Призраки кровавой луны

Любовь Мальцева

Призраки кровавой луны

Глава 1. Присказка

Красная луна зловеще плыла в черном небе над черными же силуэтами деревьев, стоявших на высоком угоре тихой речки. Луна была огромная и кроваво красная. Сперва над деревьяи показался лишь ее край, но чем выше она поднималась, тем больше напоминала огромную злую морду, где темные силуэты верхушек деревьев, закрыв собой, так сказать, нижнюю часть лунного диска, нарисовали на нем жуткий оскал.

Накрапывал мелкий дождик, где-то далеко, в противоположной от луны стороне, были видны всполохи, уходящей прочь, грозы.

Люди, сидевшие на берегу реки вокруг, весело потрескивающего, костерка не обращали внимания ни на наводящую жуть луну, ни на затихающую в дали грозу, ни на слякоть, нудно моросящего, дождика. От костерка, то и дело, слышались взрывы детского хохота. Когда хохот смолкал, и отдельные реплики, по поводу причины его, затихали, то можно было услышать, как кто-то, стараясь придать своему голосу побольше таинственности, произносил: "Это чтооо!? Это разве страаашная история? Вот яаа сейчас расскажу такооое, что вы еще дооолго вздрагивать будете…"Опять раздавались постепенно затихающие смешки, а детский голосок продолжал: "В одном черном причёооорном гооороде, на чёоорной причерной плооощади, среди чёоорных причерных дереевьев, стоял чёооорный причёоорный дом…"Ребятишки снова начинали хихикать, рассказчик притворно обижался, отказываясь продолжать страшилку, его хором уговаривали, замолкали, и страшная, никого не пугающая история, продолжалась до нового взрыва хохота.

В конце концов забава детям надоела, и они стали о чем-то шушукатся и перепираться. И вот, один, из сидящих у костра, поднялся и направился к одинокой сгорбленной фигурке на берегу. Луна уже полностью встала из-за леса и, довольно прилично, освещала песчанный берег и почти все, что на нем находилось. Теперь можно было увидеть и две палатки, стоящие недалеко от костра, и рогатульки, воткнутые в песок, рядом с водой.

А еще можно было довольно прилично рассмотреть того, к кому направлялся, судя по всему, посланец от костра. Сидящий, почти у самой воды, человек не был ребенком, напротив, это был седой старик в теплой цегейковой шапке-ушанке, у которой уши были подвернуты так, что одно ухо болталось в свободном полете, а второе, стояло кверху, создавая впечатление, что старик всегда начеку. Шапка на старике была надета по молодежному, лихо, и было непонятно, как она держится на голове. Тельняшка, поверх которой накинута стеганная телогрейка, черные штаны да сапоги-болотники, вот и весь незамысловатый наряд старика. Мальчонка, подошедший к старику, шмыгнул носом и произнес: "Деда, пойдем чай пить, мы ждем тебя ждем…"Старик отвлекся от созерцания неподвижного поплавка на поверхности, отражающей луну, воды и улыбнулся: "Рыбы-то натягали, чаевщики!? Скоро и ночь пройдет… Вечерний-то клев весь у костра просидели! Чего ржали-то, как кони?"Мальчишка улыбнулся и шмыгнул носом: "Так мы эта, страшные истории рассказывали – чья страшнее. Никто, деда, не знает! Один ржач! Может ты раскажешь? Уж ты-то точно знаешь! А рыбу? Ну что мы, из-за рыбы что-ли? Мамка и так уж орет, что чистить надоело, каждый день таскаю… Ну что, деда, расскажешь?""Ну, а пошто не рассказать-то, коли рыбачить вам не досуг! Я себе на ушицу наловил, мне твоя мамка-то не указ! – стрик поднялся, поправил шапку, подумал о чем-то, почесывая седую бороденку да глядя на неподвижный поплавок, ну и, махнув рукой, зашагал следом за мальчишкой к костру.

У костра сидели четверо пацанят, лет может по двенадцать-тринадцать. Тот, что ходил за стариком был пятым, по виду, вроде, самый маленький. Старик подошел, осмотрел ребятишек и усмехнулся себе в усы, обустроено все с умом: костерок весело трещит, рядом запасенные полешки дров; над костром, на толстой деревянной перекладине, лежащей на двух воткнутых в землю березовых роготулях, висит большой закопченный котелок с чаем из душницы, листьев смородины да белоголовника. Ребятня засуетилась. Было видно, что не первый раз уж все вместе тут ночки коротают: быстро нашлась березовая чурочка, на которую один из мальчишек подложил суконные верхонки, понятно, чтоб деду сидеть помягче было; другой пацанишка схватил, висящую на одной из роготулек, жестянную кружку, с привязанной к ней длиинной ручкой, и зачерпнул из котелка душистый горячий напиток: "Вот, деда, чай!"– протараторил он, наливая его в большую фарфоровую кружку с отбитой ручкой. Кружка фарфоровая была в единственном экземпляре, и выступала здесь, вероятние всего, в качестве проявления уважения, потому как все остальные пили чай, из потемневших от крепкого напитка и времени, эмалированных кружек. Как бы там ни было, старичок, кряхтя, устроился у костра, отхлебнул чайку из кружки, и только потом негромко заговорил: "Значица хотите вы сегодня стршилку послушать!?""Да! Хотим! Расскажи, деда!"– наперебой загалдела ребятня. Старик помолчал чуть, осмотрел всех, кто вокруг костра сидел, да и произнес: "Я ведь выдумывать-то не мастер! Я могу-то только то, что взаправду было рассказать. Не забоитеся потом! Может смешну каку историю расскажу лучше?""Неее, деда! – загундосили пацаны, – Чего мы! Девчонки что-ли!? Не забоимся, расказывай!""Ну что же, – завозился старик на своей чурочке, вытягивая ноги и устраиваясь поудобнее, – Слушайте тогда! Для начала скажу вам присказку, кто от нее испужается – пущай сразу на боковую отправляется! Потом уж нельзя будет!"Старик, приподняв седую лохматую бровь, одним глазом осмотрел пацанят. А те, ощутив внезапный озноб, уже поеживались: то ли от предвкушения порции ужаса из предстоящего рассказа,то ли от холода, повеявшего неожиданно, со стороны реки. Старик удовлетворенно крякнул, потом закрыл глаза и вдруг хрипло загундосил:

"В ночь луны кровавой – бесы

Открывают в ад завесу!

Ведьмы, колдуны встают -

Спать спокойно не дают!"

Старик ненадолго замолчал и снова глянул на ребят: не найдется ли желающих на боковую? Мальчишки не шевелились, только, незаметно как-то, придвинулись к друг дружке поближе. Они дружно вздрогнули, когда в смотрящих на них глазах старика, вдруг полыхнуло желтым, отраженное от костра, пламя. А старик, нагоняя жути, гнусаво продолжил бубнить свою присказку:

"Вспомним стааарое, былое!

Вспомним страаашное, плохое!

Прошлое разворошим -

Призраков растормошим!

Пууусть придут и не остаавят -

Ужас нам собою яааавят!

Тот, кто станет озираааться,

Чьи глазааа начнут слипаааться,

Уши, кто, заткнеоот руками,

Кто умоется слезаааами -

Тот покоя не найдет!

Страх свой доооолго не уймет!

Лишь тогооо не тронет страх,

Кто, держааа себя в руках,

Слууушать будет до конца,

Не бояааась из тьмы гонца!

Кооооль боишся спать иди -

Призрака приход не жди!"

У костра никто не шелохнулся и не произнес ни слова, а старик начал неторопливый рассказ…

"Давно это было, мне про то мой дед рассказывал, вот тпперь и я вам поведаю давнюю жуткую историю про проклятое озеро, да про призраков там обитающих, призраков кровавой луны…"

Глава 2. Начало истории

Луна, что сегодня на небе в красный наряд оделась, в те времена, когда все началось, никого не пугала, была чудесным светилом ночным, помощником всему живому. Да случилось однажды дело страшное, уму человеческому непонятное, а для сил темных отрадное и подспорное. Прокляли ночное светило, и с тех пор раз в году окрашивается оно в красный цвет, кого-то пугая, кого-то восхищая красотой своей, а кого-то и радуя, потому как в ночь такую, желающим непотребства вершить, сила нечистая помощь оказывает. А раз в сто лет, когда луна наша не просто красная, а багряная, кровавая, тогда уж выползают на поверхность ни какие-то там шестерки среди силы злой потусторонней, а самая что ни на есть кровожадная нечисть, во всем своем страшном обличии! И творит, эта нечисть,такое! Но обо всем по порядку, с самого, что ни на есть, начала!

Началась история эта в те времена, когда люди редко встречались в наших местах. Полна была река рыбы всякой, тайга по берегам богата зверьем разным, птицы любой – немерено. Чего же человек-то мало селился? А все потому, что берега-то у речки непростые! Один берег – горы старые, скалистые да неприступные. Другой бережок, на первый взгляд, коли с речки-то посмотреть: песчанный да чистый, угор небольшой, а дальше – тайга богатая и щедрая. Но это только на первый взгляд! А по правде-то, тайга гривками да островками разбросана по болоту бескрайнему, топкому да малопроходимому. Приходили конечно люди, шли за птицей, зверьем, в поиске земель новых и богатых. Приходили, да не задерживались. Все из-за болот этих! Мало того, что непроходимые они, так еще и плодили болота гнуса да мошкары разной немерено! В летнее время даже зверье не выдерживало, лезло в воду да неделями в ней сидело, спасаясь от кровососов. Одним словом, безлюдные места были тогда.

Но однажды наполнился лес возгласами людскими, криками и угрозами. Шли, торопились люди, выслеживали кого-то, и казалось, что охота на зверюгу желаную идет, и нет у той зверюги шанса уйти от той погони, потому как не обращали люди внимания ни на кровососов окаянных, ни на непрходимость болотную. Коли нам-то забежать вперед той погони, да глянуть, кого догоняли, преследовали с остервенением люди, то не увидим мы ни медведя огромного, ни мамонта косматого, ни какого другого зверя. Крадучись, осторожно, путая следы, спасаясь бежала день и ночь молодая женщина. Что сотворила она такое, за что страшный гнев сородичей на себя навлекла? Неведомо! Но была она не одна. В короткие мгновения отдыха, прижимала она к себе крохотную рыжеволосую девчушку. Девчушка малюсенькая, может, год всего-то от роду. Развяжет женщина узел, что на животе у нее крепко затянут, размотает лохмотья, оставшиеся от одежды, да и извлекет на божий свет ребетенка, к груди приложит, и все ласково что-то ему лопочет. Девчушка жадно грудь материнскую похватает, голод уталит, да улыбается матери в ответ, крутит огненнорыжей головенкой. Потом мать снова девчушку в лохмотья завернет, к себе спереди привяжет покрепче, прислушается и, дальше, по болоту прочь от преследователей.

Долго бы так, может, бежала бы она. Может, и смогла бы уйти совсем. Да вот в одну из ночей, как раз когда луна полная была, задержалась она на привале своем. Видать усталость свое взяла, вот и задремала бедняга. А как от сна-то очнулась, тут услышала, что недалеко погоня-то. Схватила ребенка, тоже спящего, да к болотам, в кочки, в кусты, в заросли багульника! Сколько смогла по воде, что крошечными зеркалами по болоту разбросана была, пробежала, чтоб следов не оставить! Да уж поздно – рядом совсем погоня! Упала средь кустов, дрожжит вся, ребенка к себе прижала, да затихла, буд-то и нет, и не было никого!

Вот и преследователи средь деревьев показались! Страшные! Ярость на лицах со страхом перемешана, не понятно только кого они боятся? Неизведанного чего? Или беглянку!?

Когда выскочили, луна за тучи зашла, ни зги не видно стало! Темень одна! Пометались туда-сюда, да обратно, вроде собрались. Спорить стали меж собой: одни дальше идти зовут, другие -назад вернуться. Много их было – и мужики, и бабы! Поорали, поспорили и встали вдруг. Вышла вперед всех старуха: так, вроде, не страшней прочих, но расступились все, головы склонили. А старуха замерла на середине опушки. Волосы – седые, длинные растрепаны; брови насупила так, что глаз не видать! Руки вперед вытянула, пальцы растопырила, да завыла! Ни дать, ни взять, а ведьма самая натуральная! Воет ведьма, к небу руки тянет, а сама раскачивается! Людей, вокруг нее жуть одолевает, стынет у них кровь в жилах! Кто-то не выдерживает, да с рыданьями на землю падает, бьется в припадке! А ведьма только силы набирает, пуще изголяется! Сколько завывала ведьма – неведомо! Да только, видать, услышали ее те силы, к которым она обращалась. А может просто ветер шутку злую сыграл, не понимая, что творит. Но тучи, за которыми луна скрывалась, как кто руками вдруг раздвинул. Повис на черном небе огромный лунный диск, осветил всю округу светом своим серебрянным, почти как днем! Ведьма глазищи открыла, выпучила, развернулась в сторону болота и, трясущуюся руку, вперед себя выставила, указывая корявым пальцем на беглянку.

Поняла бедняга, что схрон ее раскрыт, закричала громко-громко, как зверь раненный, да прочь кинулась… Да только где уж!? Обессилила за столько дней погони, да и ношу свою не бросила, крепче к себе прижала!

Озверевшая погоня следом ринулась, иступленно и яростно. Вот-вот догонят и разорвут. Остановилась вдруг беглянка, дочурку к небу подняла. Та ручонки к луне тянет, улыбается кроха, не чует, что вот уж погибель рядом. Те, кто догонял, тоже встали как вкопаные, с ужасом на огненную головенку ребенка смотрят, пальцами показывают, а не смеют подойти ближе. Хохочет ребенок, купаясь в лунном свете. А женщина заговорила, к луне обращаясь. Сперва тихим, прерывющимся голосом, а потом громче, на крик срываясь. Что говорила, о чем просила? Одной луне ведомо! Но вдруг засияла она еще ярче, полился серебрянный свет дождем на землю! В изумлении подняли головы, да глянули на свет тот преследователи. Полыхнул он так в тот момент, что закрылись бельмами глаза погони. Тишина, сперва, опустилась на болото, а потом, буд-то ад разверзся! Зашумела, загудела погоня и заревела ревом безысходности, тоской и болью наполненным. Беглянка упала на мох болотный в испуге, вскрикнул ребенок и замолчал. А женщина поняла, что ослепла погоня, молча прочь поползла с лихого места, краем, стороной уйти постаралась. Где ползком, где боком, чтобы, невзначай, кто из ревущих ее не схватил, выползла она из болота, обняла девчушку свою, лопоча и успокаивая, постояла, глядя на ослепленных луной, мечущихся, в поднимающемся тумане, людей, а потом отвернулась и спокойно пошла своей дорогой, исчезла, растворилась среди деревьев.

А что же погоня? Не было больше погони! Не было теперь и разъяреных людей! Ползали среди болотных кочек, да зарослей багульника слепые калеки. Ползали, плакали да причитали, на помощь звали. Да только некому было помочь им в этом глухом месте, и сами себе помочь они не в силах были. Несколько дней по всему болоту крики и причитания слышались, потом стоны жалкие и всхлипывания.

В ту ночь, когда последний стон над болотом раздался, зашевелилась вдруг одна из кочек, подниматься начала, руки трясущиеся корявые к небу поднялись, и голос послышался. Слабым голос тот был, но был он голосом той ведьмы, что беглянку нашла. Тянула ведьма руки к небу и бормотала заклинания и проклятия страшные, такие, что другие колдуны да ведьмы знают, но произносить страшатся, потому как произнесшему их одна дорога потом, в муки вечные и нестерпимые. Все громче и громче звучал хриплый лающий голос, луна на небе дымкой подернулась и вдруг приближаться к земле начала! Увеличился диск лунный, наверное, втрое! Замерцали вокруг него сполохи непонятные, засияла луна светом белым. Рухнула тут ведьма на колени, а болото вокруг зашевелилось, поползли по нему кочки и бугры, в одном месте около ведьмы собираясь, и коли оказался бы в тот момент человек какой рядом да увидел бы эту картину, то не поверил бы он глазам своим, а если бы поверил, то сошел бы с ума от увиденного! Вот какая картина открылась бы ему. Стоит на краю болота фигура зыбкая, человек или нет не понятно, потому как не мог бы живой человек так выглядеть и на своих ногах стоять! Все тело, руки, голова старухи были гнусом болотным до костей обглодано, а там, где кое-какая плоть еще оставалась, те места на теле были как черным мехом кровососам покрыты. Голову-то всю объели, череп один остался с лязгающей челюстью, да белыми страшными бельмами глаз! Кое где на черепе болтались клочки седых волос, придавая черепу еще более ужасный вид. А страшнее всего было то, что существо это, которое уже и плоти-то почти не имело, до сих пор шевелилось и орало! Но самое жуткое было то, что не одна эта фигура была! Со всего болота, в немом исступлении ползли, корячились такие же, не то живые, не то мертвые люди! И вот собрались они все вместе, подняли слепые глаза к небу, и стали за ведьмой страшные слова повторять и руки свои к луне протягивать!

Кто-то скажет, что луна не живая, что камень, что ни силы в ней нет никакой, ни могущества, ни сочусвтвия, ни сострадания! Может так. Но в тот момент, когда ведьма свое последнее заклинание прорявкала и упала замертво, стало с луной непонятное происходить, буд-то в поверхность ее тыщи черных молний ударило, задрожжало ночное светило, гул страшный раздался, и рассыпался лунный диск на осколки! Повисли осколки в небе, чернеть стали, того и гляди рухнут на землю… поползла темнота кромешная от болота того в разные стороны. Далеко расползлась тьма по миру, неся с собой бедствия разные. И заполонила бы она весь мир! Да спохватились силы неведомые, те, что за равновесием в мире следят, да разрушиться ему не дают. Спохватились эти силы, бросились причину бедствий искать! И нашли! Увидели, как бродят по болоту злые души, свирепые и неприкаянные, бродят, на все живое и светлое в ярости своей слепой набрасываются и рвут на части. Ничто не могло злобу и ярость этих неуспокоившихся душ задобрить и усмирить. И тогда, силы всемогущие непростое решение приняли: отдать этим душам одну единственную ночь в столетие, чтоб могли они в эту ночь безнаказанно злодейства свои творить! А чтобы хоть как-то все живое от зла их оградить и защитить установлено было, что ночь эта страшная полнолунной будет, а сама луна – кровавой, красной значит! Вняли души нечистые силам земным всемогущим, приняли их условия, успокаиваться стали, но потребовали, чтобы не в столетие раз им волю давали, а каждый год. Тут уж сила всемогущая, что за равновесием в мире присматривала, твердость свою проявила и отказала, но с оговоркой, что если случится вдруг год такой, когда на небе ни разу радуга не появится, да если в том году в такую вот полнолунную ночь ветер северный вдруг подует, да непогоду за собой принесет и сквозь тучи осветит землю луна красным светом, вот тогда разрешается силе нечистой мелкие пакости творить. Удовлетворилась нечисть таким решением, позалезли упыри и призраки в самые темные уголки на земле, попрятались, стали часа своего ждать. Больше всего их на том болоте осталось, с ведьмой их во главе. В глубь, в трясину болотную сгинули они. Там желанную ночь дожидаться стали.

Силы же всемогущие собрали осколки луны в одно целое, да светило ночное обратно на небо вернули. Заклинание, какое надобно произнесли, чтоб было это светило добрым к путникам ночным, помогало чтоб людям и всему живому на Земле ровно сто лет. Так и вышло. Но век пролетел, минул, как не было. В самом средоточии луны по истечении его, затлел, загорелся алый огонек. Сперва еле мерцающий, он рос, набирался силы и вырвался наконец на поверхность бордовыми сполохами. И кому довелось увидеть, как это случилось, рассказывали, буд-то было у них ощущение, что сердце у луны вырвали и кровью она истекает. И в тот же миг, как окрасилась луна красным цветом, завыла, заулюлюкала на болоте сила нечистая, своего часа дождавшаяся. Повылезли души неприкаенные из укромных мест, где сто лет прозябали!"

Старик, внезапно замолчав, громко прихлебнул подостывший чай, и спросил: "Может спать кто захотел? Вон, совсем поздно уж! Луна-то скоро в зените будет"Он глянул на притихших пацанят, которые подняли головы на луну, отливающую сегодня красным цветом. "Нет, деда! – раздался неуверенный голос, – Не хотим! Страшного-то ничего не было! Рассказывай дальше! Интересно же, чего там потом было!?"В этот момент, на фоне луны промелькнула какая-то тень, потом еще. В тот же миг высоко на угоре завыло, заплакало какое-то животное. Мальчишки вздрогнули, собираясь уж оглянуться в сторону угора, но вспомнили присказку старика, его запрет озираться и оглядываться. Поползли противные мурашки по ребячьим спинам, от того теснее прижались пацаны друг к другу и уставились на рассказчика, ожидая продолжения страшилки. Старик же хмыкнул, спокойно созерцая и красную луну, и явно испуганных, его рассказом, пацанят, отхлебнул из кружки чаю и продолжил: "Слушайте! Ночь первой кровавой луны была жуткой…

Глава 3. История о мести

Незадолго, до того, как этой ночи случиться, появилось недалеко здесь селение небольшое. Вооон, там на угоре местечко облюбовали, и застучали топоры, благо, что тайга вокруг. Лес наготовили, да жилье обустроили. Домишки-то, в те времена, и не домишки вовсе, а полуземлянки. Сеять да пахать тут негде, а вот охота, рыбалка пожалуйста. Да грибы, ягоды! Кедрач опять же. Богатые места тут были.

Селение, по первости, небольшое было – всего-то штук пять домишек. Дружно жили, все сообща делали. А больше других одна семья выделялась. В ней женщина стаарая, вроде как, ведунья была. Травки, корешки собирала, людей когда-когда лечила от хвори разной. А еще и духов могла видеть, да разговаривать с ними. У женщины той, а звали ее Айкой, уж не знаю, что за имя такое, волосы были, как огонь, рыжие. Жила с ней внучка, ни дать ни взять вылитая бабка – тоже рыжая! Молодая, а тоже в знахарка. Бабка – Айка, а внучку, вроде как, Мэнуме, все называли. Серебрянная это, по ихнему!

Как и положено в те времена, селяне эти, были язычниками, в духов разных верили. Но больше всех почитали они дух лунного света, на то у них и легенда своя имелась!"– старик вдруг остановил свой рассказ и выпрямился на пеньке, повернул голову, чуть наклонив, и прислушался. Пацанята, расслабившиеся, пока он описанием древнего селения занимался, тоже напряглись, шеи повытягивали. Старик палец к губам поднес, да на своих слушателей глянул внимательно, а потом вдруг пробубнил: "Кто про мой наказ забудет – до седин бояться будет! Полночь скоро на часах – наши жизни на весах! Молча все должны внимать, про наказ – не забывать!"Со стороны мальчишек раздался было нервный смешок, но он тут же прекратился, потому что где-то на угоре, кто-то очень громко то ли зарыдал, то ли захохотал. От того хохота пацаны опять вздрогнули, сжались, втянули головы в плечи. Старик, сидел как раз лицом к угору. Лающий звук хохота, заставил его поднять глаза, которые на мгновение расширились, брови вздрогнули. Глаза метнулись на пацанов, те смотрели на него с ужасом. Старик чуть заметно покачал головой, вздохнул, набирая полную грудь воздуха, и медленно выдохнул. Привстав, он поднял несколько полешков и бросил их в костер. Тут же от костра поднялся рой искр. Мальчишкам показалось, что в темноте, за спиной старика они разглядели каких-то чудовищ, очень похожих на тех, о которых он и вел свой рассказ: с голыми черепами и бельмами вместо глаз! "Деда!"– взвизгнул один пацаненок, вскакивая. Но мальчишки дружно схватили его и усадили на место. Пацаненок обхватил свою голову руками, и уткнувшись лбом в колени, тихонько заскулил. Старик нахмурился: "Эх, ребятки! Не подумал я рассказ-то свой начиная… Луна, ребятки, полная! – он поднял глаза на ночное светило, – Полная и красная! Нельзя мне теперь недосказать! А вам нельзя не дослушать! Пока я говорить буду – никто нас не тронет! Условие: слушать меня! Что бы вокруг не творилось, только меня слушайте! Понятно!?

У селян тех, легенда была одна. Буд-то в старые времена предки их жили далеко, на севере. Однажды, в их племени в семье ведуньи, родилась девочка, совсем не похожая ни на кого из родичей. Но главное отличие было в волосах – они были огненнорыжие! Таких волос эти люди никогда раньше не видели. Вроде, и что такого!? Но случилось так, что в тот же год на племя стали разные невзгоды обрушаться и в охоте, и в рыбалке… Да во всем! То изувечится кто, то пропадет. А потом случился мор! Болезнь какая-то, от которой многие, в основном дети, умерли. Вооот… Люди к ведунье! А та, с духами пообщавшись, заявила, что виной всему рыжий ребенок! Что надо ребенка в жертву духам принести, вот, тогда, все будет буд-то хорошо. Да вот только наотрез отказалась мать ребенка духам отдавать. Обманом ночью убежала…"– старик замолчал, переводя дух, и в это время за его плечами прямо из темноты появились длинные костлявые руки. Мальчишки отшатнулись, им показалось, что сейчас неведомое чудищее вцепится в старика и утащит его в темноту. Но старик, не моргнув глазом, продолжил свой рассказ: "Ну, а дальше, вы знаете, что погоня была за беглянкой и, что лунный свет, обрушился на ту погоню и ослепил. А потом беглянка скиталась долго… Однажды встретила она в лесу охотника, который привел ее в свое селение. Оказалось, что их шаманке духи велели найти в лесу женщину с ребенком, у которого голова-огонь, и в племени своем приветить, и ни в чем не отказывать. Так и было сделано. Прожила жизнь свою, та беглянка, в этом племени, там состарилась да и умерла. А дочка ее, Айка, выросла, замуж вышла. А вот уж у ее дочки родилась рыжая девочка, имя ей и дали Мэнуме, в честь света лунного, серебрянного. На том легенде бы и закончиться, но оказывается, что Айка еще в детстве сон вещий видела. Буд-то надо вернуться ей в те места, где ее бывшие родичи злой мучительной смертью умерли, а потому души их неспокойные мести ищут. Мол следует им с внучкой в тех местах поселиться и ночь кровавой луны ждать. А как луна кровавая в ночь, отданную на растерзание силе нечистой, злой и кровожадной, в зените встанет, чтобы ждали и бабка, и внучка на болоте выхода мерзких тварей, только тут спастись они смогут… "Тут рассказ старика заглушил страшный вой, раздавшийся со всех сторон. Огонь в костре заволновался, пламя побледнело и уменьшилось. Странным образом поленья в костре и угли рассыпплись в разные стороны, как буд-то кто-то невидимый их нарочно раскидал.