощать гостей! Эта свадьба должна хоть немного похожа на настоящую!

– Она и так настоящая, – отрезала я.

– Вот я в этом очень сомневаюсь… А ты не боишься, что в самый ответственный момент появится Максик? Вряд ли он способен безболезненно пережить твой брак, который стал неожиданностью для нас всех.

– Не боюсь.

– Он вообще ещё в городе?

– Не знаю. Его ищут.

– Ищет, я так понимаю, Гриша? – сообразила подруга.

– Ага.

– Значит, можно не рассчитывать, что найдёт. Гриша – лицо заинтересованное. Заинтересованное в том, чтобы парень никогда не нашёлся.

– Ты преувеличиваешь, – безразлично проронила я. – Немногим в этом городе интересна моя личная жизнь. А тем, кому она может быть интересна в силу определённых обстоятельств сейчас вообще не до меня.

– А-а-а-а-а, – с красноречивым подтекстом протянула подруга, прекратив чавкать в трубку. – Кажется, я поняла, за каким лешим ты замуж намылилась. Решила Яна побесить? Вдобавок ко всему… Думаешь, вызывать ревность у кого-то вроде него – отличная идея?

– Ревность – спутник любви. И хоть любовь может быть разной, ревность всегда одинаковая. Чтобы ревновать – нужно желать.

– А Ян желает только одного – прикончить тебя, – подвела печальный итог Ниса. – Всё-таки его авторитет сильно пошатнулся после… ну… ты поняла.

Подруга неловко умолкла.

А слов и не требовалось, чтобы понять намёк. Некоторое время назад всем в городе стало известно, что именно Князь был тем самым таинственным любовником последней жертвы – актрисы, найденной растерзанной на куски в собственной квартире. Ян оплатил убийство девушки, которая ещё и умудрилась забеременеть от него. На Ирэн Гор череда смертей закончилась, не только потому, что закончились и спонсоры, но и потому, что участникам заговора пришлось в срочном порядке разбираться друг с другом. На организацию внеплановых убийств времени совершенно не осталось. Грязная история, порочащая светлый образ Князя, который вляпался в неё по самые брови. Нарушение закона. Всеобщее порицание, пусть тихое, но из-за коллективного согласия весьма весомое. Сам Ян решил, что это я потрудилась над комканьем его репутации. И направление его мыслей было понятным, ведь мы с Ирэн были знакомы с университета. Он решил, что это моя месть. Но правда была в том, что… это была не я. Не я раструбила об участии вампира в убийстве подружки на всю округу, приложив максимум усилий, чтобы задействовать как можно больше народу.

Это был кто-то другой.

– И теперь он удрал из города. А мы с Лозовским должны его догонять… А я ненавижу догонять! – с возмущённой усталостью воскликнула Ниса.

Я поморщилась. Да, задача перед подружкой стояла не простая, но это был отличный момент, чтобы загнать вампира в ловушку. Именно сейчас, за пределами своих владений, он стал достаточно уязвимым, чтобы я могла вступить в схватку.

Но вслух сказала совсем другое.

– Слишком малозначительный повод, чтобы заставить его покинуть свой тщательно отлаженный вампирский мир, – и я действительно в это верила. У Яна имелся другой, скрытый, мотив. Но причины его поступка были не так уж и важны. Важнее было другое: вцепиться ему в глотку и не отпускать, пока не испустит последний вздох. – Тебе не кажется?

– Нет, мне вообще редко что-то кажется, – ехидно ответила подружка. – А повод не такой уж незначительный, особенно на фоне прибытия в столицу Совета. Если бы о «заказе» Ирэн никто не узнал, то историю удалось бы замять. За очень большие деньги, конечно, потому, что старики мелочью из кофейных автоматов не берут. Но, по крайней мере, никто не требовал бы повесить вампиреныша на берёзе и не устраивал шествия с вилами к его замку. А теперь все всё знают и желают, чтобы Князя наказали по закону. Ты же знаешь, чем выше сидишь, тем большее количество людей желают увидеть, как ты падаешь. И пусть в Совете заседает дядюшка Яна, даже он не сможет его спасти. Правила одинаковы для всех. Если Совет проигнорирует народную жажду справедливости, то подставит под удар себя. Поэтому я думаю, что ты…

– Ниса, это была не я, – пришлось прервать пламенный монолог.

– А кто?

– Не знаю. Кто угодно! И вообще! Заканчивай трескать и приступай к работе! Будут новости – звони!

И я оборвала разговор. Постояла в центре спальни, бездумно рассматривая одну точку, а после потопала в ванную.

***

– У тебя есть топор?! – заорала Фируса, влетая в мою квартиру ошпаренной кошкой.

Я с перепугу выронила швабру и уставилась на взъерошенную подругу, которая и на себя-то была непохожа.

Застыв, муза огромными, ещё большими, чем обычно глазами оглядела меня, комнату, потом опять меня и удивлённо спросила почти нормальным голосом:

– Ты чего? – и указала на швабру.

– Пол хочу вымыть. А то пыль со мной скоро разговаривать начнёт и, возможно, даже поэмы декламировать. А ты чего?

Фируса отмерла, громко выругалась, совершенно в стиле Нисы и абсолютно точно не в своём, и заорала:

– Здесь Гриша! – вдохнула, выдохнула и дальше: – Я видела его в машине. Она припаркована на въезде в твой двор!

Подруга подлетела к подоконнику, выглянула вниз и с тихим писком отпрянула обратно.

– Он идёт сюда!

– Зачем? – я подняла швабру и продолжила уборку.

– С Ханукой, блин, поздравить! – вспылила Руся, интенсивно краснея. Это были признаки зарождающейся истерики.

– Иди в ванную и умойся холодной водой, – посоветовала я, оглядываясь на окно, сквозь которое просматривалось всё буйство красок, уже полностью перешедших в летние. – У тебя глаза как у мадагаскарской руконожки. А у меня под рукой нет баобаба, на который я могла бы тебя пристроить.

Руся потрясла головой и приложила ладони к горящим щекам.

– А ты что будешь делать? – спросила она беспомощно.

– Как что? – хмыкнула я, выпрямляясь. – Гостей встречать.

И крутанула в руке швабру, намереваясь при необходимости воспользоваться ею самым неожиданным образом.

Руська исчезла за дверью в ванную комнату. Некоторое время сохранялась тишина, нарушаемая лишь счастливым перегавкиванием собак, которых владельцы вывели погулять. Послышался скрип, потом шелест, неторопливые широкие шаги и на пороге кухни возник Гриша.

– Привет, принцесска, – и он угрюмо улыбнулся, держа руки в карманах модных брюк.

Меня почти передёрнуло.

– Не называй меня так, – потребовала я, возвращаясь к самому банальному занятию во вселенной – мытью пола.

– Почему? – повёл бровью вожак волков. – Потому что Ян тебя так называет?

Я промолчала.

Он некоторое время понаблюдал за мной, а после развернулся и молча прошёл в спальню.

Я удивлённо проводила взглядом его прямую спину.

– Чё это ты удумал? – пробормотала себе под нос и поторопилась тем же маршрутом.

Когда вошла в спальню, которая в моей однокомнатной квартире служила и кабинетом, и будуаром, и гостиной, он сидел на диване, вольготно развалившись. Расслабленная поза, незаинтересованный взгляд, сложенные на плоском животе руки. Он как будто бы пришёл в гости к троюродной тётушке, которую посещал раз в год, да и то исключительно из чувства врождённой вежливости.

Ага, врождённой… скорее, мертворождённой.

– Ты ничего не перепутал? – ласково улыбнулась я, крепче сжимая швабру.

Оборотень этот мой жест заметил, пристально оценил и криво усмехнулся. Пренебрежительно так, с поистине мужским превосходством, от которого хотелось орать.

И продолжил молчать.

Я постояла, оглядывая собственное скудное имущество, потом не выдержала, прошла к креслу и плюхнулась с размаху, устроив швабру между коленями.

С ней я чувствовала себя увереннее.

– Есть новости про Макса? Ты нашёл его? – меня нервировало такое поведение Гриши. – Мог воспользоваться телефоном, не обязательно было приходить.

– Я получил твоё приглашение на свадьбу, – как бы между делом проронил оборотень.

– Угу, – невразумительно промычала я, метнув взгляд на чуть приоткрывшуюся дверь в ванную. Вот же… муза! И зачем только включила Гришу в список гостей? – И?

– И меня оно не впечатлило, – закончил оборотень.

– М-м-м… твоё впечатление и не входило в программу, – я вздохнула. – Гриша…

– Малыш, у нас с тобой был уговор, – протянул он медовым голосом, и его лицо приобрело дьявольское выражение. Вот такое, что хоть прямо сейчас назначай главным по раскалённым котлам.

– Я ни о чём с тобой не договаривалась, – выпалила я.

– Значит, договоришься сейчас, – и Гриша с нескрываемым удовольствием прикрыл веки. Ну, просто вылитый кот, жмурящийся на солнышко! – Ты подружке-то уже рассказала о своих проделках?

– Каких?

– Ну, конечно! Их же у тебя много, – и Гриша приложил руку ко лбу, словно вспоминая что-то. – Ах да! О своих огнестрельных упражнениях?

Дверь в ванную приоткрылась шире. Я нервно заёрзала. На пару сантиметров больше – и эти «прятки» вообще потеряют какой-либо смысл.

– Не понимаю, о чём ты, – гордо вскинула я голову.

Главное правило выживания: что бы ни случилось, отпирайся до конца.

Глава 4

Гриша закинул ногу на ногу и окончательно расположился в моей квартире со всеми удобствами. Будто собирался здесь жить остаться. А у меня и так квартирантов полный огород, хоть мотыгой выкорчёвывай!

– Где ты была, когда стреляли в музу, а? Там были мои волки. Там был Лозовский и его сподручные. Вот только… все дружно заявляют, что ни один из них не стрелял. Стрелял кто-то третий. Кто-то очень хитрый.

Я переложила швабру из одной руки в другую и решила уйти в глухую оборону.

– Два вопроса: как и зачем?

– Что «как и зачем»? – дёрнул щекой Гриша.

– Как я узнала, где будет муза и зачем мне было в неё стрелять?

– Как – не знаю, – парень пожал тренированными плечами, которые стали таковыми не только в спортзале, но и на поле битвы. – Возможно, случайно. А вот зачем… – оборотень выразительно закусил губу. – Чтобы за тебя это не сделал кто-то другой.

Его лицо было омрачено преувеличенной задумчивостью, но не только ею.

Я видела грусть.

Он тосковал.

И тоска его была искренней. И очень глубокой. Такой глубокой, что в эту яму могла провалиться вся душа целиком.

Я задумалась, почти перестав слушать, о чём он говорит. Его слова были мне неинтересны. Не было ничего такого, что Гриша мог бы мне рассказать и этим поразить. Я всё знала. И про него, и про себя, и вообще про всех. В глазах многих я – препятствие. Осложнение. Такое, какое бывает после гриппа, пневмонии или затяжной простуды. Имелись и такие, которые считали меня чудовищем. А чтобы пересчитать тех, кто мог мне доверять, хватило бы и пальцев одной руки. И я не могла винить никого из них. Всё, на что я рассчитывала – это на снисходительность. Я даже не ждала понимания. В самые тёмные и злые периоды своей жизни я хотела лишь одного – чтобы мне не мешали. Когда злость становилась тише, больше всего на свете я желала, чтобы эту тишину не нарушали. В том числе и моя собственная совесть.

И Гриша был таким же. Он не искал поддержки и понимания, не хотел сочувствия. Он стремился лишь к одному – к цели. Я чувствовала это в нём. В волке боролись зло и добро. И хотя зло побеждало, а сам себя он считал плохим парнем, искренне веря, что только так возможно выжить, какая-то частичка его стремилась к свету.

И почему-то… он считал этим светом меня.

– Мне ещё тогда показалось, – рассуждал оборотень, глядя в сторону, – что я слышал два выстрела. Они раздались с разрывом в доли секунды. И первый был громче второго, который прозвучал так, что я сразу подумал о глушителе. Никто не будет стрелять дважды, если попал с первого выстрела. И никто не будет ставить глушитель только ради того, чтобы выстрелить ещё раз, – короткая заминка, а потом неожиданное тихое замечание: – Стрелять по живой мишени труднее, чем по пластиковым куклам, верно? – грустная улыбка в пустоту. – А ещё… Теперь ты знаешь, что промахнуться труднее, чем попасть подруге прямо в сердце.

– Ты – фантазируешь, – сделала я короткий вывод.

– Нет, – уверенно отрезал Гриша. И, наконец, нашёл в себе силы, чтобы взглянуть мне в лицо. Я-то от его лица не отрывалась. Мне хотелось видеть, как мысли сменяют друг друга в его голове. – Я знаю, что это была ты. Но ты была не единственной, кто в тот день явился за музой, предусмотрительно прихватил с собой пистолет. И в отличие от тебя, тот, другой, желал её убить. Я не буду спрашивать, как ты узнала, где искать. Скажу лишь, что успела ты буквально в последний момент. С тем, другим, вы выстрелили практически одновременно, вот только ты оказалась шустрее и опередила соперника на доли секунды. Ты выстрелила музе бок – она упала. И оказалась вне зоны доступа убийцы, чья пуля ушла в молоко. Звук пальбы привлёк внимание. Шанса на вторую попытку не осталось. И ему пришлось убраться восвояси.

– Для привлечения внимания можно было выстрелить в воздух. То же бы сработало. И никакой крови на асфальте.