Сдвиг по формуле крови

– Я не одета.

– Плевать.

– Нет, не поеду. В старых джинсах?

– Тогда заедем к тебе, переоденешься.

– Нет, ни за что.

– Ты боишься, что я…

Она резко прервала его:

– Мне нечего надеть.

Керим молча завел машину и повез девушку в бутик. Людмила выбрала не слишком дорогое бежевое платье и золотые туфельки. Керим остался у кассы, расплачиваясь, и купил на свой вкус золотистую сумочку и блестящую шаль.

– Ты меня покупаешь, – тихо вздохнула она. Ну и ладно! Так ей и надо, дряни. Если предала единственную подругу, дальше хорошего ждать нечего. Керим так Керим.

Они приехали в ресторан. Людмила была не в духе.

Керим провел её к столику, где уже сидели его друзья.

– А-а, птичка-певичка! Давно тебя не было видно.

– Разве я раньше ходила по ресторанам каждый день? – резко ответила Людмила.

– Ты права. Один раз мелькнула, как метеор, и исчезла.

– Горшки за старухами убирать, – гоготнул кто-то за столом. Людмила резко встала, но парень крепко дернул её за руку, и она села, вскрикнув от боли.

– Не дергайся. Пока ты нам все не расскажешь, посидишь. А будешь хорошо себя вести, отпустим тебя с Керимом.

– С одним Керимом, – хихикнул чернобородый.

– Я позову полицию, – грозно сказала Люська.

Парни рассмеялись:

– Ещё заявление в профсоюз напиши.

– А мы заодно спросим полицию, откуда у девушки, скромно работающей медсестрой по уходу за престарелыми, деньги для самого дорогого ресторана, шмотки.

– Правильно, пусть они старичков проверят, все ли живы.

– И, если все нормально, почему одна из них решила за тобой следить.

– Как следить? – опешила девушка.

– Ты, может, и нас не замечала?

Людмила разозлилась.

– Мы будем ужинать или лясы точить?

Парни захохотали.

– Мы и забыли, какая ты голодная, когда злая. Официант!

Скоро весь стол был заставлен тарелками.

– Водка, вино, виски?

– Коньяк.

Отпив крепкий ароматный напиток, она сразу почувствовала, как тепло докатилось до самых кончиков пальцев. Отхлебнула ещё. Кураж не приходил, и злости меньше не становилось. Официант налил коньяк ещё. Она выпила, не чокаясь и никого не дожидаясь, потом принялась за еду.

– Ты кушаешь так, как будто тебе больше никогда не дадут.

– А вдруг? – страха перед компанией Люська не испытывала совсем. Она спокойно и с наслаждением поглощала после мяса цветные шарики мороженого.

– Рассказывай.

– О чем?

– С какой стати за тобой следит старушка?

Людмила посмотрела на Керима, но тот сидел, потупясь, в плотном окружении своих дружков.

– Да рассказывать особо нечего. Обычное семейное дело, внук женился не на той. Меня попросила, чтобы я помогла разрушить их брак.

– А ты? – с горячностью спросил Керим.

– А у меня не получилось.

– Да, не очень интересно. И что, деньги возвращать надо?

– Обойдется.

– Ну, ты молодец. Заработать хочешь?

– Собой не торгую.

– Дура, кто на тебя кинется. Разве только Керим. Чего он в тебе нашел? Ну, ладно, его дело. Расскажи лучше про своих пациентов. Есть чем поживиться?

У Людмилы внутри все похолодело. Докатилась! Но сделала вид, что задумалась, а потом спокойно сказала:

– Если бы у них хоть что-то было, они не были бы на социальном учете. Квартиры у всех детям отписаны, а сами они детям не нужны. А у кого детей нет, те квартиры и не приватизируют – считают, что деньги на ветер. Уговаривать бесполезно. Да и боятся на старости без квартиры остаться – что сейчас творится, сами знаете.

Главарь задумался.

– В общем, ты права. Знаешь, ты хорошая девчонка, смелая. Не сердись на нас. А помощь нужна будет, обращайся.

Домой её отвозил Керим. Настроение было мерзостное.

– Поднимешься? – без всяких эмоций спросила она.

– Ты действительно хочешь быть со мной или расплачиваешься за платье?

– А пошел ты…

И он пошел за ней.

– Ты не боишься моей бедности? – без особого интереса спросила она, когда Керим разглядывал обстановку.

– Знаешь, а ты ведешь себя так, как будто в роскоши купаешься.

– Книжки умные читаю. Как себя ведешь, то у тебя в жизни и будет. А я не хочу всю жизнь гнить в болоте.

Он обнял её.

– А что в твоих умных книжках сказано про любовь?

– А что это такое? – повернула она к нему лицо. И он ответил ей долгим страстным поцелуем.

ГЛАВА 10.

Прошла неделя. К Марье с Игорем на ужин нагрянула Стефанида Петровна.

– Соскучилась я очень, посидеть с вами хочу, винца выпить. Зашла в магазин, а он на учет закрылся. У вас винца-то нету?

– Нет, к сожалению, – быстро ответила Марья.

– Там же стоит бутылка, – Игорь открыл шкаф и достал черную красивую бутылку.

– Это Людмилина бутылка, мы оставим её до Людмилы. Сходи в другой магазин.

– Ты что, дочка, пожалела бутылку вина для старушки? Я все вложила в Игорька, усадьбу какую вам подарила. А вы.… Спасибо. Пошла я домой.

Игорь сердито глянул на Марью.

– Бабуль, ну ладно тебе обижаться. Марья, я тебе завтра две таких же куплю. Что ты, в самом деле?

Стефанида оживилась.

– Ну, вот и хорошо, вот и славненько.

Марье ничего не оставалось делать, как молча достать штопор.

– А ты, внучек, лучше водочки выпей.

Но Игорь уже разлил вино по бокалам. Они чокнулись и выпили. Только Стефанида с первого же глотка закашлялась, покраснела.

– Вот что значит, хозяйка вина пожалела. Пойду, прокашляюсь, Игорек, помоги мне.

– А вкусное вино, – Игорь сделал ещё глоток и вышел из-за стола вместе со Стефанидой.

Марья налила себе ещё и молча выпила одна. «За Людмилу, где она сейчас?» – с грустью подумала про подругу. Вдруг сильно закружилась голова, и Марья плавно скатилась со стула. Последнее, что она запомнила – торжествующий взгляд Стефаниды, стоящей в дверях гостиной.

ГЛАВА 11.

Марья проснулась утром на своей постели. Перед кроватью на тумбочке стоял горячий чай со сливками. Игорь блаженно спал, раскинув руки. В дверях стояла Стефанида Петровна.

– Выпей чай, – властно сказала она.

Марья хотела отказаться, но язык не слушался, а голова гудела, словно на ней отбивали чечетку.

– Ты считаешь, что это я тебя отравила? – усмехнулась Стефанида, – Если бы я, ты бы не проснулась. Это Людмила твоя, змея, зря ты её пригрела. Она с Игорем ещё со школы спит, а теперь и вовсе беременна. Уезжай, не мешай им жить. Денег я тебе дам.

– Я никуда не поеду. Игорь мой муж. Мало ли что у него было, теперь он со мной.

– Так у тебя ни гордости нет, ни ума. Игорь все равно с тобой не останется.

– Останется! – закричала Марья.

– Нет. Я ему не позволю. – И Стефанида Петровна ушла, громко захлопнув за собой дверь.

– Ты все лжешь! – уже в пустоту крикнула Марья и, взяв телефон, стала набирать номер Люськи. Долгие гудки немного успокоили девушку, но вдруг раздалось знакомое «Аллё!»

– Ты приехала? – удивленно спросила Марья.

Людмила секунду колебалась, но собрала волю в кулак и выпалила:

– Я никуда не уезжала, я делала аборт от Игоря.

Марья удивленно ахнула и всхлипнула:

– И поэтому ты хотела меня отравить?

– Что? – закричала Люська, но в трубке уже раздавались гудки. Она снова и снова набирала Марьин номер, но бесполезно – все время было занято. Денег на такси не было, ехать на автобусе с пересадками не было времени. Девушка позвонила Кериму, и тот (живет, что ли в машине?) вскоре уже сигналил у подъезда. Она выскочила из дома, и быстроходный «Lexus», ловко обгоняя препятствия, доставил их к особняку. Позвонили, никто не открыл. Люська подбежала к черному ходу – заперто. На окнах – решетки. Быстро оценив ситуацию, она не очень умело вскарабкалась на крышу по старому раскидистому дубу и чудом уместилась в дымоходной трубе. С грохотом и криками она наконец очутилась в маленькой комнатке, которую и кухней-то назвать было нельзя. Наспех отряхнувшись, ринулась в спальную. Игорь спал богатырским сном, разбудить его не смог бы даже подвешенный над ним колокол. Марья лежала, не двигаясь, её лицо покрывала густая испарина.

– Марья, Марья, – расплакалась Людмила, пытаясь растормошить подругу, – очнись!

Марья медленно открыла глаза.

– Иуда… За что ты меня? – и снова откинула голову.

Неожиданно проснулся Игорь. Мгновенным прыжком оказался возле непрошенной гостьи, схватил её за шиворот и поволок к двери, где во всю силу барабанил Керим.

– Ах ты дрянь! Чего пришла, думала, мы тебе уже не помешаем наш дом обчистить? А мы, извини, ещё живы! Только посмей приблизиться к нам, слышишь? Чтобы мы тебя никогда больше не видели, никогда! Поняла?

Людмила, словно не понимая, что с ней делают, только плакала и повторяла: «Прости меня, Марья, прости меня…» Керим взял её за плечи и проводил к машине. Игорь со злостью захлопнул дверь, матерясь и посылая им вслед угрозы, потом вернулся к Марье. Жена уже пришла в себя, просто не хотела открывать глаз. Удивительное дело, вовсе не ревность больше всего огорчала её. Людмила молода, красива, тем более, что Игорь с ней давно. Но она-то, Марья, прикипела к ней всей душой, поверила в её искреннюю дружбу. А пела-то она тогда для Игоря, – только сейчас поняла она.

Игорь вышел.

Марья машинально нащупала на шее цепочку и стала наматывать на палец. Она всегда это делала. Ровная круглая вишенка была как успокоение для рук. Девушка с нежностью посмотрела на неё и вдруг заметила ровную трещину. Этого быть не могло! Она скинула цепочку с шеи, поднесла кулончик к глазам. Нет, это не трещина. Это словно не до конца завернутая крышка. Но открыть его не получалось.

– Игорь! – позвала она.

Супруг быстро вбежал в комнату.

– Открой мне кулон! – подала ему цепочку. Игорь удивленно стал рассматривать его.

– Людмила сделала аборт. Ты знаешь, от кого?

– От кого? – голос звучал абсолютно равнодушно.

– От тебя.

– Ты что, от вина рассудок потеряла? – и швырнул цепочку Марье.

– А я и не ждала, что ты сознаешься. Мне бабка твоя сказала.

– Я знаю, что ты её не любишь. Но лишнего зачем наговаривать на человека?

– Как ты думаешь, кто открывал кулон, когда я была в отключке?

– Когда я проснулся, над тобой сидела Люська.

ГЛАВА 12.

Ничего не проходит просто так.

Все вернулось. Эта проклятая жизненная спираль все возвращает по своим местам. Вроде раскидала судьба по разным сторонам, развела навсегда – ан нет.

Сколько лет прошло, как в послевоенные годы вернулась Стефанида в свой поселок. Пошла в усадьбу Каминских – там в те годы комендатура была. А кто ей что скажет? Коммунистка, вся грудь в орденах, отец геройски погиб, – сплошное уважение и почет.

А она ходила по усадьбе и вспоминала, как подглядывала в богатые окна и мечтала, что вырастет, и молодой хозяин влюбится в неё. Замуж возьмет. Жить будут вместе до самой смерти. Детишек нарожает, сколько Бог даст. Умные были бы они – в папу, а сильные – в неё, в маму…Слезы по щекам не текли – но сердце жгло от воспоминаний, когда бродила по всем комнатам комендатуры. Потом вышла в сад, где раньше на высоком дубе пряталась она от хозяев, присматривая за Владимиром. Но молодой барин никогда не замечал её. А она росла, крепла, все парни деревни пытались приударить за ней. Девка видная, ядрёная. Мать, правда, умом тронулась, зато отец – военный, на большой должности.

Но Владимир словно не видел её.

И потом, перед самой войной, ведь был шанс у него. Не зная, по чьему доносу, посадили его в местный каземат. Вот тогда Стешка в первый раз обрадовалась, что отец военный, хитростью выведала у него про Владимира, ключи выкрала – и к нему.

Думала, в ноги ей кинется, корить себя начнет, что не разглядел её раньше, и убегут они вдвоем, далеко-далеко… А он… Увидел её – и ничего. «Зачем пришла?» – говорит.

– Тебя, дурачка, спасти…

– А зачем тебе?

– Ты разве не видишь, я же люблю тебя. Убежим сейчас, я тебя спрячу. Ну, скажи, будешь со мной?

Он молчал. Она подошла, обняла его – он отвел руки.

– Не бойся, мне уже двенадцать, я смогу, все сделаю, только поклянись мне, что будешь со мной. Ты почему молчишь, ты боишься?

Он усмехнулся.

– Да нет, – говорит, – не боюсь. Не могу я быть с тобой, не люблю я тебя.

– Полюбишь!

– Иди домой.

– Да ты с ума рехнулся! Тебя же расстреляют! Там знаешь, какое письмо на тебя в комиссариате!

– Уж не ты ли написала?

Стешка аж захлебнулась от ярости:

– Да что ж ты такое говоришь? Я пришла тебя выручить, убежать с тобой, а ты меня обвиняешь?

– По мне уж пусть стреляют, чем всю жизнь прятаться. С тобой.

Она кинулась на него с кулаками.

– Ах, ты! Ты из-за своей Машки-чувашки здесь ломаешься? Да её все чучмеки…

Он залепил её пощечину:

– Её зовут Марьям. Пошла вон. Машкой зови свою свинью. Да ты пальца её не стоишь.

И тут ворвался отец. Пьяный, перепуганный из-за пропажи ключей, сгоряча дав дочери затрещину, всю злость решил выместить на Владимире.

– Ты лезешь к моей дочери со своим барским рылом? Кончилась ваша власть, ещё в семнадцатом году! Стешка, признавайся, зараза, было что или нет?

И тогда она, униженная и опозоренная, совершила первый в своей жизни подлый поступок.

– Я не виновата, папа, он меня силой взял, – и выбежала из темного каземата.

Потом остановилась отдышаться и увидела, как отец выводит его к карьеру, держа наготове винтовку.

ГЛАВА 13.

Наутро Людмила, как всегда, пришла в поликлинику. Приветливо улыбаясь, здороваясь с сотрудниками, она вдруг почувствовала какое-то напряжение. Что-то было не так, но что именно – пока непонятно.

– Сильно тебя эта бабка достала? – участливо спросила Лидочка, вездесущая и любопытная.

– Какая бабка? – не поняла Людмила.

– Ну, что ты нас всех за дураков держишь? Все равно все уже все узнали.

– О чем узнали? – закричала она.

Подошла старшая медсестра и снисходительно похлопала Людмилу по плечу.

– Ну, что ты, что ты, бывает… Ты молодая, красивая, ну, конечно же, деньги нужны, хотя, воровать, знаешь ли… Тем более у своих пациентов.

– Я ворую? – в гневе закричала девушка и, рванув дверь главврача, ворвалась в кабинет.

– Иван Семенович, что происходит?

Он не удивился.

– А, сама пришла. Я вчера за тобой посылал, но тебя не нашли. Понятное дело, испугалась, спряталась.

– Вчера у меня был выходной.

– Ну и что? О работе ты должна думать всегда. Или ты теперь только о деньгах думаешь?

– О каких опять деньгах?

– Опять? Так это у тебя не первый случай? Ай-ай-ай. Сама напишешь заявление на увольнение или тебе статью поискать?

– Так, Иван Семенович, объясните мне все, что здесь происходит.

– Объяснить? Ладно, имеешь право. Стефанида Петровна вчера приходила, жаловалась, что ты её обобрала. Так плакала, так плакала, бедная больная женщина, дай Бог ей доброго здоровья. Заявление написала, в котором черным по белому прописано, как ты воровала у неё деньги.

– Это неправда, Иван Семенович.

– Да? А ты на себя в зеркало посмотри. Какая прическа, и маникюр – вопреки нашим требованиям, между прочим! А духи, в конце концов? Весь медперсонал с ума сходит от запаха, когда ты мимо проходишь. Мне неоднократно говорили, что ты изменилась. В ресторане тебя видели, причем одну. Можешь объяснить, на какие доходы?

Людмила покраснела. Каждое утро она боролась с собой, держа в руках флакон старухиных духов, но… Соблазн был так велик!

Она не знала, что сказать начальнику, но он воспринял её румянец как подтверждение сказанному.

– Стефанида Петровна сама мне их дала…– попыталась объяснить она, но Иван Семенович грубо её перебил:

– Сегодня дала, а завтра побежала с заявлением? Нет уж, придумай отговорку поумнее. И все – ты уволена. Деньги ей вернешь, но это уже без меня.

– Сколько? – с ужасом прошептала Люська.

– Тысяч пять долларов, что ли, не помню.

Людмила громко ахнула, но он рассвирепел ещё больше.

– Да что ты прикидываешься? Брать – не отдавать. Ну, ладно, сама разберешься. И ещё. Что ни говори, работали мы с тобой дружно, столько лет, и в память об этом я тебя предупреждаю: в медицину больше не иди. Характеристику твою я должен представить главврачу города, а там сама понимаешь. В общем, я никому ничего говорить не буду, но, если меня не послушаешься, пеняй на себя. Ты молодая, вон иди на базар, торгуй.

– Сколько же она Вам заплатила? – в сердцах сказала Людмила и вышла из кабинета.

– Прощай, Люся, – грустно донеслось ей вслед.

Она шла по поликлинике, и дорога казалась ей нескончаемой. Все смотрели ей вслед, хихикали, перешептывались. Слезы застилали ей глаза, но, когда она услышала противный свистящий шепот: «Поменьше надо было по ресторанам шляться!», вдруг успокоилась. Плечи сами собой расправились, голова поднялась гордо.

«Почему я бегу отсюда, как воровка? Все, хватит, я им больше не Люся».

ГЛАВА 14.

Время шло, деньги кончались, а за расчетом Людмила идти никак не хотела. Она должна появиться в поликлинике царицей, а не униженной, оплеванной воровкой. И пусть увидят все – от гардеробщицы до продажного Семеныча, – что она их победила, а не они её сломали. Надо было срочно найти работу, приодеться, но все не получалось. Куда идти с медицинским дипломом, если не в медицину? Она не столько боялась угроз Семеныча, сколько была уверена, что Стефанида её в покое не оставит.

Людмила попробовала пойти в торговлю. Но за три дня ей заплатили столько, сколько она потратила на автобус и дешевый обед. Испытательный срок, понимаешь ли, усмехался хозяин.

Её охватила депрессия. Каждый день она звонила Марье, но та сразу бросала трубку.

Неожиданно позвонил Керим. Людмила никогда его не вспоминала и не знала даже, как вести себя с ним.

– Знаешь, сегодня в нашем ресторане весь вечер играет группа «Рио». Давай, сходим?

–У меня нет денег,– четко ответила она.

– Я угощаю.

Девушка стала лихорадочно собираться. Какая уж тут парикмахерская, если нет денег даже на шампунь! Она грустно посмотрела на пустой флакон. А, ладно! – и, замочив кусок черного хлеба в горячей воде, намазала им волосы и лицо. Потом быстро – контрастный душ, музыка на всю квартиру, остатки хорошей туши, любимые духи. Платье, (как хорошо, что у неё осталось платье!), туфельки и – машина у подъезда. Блистательный Керим. И она, шальная, – где наша не пропадала!

Он все удивлялся.

– Ты каждый раз разная, – говорил.

– А ты женись на мне, – смеялась она, – всю жизнь скучать не будешь!

«Рио» не приехали. А так как музыкантам дали выходной, включили диски.

Люська осмелела. Подошла к администратору и заявила:

– Я хочу у вас петь.

– Пейте, – не растерялся он.

– Пить я не буду. Буду петь на сцене и за деньги.

– А играть кто Вам будет?

– Сегодня я сама, на рояле. А потом – как хотите.

– Ну что же, я Вас помню, – уже совсем другим тоном, по-деловому, сказал администратор. – Пойдемте, я Вас объявлю. Сколько Вы хотите за вечер?

Люська закрыла глаза и назвала сумму, которая казалась ей огромной: сто долларов. Администратор усмехнулся и достал из кармана купюру.

Так началась сольная карьера Люськи.

ГЛАВА 15.

Марья тоже не любила плакать.

Как умерла мама, она не помнила. Детдом, шум, толпа детей – все ассоциировалось с её горем. В здании не было штор и люстр: голые яркие лампы высвечивали каждый закуток, не давая девочке спрятаться. Она полюбила ночь. Только там, в тишине и темноте, девочка вспоминала маму и мечтала, что та найдет её, заберет из этого ада, они уедут далеко-далеко… Потом ей вспоминался кошмар: громкие крики, люди, роющиеся в вещах и выбрасывающие в кучу её куклу. Потом, как отдельный эпизод – двое женщин крепко держат Марью, а третья какой-то скрипящей страшной машинкой отстригает волосы. Девочка плачет, вырывается, машинка выскальзывает из рук и ранит Марье голову. И, как в фильме с замедленными кадрами, навсегда запомнились девочке длинные черные волосы, падающие на пол, и струйки крови, как слезы, окропляющие их. После этих картинок она не могла спать. Потом воспитатели стали замечать у девочки болезненную черноту под глазами. Врачи пичкали таблетками, но девочка держала их за щекой, а потом потихонечку выплевывала. С ней никто не дружил, мальчишки смеялись и дразнили, девочки просто не понимали её. Марья очень сильно злилась, когда коверкали её имя.

– Меня зовут Марья! Не смейте называть меня Машкой! – кричала она и плакала.

Единственное, в чем она находила утешение – были книги.

Потом постепенно девочка привязалась к нянечке, которую звали Анна Павловна. Эту странную женщину дети не любили за холодность и строгость, взрослые тоже не любили. За породистость, говорили они. Сухощавая высокая дама выделяла Марью из толпы, но побеседовать вдвоем им доводилось очень редко. Везде любопытные уши, – говорила она девочке и словно всего боялась. Про нее ходили страшные легенды – про её огромное богатство, расстрелянных детей и сгоревших заживо престарелых родителей. Безупречное образование, интеллигентность и педантичность не помогли Анне Павловне найти подходящую работу в строгое советское время. Даже нянечкой туда, куда никто не идет работать, взяли как бы с одолжением. С Вашим, сказали, негативным грузом прошлого…

Общение с Анной Павловной подвигло Марью к изучению французского и английского языков. Девочка воспряла духом. Ей нравилось, что она умеет делать что-то, чего не дано этой орущей, свистящей, одинаково бритой толпе сверстников – девчонок и мальчишек. Она разговаривала с Анной Павловной по-французски, и словно с мамой оказывалась один на один. Рассказывала все: и как спала, и какие круглые и большие были у мамы глаза. Однажды даже показала ей свою святыню – тонкую цепочку с золотой вишенкой. Никто в детском доме не видел её талисман – она трепетно заворачивала его в грязный носовой платок, а при проверках и досмотрах личных вещей прятала свое сокровище в рот. Это было единственное, что осталось от её счастливой прошлой жизни. Боялась, что, если кто-нибудь увидит, отберут.

А вот Анне Павловне показала. Они стояли на холодном Байкальском берегу, ветер развевал роскошные девчоночьи кудряшки. Анна Павловна прижимала ребенка к себе, вытирала слезы.

А потом привела девочку к себе домой и сказала: «Теперь ты моя дочка. Но это только по документам. Двух мам не бывает».

Большего счастья в ту пору для девочки и быть не могло.

ГЛАВА 16.

Потом девочка выросла.

– Ты должна уехать, – все время твердила ей Анна Павловна. Но Марья ни за что на свете не хотела бросать свою вторую маму. Суровый сибирский климат, казалось, закалил здоровье девушки, но сильно подтачивал и без того болезненную Анну Павловну.

Они много говорили о том, что девочка должна вернуться на родину, обрести свою семью, но где эта родина, никто не знал. Те скудные сведения, что им удалось раздобыть, указывали только на середину Поволжья.

– Ничего, – уговаривала Анна Павловна Марью, – все когда-то встанет на свои места. Ты только не держись за наши с твоей матерью могилы. Уезжай.

– Но я здесь родилась. И мама моя здесь родилась, – упрямилась девушка.

– Запомни, дочка. Здесь не живут. Сюда ссылают. Будет случай – уезжай.

И случай подвернулся. В лице высокого волжского красавца, который сопровождал английскую делегацию, что приезжала в Ангарск на конференцию по вопросам поставок ценной древесины. Встречать делегацию российским хлебом-солью угораздило Марью.

Любила ли она его? Трудно сказать. Конечно, внешностью Бог парня не обидел. Было бы глупо не замечать могучих плеч, накачанного торса. Плюс чувство юмора. Плюс сильный голос и синие глаза. Да и имя соответствует – Игорь. Просто князь.

Но главное, что покорило в нем Марью, – какая-то дикая гордость, пусть грубая, но когда эти чванливые англичане были чем-то недовольны, Игорь с таким достоинством их одергивал! Вроде бы не обидно, но так напоминал им об их недочетах, что иностранцы умилялись, а Марью распирала гордость за русских.

Те несколько недель, что делегация была в Сибири, очень сдружили Игоря и Марью. Ему нравилась строгая хрупкая девушка с круглыми карими глазами, и очень интриговал её характер. Никогда и ничего Марья не рассказывала о себе. На какие только уловки Игорь не шел, чтобы хоть что-то о ней разузнать. Стыдно сказать, но даже местного детектива нанял. Деньги заплатил. А получил только то, что живет она с матерью, Анной Павловной Филипповой в доме на проспекте Кирова, с третьего её класса. Ни с кем не дружила, ни с кем не встречалась. Где они жили раньше, кто её отец, почему у неё нет подруг – ничего не узнал.

При встречах Игорь сам не замечал, как начинал рассказывать Марье о своей жизни, детстве, друзьях, родственниках, а когда спохватывался, что говорит только он, просил о чём-нибудь рассказать ей, она только улыбалась. «Я люблю слушать», – говорила она и прижималась к его плечу. И Игорь снова заливался соловьем.