Дочь ярла

Желание выхватить меч и вонзить его ему в горло было почти непреодолимым. Но она не могла. Не перед своими людьми. Не после его слов о законе. Она была дочерью ярла. Она должна была быть выше. Сильнее. Мудрее. Но этот человек… этот демон… лишал ее этой силы одним своим взглядом, одной своей наглой просьбой.

– Воды! – рявкнула она одному из воинов, не в силах больше сдерживать дрожь в голосе. – И тряпку!

Она повернулась, чтобы уйти, не в силах больше выносить его взгляд, его спокойствие, эту чудовищную игру. Но он остановил ее.

– Ярлин… Эйра.

Она замерла, не оборачиваясь.

– Спасибо… – прошептал он так тихо, что услышали только она и, может быть, ближайший воин. – За… то, что не дала… воронам… начать пир… пока я дышу. Это… милостиво.

Это было последней каплей. Милостиво? Он благодарил ее за то, что она не позволила птицам клевать его заживо? За то, что отправит его замерзать в яму? Это была не благодарность. Это была насмешка. Изощренная, тонкая пытка. Она резко обернулась. Он все еще стоял на коленях, но теперь его взгляд был направлен не на нее, а на что-то за ее спиной. На длинный дом? На знамя ярла? На небо? Его лицо было бледным как смерть, но в глазах горел тот же неугасимый огонь. Синий огонь.

– Тащите его! – выкрикнула она, и на этот раз в ее голосе была настоящая истерика. – В Яму! Сейчас же!

Она почти побежала прочь, к длинному дому. Ей нужно было уйти. Спрятаться. Вымыть руки. Вырвать из памяти этот взгляд, этот голос, это невыносимое спокойствие. Но за спиной она услышала скрежет цепи, тяжелые шаги воинов и тихий, прерывистый, но совершенно отчетливый смех. Смех Пленника. Он смеялся. Сквозь боль, сквозь кровь, сквозь предстоящий ледяной ад. Он смеялся над ней.

Эйра ворвалась в полутемные сени длинного дома, прислонилась спиной к холодному бревну стены и зажмурилась. Сердце бешено колотилось. В ушах звенело. В горле пересохло. Она чувствовала жар от мешочка с когтем на поясе и ледяной холод страха и бессильной ярости внутри. Он был жив. Он был в ее власти. Но она чувствовала себя побежденной. Униженной. Он вел себя как гость, а не как пленник. И хуже всего было то, что где-то в глубине ее души, под слоями ненависти и страха, шевелилось червячком проклятое, неистребимое любопытство. Кто ты? Что ты такое? И какую бурю я на самом деле развязала?

А смех, тихий и победоносный, казалось, все еще витал в воздухе снаружи, сливаясь с праздничным гулом Скарсхейма, который вдруг стал казаться ей фальшивым и зловещим. Буря только начиналась.

Глава 3

Тьма в Морозной Яме была не просто отсутствием света. Она была живой, вязкой, леденящей субстанцией, пропитанной запахом старого льда, сырого камня и крови. Эйра стояла на верхней площадке узкой лестницы, вырубленной в вечной мерзлоте, и смотрела вниз, в черную пасть колодца. Факел в ее руке боролся с мраком, отбрасывая прыгающие, искаженные тени на покрытые инеем стены. Где-то внизу, на дне этой ледяной могилы, был он. Пленник.

Прошло три дня. Три дня, за которые Скарсхейм отпраздновал победу и начал забывать о кровавой цене. Три дня, за которые Эйра пыталась стереть из памяти его взгляд, его голос, его смех. Безуспешно. Он жил в ней. Как навязчивая мелодия. Как невылеченная лихорадка. Его образ – окровавленный, но непокоренный – преследовал ее в бодрствовании и во сне. И этот чертов коготь в мешочке на поясе он все время был теплым. Напоминанием. Вызовом.

Она пришла сюда не из милосердия. Не из любопытства. Она пришла за ответами. И чтобы сломить его. Окончательно. Раз и навсегда. Ярл Торгрим отбыл на совет вождей, Хальдор с группой воинов патрулировал границы. Скарсхейм был ее. И его судьба – тоже.

– Спускайся, – приказала она стражнику у входа в колодец, молодому парню по имени Эйвинд, чье лицо было белее снега от страха перед этим местом и его обитателем. – Жди внизу у лестницы. Не подходи и не слушай. Если я позову – поднимайся немедленно.

Эйвинд кивнул, слишком напуганный, чтобы возражать, и начал осторожно спускаться по скользким ступеням, держась за веревочное ограждение. Его факел скрылся за поворотом, оставив Эйру в почти полной тьме, если не считать слабого отблеска ее собственного огня сверху. Она ждала, пока его шаги затихнут внизу, и только тогда начала спуск.

Холод обжигал лицо, пробирался сквозь толстую шерстяную тунику и плащ. Дыхание превращалось в облака пара, тут же заиндевевавшие на ресницах. С каждым шагом вниз давление тьмы и холода нарастало. И чувство ожидания. Как будто сама Яма ждала ее.

Она достигла дна. Это была небольшая, грубо вырубленная пещера. Ледяной пол, покрытый слоем грязного снега, принесенного сапогами стражников. Каменные стены, сияющие ледяными кристаллами в свете факела. И в дальнем углу, прикованный к железному кольцу в стене толстой цепью, обмотанной вокруг торса поверх грубой рубахи из мешковины (ее минимальная уступка «закону гостеприимства» после его наглого требования), томился пленник.

Он сидел, подтянув колени к груди, обхватив их руками. Голова была опущена на колени, длинные спутанные волосы, покрытые инеем, скрывали лицо. Он не двигался. Могучие плечи, которые так яростно сражались, теперь казались ссутуленными, побежденными холодом. Цепь зловеще блестела в свете факела. Рядом стоял деревянный жбан с водой и лежал черствый ломоть хлеба – нетронутый. От него шел слабый пар – дыхание. Он был жив. Но едва.

Эйвинд стоял у подножия лестницы, в десяти шагах, отвернувшись к стене, стараясь не смотреть и не слышать. Его факел дрожал в руке.

Эйра сделала шаг вперед. Снег хрустнул под ее сапогом. Звук гулко отдался в ледяной гробнице.

Голова пленника медленно поднялась.

Эйра едва сдержала вздох. Три дня в аду. Рваная рана на спине (она знала, что перевязки были минимальными и грубыми). Лютый холод. Голод. А он… его глаза. Они горели. Не метафорически. В глубине расширенных от темноты зрачков пульсировали те самые синие искры, ярче, чем когда-либо. Как два крошечных холодных пламени, пылающих во тьме. Они приковались к ней с такой интенсивностью, что Эйра почувствовала физический толчок в груди. Ни страха, ни боли, ни отчаяния. Только все тот же вызов. И ожидание. Как будто он знал, что она придет.

– Ярлин… Эйра… – его голос был тихим, хриплым шелестом, как ветер по мертвым листьям. Он попытался улыбнуться, но губы, потрескавшиеся от холода, лишь дрогнули. – Не ожидал… столь позднего… визита. Или… это мое последнее… свидание?

Каждое слово давалось ему с усилием, изо рта вырывались клубы пара.

Эйра остановилась в двух шагах от него. Она держала факел так, чтобы свет падал прямо на его лицо, подчеркивая впадины на щеках, синеву под глазами, обмороженные кончики ушей. Но не слабость. Никогда не слабость.

– Свидание? – ее собственный голос прозвучал неестественно громко в гробовой тишине. – Скорее, допрос, пленник. Ты должен ответить.

– Допрос? – он медленно, с видимым усилием, выпрямил спину, опираясь на ледяную стену. Цепь звякнула. – Огнь… и воду… уже предложили? Что дальше?

Синие искры в его глазах мерцали, отражаясь в ледяных кристаллах стен.

Его издёвка, даже в полумертвом состоянии, задела за живое.

– Говори, зверь! – резко сказала она, делая еще шаг, сокращая дистанцию. Запах – холод, сырость, кровь и под ними тот же дикий, звериный шлейф, что был в бою – ударил ей в ноздри. – Кто ты? Откуда эта сила? Что искал твой брат? Что за «бурю» я развязала? И что это?!

Она резко выхватила из мешочка обломок когтя. Теплый, тяжелый, он лежал у нее на ладони, странно пульсируя в такт синим искрам в его глазах.

– Говори, или я брошу тебя гнить здесь до весны!

Пленник посмотрел на коготь. На его лице не было удивления. Только усталое понимание.

– Мой брат… – он начал медленно, переводя взгляд с когтя на ее лицо, – был… искателем. Искал… правду. О… забытых гнездах. О… спящем гневе.

Он замолчал, переводя дух. Дыхание было прерывистым, хриплым.

– Сила… – он слабо махнул рукой, браслет цепи звякнул. – Она… не всегда… дар. Чаще… проклятие. Как… и знание.

– Какие гнезда? Какой гнев? – Эйра наклонилась, приближая факел и свое лицо к нему. Жар пламени смешивался с ледяным дыханием Ямы. – Говори ясно! Или твои загадки тебе не помогут!

Он снова посмотрел ей прямо в глаза. Синие искры плясали.

– А… тебе… помогли? Твои… поиски? – спросил он вдруг, и его голос, хоть и слабый, обрел странную проникающую силу.

Эйра нахмурилась.

– Какие поиски? Я не ищу твоих драконьих сказок!

– Не драконьих… – он покачал головой, иней осыпался с волос. – Твоих. Поиски… себя. Дочь… ярла. Воительница. Но… кто ты… внутри? Под… доспехами. Под… гневом.

Он замолчал, его взгляд скользнул по ее лицу, будто видя не кожу, а то, что под ней.

– Ты… бежишь. От чего? От кого? От… пустоты… в отцовских глазах… когда смотрит на тебя… не на наследницу… а на… напоминание?

Слова ударили, как нож под ребра. Эйра отпрянула, как от физического удара.

– Молчи! – вырвалось у нее. Откуда он?! Как он посмел?!

– Или… от страха? – продолжал он, не обращая внимания на ее окрик. Его голос звучал настойчивее, синие искры горели ярче, гипнотизируя. – Страха… что ты… недостаточно… жестока? Недостаточно… мужчина… для него? Для них всех?

Он кивнул в сторону невидимого Эйвинда у лестницы.

– Страха… что однажды… гнев… тебя сожрет… изнутри? Как… он пожирает… твоего брата… Хальдора?

– ЗАМОЛЧИ! – Эйра взревела. Ярость, смешанная с паникой, захлестнула ее. Она не думала. Она занесла факел, чтобы ударить его, сжечь, стереть этот пронзительный взгляд, эти ужасные слова, копающиеся в самых потаенных, самых больных уголках ее души. Она никогда никому не говорила этого! Никто не смел об этом даже думать!

Но он не отпрянул. Он лишь прищурился от света пламени, поднесенного совсем близко к его лицу.

– Страх… – прошептал он, и в его голосе вдруг прозвучало нечто похожее на жалость – Он… парализует. Как… холод… этой ямы. Но… огонь… – он медленно поднял руку, несмотря на цепь, и коснулся тыльной стороной пальцев факельной палки, которую она сжимала в белой от гнева руке. – Огонь… может и сжечь… и согреть. Ты… боишься… своего огня… Эйра? Боишься… что он… сожжет тебя… когда ты… наконец… отпустишь поводья?

Прикосновение. Легкое, ледяное, сквозь рукавицу. Но оно ощущалось как ожог. Эйра дернула руку, как от укуса змеи. Факел дрогнул, искры посыпались на ледяной пол. Она отступила на шаг, задыхаясь. Его слова висели в воздухе, как ядовитый туман. Он не отвечал на ее вопросы. Он задавал свои. И они были страшнее любых пыток. Он видел ее. Видел сквозь нее.

– Ты… ничего не знаешь! – выдохнула она, ненависть в голосе смешивалась с отчаянием.

– Знаю… – тихо сказал он. Его рука опустилась. Он снова съежился от холода, но взгляд не отпускал ее. – Знаю… боль. Знаю… ярость. Знаю… как они… гложут душу. И знаю… что ты… сильнее… их. Глубже.

Он замолчал, сглотнув.

– Вода… – прошептал он вдруг, его голос сорвался. – Пожалуйста…

Его просьба, такая внезапная и человеческая после метафизических пыток, выбила ее из колеи. Она машинально посмотрела на жбан с водой у его ног. Он был в полушаге. Она могла подать. Унизительно. Или не подать. Показать свою власть. Но его глаза… в них не было мольбы. Только усталость и все та же непостижимая глубина.

Сжав зубы, Эйра резко наклонилась, схватила жбан и с силой поставила его перед ним, так что вода расплескалась на лед.

– Пей и говори! О гнездах! О буре! Назовись!

Он медленно, с видимым усилием, протянул руку к жбану. Пальцы дрожали от холода и слабости. Он зачерпнул воду, поднес ко рту, жадно глотнул. Вода стекала по подбородку, смешиваясь с грязью. Он отпил еще, потом поставил жбан обратно.

– Буря… – начал он, вытирая рот рукавом мешковины. – Она… уже здесь. Ты… чувствуешь?

Он посмотрел вверх, будто сквозь каменный свод.

– Древние… просыпаются. Их… дыхание… в ветре. Их гнев… в земле. Коготь… – он кивнул на артефакт в ее руке, – это… ключ. И… приманка. Для них… и для… тех… кто служит Тьме.

– Кто служит Тьме? – настаивала Эйра, чувствуя, как холодный ужас пробирается по спине, несмотря на ярость. – Эти «Крылья Ночи»? Ты с ними?

Пленник усмехнулся, горько и устало.

– Служить? Нет. Но… кровь… зовет кровь. Они… ищут меня. Как… ищут… тебя… теперь.

Его взгляд снова стал пронзительным.

– Ты убила… носителя ключа. Ты взяла… его силу. Ты… в игре… ярлин. Нравится… тебе это… или нет.

Эйра сжала коготь в кулаке. Он горел.

– Что им от меня нужно?

– Все, – просто сказал он. – Твою жизнь. Твою силу. Твою… душу. Чтобы… разбудить Спящего. Чтобы… открыть Врата.

Он замолчал, снова закашлявшись. Кашель был глубоким, болезненным.

– Я… не могу… сказать больше. Не… здесь. Не… сейчас.

Он посмотрел на нее, и в его глазах вдруг мелькнуло что-то, кроме вызова и боли. Предостережение?

– Уходи… Эйра. Пока… не поздно. Эта Яма… не самое… опасное место… для тебя… сейчас.

Его слова, его тон… они звучали не как угроза, а как совет. Эйра растерялась. Этот поворот был неожиданным. Он только что копался в ее душе, а теперь… предупреждал? Игра? Или правда?

Она хотела крикнуть, потребовать больше, пригрозить… но внезапно почувствовала странную слабость. Головокружение. Тошноту. Тепло от когтя в руке сменилось внезапным жаром, разливающимся по всему телу. В глазах помутнело. Факел в ее руке вдруг показался нестерпимо тяжелым. Она пошатнулась.

– Что… – начала она, но голос предательски дрогнул.

Рагнар мгновенно изменился в лице. Все следы усталости и игры исчезли. Его тело напряглось, как у хищника, почуявшего опасность. Синие искры в глазах вспыхнули ослепительно ярко, освещая ледяную пещеру на мгновение жутким, холодным светом.

– Эйра? – его голос стал резким, командным. – Что с тобой?

Она не могла ответить. Горло сжалось. Сердце бешено колотилось. Жар сменился ледяным потом. Она сделала шаг назад, к лестнице, но ноги не слушались. Факел выпал из ослабевших пальцев и с шипением погас в грязном снегу. Тьма навалилась мгновенно, густая, удушающая. Только синие глаза пленника горели во мраке, как два призрачных факела.

– Яд… – прошептал он, и в его голосе прозвучало нечто похожее на ужас. – В воде… или…

Эйра услышала его движение. Цепь звякнула. Он рванулся вперед, насколько позволяли оковы. Его рука вытянулась к ней сквозь тьму.

– Эйвинд! – закричал он, и его голос, полный нечеловеческой силы и власти, грохнул в ледяном склепе.

– ВЫХОД! ВЕДИ ЕЕ НАВЕРХ! СЕЙЧАС ЖЕ!

Шаги Эйвинда застучали по лестнице, его факел забрезжил впереди.

– Ярлин?!

Но Эйра уже падала. В холодную, вязкую тьму. Последнее, что она увидела перед тем, как сознание поплыло, были два синих пламени его глаз, пылающие в черноте с невероятной яростью и… страхом? За нее? Невозможно.

И последняя мысль, пронзительная и ужасная: Он знал. Он знал о яде. А вода… он пил первым… но он… не отравился?

Тьма поглотила ее. Смех пленника в ее памяти сменился тиканьем невидимых часов. Буря, которую она развязала, только что обрела новое, смертоносное измерение. И враг, сидящий в ледяной яме, внезапно стал единственным, кто увидел в ней не дочь ярла, не воительницу, а… человека. И, возможно, единственным, кто попытался ее спасти.

Глава 4

Сознание возвращалось обрывками, как пламя, вспыхивающее и гаснущее в сильном ветру. Сперва – всепоглощающий холод. Ледяные иглы под кожей, в костях, в легких. Потом – жар. Неистовый, иссушающий, будто ее бросили в раскаленную кузнечную печь. Тело металось, не находя покоя, кусали спазмы мышц, горло сжимала невидимая рука. Сквозь кошмар пробивались голоса: глухой, обеспокоенный рокот отца; тонкий, змеиный шепот Хальдора; испуганный писк служанки. Капли чего-то горького и вязкого на язык. Холодные компрессы на лоб, сменяемые почти сразу, будто испаряясь от ее жара.

Потом – провал. Глубокая, беззвездная тьма. И из этой тьмы – огонь.

Не просто свет. Живое, пульсирующее пламя. Оно не жгло, оно ласкало и согревало. Сначала это было лишь ощущение тепла, разливающегося по замерзшему телу, оттаивающего лед в жилах. Потом тепло обрело форму. Руки. Большие, сильные, с шершавыми подушечками пальцев. Они скользили по ее коже, но не по кольчуге, не по грубой ткани туники. По голой коже. Чувствительной. Каждое прикосновение оставляло за собой дорожку мурашек и странное, сладкое томление внизу живота.

Нет… – мысль пробивалась сквозь туман сна. Это неправильно… Он враг…

Но тело не слушалось. Оно выгибалось навстречу этим прикосновениям, жаждало их. Руки скользили вверх по бедрам, обходили талию, плыли по ребрам к груди. Груди, которая вдруг стала тяжелой, чувствительной, а соски затвердели, будто от ледяного ветра, а не от этого иссушающего жара. Пальцы коснулись одного, легонько сжали. Эйра застонала. Не от боли. От невыразимого, запретного удовольствия. Голос ее собственный звучал чужим – низким, хриплым, полным желания.

Рагнар…

Имя пронеслось в сознании беззвучно, но с такой ясностью, что она вздрогнула. И он появился. Не окровавленный, не прикованный, не насмехающийся. Ее пленник, он был над ней. Его лицо – те же резкие черты, шрам через бровь, но без крови, без грязи. Его глаза – серые бездны, но в них не было синих искр. Там горело другое пламя. Теплое. Золотистое. Жаждущее. Оно притягивало, как пропасть. Его губы… они были так близко. Она чувствовала его дыхание – горячее, пахнущее дымом и чем-то диким, первозданным. Не отталкивающим. Манящим.

– Твой огонь…– прошептал он во сне, и его голос был не хриплым скрежетом, а низким бархатом, вибрирующим у нее в костях. – Он прекрасен… Не бойся его…

Его губы коснулись ее шеи. Легко, словно крыло мотылька. Но это прикосновение обожгло сильнее любого удара. Эйра вскрикнула. Не от боли. От шока, от наслаждения, от ужаса перед этим наслаждением. Его губы скользили вниз, к ключице, оставляя влажный, горячий след. Его рука снова легла на ее грудь, ладонь сжимая ее всю целиком, большой палец вновь и вновь проводил по твердому соску. Волны жара накатывали снизу, из таза, сливаясь с жаром его прикосновений. Она была мокрой. Готова. Жаждала…

– Дай мне… – его губы нашли ее ухо, зубы легонько сжали мочку. – Дай мне твой огонь, Эйра…

Его рука скользнула с груди вниз, по животу, к тому месту, где пульсировало и горело. К бедрам. К самому центру жары. К…

– АААРГХ!

Реальный крик боли, дикий и хриплый, разорвал сладкий плен сна. Не ее крик. Его. Рагнара. Из ледяной ямы. Крик, когда Бьярн вонзил ему секиру в спину.

Эйра взорвалась в реальность, словно ядро из катапульты. Она вскочила на постели, задыхаясь, сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Холодный пот заливал тело, пропитывая тонкую ночную рубашку, прилипая к коже. Дрожь била ее, как в лихорадке. Но это был не холод. Это был жар. Тот самый жар из сна. Жар стыда. Жар ярости. Жар неутоленного, постыдного желания.

Нет. Нет, нет, НЕТ!

Эйра огляделась диким взглядом. Она была в своей горнице, в длинном доме. Тусклый свет раннего утра пробивался сквозь щели ставней. На стуле у кровати дремала служанка Инги, вздрагивая от каждого ее движения. На столе стояли пустые чаши от снадобий, мисочка с водой, тряпки для компрессов. Запах лекарственных трав смешивался с едким запахом ее пота и… и с запахом дыма. Слабый, но отчетливый. Как после костра. Но костра в горнице не было.

Эйра судорожно сглотнула. Горло болело, было сухим, как пустыня. Тело ломило, будто ее били палками. Отравление. Яма. Пленник. Его слова. Его взгляд. И этот… этот кошмар! Этот сладкий, унизительный, предательский кошмар!

Ярость нахлынула волной, смывая остатки слабости. Она ненавидела его! Ненавидела за то, что он сделал с ней в яме! За то, что он видел ее слабость! За то, что он жив! За то, что он осмелился прикоснуться к ней в ее же снах! За то, что ее собственное тело откликнулось на этот призрачный кошмар с таким постыдным пылом!

– Воды! – прохрипела она, и голос ее был как скрежет железа по камню.

Служанка вздрогнула, вскочила.

– Ярлин! Вы проснулись! Слава богам!

Она засуетилась, наливая воду из кувшина в чашу. Руки ее дрожали.

Эйра схватила чашу, отпила большими глотками, не обращая внимания, что вода проливается на рубашку, обрисовывая контуры груди. Груди, которую он… Нет! Она швырнула пустую чашу в стену. Глиняный осколок со звоном разлетелся. Инги вскрикнула.

– Одежду! – приказала Эйра, срывая с себя мокрую рубашку.

Она не могла выносить прикосновение этой ткани. Ощущение его призрачных рук было слишком реальным.

– Доспехи! И меч! Сейчас же!

– Но ярлин… вы же больны… Вёльва сказала… – залепетала служанка.

– СЕЙЧАС ЖЕ! – рев Эйры заставил девушку попятиться и броситься к сундуку.

Эйра вскочила на ноги. Голова закружилась, в глазах потемнело. Она ухватилась за стол, чтобы не упасть. Слабость. Проклятая слабость! От яда? Или от этого… этого сна? Она чувствовала себя оскверненной. Загрязненной его образом, его прикосновениями, даже если они были лишь игрой ее отравленного разума. Она должна была смыть это. Сжечь. Уничтожить его. Сейчас.

Она насильно заставила себя выпрямиться, игнорируя дрожь в ногах. Инги помогла ей надеть нижнюю тунику, штаны, затем кольчугу. Каждое движение отзывалось болью. Каждое прикосновение служанки заставляло вздрагивать – оно было чужим, не тем. Не его. Эйра стиснула зубы. Безумие. Это было чистейшее безумие.

Когда Инги подала «Ледяной Зуб», Эйра схватила его с таким чувством, будто хваталась за якорь в бушующем море. Твердая, знакомая тяжесть стали в руке. Реальность. Сила. Это было ее. Настоящее. Не эти сны. Не этот жар между ног, который, к ее ужасу, все еще тлел, несмотря на ярость.

Она двинулась к двери, походка была шаткой, но решительной. Она должна была увидеть. Увидеть его. Убедиться, что он – всего лишь жалкий пленник в яме. Что он сломлен. Что он не способен на те прикосновения, что снились ей. Что он не смеет смотреть на нее с тем пламенем в глазах.

Она вышла из длинного дома, вдохнула полной грудью холодный утренний воздух. Он обжег легкие, но был чистым. Без запаха дыма. Во дворе кипела жизнь: кузнец бил молотом, женщины несли воду, дети гоняли кур. Все замерли, увидев ее. Смотрели с опаской, с любопытством. Эйра проигнорировала их, направляясь к зловещему темному провалу Морозной Ямы. Ее шаги крепли с каждым пройденным метром. Ярость давала силы.

Стража у входа – уже не Эйвинд, а двое более опытных воинов – вытянулась, увидев ее.

– Открыть! – приказала Эйра, не останавливаясь.

Они переглянулись, но послушно откинули тяжелую деревянную крышку колодца. Вверх ударил волна леденящего воздуха и запаха – лед, камень, и теперь… слабый, но отчетливый запах гноя. Рана. Он был всего лишь человек. Смертный. Раненый.

Эйра взяла у одного из стражников зажженный факел и, не колеблясь, начала спускаться по скользким ступеням. На этот раз она не чувствовала страха перед тьмой. Ее пожирала ярость. Ярость на него. На себя. На этот сон.

Дно Ямы предстало перед ней в прыгающем свете факела. Все так же: лед, камень, цепи. И он. Рагнар.

Он лежал на боку, спиной к ней, прикрываясь своим жалким мешковатым капюшоном. Цепь натянута. Он не двигался. Казалось, не дышал. Но Эйра знала – он жив. Он всегда жив. Чертова живучесть.

– Встать, пленник! – ее голос гулко отдался в ледяном склепе.

Никакой реакции. Ни единого движения.

– Я сказала – ВСТАТЬ! – она бросила факел на пол рядом с ним.

Огонь вспыхнул ярко, осветив его фигуру. Он вздрогнул, но не обернулся.

Эйра подошла ближе. Запах гноя усилился. Она пнула его сапогом в бок, туда, где не было страшной раны от секиры. Не сильно. Но достаточно, чтобы заставить отозваться.

Он застонал. Глухо, болезненно. И медленно, с нечеловеческим усилием, начал поворачиваться. Сперва она увидела его руку, вцепившуюся в ледяной пол. Пальцы были синими от холода, с обмороженными суставами. Потом плечо. Лицо…

Эйра сдержала вскрик. Он был неузнаваем. Лицо осунулось, почернело от грязи и, возможно, начинающейся гангрены на щеке и скуле. Губы растрескались в кровь. Но глаза… Когда он поднял веки, Эйра отшатнулась. Синие искры. Они все еще были там. Тусклые, едва теплящиеся в глубине мутных, запавших глазниц, как угольки под пеплом. Но они были. И они смотрели на нее. Не с вызовом. Не с насмешкой. С пугающей, животной болью и с пониманием. Будто он знал. Знает, что ей снилось. Знает, почему она здесь, в ярости и доспехах.

Этот взгляд был хуже любой насмешки. Он обезоруживал. Сжигал ее ярость дотла, оставляя лишь пепел стыда и какого-то нелепого сострадания, которое она тут же возненавидела.

– Зачем… ты пришла… Эйра? – его голос был едва слышным шепотом, как шорох крыльев смерти. – Чтобы… убедиться… что твой кошмар… нереален? Или… чтобы… увидеть… его… во плоти?