Огненное сердце

– Да, кэп, – говорю я в маску, шумно дыша.

Здесь он для меня не брат, а капитан. Человек, который руководит целой командой, и которому мы должны подчиняться беспрекословно.

Потоки горячего воздуха касаются меня еще до того, как мы входим в дом. Лицо покрывается тонким слоем пота и копоти. Мы с Марком распределяемся, и я бегу на второй этаж. Дым заполняет почти все пространство, не позволяя разглядеть хоть что-то.

– Как их зовут? – нажимаю на рацию и спрашиваю у Чарли.

– Не знаю, родители без сознания.

Черт, это плохо.

Аккуратно, но быстро пробираюсь по лестнице, которую уже начинает поглощать огонь, я оказываюсь на небольшом островке, ведущем в две комнаты, расположенные друг напротив друга.

– У меня чисто. Они точно наверху, – сообщает по рации Марк.

– Принято.

Я прохожу в первую комнату, пробегаюсь по ней взглядом, а потом тщательно осматриваю места, куда могли спрятаться двое детей: шкафы, пространство под кроватью, углы.

– Правая сторона чиста. – Бегу в комнату напротив, на секунду задерживаясь около уже полностью объятой огнем лестницы. Вдруг я спотыкаюсь обо что-то мягкое, приседаю и вижу обгоревшую игрушку Супер-Кота. – Готовьтесь встречать нас со второго этажа. Мы не сможем спуститься.

Марк быстро и четко отвечает:

– Знаю. Я не смог к тебе подняться.

В его голосе звучит явная тревога, которую, наверное, способен различить только я.

Двое детей.

Мне придется открыть окно, чтобы их спасти. Поток воздуха вызовет вспышечный взрыв. Смогу ли я накрыть собой двоих? Какого они возраста? Если малыши, то мое тело сможет их прикрыть. Но если подростки…

Я дергаю за ручку второй двери, но она не поддается. Замахнувшись ломом, бью по замку, пытаясь прорваться, но понимаю, что дело вовсе не в нем. Потоки тепла и газа прижали дверь.

Приходится отойти на пару шагов и с разбега врезаться плечом. Едкий дым яростным вихрем набрасывается на меня, словно живое существо. Пара секунд уходит на то, чтобы сориентироваться в пространстве.

Так как эта комната ближе к лестнице, огонь уже охватил одну из стен и подбирается к кровати. У меня мало времени и нужен свободный доступ к окну.

– Дети, за вами пришел Супер-Кот! Кричите!

Боже, надеюсь, что это не звучит, будто к ним ворвался грабитель из фильма «Один дома».

В ответ тишина.

Только скрип и скрежет, режущие слух, когда горячее дерево стонет от разрушительной силы огня. Дым мешает быстро осмотреть комнату, но при вспышке искр я замечаю дверь.

Я замахиваюсь ломом и выбиваю ее с размаху. Двое детей лежат на дне ванной, обнявшись. Одна девочка – лет пяти, а другой около двенадцати.

– Ей трудно дышать! Ей трудно дышать! – шепчет та, что постарше, прижимая к носу и рту младшей мокрое полотенце.

Умная девочка.

– Все будет хорошо! – кричу я. – Сейчас мы поиграем в молчанку.

Видимо, теперь это моя фишка. Но детям нужно беречь свои легкие. Каждое слово убивает их, словно яд.

Кома. Кома. Кома. Кома.

Я слегка пошатываюсь, когда очередная неожиданная вспышка воспоминаний и вины ударяет меня наотмашь.

Я вижу, как верхняя балка амбара отрывается в тот момент, когда мы с Гарри выгоняем козу, и она несется к выходу.

– Гарри, сверху! – кричу я, бросаясь к нему.

Я успеваю сбить его с ног почти в последний момент, но недостаточно быстро. Нас прижимает к полу, усеянному сеном, которое воспламеняется за секунду. Огонь подбирается стремительно, обжигая даже сквозь слои защитной одежды.

Я пытаюсь встать, но чувствую острую боль в ребрах. Каждый вдох сопровождается свистом и бульканьем. Кажется, пробито легкое.

Я переворачиваюсь на спину и толкаю объятую огнем балку, придавившую Гарри. Она сдвигается. Прямо за моей головой обрушивается часть амбара, накрывая нас волной жара, копоти и дыма.

Ползком добравшись до Гарри, вижу, что с его лица слетела маска подачи кислорода.

Черт!

Я шарю рукой по его телу, пытаясь ее найти, но из-за дыма ничего не видно. Я должен ухватиться за трубку, идущую к баллону. Я точно должен ее нащупать.

Но ничего. Пусто.

Я чувствую лишь слишком медленно поднимающуюся грудь Гарри. Ему все труднее дышать. Отравление угарным газом происходит слишком быстро, чтобы ты мог с этим бороться.

Я глубоко вдыхаю кислород, переворачиваю Гарри на бок и, нащупав его рот, резко срываю с себя маску. Задержав дыхание, прижимаю ее к его лицу.

Дыши. Дыши. Дыши.

Я держусь до тех пор, пока не начинаю терять сознание от нехватки воздуха. Вернув себе маску, делаю еще один глубокий вдох. Не выдыхая, снова отдаю ее Гарри.

Зрение мутнеет, цвета расплываются. Черный, оранжевый и белый смешиваются в одно пятно, но по ярким акцентам сбоку я понимаю – огонь подбирается. Он лижет спину Гарри. С болезненным криком я резко дергаю его на себя, оставляя все силы.

Сколько я уже не дышал? В легких пульсирует адская боль. Она такая разрывающая, будто от меня отрезают кусок за куском.

С божьей помощью я отползаю с Гарри на пару метров подальше от огня. Я слышу, как наша команда начинает разбор завала и тушение, но думаю лишь об одном: грудная клетка моего лучшего друга больше не поднимается.

Шум в рации выдергивает меня из паники. Я ударяюсь плечом о горящий дверной косяк и прихожу в себя.

– Я нашел их. Готовьтесь, – говорю в рацию.

Под вой слова «кома, кома, кома» я вытаскиваю сначала одну девочку, а затем ту, что помладше – она слишком слаба, чтобы стоять.

Я беру ее на руки, придерживая за бедра, а затем поворачиваюсь к старшей.

– Запрыгивай, держись за меня руками и ногами и не дай сестре упасть.

Она забирается на меня, я обхватываю ее спину, а потом прижимаю обеих детей к себе, как мама-коала. Голова малышки утыкается мне в грудь. Руки и ноги старшей крепко обвивают меня, не давая ей соскользнуть и одновременно удерживая сестру.

– А теперь играем в «выше ноги от земли».

Я быстро бегу, перепрыгивая участки, где пламя пожирает все больше и больше площади дома. Достигнув окна, прислоняю к стеклу подошву ботинка, давая понять команде, что мы готовы спускаться. Сейчас мне не дотянуться до рации.

Я быстро отхожу от окна и бегу к шкафу в углу, чтобы отодвинуть его. Мое плечо ударяется о небольшой выступ, и, используя только свой бок и вес троих человек, приходится сдвигать шкаф миллиметр за миллиметром. Между стеной и шкафом образуется небольшое пространство, куда я могу протиснуться с девочками.

– Сейчас играем в Халка.

Я чувствую, как девочка крепче обхватывает мое тело, давая понять, что услышала меня.

Господи, благослови умных детей.

Я захожу в небольшое пространство, опираясь спиной на стену. Кислородный баллон впивается в позвоночник до боли. Мои ноги со всей силы бьют по шкафу, сдвигая его еще на полметра. Это уже хорошо.

Я снимаю детей с себя и зажимаю их в углу, прикрывая собой. Сделав глубокий вдох, снимаю кислородную маску и прислоняю ее к лицу маленькой девочки, похлопывая по щекам, чтобы она сделала вдох. Затем повторяю то же самое со старшей.

Сам все еще не дышу. Убедившись, что девочки смогут продержаться еще какое-то время, возвращаю маску себе. Если я задохнусь, то не выберется никто.

Отодвинув шкаф еще на метр, возвращаюсь к девочкам и снова закрываю их.

– Мы готовы, – сообщаю Марку, подключив рацию.

Через пару секунд звучит оглушительный взрыв, ударная волна чуть не сносит меня с места, где я прижимаю девочек к углу. Шкаф за моей спиной с грохотом падает и вспыхивает за секунду.

Как только все вокруг немного затихает, я подхватываю детей и бегу к уже открытому окну. Там меня встречают Марк и Чарли. Я поочередно передаю им детей, пока по лицу стекают ручьи пота, а сердце лихорадочно бьется в груди.

Они в безопасности. Они в безопасности. Я не никого не убил.

Огонь уже касается подошвы моих ботинок, но мне нельзя спускаться, пока они хотя бы не достигнут середины. Жар такой сильный, что в висках звенит от давления. Как только Марк достигает середины пути, я выбираюсь из этой печи.

Когда оказываюсь на твердой и, слава богу, холодной земле, срываю маску и пытаюсь отдышаться. Запрокинув голову, встречаю голубое небо, затянутое клубами черного дыма.

Интересно, так ли Марк планировал начать свой медовый месяц? Не думаю. Но, полагаю, сегодня действительно жарко, как на пляже.

Марк отходит от машины реанимации и похлопывает меня по плечу.

– Отличная работа, брат.

Он редко называет меня братом на вызовах, но, видимо, сегодня чувствует, что я нуждаюсь в поддержке.

– Поздравляю с первым брачным утром.

Он усмехается и убегает дальше руководить командой. Я глубоко вздыхаю и направляюсь к реанимации. Заглянув в машину, спрашиваю у врачей:

– Как они?

Старшая девочка подключена к кислороду через маску, а вот младшая – к ИВЛ.

– Отлично, поражение не сильное.

Старшая девочка протягивает ко мне руку. Я снимаю перчатку и беру ее ладонь.

– Спасибо, Супер-Кот. Ты милый, – тихо хрипит она.

Я усмехаюсь. Будь я проклят, если сейчас слово «милый» не кажется мне благословением.

***

Вечером я заглядываю к Гарри. Остается всего час до окончания времени посещений, но это хоть что-то. Я устало прохожу в его палату и бормочу:

– А ты все лежишь. – Плюхнувшись в свое кресло, откидываюсь на спинку и тяжело вздыхаю: – Сегодня был отвратительный день. Утром меня впервые отшила девушка. Потом я чуть не потерял сознание от странного приступа паники, где фигурировала твоя задница, и не превратился в хлеб из тостера. А затем мне нужно было вытащить из полыхающего дома двоих детей. Из хорошего: у меня была лучшая ночь в жизни, и я спас двух девочек, считающих меня Супер-Котом.

Я молчу пару минут, все еще отказываясь шевелиться. У меня болит каждая мышца. А на спине и плече разрастаются огромные гематомы. Мне бы не помешал какой-нибудь тайский массаж или типа того.

– Ты не поверишь, кто был в моей постели, – в конце концов говорю я, распахивая глаза и поворачиваясь к ничего не выражающему лицу Гарри. – И я тебе не скажу, потому что в таком случае она меня кастрирует, скорее всего.

Линия пульса на кардиомониторе немного подскакивает, а потом снова приходит в норму.

– Я знаю, что ты хотел бы знать все подробности… Но, эй, имей совесть – я и так твой единственный источник новостей и сплетен.

Я постукиваю пальцем по бедру, продолжая смотреть на Гарри, словно хочу найти в нем ответы или какой-то безмолвный совет.

– Ладно, смотри… черт, ну или не смотри. Короче, слушай. Я не буду называть тебе имя, но у меня есть для нее прозвище. Сирена. Прикольно, да? Мне тоже нравится. В общем… – Я потираю колючий подбородок, царапающий ладонь. – Я впервые встретил ее в начале февраля, но оказалось, что мы и раньше виделись. Скажу больше – мы виделись всю жизнь. Она пробралась внутрь меня, даже не стараясь, – я хмыкаю. – Говорю же, точно Сирена. Вчера на свадьбе мы… сблизились. Возможно, это были просто перебранки и подколы, но за каждым словом стояло что-то большее, понимаешь?

Я смотрю на него, пока в его кислородной маске образуются капельки конденсата.

– Настолько большее, что, когда мы и вовсе перестали говорить, я все еще чувствовал… ее. Я все еще хотел узнать ее не как Дж… Не как девушку, которую знает весь город. А как свою Сирену. Она другая. Я просто чувствую, что она слишком многогранная и сложная – и это вызывает интерес. Если бы эта девушка была словом в кроссворде, то в нем было бы миллион букв, и я бы часами гадал над ним.

Я опираюсь локтями о колени и, сняв бейсболку, погружаю руку в волосы.

– Если честно, то я понятия не имею, что делать дальше. Оставить ее в покое?

Пожалуйста, пикни хоть раз, если слышишь меня. Сбрось с глаза ресницу, в конце концов. Я хоть желание загадаю.

– Или идти напролом, как и положено нам, пожарным?

Хотя я не уверен, что Джемме нужен спасатель. Кажется, ей вообще никто не нужен.

– Я понял тебя, – выдыхаю я, когда его пульс остается неизменным. – Ты тоже не знаешь.

Мы начинаем, как обычно, разгадывать кроссворд, и от Гарри, как обычно, никакой помощи. Моему мозгу приходится трудиться за двоих. Запах антисептика раздражает дыхательные пути, и я чихаю раз сто, проклиная это заведение.

– «Что ты нервно ищешь, пока держишь это в руках?». Семь букв. О, ну это просто. Телефон. Помнишь, как ты вернулся в часть, решив, что забыл телефон, хотя разговаривал со мной по телефону?

Я усмехаюсь, вспоминая озадаченное выражение лица Гарри, когда он это осознал.

– «Диагноз, который каждый раз дает тебе гугл при любых симптомах?». Три буквы.

Я уже хочу снова начать возмущаться в ответ на глупые вопросы, но меня отвлекает звонок.

– Привет, – отвечаю я, встаю с кресла и решаю пройтись. – Я ожидал твоего звонка намного раньше.

Нил усмехается, и я слышу, как хлопает дверь машины.

– Сегодня у меня адский день. Как и у вас. Этот курорт поднял всех на уши. Слава богу, обошлось без жертв.

Я киваю, хоть он и не видит, и выхожу в коридор, медленно шагая к окну. Солнце опускается за холмы, окрашивая небо в ярко-алый. Дни становятся длиннее, природа начинает потихоньку просыпаться… Может быть, мой лучший друг, возомнивший себя спящей красавицей, тоже, черт возьми, очнется?

– Да, это чудо при таком масштабе.

– Могу ли я поинтересоваться, куда пропали наши с Мией куртки и когда они вернутся? – ворчит он.

– Я привезу их сегодня.

– Тебе лучше бы это сделать. Мия вынесла мне сегодня весь мозг по поводу своей куртки. Она утверждает, что это ее счастливая одежда для осмотра беременных.

Я смеюсь над уровнем драматизма своей сестры.

– Полагаю, сегодня молодые мамы не получили должного внимания от Мии?

– Конечно, получили, это же Мия. Она наверняка поговорила с каждым неродившимся жеребенком и теленком, а затем выслушала все жалобы беременных на их секретном животном языке, который понимает только она.

Да, Мия имеет особую связь с животными с самого рождения. Я помню, как наш кот лег рядом с ней, когда она была совсем малышкой, и не отходил до утра.

Именно поэтому моя сестра, наверное, и стала ветеринаром. Ведь того самого кота она и свела с кошкой миссис Трент. Мия была одержима тем, чтобы принять роды и вырастить «мини-котиков».

– Скажи ей, что куртка обязательно вернется на свое законное место, только не упоминай обо мне. Иначе она устроит мне допрос похуже ФБР.

Нил смеется, а когда его веселье стихает, говорит:

– Стоит ли мне тоже устроить тебе допрос? Учитывая, что я вроде как соучастник, а еще отлично владею дедукцией и знаю, что Джемма исчезла вместе с тобой.

– Сохрани все свои силы для работы. Пока.

Я сбрасываю вызов и возвращаюсь. Чей-то размытый силуэт, проносящийся темной вспышкой около палаты Гарри, привлекает мой взгляд. Пряди черных волос исчезают за углом, и я точно знаю, кому они принадлежат. Потому что этой ночью сжимал их в кулаке, пока целовал пухлые губы.

Я ускоряю шаг. По пути закрываю дверь в палату и двигаюсь следом за покачивающимися бедрами Джеммы. Черные джинсы обтягивают каждый изгиб длинных стройных ног. Мне хочется застонать от того, как это на меня влияет. Ее пятая точка должна быть удостоена какой-нибудь награды.

Моя цель спускается на второй этаж, а затем резко поворачивает. Я следую за ней, но вот только ее и след простыл…

По обе стороны от меня тянутся двери палат. Джемма вошла в одну из них? Что она вообще здесь забыла?

Я жду пару минут, надеясь, что она выйдет, но вдруг слышу… голос. Голос, который снова взывает ко мне. Может, конечно, и не именно ко мне. Но я опять чуть ли не забываю свое имя, когда слышу его.

Эта женщина явно какое-то мифическое существо. Удивительно, как я еще жив после ночи с ней, ведь сирены пожирали моряков… Стоит ли ждать подвоха?

Я иду на звук и останавливаюсь у слегка приоткрытой двери, слушая тихую и нежную песню под аккомпанемент фортепиано. Мелодия течет неспешно и ласково, как русло горной реки, просыпающееся после зимы и встречающее оттепель. Можно закрыть глаза и представить, как ты стоишь на берегу, вдыхаешь еще не до конца прогревшийся свежий воздух и слышишь эхо трели птиц, возвращающихся из теплых стран.

– Милая, если ты решила уложить меня спать этой песней, то ты на верном пути, – доносится слабый голос из палаты.

В ответ раздается мягкий смех. И он так похож на мелодию, которая играла прежде, что у меня перехватывает дыхание. Искренний, тихий, но одновременно с этим заполняющий все пространство своим объемным, красочным звуком.

Джемма. Это ее смех. Я уверен, что ее, даже если ни разу не слышал, как она смеется.

Если голоса Джеммы было недостаточно, чтобы мое сердце снова и снова кувыркалось в груди, словно у меня какая-то болезнь, то смех определенно справился с задачей.

Подобно секретному агенту, я быстро перебегаю к той стороне двери, откуда льется тонкая полоса света. Слегка наклонившись, подглядываю, как какой-то маньяк. Джемма сидит в кресле, на ее коленях лежит небольшой, почти игрушечный синтезатор, клавиши которого она ласково поглаживает. Мой взгляд скользит чуть в сторону – и меня будто обдает огнем.

Я отшатываюсь, пытаясь поверить в увиденное и прийти в себя.

Это мама Джеммы.

Только вот как будто бы другой человек… Это не та мисс Найт, которую я помню. Прошло слишком много времени с того дня, как мы последний раз виделись, но даже старость так не меняет людей. А только… болезнь.

Я решаю, что было бы свинством узнать об этом вот так – подглядывая. Поэтому, стерев с лица шок, тихо стучу по двери.

– Да-да, скоро уже ухожу, не надо напоминать, что мне можно посещать родную мать только в счастливые часы, – ворчит Джемма.

Я приоткрываю дверь как раз в тот момент, когда она поворачивается. Ее челюсть чуть ли не ударяется об пол, а руки замирают над синтезатором.

– Томас! – тихо, но радостно восклицает ее мама.

Я перевожу на нее взгляд и улыбаюсь, стараясь не подавать вида того, насколько меня сбивает с толку отсутствие былых черных густых волос, всегда румяных щек и вечно плещущейся жизненной энергии в ее карих глазах, которые теперь, кажется, стали слишком блеклыми.

Мама Джеммы всегда была женщиной с формами. Не полной, но и не худой. У нее был тот тип фигуры, когда вы понимаете, что каждый изгиб к месту и соответствует открытому, доброму характеру. Сейчас же она выглядит настолько маленькой и худой, что напоминает ребенка лет… двенадцати? Из нее словно высосали всю жизнь и силы, уменьшили в размере. Ее кожа такая тонкая и бледная, что отдает серостью и синевой из-за паутины выступающих вен.

– Мисс Найт, рад вас видеть, – говорю искренне, не имея ни малейшего понятия, что сказать дальше.

Солгать, что она прекрасно выглядит? Даже я не настолько бессовестен.

Сказать: «давно не виделись» – значит быть готовым спросить, как у нее дела. А мне и знать-то страшно. Потому что по ней видно – дела очень плохи.

– Я был у Гарри. Проходил мимо, – продолжаю, чтобы не утонуть в неловком молчании. – Он передает всем привет.

Мама Джеммы улыбается. Бледные губы потрескались, и, кажется, ей требуется нечеловеческое усилие, чтобы выдавить из себя хоть тень этого движения.

– Джемма рассказывала. Я верю, что он справится. Главное – верь в это.

– Верю, – выдыхаю я. Наверное, больше, чем сам Гарри.

– Так… – она переводит взгляд на Джемму, которая до сих пор молчит, сурово глядя на меня. – Может, я ошибаюсь… но этот засос у тебя на шее как-то связан с внезапным появлением Томаса в моей палате?

– Мама! – Джемма вскрикивает, как будто ее ударило током, и прикрывает шею ладонью.

Я не удерживаюсь от усмешки и скрещиваю руки на груди, ожидая ее оправданий.

Мисс Найт смеется тихо и устало, но в этом смехе еще теплится жизнь.

– Скажите мне, пожалуйста, что вы вместе. Хочу исполнить свое последнее предсмертное желание и отправиться на небеса с попкорном. А то тут, на земле, мне его нельзя.

Я не уверен, то ли мне смеяться, то ли распахнуть глаза от шока. Ее последнее желание – парень для Джеммы?

– О боже, мама, – стонет Джемма, прикрывая лицо руками. – Прекрати, пожалуйста, с этими своими предсмертными желаниями. Ты не умираешь. – Она пригвождает маму взглядом, полным уверенности и надежды.

Мисс Найт тяжело вздыхает и ничего не отвечает. Потому что она знает… Она знает, что умирает. Я засовываю руку, которую пробивает нервная дрожь, в карман. Мне тяжело смотреть на истощенную болезнью женщину, которая действительно любила эту жизнь, любила музыку и своих учеников. Любила и до безумия любит свою единственную дочь, которую вырастила сама. Вроде бы в их жизни не присутствовал отец Джеммы. Мне не известны подробности, но я точно знаю, что мисс Найт положила всю свою жизнь на то, чтобы вырастить Джемму, и лишь потом переехала в Миссулу, чтобы преподавать музыку в консерватории.

– Ну так что, можно маме узнать все подробности? Как давно вы встречаетесь? – Мама Джеммы складывает руки домиком на груди и поигрывает пальцами, будто ведет расследование. В ее взгляде столько радости, что даже впалые глаза становятся чуть шире. Надежда отражается на бледном лице так, будто это слово написали на нем огромными красными буквами.

И тут до меня доходит. Мисс Найт не желала, чтобы Джемма нашла себе парня. Она хотела, чтобы ее ребенок не остался один.

– Я заметила, что ты изменилась в последние дни, милая. Вся такая воодушевленная, а сегодня и вовсе выглядишь так, словно… О боже, вы уже дошли до третьей базы!

Вот теперь я не сдерживаюсь и смеюсь во весь голос. Джемма шикает на меня и встает со своего кресла.

– Мама, мы не…

– Вместе. Мы вместе, мисс Найт. – Я хочу откусить себе язык, как только эти слова вылетают из моего рта. Возможно, позже этого органа меня лишит Джемма. – Вы же знаете ее – вечно спорит. – Указываю на Джемму рукой. – Мы просто немного повздорили с утра. Ух и задала она мне жару. Посуда летала так, что я только и успевал ловить.

Я театрально размахиваю руками, словно ловлю воображаемый бейсбольный мяч.

Я не знаю почему, но что-то внутри меня призвало подтвердить нашу связь с Джеммой. Что-то, что хочет заверить больную женщину, что о ее ребенке позаботятся, даже если этот ребенок будет кусаться, драться и отталкивать от себя каждое живое существо.

Мисс Найт ахает.

– Джемма Найт, ты швырялась сервизом прабабушки Леи?

– Я не швырялась сервизом прабабушки Леи! – рявкает ее дочь, кипя от злости, как чан с зельем.

Я щелкаю пальцами.

– Точно! Это точно был он, но не переживайте, я поймал все до последней фарфоровой чашки.

Джемма шагает ко мне, хватает меня за сосок сквозь футболку и выкручивает его. Я терплю до последнего, хотя хочется заскулить.

Джемма шипит:

– Заткнись немедленно. Быстро за мной.

Она марширует к выходу, а я следую за ней, помахивая ее маме, как последний клоун, которым я, видимо, и являюсь.

– Увидимся, мисс Найт. – Прежде чем скользнуть за дверь, тихо говорю: – И мы дошли только до второй базы, но я усердно работаю.

Она показывает мне большой палец, хихикая:

– Зови меня просто Роза. – А потом кричит нам вслед: – И не ссорьтесь, дети, мне нужно успеть на вашу свадьбу!

Мы выходим из палаты, и, как только дверь закрывается, Джемма бросается на меня как разъяренная кобра. Она каким-то образом встает со мной нос к носу, хотя ниже меня на голову, а то и больше.

– Ты совсем ненормальный! – шепотом вопит она, ударяя меня в грудь. – В тебе нет, что ли, ничего святого, раз ты обманываешь больного человека?!

Я перехватываю ее руку и притягиваю ближе к себе.

– Дыши, – шепчу я, овевая своим дыханием ее раскрасневшиеся щеки. – Просто дыши.

Джемма замирает, делает глубокий вдох, а затем медленный выдох.

– Я идиот, признаю.

Папа всегда говорил: «Если хочешь, чтобы женщина успокоилась, просто признай, что ты болван, даже если ты не болван».

Джемма раздраженно фыркает, словно пытается откашлять комок шерсти, как кошка. Наверное, не лучший образ для женщины, которую я считаю слишком красивой для этого мира, однако даже это меня не отталкивает.

– Да, ты полный придурок, это факт.

– Однако ты не можешь не согласиться, что заметила, какой прилив энергии окатил маму, когда она поняла, что мы вместе. Сначала она сказала, что собирается на небеса с попкорном, а перед моим уходом уже готовилась идти на нашу свадьбу.

Джемма долго изучает меня своими темными глазами, ища что-то, что мне не удается понять. Может быть, уверенность? Может быть, ей нужен кто-то, кто будет верить вместе с ней, что ее родной человек поправится?