Огненное сердце

Джемма ничего не отвечает, но проходит дальше, рассматривая стойла. Она останавливается почти в конце амбара и протягивает руку. Я медленно приближаюсь и наблюдаю, как черная лошадь нежно прижимается к ее ладони.

– Это Индиго.

– Мне кажется, я помню ее еще с того времени, как мы были детьми. В детском саду нас водили на ранчо Локвудов знакомиться с животными. – Джемма аккуратно поглаживает волосы цвета серебра вокруг глаз лошади. – Я давно здесь не была. Сколько лет Индиго?

– Думаю, двадцать пять или двадцать шесть. Она уже старушка.

Лошадь фыркает в ответ на мои слова и гордо вытягивает шею.

– Не слушай его, Индиго. Мне тоже двадцать шесть, и мы совсем не старушки. И вообще, девочка, ты очень хорошо сохранилась, – Джемма подмигивает ей, но не улыбается.

Неужели хоть капелька веселья убьет ее?

Я усмехаюсь и взмахиваю рукой:

– Пойдем, найдем нам куртки.

Мы проходим в заднюю часть амбара и берем вещи. Я придерживаю зеленую куртку Мии, чтобы помочь Джемме просунуть руки, но она смотрит на меня, как на идиота, и вздергивает свою темную бровь.

– Мы в каком веке?

– Эм… в двадцать первом? – тупо уточняю я.

Она вздыхает, берет куртку из моих рук и надевает ее сама.

Так вот в чем дело. Ей никто никогда не помогал надеть верхнюю одежду?

Папа придерживал маме пальто столько, сколько я себя помню. Мужчины Флэйминга, может, и не отличаются манерами бизнесменов с Уолл-стрит, но… мы уважаем женщин. По крайней мере, многие из нас. Придурки есть везде. И, видимо, на долю Джеммы выпала большая часть.

Это заставляет меня задуматься…

– Мой брат не помогал тебе одеться? – вдруг спрашиваю я.

И снова эта вздернутая бровь. У нее что-то вроде нервного тика?

– Я бы сказала, что он помогал мне раздеться, но мне не хочется об этом говорить, когда в соседнем амбаре у него свадьба с девушкой, которая вроде как усердно хочет быть моей подругой.

Я поджимаю губы и потираю заросший щетиной подбородок. Вот именно по этой причине мне приходилось искать девушек за пределами города. Потому что во Флэйминге все переплетены крепче, чем в сыре-косичке. Кто-то был чьей-то троюродной сестрой или же являлся дочерью директора школы.

Например, Стелла Маккартни, с которой я по глупости переспал в старшей школе, а потом ее отец мстил мне, оставляя после уроков до конца обучения.

– И все же, мне интересно. Марк может быть грубым, но даже у него есть манеры, – продолжаю я, когда мы выходим из амбара и бредем по ранчо.

Джемма долго молчит, засунув руки в карманы и глядя на свои сапоги со звездами, переливающимися в свете луны.

– У нас были не те отношения. Он не был ко мне груб. Но и вежлив тоже. Мы просто были. Существовали. И пытались почувствовать себя живыми после отношений, которые стали для нас огромным разочарованием. Но я никогда не была влюблена в него, как в мужчину. Так же как и он не испытывал ко мне теплых чувств, как к женщине.

Я киваю, и мы продолжаем идти в тишине.

Возможно, это была самая длинная речь Джеммы за все время, что я с ней знаком. Она всегда была немного замкнутой, но острой на язык. Однако, когда ее бывший исполнил трюк с магическим исчезновением, все стало куда хуже.

Нет, не хуже. Сложнее.

Ей пришлось столкнуться не только с разбитым сердцем, но и со сплетнями, которые разносились по городу быстрее, чем огонь по сухому полю. Многие были безобидны. Но некоторые… могли ранить.

Во Флэйминге, как и в любом городе, живут разные люди. Немногие из них являются полным дерьмом. Почему-то они считают, что раз мужчина сбежал, то проблема в женщине.

– Я забыл. – Моя рука тянется к заднему карману джинс, откуда торчит бутылка. – Я захватил нам то, что поможет согреться.

Джемма потирает переносицу, словно я ее утомляю.

– Ты забыл взять куртки, но захватил текилу? – теперь из нее вырывается едва различимый смешок.

Он такой крошечный и незаметный, словно она тут же его проглотила. Но я услышал. И по какой-то странной причине хочу еще.

– Понятия не имел, какая у тебя куртка. Вдруг я бы украл одежду миссис Линк? Она потом не отделалась бы от меня и моей задницы.

Джемма потирает грудь, словно старается сдержать хохот.

– Давай, Сирена, миллиграмм смеха не превратит тебя в розового единорога.

Она бросает на меня игривый взгляд, который быстро сменяется интересом:

– Сирена?

Мы выходим за пределы ранчо и медленно бредем вдоль дороги, ведущей в город. Высокие деревья перекрывают свет луны, освещающей нам путь ранее, поэтому я включаю фонарик на телефоне.

Нервно поправляя шляпу, я отвечаю:

– Твой голос. Он… прекрасен.

Я не хотел поднимать эту тему. Но прозвище прозвучало не только в моих мыслях, но и вслух. Мы оба понимаем, что я знаю секрет Джеммы, но почему-то она не считаем нужным это обсуждать. Возможно, потому что все это имеет смысл только тогда, когда она поет? Я не знаю. Конечно, мне бы хотелось понять, почему такая закрытая девушка, как Джемма, раздевается до гола и поет перед множеством людей в баре. Однако… вдруг это ей нравится? Кто я такой, чтобы ее судить?

Джемма ничего не отвечает, предпочитая забрать из моих рук бутылку и сделать щедрый глоток текилы.

– Странно, что я не заметила бутылку, когда ты нес меня на плече, как какой-то пещерный человек.

Могу поклясться, что даже в тусклом свете фонарика ее щеки становятся слегка алыми. И не из-за холода.

– О, так тебе это понравилось, Сирена? – Я толкаю ее плечом и забираю бутылку. – И ты только что подтвердила, что все-таки пялилась на мою задницу.

Джемма запрокидывает голову и стонет:

– Боже, ты невыносим. Когда мы уже придем?

Она ускоряет шаг, чтобы обогнать меня. Я медленно плетусь за ней, наслаждаясь видом того, как покачиваются ее бедра.

– Джемма?

Она не отвечает, продолжая упрямо и сердито топать по дороге.

– Сирена?

– Перестань меня так называть, – доносятся ее приглушенные ворчания.

Я делаю глоток текилы и пропеваю глубоким басом:

– Сир-е-е-ена.

Она топает ногой и останавливается.

– Да что?

– Если тебе станет легче, то я тоже только что пялился на твою задницу.

Она разворачивается и смотрит на меня абсолютно незаинтересованным взглядом. Я подмигиваю ей в ответ.

– Просто невероятно. Как столько глупости умещается в одном теле?

Я пропускаю смешок и показательно провожу рукой снизу вверх вдоль туловища, поправляя шляпу.

– Зато в каком теле.

Мы снова идем бок о бок, передавая друг другу текилу. Из другого кармана джинсов я достаю пачку мармеладок, которую украл сегодня с кухни Лили и Марка.

– У тебя что, в штанах что-то вроде мини-бара?

Я бросаю на нее лукавый взгляд и поигрываю бровями. Она встает на носочки и закрывает мне губы ладонью:

– Даже не смей продолжать мысль, которая уже норовит вылететь из твоего рта, Саммерс.

Она отступает, удостоверившись, что я точно промолчу.

– Знаешь, Сирена, я ничего и не собирался говорить. Это все твои грязные мысли. Я прямо отчетливо услышал, как они скандировали: «У него в штанах огромн…».

Она наступает каблуком мне на ногу.

– Иисусе, ты не можешь просто идти молча? Это просто. Смотри. – Джемма взмахивает рукой. – Закрываешь рот, смотришь себе под ноги и просто молчишь! – зло выкрикивает она.

Эхо ее слов разносится по пустынной дороге.

Меня забавляет, как усердно эта женщина сдерживает свое веселье, крепко скрещивая руки и поджимая губы.

– Да уж, сегодня у меня тяжелая публика, – бормочу я, все еще отказываясь молчать.

Джемма делает самый глубокий вдох в истории человечества.

– Давай поиграем? – подталкиваю ее плечом и передаю бутылку.

Она молчит.

– Ну давай же, – снова подталкиваю ее.

Она делает глоток текилы, закусывает ее мармеладом и говорит:

– Давай. Игра называется «молчанка». Кто первый заговорит, тот…

– Тот должен другому поцелуй.

Понятия не имею, как эта безумная мысль пришла мне в голову, а, что еще хуже, – нашла воплощение в словах.

Джемма неискренне смеется и качает головой:

– Ты спятил. Ни за что на свете.

Я ухмыляюсь, но про себя думаю: неужели поцелуй со мной кажется ей настолько отвратительной идеей, что ее аж передергивает?

– Ой, только не говори мне, что ты боишься какого-то маленького пьяного чмока. – Я непринужденно склоняю голову в ее сторону.

– Я не боюсь, – как всегда уверенно вздернув подбородок, отвечает она.

Я хлопаю в ладоши, чуть не роняя телефон:

– Ну тогда решено.

Полагаю, мы начинаем игру, как только эти слова покидают мой рот, потому что Джемма отказывается смотреть в мою сторону и молчит, словно откусила себе язык, чтобы избежать риска проигрыша.

Нам осталось идти минут пятнадцать. Я и не заметил, как мы прошли большую часть дороги, хотя путь от ранчо до города не такой уж близкий. Кажется, я затерялся в Джемме Найт, сам того не осознавая.

И что удивительно – за этот вечер я еще ни разу не прокрутил в голове слово «кома». До данного момента.

Что бы сказал Гарри, если бы я поделился с ним тем, что на меня наложила чары Сирена? Сначала он бы не поверил мне. Потом бы рассмеялся. А когда понял бы, что я предельно серьезен, то сказал: «А у нее есть хвост и крылья?».

Я улыбаюсь, представляя себе этот диалог с другом, по которому скучаю.

Мой ответ был бы примерно такой: «Нет, придурок. У нее есть иссиня-черные волосы и крапивница от любой моей фразы».

Я замечаю, что Джемма начинает прихрамывать, время от времени останавливаясь, чтобы поправить пятку в сапоге. Мы не можем разговаривать, но предполагаю, что она натерла ногу.

Я молча подхватываю Сирену за талию, срывая с ее губ удивленный писк. Наши взгляды встречаются – и в гнетущем молчании мы ведем зрительный диалог, в котором я приказываю ей обвить меня ногами и руками.

Она долго и упорно отказывается это делать, поэтому я щипаю ее за бок и угрожающе щурюсь.

Со страдальческим вздохом Джемма все-таки слушается. Ее руки обнимают мои плечи, а холодные ладони ложатся на разгоряченную кожу шеи. Я резко вдыхаю от такого контраста температуры и… чего-то еще. Чего-то, что заставляет мое сердце биться быстрее.

По всему позвоночнику пробегает рой мурашек, когда теплое дыхание с ароматом мармелада и текилы касается моей щеки. Я перемещаю руки на упругие бедра, чтобы было удобнее.

Наши глаза находят друг друга – между нами лишь крохотное расстояние, и мы делим один воздух на двоих. Веки Джеммы тяжелеют, а дыхание становится рваным, когда мои ладони сами собой крепче сжимают ее ягодицы.

Я чувствую, как вся горячая кровь, стремящаяся к смертельной температуре, устремляется в член. Мы подходим к развилке, которая ведет на наши разные улицы. Я останавливаюсь, но не выпускаю эту женщину из рук. А она и не пытается сбежать.

Язык проводит по пересохшим от мороза губам, и Джемма тяжело сглатывает, поглаживая мой затылок уже согревшимися пальцами.

Я смотрю в ее темные глаза, которые напоминают мне самую таинственную и загадочную ночь Монтаны, когда ты лежишь на вершине горы и вдыхаешь свежий воздух. Они напоминают мне, что, кажется, сегодня вечером я впервые за полгода действительно дышу полной грудью.

Наши лица становятся еще на дюйм ближе друг к другу. Мне приходится слегка наклонить голову, чтобы поля шляпы не упирались Джемме в лоб. Ее нос скользит по моему, а дыхание касается губ. Я притягиваю ее ближе и сжимаю бедра мертвой хваткой, от которой могут остаться синяки. Но ей, видимо, нравится, потому что хриплый вздох на грани стона просит меня сделать это еще раз.

– Я проиграл, Сирена.

Мой рот накрывает ее губы в поцелуе, который лишает дыхания. По нашим телам пробегает дрожь, сливаясь в какой-то неимоверный взрыв, находящий выход в сплетении языков и покусывании губ.

Я целую ее так отчаянно и глубоко, словно впервые в жизни пробую самый вкусный фрукт, или пью нектар, способный исцелить душу и тело. Я теряюсь в ней снова и снова, а потом несу к себе домой. Потому что последнее, что я сделаю сегодня, – это отпущу Джемму Найт с родинкой в виде сердца на пояснице, на которую буду смотреть всю ночь.

Глава 5

Джемма

В голове что-то жужжит и жужжит.

Такое ощущение, что в черепной коробке образовался рой пчел, которые впились своими жалами в мой мозг. Как больно.

Я медленно открываю глаза – кажется, если сделать это быстро, можно умереть.

Солнечный свет нещадно слепит меня, и я шиплю, снова закрывая веки.

В воздухе витает аромат чего-то… пряного, немного сладковатого, но такого мужественного, что можно различить нотки гвоздики, черного перца и табака. Запах вызывает ассоциации с вечерним городом, когда ты одет в кожаную куртку, в которую кутаешься при пронзительном ветре.

Стоп. Отмотаем.

В моей комнате не пахнет, черт возьми, кожаной курткой.

Теперь я распахиваю глаза так резко, что в голове начинается перезвон колоколов, как в каком-нибудь монастыре. И, судя по всему, мне очень далеко до монашки, потому что, повернув голову, я встречаю полубога, подпирающего рукой голову и смотрящего на меня с убийственной ухмылкой.

– Вот дьявол.

– Так меня еще не называли в постели, – Томас дьявольски ухмыляется.

Я подскакиваю, пока в моей голове продолжает играть целый симфонический оркестр. Одеяло тут же спадает до талии, оголяя грудь.

– Какой кошмар, – шепчу я, когда вижу, что на мне ни клочка одежды.

– Ну что ты, шикарное тело.

Я судорожно натягиваю одеяло и быстро ретируюсь из кровати, которая абсолютно точно не является моей. Запутавшись, падаю, пытаюсь подняться и снова спотыкаюсь.

Да что за гребаная полоса препятствий?

– Черт, ты в порядке?

Я слышу, как Томас шевелится, чтобы приблизиться ко мне.

– Не шевелись! Я в норме. Отлично. Супер.

Еще больше синонимов, Джемма, а то он не понял.

Глубокий вдох. Медленный выдох. Соберись.

Спокойствие, главное спокойствие.

Только я вот совсем, мать его, не спокойна!

Я медленно разворачиваюсь, скользя ступнями по пушистому ковру, и встречаюсь с зелеными глазами, смотрящими на меня в замешательстве. Мой взгляд путешествует по телу Томаса, замечая широкую грудь, рельефный пресс с этой глупой V, ведущей прямо к…

– О боже, ты голый!

– Вот это открытие. Ты тоже, – в голосе Томаса звучит веселье.

Я быстро возвращаю глаза к его лицу, отказываясь концентрироваться на его утренней эрекции, которая могла бы пробить потолок в этом доме.

Еще один глубокий вдох.

– Умоляю, скажи мне, что мы…

Огонь во взгляде Томаса лишь на секунду гаснет, словно ветер коснулся зажженной спички, а потом вновь обретает уверенность.

– Переспали? – Он задумчиво проводит большим пальцем по подбородку – Да, именно это мы и сделали.

Я закрываю лицо ладонями, прижимая локтями одеяло к груди.

Так, ладно. Это просто секс. Ядерная война не начнется от одной ночи с Томасом, верно? Значит, все в порядке. Боже, во всем виновата эта глупая шляпа. Почему за годы жизни в Монтане это на меня все еще пагубно влияет? Нужно запретить эти ковбойские штучки, чтобы женщины не теряли свою голову.

И текила. Чертова текила. Все беды всегда случаются из-за нее.

А еще… а еще сногсшибательная энергетика Саммерса. Порывшись в своих воспоминаниях, я понимаю, что этому мужчине не пришлось даже говорить, чтобы уложить меня к себе в кровать. Мы молчали. Мы молча набросились друг на друга прямо на улице.

Беда.

Нужно просто одеться и…

Черт, сколько времени? Мне нужно бежать к маме. Я собиралась прийти к ней с самого утра.

Еще немного – и я упаду в обморок. Или меня стошнит от круговорота всех этих мыслей.

Я еще раз приказываю себе собраться, и, сбросив одеяло, швыряю его в Томаса, чтобы прикрыть его Эмпайр-стейт-билдинг. Быстро оглядевшись по сторонам, замечаю свои платье и сапоги.

Скорость, с которой на мне оказывается одежда, может дать фору какому-нибудь пожарному. Ха! Очень иронично. Я снова оглядываюсь по сторонам и даже заглядываю под кровать.

– Это ищешь?

Я выпрямляюсь и смотрю на Томаса, крутящего на указательном пальце мои стринги.

– Отдай, – пыхчу я, закипая от злости.

Он ухмыляется, сверкая ямочками на щеках.

– Нет уж, теперь это мое. Все, что падает на пол в этой спальне…

Я запрокидываю голову и раздраженно стону.

– Пожалуйста, будь милым, ради бога!

То, как резко Томас ставит ноги на пол и встает, заставляет меня пошатнуться. Он направляется ко мне медленным, хищным шагом, расправляя плечи и, кажется, раздвигая воздух, как какой-нибудь Посейдон, управляющий бурей и раскалывающий сушу трезубцем.

Я прижимаюсь к стене, Томас упирается рукой над моей головой, глядя на меня потемневшими глазами снизу вверх. Волнистые пряди волос падают ему на лицо, а у меня чешутся руки поправить их. Его член упирается мне в живот, и приходится не дышать, чтобы лишний раз не создавать трения, от которого моя похотливая сущность, кажется, в восторге.

Джемма, у тебя явно зашкаливает либидо.

– Я скажу это один раз, и тебе лучше запомнить. – Томас впивается в меня серьезным взглядом. – Первый раз, когда ты назвала меня «милым мальчиком», я это проигнорировал. Второй раз – уже традиция, и это не хорошо.

Я с трудом сглатываю, потому что ни разу не видела Томаса таким сердитым.

– Ты не считала меня милым, когда каталась на моем лице, как на американских горках. – Он приближает губы к моему уху, царапая щетиной нежную кожу. Я подавляю предательскую дрожь и в сотый раз за это утро приказываю себе собраться, черт возьми. —Или когда выкрикивала мое имя так громко, что сейчас у тебя осипший голос. О, и могу сказать с уверенностью, что слово «милый» не было тем, что крутилось в твоей голове, когда ты два раза кончила на мой язык. Так что да, Джемма, я не милый. И не мальчик. – Его шепот скользит по мне, как сладкий грех, которым и является этот мужчина.

Крепкая рука ложится мне на талию, притягивая ближе. Возбужденный член сильнее вдавливается в меня, и я готова ударить себя за то, что крепко сжимаю бедра от растущего возбуждения.

– И вот это тоже не опишешь, как что-то «милое», не так ли, милая?

Я глубоко дышу и смотрю на него снизу вверх, желая сжечь и превратить в пепел. Нашу баталию взглядов прерывает пиликающий пейджер на тумбочке. Боже, храни 911 и их систему оповещения.

Томас резко отстраняется от меня и одевается куда быстрее меня.

– Где-то крупный пожар. Мне нужно на работу.

Мои ноги словно прирастают к полу этой проклятой спальни, пока я наблюдаю за уже абсолютно невозмутимым и сконцентрированным мужчиной.

Когда паника, наконец-то, чуть-чуть отступает, глаза осматривают комнату, отмечая порядок и сдержанный интерьер. Мебель из темно-коричневого состаренного дерева хорошо гармонирует со стенами теплого молочного оттенка, пол приятно глухо поскрипывает под ногами, создавая ощущение уюта.

Прежде чем уйти, Томас глубоко вздыхает и, оглянувшись через плечо, бросает на меня взгляд, полный… разочарования? Сложно определить. Но он смотрит на меня так пристально и глубоко, что по шее бегут мурашки.

– И да. Раз мысль о том, что мы занимались сексом, так раздражает и пугает тебя, что ты становишься белее снега, можешь расслабиться. Мой член ни разу тебя не коснулся, хотя ты была одержима тем, чтобы взять его в рот. Я – джентльмен, так что позволил даме кончить первой. Дама отключилась, утомленная оргазмом, и мы переспали. Разбираем по буквам и делаем вывод, что мы просто спали.

Он выходит за дверь, но, видимо, не может замолчать и кричит:

– Если бы я тебя трахнул, ты бы почувствовала это каждой мышцей, Сирена.

Затем слышится оглушительный, злой хлопок входной двери. Какое счастье, что от него дом не падает прямо на меня.

Я шумно выдыхаю весь воздух из легких – кажется, впервые с того момента, как Томас встал с кровати. Голова ударяется о стену.

– Черт, черт, черт! – выкрикиваю последнее слово от гнева и других разрушительных эмоций внутри. – Будь я проклята. Будь ты проклят, Томас. Будь проклята текила. И будь проклята эта дурацкая шляпа.

Глава 6

Томас

Я заставляю себя сосредоточиться на работе, но идиотское слово «милый» крутится в моей голове всю дорогу до пожарной части. Потом я чуть ли не разбираю его по слогам по пути на вызов.

Немногие знают, как меня раздражает это слово.

Черт, об этом не знает даже моя мать. Ведь она тоже все еще говорит: «Томас, милый, заедь к нам сегодня». Я – ее ребенок, и все вполне логично. Однако не могу не задаться вопросом, почему все вокруг считают двадцативосьмилетнего мужчину милым.

Милыми могут быть котята. Жеребята на ранчо тоже милые. Пушистый плед – милый.

Милый беззубый джек-рассел миссис Линк.

Что из вышеперечисленного можно сравнить со мной?

Возможно, я слишком сильно зацикливаюсь. Или, может, это какое-то проявление неуверенности в себе? Черт его знает.

Но я не могу прогнать из головы образ того, с каким испугом и неприятием происходящего посмотрела на меня Джемма, когда поняла, что провела ночь с «милым мальчиком Флэйминга». Ночь, которую я считаю одной из лучших в своей жизни.

И дело даже не в том, что запах Джеммы все еще ощущается на моем теле. Я думаю, это как-то связано с… родством душ? Иисусе, такое вообще существует? Звучит так, будто я сошел с ума. Я никогда не верил в это. Мне хочется закатить глаза от самого себя при мысли, что одна ночь с девушкой вдруг открыла мне глаза и указала пальцем на ту, кого якобы послала мне вселенная… или как там говорят.

Я даже не знаю, что это за чувство. Какая-то физическая тяга? Определенно. Джемма красива, и нужно быть слепым, чтобы не признать этот факт. Однако раньше ее внешность никогда не оказывала на меня сногсшибательного эффекта. Но я и не смотрел на нее так, как прожигаю взглядом сейчас…

Ну и если говорить начистоту – на моем лице она раньше тоже не сидела.

Однако есть что-то еще. Что-то более разрушительное и пленительное в этих темно-карих глазах. В голосе, затрагивающем каждый мой нерв. В чертовой родинке в виде сердца, зажигающей во мне искру.

Я точно не влюбился в нее с первого взгляда – еще тем вечером, когда она была «незнакомкой». Но в тот день произошла какая-то химическая реакция, перевернувшая вверх дном все мои чувства.

Ожидал ли я, что мы проведем сегодняшнюю ночь вместе? Нет. Это просто произошло. Был зов, которому, кажется, мы оба не могли противостоять. Были прикосновения губ, распаляющие сердце, как потоки воздуха, усиливающие горение. Был шепот и стоны, заставляющие каждый нерв в теле вибрировать.

И даже когда Джемма вырубилась, я смотрел на нее и ощущал эту странную струну, натянутую между нами. Я хотел ее не только в своей спальне, но и где-то глубоко в своей душе. Только вот если я ни о чем не сожалел, то Сирена, проснувшись утром, сыграла реквием на той самой струне.

Я не обидчивый. Однако, возможно – просто чисто теоретически – мое эго слегка дрогнуло, когда впервые после ночи со мной женщина посмотрела на меня так, словно рядом с ней лежала половая тряпка.

А я ведь даже не вонял и был чистым.

Потом, словно посчитав, что ее уничтожающего взгляда недостаточно, она назвала меня…

– Тебя хоть раз кто-нибудь называл «милым»? – спрашиваю я у Марка, когда мы подключаем пожарный рукав к технике.

Называла ли Джемма его «милым»? Вот как нужно было задать вопрос. Но я не хочу прощаться с жизнью.

Марк бросает на меня взгляд, полный непонимания.

– Ты решил это выяснить, когда за нашей спиной полыхает половина курорта?

Ладно. Согласен. Не лучшее время.

На западе от Флэйминга сегодня утром произошло возгорание курортного комплекса. Еще слишком рано для туризма, но, видимо, люди уже потихоньку начинают выбираться в горы. Пришлось задействовать пожарные части всех соседних городов, ведь площадь не маленькая.

Огонь быстро перепрыгивает с дома на дом, молниеносно распространяясь из-за ветра и сухой растительности, с которой недавно сошел снег.

Рация Марка издает шум, а потом слышится голос Чарли:

– Кэп, нужна помощь. Двое пострадавших говорят, что во втором доме остались дети.

– Понял, – коротко отвечает Марк. – Мы с Томасом идем.

Я уже надеваю маску и дыхательный аппарат, когда Марк переключается на 911.

– Это сто одиннадцатая, капитан Саммерс. Нам нужна еще одна или две реанимации. У нас, возможно, двое детей с ожогами и отравлением.

Схватив ломы, мы бежим к полыхающему курортному домику, который уже пытаются потушить наши ребята.

Марк командует мне, показывая пальцами рук, что он берет первый этаж, а я – второй.