Звёзды над Боспором

– Эй, уважаемый! – обратился Гамаюн к поливальщику по-гречески.

Тот тупо уставился на него и произнес по-тюркски:

– Не, бельме! (не понимаю).

Гамаюн обратился к нему уже на его языке:

– Скажи, уважаемый, где нам найти Ахмеда, торговца шёлком?

Увлажнитель пыли даже обрадовался возможности поговорить:

– Ахмеда? А может, тебе нужен Башара, который в начале месяца ниссан в прошлом году нанялся перекрыть крышу на сарае торговцу Аристотелю, да свалился с неё прямо на нужник, где в это время сидел сам хозяин и придавил его, за что Аристотель с позором и выгнал Башару?

– Э-э-э! – отмахнулся Гамаюн.

Увлажнитель пыли бросил свое занятие и, забежав вперед, затараторил:

– Погоди, погоди! А, может, ты ищешь кривоногого Барака, который в Страстную пятницу выпил много неразбавленного греческого вина и христианский Бог наказал его тем, что уронил в городской колодец, откуда его выловили чуть живого, а потом ещё настоятель, отец Феодор, освящал колодец, но окрестные жители долго брезговали брать оттуда воду? А?

– Да иди ты к чёрту! – начал раздражаться Гамаюн.

Но, от словоохотливого любителя поболтать, не так-то просто было отделаться, и Гамаюн уже пожалел, что обратился именно к этому перемывателю городских сплетен, который никак не унимался.

– Стой, стой! А может тебе нужен Ханукка? Не тот, что большой начальник, а косоглазый торговец Ханукка, который правым глазом видит, что у тебя в мозгах, а левым – сколько у тебя в кармане медных махбубов, и, который три дня назад…

Дальнейшее друзья уже не слышали, скрывшись в толпе покупателей, однако, голос увлажнителя базарной пыли ещё долго доносился издали. Видимо, он нашёл новых слушателей и забыл про свои обязанности.

Солнце уже поднялось довольно высоко и припекало изрядно. Как-никак, весна была в самом разгаре, но привыкшие к жаре южане не обращали на неё внимания, занятые важным делом купли-продажи.

Густые запахи жареной рыбы и мяса вперемежку с дымом от множества жаровен, стояли в застоявшемся воздухе. К ним добавлялся запах всевозможных специй, овечьей шерсти, конского и человеческого пота и много ещё чего. Говор разноязычной толпы давил в уши. Кого тут только не было. Мусульманская чалма с пёстрым халатом мешалась и сталкивалась с косматой папахой и чекменем горца, а полосатый халат и чёрненький блин на лысой голове иудея путался с тюбетейкой и кожаной безрукавкой тюрка-язычника или белокурой головой славянина. Слышались выкрики и завывания продавцов, то на греческом, то на арабском, то на тюркском языках. Нередко просачивалась армянская, грузинская и русская речь. Волжане булгары тыкали в нос покупателю свою превосходную кожаную обувь, а славяне трясли переливчатыми мехами и предлагали мёд. Раздражённые пчёлы и осы, сталкиваясь с мухами, носились по рядам, норовя ужалить. Пахло перцем, чесноком, имбирем, колбасами и копченостями, поневоле вызывая аппетит.

Изголодавшиеся за Великий пост, христиане набирали целые корзины и плетёные кошёлки разнообразной еды. Откуда-то доносилась музыка и пение приезжих исполнителей, зарабатывающих свой хлеб. Выйдя на небольшую площадь, Олег с Гамаюном увидели соревнование канатоходцев, которые без всякой страховки танцевали с шестами на огромной высоте по туго натянутому канату между двух вкопанных лесин. Под дробный перебор барабанов, надрывались зурны и дудуки. Веселье и взрывы хохота сопровождали спутников. Олег уже успел устать от базарного гомона, а Гамаюну хоть бы что. Он откуда-то принёс две порции кебаба и они, глядя на искусство канатоходцев, перекусили.

– Пошли отсюда. Мне Обадия даст всё, что нужно. Зря, что ли я ему ногу-то вылечил? Где мы тут твоего Ахмеда найдём?

– Погоди, Олегша. Для Обадии платок сущая малость. Сейчас мы этого Ахмеда найдем.

Гамаюн переговорил с каким-то греком и повёл Олега из обжорных рядов совсем в противоположную сторону. Миновав ряды медников и оружейников, они вышли к палаткам древних фармацевтов. Чего только не предлагали эти аптекари. Здесь были травы, корни, толченые кости летучих мышей, жаб и каких-то жуков, мази притирания, настойки и вытяжки, которые лечили, по словам продавцов, все мыслимые и немыслимые болезни человека и животного. Тут же больному, а таковые здесь тоже присутствовали, проводили на основании его анамнеза диагностику и назначали лечение. Взяв плату, лекарь, он же аптекарь, провожал болезного добрыми напутствиями. Кстати, прохиндеев и мошенников среди них не было. Клан этих врачевателей без всякого сожаления изгонял такого из своих рядов. Наоборот, каждый из них всячески старался пополнить медицинскими знаниями свою память. Записей-то никаких не велось, хотя трактаты и манускрипты античных ещё врачевателей у многих имелись, и они ими умело пользовались. Олег с одобрением и некоторым удивлением в душе отметил, что люди этого времени отличались от последующих поколений большей ответственностью, честностью и чистотой нравов. А иначе не выжить. Обманщика, любителя всучить какое-нибудь барахло, быстро вычисляли, и конец его был один – в небытие, в лучшем случае проштрафившегося ставили к очень уж удивительной стенке. Олег это и увидел на одной из площадок между рядами.

Вкопанные столбики поддерживали широкую доску, к которой были прибиты за уши толстыми, коваными гвоздями два торговца. Стоя на коленях и не имея возможности даже вытереть слёзы, сопли и кровь, так как руки их были связаны за спиной верёвкой, оба купца сипло выли: «Ин, ны коерге!» (я не виноват). Рядом стоял служитель из базарной охраны и на разных языках провозглашал: «Смотрите на этих воров и запоминайте! Они обвешивали и обсчитывали вас, и пытались скрыть свои доходы, чтобы не уплатить налоги!»

Гамаюн сообщил Олегу, что это свирепствует хозяин базара Манассия, которого все знали как человека справедливого, но строгого. Эти салдамарии простоят на коленях до вечера без еды и питья, мочась под себя. С них сдерут большой штраф в казну кагана. Торговать на этом базаре уже им не придётся. Покупатели будут обходить их стороной, увидев их рваные уши, как бы они их не прикрывали волосами или головными уборами.