Виталина Григорьева. Зона тишины

Прыщавый парень нахмурился, сделал шаг вперед. Его друзья тоже напряглись.

– Ты че, оху… – начал он.

Но Виталина перебила, ее голос зазвенел, как сталь:

– Я спросила: ПОНИМАЕТЕ? Или вы уже настолько гнилые изнутри, что готовы мириться с тем, что девчонки пропадают как мухи? Что следующей может быть ваша сестра? Подруга? Или вы сами, когда надоедите тому, кто их берет?

Ее слова, сказанные с ледяной яростью, ударили, как пощечина. Парни растерялись. Прыщавый замер, его агрессия наткнулась на что-то непробиваемое и смертельно опасное. Он поймал ее взгляд – и отступил на шаг. В его глазах мелькнул не страх, а что-то более глубокое – узнавание. Узнавание того, что перед ним не просто "тетка в погонах", а что-то… другое. Что-то из тех страшных историй, которые шепотом рассказывают про большие города и безнадежные войны.

– Дура… – пробормотал он, но уже без прежней уверенности. – Проваливай.

Он плюнул на землю перед ней, развернулся и пошел прочь, увлекая за собой ошеломленных приятелей. Они скрылись за углом промзоны, в сгущающихся сумерках.

Виталина стояла одна в проулке, сжимая в кармане пакетик с леской. Адреналин медленно отступал, оставляя послевкусие горечи и гнева. Угрозы подростков – это одно. Но их реакция… Эта смесь агрессии, страха и знания. Они знали. Знают все в этом городе. И молчат. Или боятся. Или и то, и другое.

Она посмотрела на узелок лески в пакетике. На грязные стены дома 42. На черный провал промзоны. "Тени Лесняково" следовали за ней. Но здесь, в Моторске, тени были другие. Гуще. Глубже. И пахли глиной и пеплом.

Она вышла на ул. Строителей. Пора было идти. Но чувство, что за ней наблюдают, не покидало. Не подростки. Кто-то другой. Кто-то, кто оставил этот узелок. Кто-то, кто знал, что она придет.

На полпути к дому, в безлюдном переулке между двумя заброшенными складами, у нее зазвонил телефон. Незнакомый номер. Моторский.

Она подняла трубку.

– Алло?

В ответ – только тяжелое, мерное дыхание. Несколько секунд. Потом – короткий, металлический щелчок, как будто клавиша нажата. И тишина. Глухая, зловещая.

Связь прервалась.

Виталина медленно опустила телефон. Вокруг сгущались сумерки. Тени промзоны сливались в одну сплошную черную массу. Холодный ветер бил в лицо. Она сжала пакетик с леской в кулаке так, что тонкий пластик впился в ладонь.

Началось, – подумала она, и на этот раз в этом не было сомнения. Охота началась. И она не знала, кто в ней добыча, а кто охотник. Она знала только, что Моторск открыл ей свои объятия. Холодные, как могила.

Глава 4: Глина и Шёпот

Ночь в квартире бабушки прошла в напряженной дремоте. Каждый скрип старого дома, каждый порыв ветра за треснутым, заклеенным картоном окном заставлял Виталину вздрагивать, рука инстинктивно тянулась к пистолету, лежавшему под подушкой. Тяжелое дыхание в трубке и металлический щелчок звенели в ушах. Леска в пакетике на тумбочке казалась зловещим трофеем, маяком, привлекающим тьму.

Утро встретило ее ледяным дождем, стекавшим по стеклу грязными ручьями. Вечная осень Моторска вступала в свои права. Виталина чувствовала себя выжатой, но ярость, зажженная вчерашней встречей с подростками и звонком, горела внутри холодным, неистребимым пламенем. Она не могла прийти в МВД с этой леской. Не сейчас. Не к Крутову. Это был бы прямой вызов, немедленная изоляция или фальсификация "утраты" улики. Ей нужны были союзники. Или хотя бы информация.

Первым делом – анализ. У нее не было лаборатории Соколовой, но были навыки и кое-какие реактивы, всегда возимые в походном наборе. Она разложила пакетик на кухонном столе, покрытом желтой клеенкой. При ярком свете фонарика (электричество в доме мигало) узел из лески выглядел еще более искусным. Несколько обрезков разной длины были сплетены в тугой, симметричный узел, напоминающий микроскопическую паутину или… каркас куклы. Леска была толстой, белой, синтетической. Специализированная. Не та, что валяется в каждом гараже. Для марионеток, моделей, возможно, каких-то промышленных нужд. На поверхности – микроскопические вкрапления… глины. Темно-красной, плотной. Не уличная грязь, а что-то специфическое.

Виталина аккуратно соскребла крошечный образец глины скальпелем в пробирку, добавила дистиллированной воды и каплю реактива. Цвет изменился слабо, но подтвердил: глина обожженная, возможно, керамическая. Красная. Значит, источник можно вычислить. В промзоне? На заброшенном кирпичном заводе? Как в старых делах из списка, который она еще не видела, но чувствовала кожей.

Раздался резкий стук в дверь. Не звонок (его не было), а именно стук – тяжелый, властный. Виталина мгновенно спрятала пробирку и пакетик с леской, схватила пистолет и подошла к двери, встав боком.

– Кто? – спросила она резко, глядя в глазок.

В искаженном рыбьим глазом стекле виднелось лицо в милицейской фуражке. Знакомое и нежеланное. Крутов.

– Открывайте, Григорьева! – прозвучал его ровный, не терпящий возражений голос.

Виталина взвесила риски. Не открыть – хуже. Он найдет способ войти. Она сунула пистолет за пояс сзади, под свитером, щелкнула замками.

Крутов стоял на площадке в мокром плаще. За ним – два отряхивающихся от дождя сержанта, лица которых выражали лишь скуку и желание поскорее уйти. Сам майор был сух и подчеркнуто корректен. Его маленькие глаза сканировали Виталину, потом заглянули в квартиру за ее спиной.

– Утренний визит вежливости, – заявил он без тени улыбки. – Проверить, как устроилась наш новый сотрудник. И доложить о неприятном инциденте.

Он шагнул внутрь без приглашения, сержанты остались на площадке, перекрыв выход. Виталина почувствовала холодок по спине.

– Какой инцидент? – спросила она, оставаясь у двери.

– Вчера вечером, по вашему новому адресу проживания, – Крутов медленно прошелся по крошечной прихожей, заглянул в дверь комнаты, – было совершено… хулиганское нападение. Разбито окно. – Он остановился, повернулся к ней. Его взгляд был стальным. – Почему вы не доложили? Это же место вашего проживания! Факт преступления!

Он знал. Конечно знал. Либо ему доложили участковые, либо… те самые наблюдающие глаза.

– Мелкое хулиганство, товарищ майор, – ответила Виталина, копируя его интонацию. – Не хотела отвлекать отдел от важных дел. Окно заклеила. Разберусь сама.

– "Мелкое хулиганство"? – Крутов подошел ближе. От него пахло дорогим одеколоном и сыростью плаща. – В первый же вечер? На новом месте службы? Это, Григорьева, не мелкое хулиганство. Это сигнал. Неприветственный сигнал. – Он сделал паузу, впиваясь в нее взглядом. – Может, вы уже успели кого-то… потревожить? Не по назначению? Например, на ул. Строителей? Вчера вечером?

Он знал и об этом. Волгин? Участковый? Или те подростки оказались его "ушками"?

– Я знакомилась с городом, товарищ майор, – ответила Виталина, не отводя глаз. – Прошла по маршруту последнего перед исчезновением передвижения Алены Сорокиной. В рамках ознакомления с вверенным мне делом. Ничего криминального не обнаружила.

Крутов усмехнулся. Коротко, беззвучно.

– "Ничего не обнаружила". Очень хорошо. Надеюсь, так оно и есть. Потому что я должен вас предупредить, Григорьева. – Его голос стал тише, но жестче. – Моторск – городок маленький. Все друг друга знают. Все на виду. И лишнее внимание, особенно со стороны приезжих следователей, которые любят… копаться в старом хламе… тут не приветствуется. Это нарушает наш покой. А я отвечаю за порядок и спокойствие. Четко и ясно?

– Четко, товарищ майор, – кивнула Виталина.

– Отлично. – Он оглядел квартиру еще раз с выражением легкого отвращения. – Окно заделайте. Если что – обращайтесь к участковому. Не геройствуйте. И… на работу не опаздывайте. Сегодня у вас закрытие ДТП. – Он повернулся и вышел, не прощаясь. Сержанты последовали за ним.

Виталина закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. Руки слегка дрожали – не от страха, а от бессильной ярости. Он пришел не проверить окно. Он пришел показать власть. Показать, что за ней следят. Предупредить: шаг в сторону – и последствия. "Старый хлам"… Он знал или догадывался, что она ищет больше, чем Алену Сорокину.

Она не могла идти в МВД. Не сейчас. Не под его колпаком. Нужен был другой путь. Хранительница памяти. Бабушка Зоя.

Соседка жила этажом ниже, в квартире №3. Виталина спустилась по скрипучей лестнице. Запах щей и лаврового листа витал в воздухе. Она постучала.

Дверь открылась не сразу. Потом щелкнул замок, и на пороге появилась пожилая женщина. Невысокая, плотная, в цветастом домашнем платье и вязаной кофте. Седая голова аккуратно убрана под косынку. Лицо – морщинистое, но с живыми, невероятно острыми глазами цвета мокрого асфальта. Они сразу же уставились на Виталину с немым вопросом.

– Зоя Николаевна? – спросила Виталина, стараясь смягчить голос. – Я ваша новая соседка сверху. Виталина Григорьева.

– Знаю, – хрипловато ответила женщина. Голос был низким, с характерным местным говорком. – Григорьева… Нины Григорьевны внучка? Та, что в следователях?

– Да, – кивнула Виталина, удивленная. – Вы знали мою бабушку?

– Мимоходом, – махнула рукой Зоя Николаевна, но в ее глазах мелькнуло что-то – воспоминание? Предостережение? – Заходи, коли пришла. Только не шуми, Котофей спит.

Квартира Зои Николаевны была полной противоположностью бабушкиной. Небольшая, но уютная, заставленная цветами на подоконниках, увешанная фотографиями, вышивками, иконами в углу. Пахло пирогами, травами и кошкой. На стареньком диване, свернувшись калачиком, спал огромный рыжий кот.

– Садись, – указала Зоя Николаевна на табурет у стола. Сама устроилась напротив. – Чай будешь? С травами, мой сбор.

– Спасибо, – кивнула Виталина. Она чувствовала на себе пронзительный взгляд старухи. Этот взгляд, казалось, видел насквозь. Видел усталость, ярость, трещину в окне и леску в кармане.

Зоя Николаевна налила чай в толстые граненые стаканы. Аромат мяты и душицы заполнил комнату.

– Так, внучка Нины… следователь, – протянула она, ставя стакан перед Виталиной. – Чего прикатила в нашу дыру? Неужели места почище не нашлось?

– Служебная необходимость, – уклончиво ответила Виталина.

– Хм, необходимость… – старуха прихлебнула чаю. – Или от чего-то сбежала? От людей? От себя? – Она не дождалась ответа. – Ладно, твое дело. Говори, зачем пришла? Не из вежливости же.

Виталина взяла стакан. Тепло обожгло ладони.

– Я расследую исчезновение девушки. Алены Сорокиной. С улицы Строителей. Вы что-нибудь… слышали?

Зоя Николаевна замерла. Ее острые глаза сузились. Она долго смотрела на Виталину, словно взвешивая.

– Сорокины… – наконец произнесла она. – Хорошие люди. Отец – на заводе до последнего держался. Аленка… светлая девчонка была. Училась. – Она покачала головой. – Пропала. Как сквозь землю. Как и другие.

– Другие? – тихо спросила Виталина, ловя каждое слово.

Старуха вздохнула, поставила стакан. Встала, подошла к старому комоду. Открыла ящик, долго копошилась. Достала потрепанную тетрадь в разноцветном переплете. Вернулась, положила тетрадь на стол перед Виталиной.

– Смотри, – сказала она просто.

Виталина открыла тетрадь. На пожелтевших страницах, аккуратным, старомодным почерком, был список. "Девочки наши пропавшие. Моторск и окрестности." Даты. Имена. Возраст. Последнее место, где их видели. Краткие заметки. Первая запись – 12 лет назад. Последняя – Алена Сорокина. Всего… девятнадцать имен. Девятнадцать девушек от 17 до 25 лет. Большинство – "как сквозь землю". Некоторые тела находили позже – в карьерах, в степи, в промзоне. "Несчастный случай". "Самоубийство". "Не установлено". Ни одного раскрытого дела по исчезновению. Ни одного осужденного.

Виталина перелистывала страницы, чувствуя, как холодеют пальцы. Глина и пепел Моторска обретали страшную конкретику. Это была не паранойя. Это была система. Система замалчивания.

– Почему… – начала она, голос сорвался. – Почему никто? Почему не кричали? Не требовали?

Зоя Николаевна горько усмехнулась. Ее глаза стали влажными.

– Кричали, детка. Кто громче, кто тише. Сорокины сейчас орут. Барсукова орала пять лет назад… – Она ткнула пальцем в одно из имен выше: Лена Барсукова. 22 года. Дочь/жена местного "бизнесмена". Пропала после клуба. – Виктор Барсуков, муж-то ее, полгорода перевернул. Людей своих гонял. Властям мозги выносил. И что? Нашли? Нашли. В карьере за Объектом. Через полгода. Официально – несчастный случай, упала. А как упала-то? В платье вечернем, как кукла разбитая… – Старуха содрогнулась. – После этого Виктор сюда редко наезжает. И орать уже никто не хочет. Потому что знают: кричи – хуже будет. Тебе. Твоим близким. Потому что те, кто должен искать… – она понизила голос до шепота, – …они и есть те, кто прячет. Или прикрывает. Система, детка. Круговая порука грязи. А девчонки… – она провела морщинистой рукой по странице тетради, – …они просто расходный материал. Для кого-то там, наверху. Или для того… кто ходит среди нас и коллекционирует их, как кукол.

Она замолчала. В тишине комнаты было слышно только мерное дыхание кота. Виталина смотрела на список. На имя Лены Барсуковой. На имя Алены Сорокиной. На леску в кармане, которая теперь зловеще обдавала холодом.

– Кто? – прошептала она. – Кто коллекционирует, Зоя Николаевна? Слухи? Имена?

Старуха покачала головой, ее глаза стали осторожными, почти испуганными.

– Имена… Имена знает только ветер да степи. А слухи… слухи темны. Говорят, раньше на Объекте работал один… странный. С куклами. Инженер, вроде. Или врач? Каменев, кажись… Арсений. Пропал он давно. Или не пропал? Кто знает. – Она вдруг схватила Виталину за руку. Ее пальцы были холодными и цепкими. – Ты, детка… Ты похожа на свою бабку. Упрямая. Но смотри… – Ее шепот стал еле слышным. – Не лезь ты в эту трясину. Уезжай. Пока цела. Потому что тех, кто копает… они тут долго не живут, в общем. Либо сломают. Либо… добавят в список. – Она кивнула на тетрадь.

Виталина медленно высвободила руку. Она посмотрела в старые, полные страха и предостережения глаза Зои Николаевны. Потом – на список. На девятнадцать имен.

– Я не могу уехать, – тихо сказала она. – И я не могу не копать.

Она встала. Поблагодарила за чай. Уходя, на пороге обернулась.

– Можно… переписать? Имена? Хотя бы некоторые.

Зоя Николаевна долго смотрела на нее. Потом кивнула. Молча. Глаза ее говорили: "Ты обречена".

Виталина вернулась в свою холодную квартиру. Дождь стучал по картону на окне. Она села за стол, открыла блокнот. На странице "Моторск. Исчезновения" она выписала имена из тетради Зои Николаевны, которые запомнила лучше всего. Лена Барсукова. Наташа Волкова (с завода). Ира Мельникова (студентка). Маша Козлова (продавщица)… И рядом с каждым – место исчезновения/обнаружения: Промзона. Карьер. Степь у Объекта. Заброшенный цех.

Она достала пакетик с леской и пробирку с глиной. Положила рядом с блокнотом. Потом подошла к окну, отодвинула угол картона. Дождь стихал. В промзоне, в полукилометре, среди ржавых конструкций заброшенного цеха, горел одинокий огонек. Как фонарь. Или сигнал.

Виталина не видела фигуры в темноте. Но она знала. Кто-то стоит там. Смотрит. На ее окно. На новую куклу в своей коллекции. Или на нового охотника, который осмелился бросить ему вызов.

Она не отпрянула. Она смотрела в ответ. В глазах горело то же холодное пламя, что и у Зои Николаевны в момент предостережения. Но не страх. Ярость. Немая, всесокрушающая ярость.

Список был длинным. Игра только начиналась. А Моторск, пропитанный глиной и пеплом, молчал, храня свои страшные тайны.

Глава 5. Пыль Архива

Холодное утро пробирало под пальто до самхы костей. Виталина шла к зданию МВД, сжимая в кармане блокнот с дополненным списком имен и пакетик с леской. Ярость после визита Крутова и страшного списка Зои Николаевны сменилась ледяной, сфокусированной решимостью. Она знала, что идет по минному полю. Но отступать было некуда. Лесняково научило ее одному: в системе можно выжить, только играя в ее же игры, но по своим правилам. Или умереть.

Общий зал встретил ее гулким молчанием. Разговоры оборвались, когда она вошла. Коллеги – оперы, дознаватели – избегали ее взгляда, уткнувшись в бумаги или экраны. Волгин сидел за своим столом, сгорбившись над отчетом, но она почувствовала, как его плечи напряглись. Весть о ночном визите Крутова к "новенькой" разнеслась мгновенно. Она была не просто чужой. Она была проблемой. Заразной.

Не успела она сесть за свой пыльный стол, как дверь кабинета Крутова распахнулась. Вышел не он, а его заместитель, капитан с лицом боксера-неудачника.

– Григорьева! – его голос резанул тишину. – К начальнику. Немедленно.

Виталина встала. Все взгляды впились в нее. С любопытством? Со страхом? С злорадством? Она не разбиралась. Прошла мимо Волгина. Он не поднял головы, но его рука, сжимавшая ручку, побелела на костяшках.

Кабинет Крутова. Он сидел за столом, разбирая почту. Не предложил сесть.

– Товарищ майор, – Виталина встала по стойке смирно, отрабатывая формальность.

Крутов отложил конверт, медленно поднял на нее взгляд. В его маленьких глазах не было ни гнева, ни раздражения. Было лишь холодное удовлетворение хищника, загнавшего добычу в угол.

– Григорьева, – начал он ровно. – В связи с вашим… недавним прибытием и необходимостью адаптации к специфике местной работы, я принял решение о небольшом перераспределении обязанностей.

Он достал папку. Ту самую, с делом Алены Сорокиной, которую вчера вручил Виталине.

– Дело Сорокиной передается для дальнейшего ведения капитану Волгину. Он лучше знает местный контингент, связи. А вы, – он пододвинул к краю стола другую, толстую кипу бумаг, – займетесь архивной инвентаризацией. Полный аудит уголовных дел за последние… скажем, пятнадцать лет. Сверка, опись, приведение в порядок. Работа кропотливая. Требует усидчивости и внимания к деталям. Надеюсь, вы справитесь.

Удар был точен и беспощаден. Архив. Заточение. Могила для неугодных следователей. Отрезать от оперативной работы, от контактов, от возможности что-либо расследовать. Завалить рутиной, в которой можно утонуть на месяцы. И все под благовидным предлогом "адаптации".

Виталина не дрогнула. Внутри все сжалось в тугой, болезненный комок ярости, но на лице – ни тени.

– Поняла, товарищ майор. Буду выполнять.

– Отлично, – Крутов кивнул, его губы дрогнули в подобии улыбки. – Архив находится в подвале. Ключи у дежурного сержанта. Надеюсь, вы найдете там все необходимое. Можете приступать. Сейчас же.

Это был приказ. Уйти. Исчезнуть с глаз. Прямо сейчас.

– Есть, – Виталина взяла кипу бумаг с края стола – тяжелую, пыльную. Блокнот с именами и пакетик с леской жгли карман. Она развернулась и вышла, чувствуя его взгляд у себя в спине. Триумфальный взгляд.

В общем зале все делали вид, что не заметили ее возвращения с папкой архивного аутсайдера. Волгин все так же не поднимал головы. Сержант на "дежурке" с неохотой выдал большой ржавый ключ и махнул рукой в сторону темного коридора, ведущего вниз.

Подвал. Запах сырости, плесени и старой бумаги ударил в нос. Виталина щелкнула выключателем. Под потолком замигал тусклый свет люминесцентной лампы, освещая царство хаоса. Стеллажи, забитые картонными коробками, папками в серых обложках, перевязанными бечевкой. Горы бумаг на полу. Пыль слоем в палец толщиной. Воздух стоял затхлый, мертвый. Могила дел. Могила правды.

Она поставила свою папку на единственный свободный угол стола, заваленного бумажным хламом. Огляделась. Безнадега давила физически. Как искать иголку в этом стоге сена? Как искать нити к девятнадцати именам, запертый в каменном мешке под зданием МВД?

Она машинально открыла верхнюю папку из стопки Крутова. Дело о краже велосипеда. 2010 год. Закрыто за отсутствием состава. Потом – о нарушении общественного порядка. Потом – о незаконной рубке елки. Ничего. Пустота. Рутина, призванная сломать.

Внезапно скрипнула дверь. Виталина резко обернулась. В проеме стоял Волгин. Он выглядел еще более усталым, чем обычно. В руках – две пластиковые кружки с паром.

– Кофе, – буркнул он, поставил одну кружку на край стола, подальше от бумаг. – Пойло, конечно, но горячее. – Он оглядел подвал, поморщился. – Крутов не теряет времени. Прямо в могилу.

Виталина не ответила. Смотрела на него. Почему он здесь? Жалость? Приказ присматривать? Игра Крутова?

Волгин тяжело вздохнул, потягивая свой кофе. Его взгляд скользнул по стеллажам, потом остановился на Виталине.

– Архив… – он произнес задумчиво. – Тут не только велосипеды. Тут все, что не нужно наверху. Что… мешает. Спрятать вниз – как в могилу. – Он сделал паузу. – Иногда… иногда могилы вскрываются. Если знать, где копать.

Он подошел к одному из стеллажей в дальнем углу, почти скрытому тенью. Смахнул толстый слой пыли с коробки. На боку коробки было написано корявым почерком: "НГ. Проп. без вести. 2015-2020". Негласные. Пропавшие без вести.

– Этот стеллаж, – Волгин кивнул на него, не глядя на Виталину. – Тут… старый хлам. Дела, которые никому не нужны. Особенно Крутову. Инвентаризацию обычно начинают с дальних углов. Чтобы не мешать. – Он допил кофе, смял кружку. – Я наверх. Работы… – он махнул рукой, – …выше крыши.

Он развернулся и вышел, не оглядываясь. Дверь за ним прикрылась.

Виталина стояла неподвижно. Его слова висели в воздухе: "Старый хлам" (эхо слов Крутова, но с другим смыслом), "знать, где копать", "дальние углы", "не мешать". Это не было прямой помощью. Это было… возможностью. Осторожно поданной соломинкой. Волгин знал. Знал о списке. Знал, что она будет искать. И дал ключ. Рискуя. Минимально, но рискуя.

Адреналин снова заструился по жилам. Усталость и безнадега подвала отступили. Она подошла к указанному стеллажу. Коробка "НГ. Проп. без вести. 2015-2020". Она сняла ее, подняла крышку. Внутри – папки. Не по алфавиту, не по датам. Хаотично. Она стала быстро просматривать названия. "Петрова А.И. – пропала 12.03.2017". "Семенова Е.Д. – пропала 22.10.2018". Имена из списка Зои Николаевны! Наташа Волкова (с завода)! Ира Мельникова (студентка)!

Она схватила папку Волковой. Вскрыла. Стандартные бумаги: заявление, опросы свидетелей (краткие, формальные), постановление о розыске… И ничего. Никаких следов углубленного расследования. Но на последней странице – короткая, неофициальная записка, подшитая скрепкой: "Место последнего контакта – цех №4 Мехзавода. Найдена леска (образец в приложении). Нач. рекомендовал не акцентировать. Закрыть за отсутствием данных." И подпись: А. Волгин.

Волгин. Он вел это дело. Он нашел леску. И ему приказали замять. "Нач." – Крутов.

Виталина лихорадочно открыла другие папки. В деле Мельниковой – аналогично. Место исчезновения: общежитие ПТУ возле промзоны. И снова в конце – записка Волгина: "Под окном комнаты – следы глины (спец. образец). Нач. указал: не имеет отношения к делу. Приобщать не велел."

Глина. Леска. Все сходилось. Волгин знал. Знает. И годами молчал. Выполнял приказы. Хоронил правду в этом подвале. А теперь… подал ей знак. Почему? Угрызения совести? Страх, что она поднимет шум, и ему достанется? Или что-то еще?

Она собрала несколько ключевых папок (Волкова, Мельникова, еще две с упоминанием промзоны или Объекта) и понесла их к своему столу. Работа по "инвентаризации" начиналась. Ее работа.

Она провела в подвале весь день. Пыль въедалась в кожу, затхлый воздух кружил голову. Она сверяла описи, заполняла формы, как того требовала папка Крутова – медленно, методично, создавая видимость работы. Но ее настоящая работа шла параллельно. Она выписывала в блокнот все упоминания о странных находках (леска, глина, неестественные позы тел – одно тело девушки нашли в карьере "сидящим на камне, как на стуле"), о местах исчезновений (всегда промзона, окраина, Объект), о фамилиях свидетелей, которых опрашивали поверхностно. Она сравнивала почерк в записках Волгина – он менялся. От более энергичного в ранних делах к скупому и осторожному в поздних. Следы сломленного человека.

К вечеру, когда глаза слипались от пыли и усталости, она наткнулась на папку, которая не значилась в списках. Она была засунута за трубу отопления, в дальнем углу. Без названия. Только номер: "Объект-К. 2008." Виталина открыла ее. Внутри – не дело, а подборка вырезок из старых местных газет, несколько служебных записок с грифом "Для служебного пользования" и… фотография.

Статья: "Трагедия на Объекте: работник госпитализирован с нервным срывом". Дата – 2008 год. Кратко: инженер Арсений Каменев, сотрудник закрытого исследовательского комплекса "Объект-К", был найден на рабочем месте в состоянии острого психоза. Утверждал, что "видел кукол, оживающих в темноте". Нанес повреждения лаборатории. Госпитализирован в спецучреждение. Дальнейшая судьба неизвестна. Объект вскоре был законсервирован.