Сергей Давыдов. Засекреченный город

– А может это какое-нибудь искривление… – встревожился я, слушая, как глухой, отдающий эхом перестук и вой затихают вдали.

– Какое ещё искривление? – удивился Даня, приходя в себя от пережитого страха..

– Ну, бывает такое, не знаю почему, – севшим голосом сказал я. – Поезд идёт совсем в другую сторону и далеко отсюда, а эхо несётся назад, и кажется, что это настоящий поезд, только невидимый. Это бывает, если искривление…

      Заросший откос притих, только ещё слышался тихий звон, словно эхо того жуткого, неведомого шума, который пронёсся сейчас по рельсам…

                                    2

      В шесть вечера я с нехорошим предчуствием отправился в отряд. О том, что я разбил окно и подрался, знала теперь вся улица. И ребята и взрослые. А сегодня со мной будут разбираться уже по пионерской линии.

– Ты не бойся! – подбадривали меня Тим и Данька, когда мы шагали по разогретой солнцем бетонке. Тим держал меня за руку. Даня шёл, закинув мне руку за плечо. – Танька и наши вожатые справедливые…

– Вы ведь не верите, что это я бросил камень? – взволнованно спросил я братьев.

– Нет! Конечно не верим!

– Андрюха глист палёный. Ещё получит, когда во двор выйдет!

– Нету его. Прячется дома, ссыкло!

– Ладно, мы тебя здесь ждём, – сказал наконец Данька, когда мы дошли до нашей пионерской комнаты. – А то Лизавета нам такое устроит…

– Из-за пожара… – со значением добавил Тим.

– Ага, еле потушили! – вспомнил я, как позавчера горел оставшийся ещё с ядерной зимы мусор за гаражами.

– Она нас обещала за него съесть…

      Пожар устроила наша ракета. Запускали ракету все наши ребята, а упала она за гаражи и подожгла там мусор и сухие дудники. Лиза готова была съесть всех нас, но не так просто было поймать мальчишек…

      Тим поправил мне берет, пионерский галстук и ремень от пионерской формы с красным пламенем на пряжке.

      За дверью уже слышались голоса ребят, которые были в совете.

– Серёня, ты здесь? – высунулась из-за двери Лизавета, которая была председателем совета дружины. Лицо у неё было озабочено.

– Я Тим, – поправил вожатую Тима, – Серёня, вот он.

– Ну тогда заходи, – чуть растерявшись, пригласила меня Лиза.

      Я выпрямился, поправил берет и зашёл.

      В совете были одни старшеклашки. Классов из шестых, седьмых. Ребята и девчонки. Все в форме, при пионерских галстуках.

– Снова этот Вьюжанин! – вздохнул Кирик Смирнов, который командовал барабанной командой. Это был высокий мальчик с длинными рыжими волосами, красивым лицом и хитрыми серыми глазами.

– Каникулы и не начались, а он опять начудил! – хихикнул Ваня Спицын, командир знамённой группы, очень ехидная личность.

– Что он натворил-то хоть? – послышался шёпот.

– Сейчас узнаешь!

– Вьюжанин! – встрепенулась Таня. Она была в своей вечной целинке и зелёных шортах. – Выйди на середину комнаты, чтоб все ребята тебя видели.

      Я вышел и замер, разглядывая носки своих кроссовок. На сборы отряда, линейки и на советы дружины босиком являться не разрешали.

– Итак, что вы не поделили с тем мальчиком? – сдержанно спросила Таня.

      Я пригладил волосы обеими руками и начал:

– Я играл в мяч. Полез через забор…

– Он ещё по заборам лазает! – вмешалась Ксюха Гордеева.

– Ксюха! Тише, не мешай! – зашипели на неё.

– Молчу…

– Я короче спрыгнул на землю, – продолжил я. – Тут он…

– Так, – кивнула Таня, – а сейчас честно, что случилось? Ты камень кинул?

– Нет! – негодующе крикнул я. – Андрюха драться полез, я его стукнул, а он короче убежал и камнем в меня запустил. Попал в окно…

– Вот значит как было, – неопределённо заметил Илька.

– Ты что-то об этом знаешь? – негромко спросила вожатого Таня.

– Я слышал, как эти говорили про драку, – признался Илья. – У нас во дворе. Это когда я с фехтования возвращался. Я этого Квакина припёр к забору, спросил про камень. Этот гад признался, что он кинул камень…

– И? – нетерпеливо спросила Таня.

– Я бегом во дворы, – продолжил вожатый. – Ребята, которые там играли, тоже говорят, что это Андрюха затеял драку и разбил стекло.

      Ребята загомонили. Тане еле удалось их утихомирить.

– Значит с камнем разобрались, – удовлетворённо сказала Таня. – Теперь про драку. Родители мальчика и его друзья мне говорили, что ты, Вьюжанин использовал в драке какие-то запрещённые приёмы. Это правда?

– Врут, – резко ответил я. – Я его только по носу стукнул!

– Это ещё кто-нибудь видел?

– Дружинники… Они меня к Кате тогда отвели и всё рассказали.

– Где сейчас Катя? – спросила Таня вожатую Лизавету.

– На плавании, – ответила Лизавета, завязывая бантик на косичке.

– Ладно, – заключила Таня и села на своё место, – а теперь честным пионерским поклянись, что всё, что ты нам сказал, правда.

– Честное пионерское! – твёрдым голосом сказал я. Мне нечего было бояться.

– Что скажете ребята? – ревниво спросила Лизавета.

– И правильно он ему наподдал! – с жаром сказал Ваня Спицын.

– Таких ещё сильнее лупить надо! – вторил ему Кирик Смирнов.

– Верно ребята, – взял слово Илья Громов. – Это ведь самые настоящие хулиганы! – с жаром выкрикнул мальчик. – Вьюжанин не струсил и дал сдачи обидчику. Я считаю, что так и должен поступать настоящий пионер!

      Но тут меня обожгло стылом, когда я вспомнил, как испугался хулиганов у гаражей и я стал рассматривать свои пыльные поцарапанные коленки…

– А таким хулиганам как Квакин и его приятелям объявим позор и коллективный бойкот! – снова сунулась бойкая Ксюха Гордеева и добавила зловещим голосом. – Чтобы зна-а-али!

– Согласны! – дружно зашумели ребята.

– Ладно, только без фанатизма, – махнула рукой Таня, сдержано улыбнувшись. – Что вы решили?

– Совет решил, – поднялась важная и серьёзная Лизавета, – никакого выговора пионеру Вьюжанину не делать. А лучше начать активнее бороться с хулиганами в наших дворах. А то они просто совсем обнаглели!

– Вьюжанин, можешь гулять, – утомлённо вздохнула Таня, – наказание ты моё… Даже коленки не вымыл!

– Есть! – отсалютовал я и вышел на улицу. На меня тут же накинулись Тим и Данька и буквально повисли на мне.

– Ну как? – взволнованно говорил Тим. – Что решил совет?

– Галстук не сняли?

– Из отряда не выгнали?

– Всё нормально, – переведя дух, ответил я. – Пошли гулять!

      Мы шагали босиком по нагретым солнцем бетонным плитам, неся кроссовки в руках. Ветер гонял по двору тополиный пух. Весело играло радио у кого-то на балконе, жизнерадостно звенели велосипедные звонки.

      Нырнув в дыру в заборе, мы двинулись мимо гаражей. И по дороге я рассказал, что обсуждали ребята и вожатые на совете дружины.

– Я так и знал! – Тим вскочил на меня, обхватив руками и ногами.

– Наши будут их вспитывать, – закончил я и мстительно улыбнулся.

      Мы влезли в лужу и принялись толкаться, а потом пошли во дворы.

      Нам навстречу шёл Лодька и жевал резинку.

– О, привет! – поздоровался он. – Гляньте, чё нашёл у себя на балконе!

      И показал зелёный револьверчик с белым курком и барабаном.

– Ух ты! Давай меняться? – предложил я другу.

– А что у тебя есть? – ревниво посмотрел на меня Лодька.

      Я сунул руку в карман и вынул ноябрятскую звёздочку. В пионеры меня приняли две недели назад и всё это время я носил её с собой.

– Сохранил? – насмешливо прищурился Лодька.

– Ага…

– Давай меняться. Мой брат Глебка как раз поступает в ноябрята.

– Чё, правда?! – оживились мы с Тимой и Данькой.

– Ага!

      И ноябрятская красная звезда, с которой я когда-то пошёл в школу в первый класс, упала на измазанную в земле и соке растений Лодькину ладонь. А на моей лежал зелёный револьверчик. Мы слопали по мороженному и Лодька ушёл на другую улицу, а я побежал домой попить воды и снова вышел во двор.

– Серёнька, чё скажу! – бежал ко мне Владька а за ним Витя Лагунов.

– Пацаны, бежим на стадион! – взволнованно сказал Витюха. – Там сейчас дошколят принимают в ноябрята.

– Чё мы там не видели? – буркнул Данька, расчёсывая испачканную в земле и зелени коленку. – Дашка вредина опять наверное будет орать…

– Да чё ты, бежим посмотрим! – пихнул брата Тим. – Ну её, эту Дашку!

      Мы встали и побежали к школе, забыв о грязных коленках и о том, что пора было идти домой пропылесосить комнату и убраить игрушки…

                                    3

      Плескались на ветру красные знамёна, белели рубашки пионерского почётного караула, пламенели галстуки, красные испанки, голубели шортики и новая с иголочки ноябрятская форма. Барабанщики выбивали торжественный марш. Владька глядел на них во все глаза и губами сам повторял этот марш.

      Дошколята, которые ещё вчера ходили в детский сад теперь становились ноябрятами. Они выстроились в слегка неровные шеренги и с трепетом ждали начала церемонии, о которой говорили вожатые.

      А вожатые подравнивали их строй, оправляли воротнички, шортики, застёгивали пуговицы и давали наставления.

      Среди больших ребят я увидел Дашку Трепыхалину, нашу главную пионервожатую, ответственную по воспитательной части в школе. Она ходила вдоль строя и уже успела отругать четверых малышей.

      "Зараза! – подумал я, сжимая кулаки. – Как такую вожатой выбрали?"

      Из всех вожатых в школе только она относилась ко мне плохо. Это была тощая очкастая девчонка с длинной косичкой, которая на переменах любила кричать на ребят. Кричать и воспитывать она умела и любила! Меня она не взлюбила за то, что я не слушался её в детском саду, а во втором классе я обозвал её очкастой крысой и кинул в неё лизуном. Дашка оказалась злопамятной и с тех пор только и ждала, чтобы меня наказать.

– Серёнь, ты чего? – пихнул меня Тим.

– Ничего, – мрачно ответил я, метнув на Дашку сердитый взляд. – Была бы моя воля, я бы таких к ребятам ни за что не подпускал.

– А, ты про эту? – презрительно глянув на Дашку, фыркнул Тим. – Её все ребята терпеть не могут.

      Мы сидели на заборе и смотрели. Выступили воспитатели.

– Чё они там нудят? – нетерпеливо ёрзал на заборе Тим.

– Да чепуху всякую, – небрежно ответил я.

– Какую ещё чепуху? – откуда ни возьмись появилась Светка Загремухина.

– Чепуховую! – улыбнулся я, помогая Светке влезть к нам на забор.

      Наконец выступили вожатые отрядов. Будущие ноябрята произносили слова присяги. Дашка ходила от ноябрёнка к ноябрёнку и прикалывала им к рубашкам алые ноябрятские звёздочки.

      С левого фланга стоял высокий ноябрёнок. Он заметно нервничал. Ведь прикалывают ноябрятскую звёздочку раз в жизни…

      Дашка раздала звёздочки всем, но до того мальчишки не дошла, даже не взглянула на него!

– А ему почему не дали? – подняли возмущённый крик ребята. – Сеньке звёздочку не прикололи!

      И я понял, что случилась беда…

– Не заслужил, – отрезала вредная Дашка.

– Вот зара-а-аза… – зло протянул я, спрыгнул с забора и пошёл к ним.

      Барабанщики грянули марш. Протрубили горнисты. Все стали расходиться и только тот пацанёнок никуда не ушёл.

      Он стоял и плечи его сотрясались от всхлипов.

      Я ещё не понимал, что хотел сделать, но мои ноги уже несли меня к этому пацанёнку. Ведь случилась беда!

– Мальчик, ты чего? – я развернул пацанёнка к себе и увидел его несчастное лицо. Он еле сдерживал слёзы, но те всё равно выступили у него на глазах. Ноябрятского значка не было. – Она не дала, да?

– Ага-а-а…

– Я сейчас!

      Дашка неспеша шагала к школе. Я догнал её и ухватил за руку.

– Почему ты ему звёздочку ни приколола? – резко выпалил я.

– Какую звёздочку? – глупо захлопала крашенными ресницами Дашка.

– Ну какую-какую, – рассердился я, – ноябрятскую!

– Он не заслужил, – отрезала Дашка.

– Как это не заслужил? Ты чего несёшь?!

– У него плохое поведение. Хотя у тебя Вьюжанин ещё хуже… До сих пор вспоминаю, как ты меня изводил в детском саду!

      Я бросился к мальчишке, сунул руку в карман, но ноябрятской звёздочки, спасения от несправедливости, там уже не было…

      Зелёный револьверчик упал на землю…

      "Зачем чёрт меня дёрнул меняться? – с отчаянием думал я. – Зачем я отдал свою ноябрятскую звёздочку?!"

      Как теперь помочь этому мальчишке?

      В горле возник мучительный комок, в глазах защипало. Вот-вот рванутся слёзы, ведь случилась новая беда… Не в силах сдержать их, я бросился прочь, к гаражам, не слушая оклики ребят. Подальше от них!

      И зазвучала где-то песня, которая часто играла у нас в клубе. Это была песня о той ядерной катастрофе, которую мы сами же и устроили:

      "Посмотри, и сделай шаги,

      Туда, где мы, и где мы не были.

      Поцелуй и руку возьми,

      И посмотри, что мы наделали…"

      Я вышел на ведущую вникуда дорогу из бетонных плит и увидел красный трилистник на знаке. Знак радиационного загрязнения.

      Но людям нового атомного мира радиация была уже не страшна, да и не осталось её нигде на изувеченном теле планеты. Мы могли перенести даже сто рентген в секунду, но уже никогда не вернуть того цветущего мира, который мы же сами и уничтожили и который насквозь проржавел…

      "Кто-то встал, а кто-то никак

      Не может встать, когда захочется.

      Кто-то спал, а кто-то не мог,

      Когда беда и одиночество…"

      Но одиночества я не боялся. Я хотел уйти в зону, чтобы не видеть эту надутую дуру Дашку, и чтобы ребята не видели моих слёз…

      И прежде чем зареветь, я увидел, как злорадно смотрит на меня из-за мутировавшей крапивы покосившаяся статуя пловца на краю заброшенного бассейна. Смотрела она недобрым взглядом жёлтых глаз. Она была изъедена кислотными и радиоактивными дождями, и я точно знал, что её здесь никогда и не видел. А я стоял в конце дороги, у взорванного моста.

      "Вот значит куда вела дорога… – догадался я. – И знак не зря же висел…"

      На ржавом покосившемся знаке было написано:

      "Институт пути"

      Кольцо замкнулось. Замкнулось там же, где мы начали путь, испугавшись хулиганов… К столбу приросла неподвижная фигура в химзащите, противогазе и ржавом шлеме, прикованная к ржавым пулемётам.

      И лишь сейчас я осознал, что за взорванным мостом нет дороги…

                        Евангелие от Мегавольта

                              Книга I

                         Атомы сознания

                              Часть I

                        Мёртвый среди живых

                              Глава I

                         Время туманов

                                    1

      Был тёплый июньский вечер. Я бродил задними дворами, которые густо заросли бурьяном из крапивы, лопухов и чернобыльника. Крапива была выше меня раза в два и соваться в неё я побаивался. Это ведь не простая крапива, а радиоактивная. Обожжёшься об неё, потом три дня будет болеть, и ещё неделю чесаться. Такая теперь в нашем мире росла всюду. Я рубил её самодельной шпагой и от неё брызгал сок. Сейчас, в начале июня она правда была не такой высокой. Но побывавшие в зоне сталкеры рассказывали, что где-то растёт ещё более страшная крапива. Что её и шевелить опасно. Шевельнёшь, а она в тебя сплюнет ядовитыми колючками. Тогда вообще смерть!

      А близко от эпицентров ядерных ударов, где когда-то находились города и заражения было больше, где бешено трещали дозиметры, росли ядовитые борщевики. Иногда такие высокие, что могли дотянуться до второго этажа.

      Они так могли обжечь, что рука немела на неделю!

      Но крапива и борщевик были не самым страшным в зоне. Я знал, что где-то росло кое-что и похуже их, там, где напоенная радиоактивними и кислотными дождями самой страшной войны земля порождала искорёженную радиационным загрязнением жизнь. Из зоны к нам проникала всякая дрянь…

      "А может война и не закончилась, – мелькнула у меня тревожная мысль. – И воюют ржавые железяки, где людей совсем не осталось…"

      Зона будоражила воображение, ведь неизвестно, что там сейчас, на месте уничтоженных войной городов. Слухи о том, что происходит в зоне прилетали самые невероятные. Там, говорят, сталкеры находили самый ценный хабар.

      Много интересного таилось там, в зоне. Не все оттуда возвращались, но случались счастливчики, которых зона отпускала с хабаром и они рассказывали, что видели и находили. Сколько уже было баек о зоне!

      Я знал, что в зоне водятся огромные радиоактивные комары, от одного их укуса можно было заболеть. Но к счастью они водились не везде, а только там, где были атомные удары. А где-то не жили даже комары…

      Кто-то видел в зоне огненных мошек, которые появлялись после выброса. И никто точно не знал, что они такое. Не то искажение, не то что-то живое, но очень опасное. Из-за них случались пожары…

      Ещё по зоне летал жгучий пух, от которого горела трава. Ещё опаснее были зоны сверхвысокой гравитации, которые назывались комариными плешами. Находили в зоне ещё, говорят ведьмин студень, который учёные называли коллоидным газом. Если вляпаешься в такое искажение, сам станешь ведьминым студнем. А кто-то встречал в зоне кровососов, и вспоминал об этой встрече с содроганием. К счастью эта дрянь не покидает зоны.

      Иногда во дворе говорили про какую-то муранчу, спорили, насколько она опасна для сталкера, но я так и не узнал, что это такое, хотя и спрашивал во дворе у старших ребят, которые лазали в зону. Даже они не знали и я решил, что это наверное искажение или какая-то дрянь из радиоактивной зоны…

      Сталкеры рассказывали байки о разумном болоте, которое будто бы живёт в зоне и может зомбировать сталкеров или мутантов. Что это за дрянь, никто точно не знал, но все его очень боялись…

      А по пустынным улицам городов-призраков ходили те, кто не спасся от радиации, и что-то жило в заросших закоулках, куда никто и не лазает с самой войны, и выползало вечерами, охотясь на сталкеров…

– Серёнька, выходи! – раздался крик моего друга Владьки Сакурина. – Тебя вожатые зовут на уколы!

      Я выглянул из-за дома. На улице шумели ребята. Играл где-то на балконах приёмник. Взрослые, мальчишки и девчонки собрались на лужайке в круг и играли в волейбол. Стучал о стену дома мяч. Играли пистонными пугачами и электронными пистолетиками, которые издовали разные звуки, ребята, дребезжал по плитам педальный автомобильчик, которым управлял совсем малыш, шли девочки, облизывая мороженное.

– Владик! – услышал я отчаянный голос вредной Владькиной старшей сестры Лизаветы. – Где ты его потерял?

– Да он дома был! – прозвучал расстроенный голос Влада.

      Владька был моим лучшим другом и мы почти всегда были вместе. В школе мы сидели с ним за одной партой, жили в одном тамбуре и часто ходили друг к другу играть и смотреть мультики.

– Где же он дома? – бушевала Лизавета. – Я ему три раза звонила.

– Да он каратэ занимался, – оправдывался Влад. – Выйти играть обещал, а тут ты сверепствуешь со своими уколами…

      Это они говорили про меня. Вовремя же я удрал на задний двор!

      Выходить на улицу я не горел желанием. Меня обязательно заметит Лиза и утащит делать прививку. А этого мне совсем не хотелось.

      Не то, что бы я очень боялся уколов, а так, неприятно было смотреть на громадный шприц с воттакенной иглой, из которой вылетает струйка!

– Серёнька! – хором звали ребята. – Вьюжанин! Выходи!

– Вот схватишь микробов, будешь знать! – вторила им Лизавета.

– Сама ты микроб! – фыркнул я. – Инфузория в туфельках!

      Я спрятался за угол. Под ногу попалась ешка. Я поднял её и стал рассматривать. Попадались здесь вещи и поинтересней. Мы находили игрушки, которыми менялись, и стройпатроны, а ещё всякий электронный мусор, который тут же тащили кто в клуб или на кружок электроники в Доме Пионеров, делать роботов и всякие приборы, а кто домой, чинить приёмник.

– Серёня! – звал между тем Владик. – Вью-ужа! Идём, уже все ребята там.

– Вьюжанин! – звала Лизавета тоном не предвещающим ничего хорошего. – Выходи, всё равно не отвертишься!

– Серё-о-оня!

– Вьюжа-а-анин!

– Серый! Выходи!

– Выходи, хватит прятаться!

      Я не отозвался и продолжил прятаться на заднем дворе.

– Вот ищи его теперь! – в смятении сказала Лиза и я сразу представил, как она поднимает глаза к небу. – А ты марш на прививку, Владик!

– Да иду я, иду! – скорбным голосом отозвался Владик.

      Мне стало жаль Владьку. Он пойдёт сейчас в поликлинику на прививку и его уколют, а я брошу друга в такой беде? Фигушки! Это только трусы так поступают. Уж лучше мы вместе пойдём на укол.

      Я надвинул берет на глаза, поправил пионерский галстук, сунул руки в карманы для храбрости, и зашагал на улицу.

– Серёнька! – обрадовался Владик, подбежал ко мне и обнял.

– Я с тобой, – улыбнулся я Владьке. – Куда ты, туда и я!

– Навсегда!

– Навсегда!

      Мы пошли вместе, держась за руки.

      Справа и слева тянулись зелёные гаражи, по которым мы с мальчишками вечером носились, играя в коли, гремя железом и действуя на нервы жильцам. С гаражей нас гоняли, но мы всё равно по ним лазали. Мы с мальчишками устраивали на них войнушки, запускали с них змеев и самолётики.

– Вьюжанин! – нас нагнала Лизавета и начала меня отчитваать, как провинившегося малыша. – Сколько я тебя одного буду искать?

– Но ведь нашла же! – озорно улыбнулся я.

– Сначала твоих братьев ловила по всем дворам, – сварливо говорила она, и шагала рядом, наверное, чтоб я не передумал и не удрал, – теперь тебя вот!

– А они где?

– Ждут у поликлиники.

– Странно…

– Что тут странного, Вьюжанин?

– Странно, что они тебе без боя сдались.

      Я понял, что втяпался. Лизавета была старшей вожатой в пионерском клубе и ни здесь, ни в лагере спасения от неё не было. В школе она часто дежурила в коридорах и ловила бесившихся на перемене ребят.

– Тиму я за ногу сняла с гаража, – пожав плечами, небрежно ответила Лиза. – За Даней пришлось бежать полквартала.

– Ну и вредная же ты Лизка! – без злости сказал я.

      Мы подошли к белеющей на фоне леса и разросшихся трав поликлинике, где уже собрались ребята.

– Пацаны! – ехидно крикнул Павлик Найдёнов. – Этих тоже поймали!

– Хоть бы сандалии надел, – с укором бросила ему Лиза. – Не гулять идёшь!

      Павлик как всегда был босиком.

– Подумаешь! – пренебрежительно выпятил губу Павлик. В его голубых глазах метались озорные искорки, белобрысые волосы лезли в глаза.

      Лиза закатила глаза. Павлика она пыталась воспитывать, но ничего из этого не выходило. Как бегал всё лето босиком, в серых шортиках и зелёной майке, так и будет бегать и не могли на него повлиять, не вожатые, ни отряд…

      А через час мы с мальчишками уже гуляли по улице. Уколотое место запрещалось мочить до завтрашнего дня. В небе взошла большая розовая луна.

– Давай в сотки! – предложил Павлик.

      Мы сели на бетонную плиту под балконами залитого заходящим солнцем пятиэтажного дома и достали сотки.

      Место было тихое. Здесь всё поросло сорными травами. Из крапивы торчали бетонные столбы и какие-то покорёженные железки. Направо уходила узкая улица, в конце которой стоял глухой забор, слева темнел лес.