Виталина Григорьева. Зона тишины

Альбина Счастливая

Виталина Григорьева. Зона тишины

Глава 1. Конец пути

Поезд выдохнул Виталину Григорьеву на перрон станции «Моторск» вместе с клубами едкого дизельного пара. Воздух ударил в лицо – не свежестью, а тяжелой смесью промозглой сырости, угольной пыли и чего-то химически-кислого, въевшегося в стены низкого, облупившегося вокзальчика. «Вечная осень», – мелькнуло в голове, и это было точнее любого описания. Серый свет, грязные лужи, облезлая зелень редких деревьев – все говорило о затянувшемся увядании.

Она стояла, сжимая ручку старого чемодана, единственной вещи, которую не побоялась взять из Лесняково. Не побоялась, или просто не успела схватить больше, убегая от призраков? От лица Рябова, холодного и торжествующего. От пустого взгляда Соколовой. От последнего хрипа Строганова и его синей ленты, ставшей ей саваном. В кармане пальто лежал ее собственный обрывок – жесткий, как струп на душе.

«Моторск. Конец пути». Название звучало как насмешка. Конец какого пути? Пути вниз? Пути в никуда? Она перевелась сюда сама, отчаянной попыткой начать все заново, спрятаться на краю света, в городе, о котором знала лишь то, что там пустует квартира бабушки по отцу, женщины, которую она видела раза три в жизни. Квартира в наследство – последний подарок от мира, который давно перестал дарить что-то, кроме боли.

Таксист, мужик с лицом, вырубленным топором из промороженного дерева, бросил чемодан в багажник «десяточки» цвета грязного снега. Машина пахла табаком, потом и бензином.

– Куда? – буркнул он, даже не глядя.

– Улица Заводская, дом два. Двухэтажка.

Таксист фыркнул, завел мотор с протестующим визгом. Машина тронулась, подпрыгивая на колдобинах.

Моторск проплывал за окном, как кадры депрессивного кино. Низкие, покосившиеся дома частного сектора, облепленные ржавыми гаражами и заборами из профнастила. Потом – серые пятиэтажки-«хрущевки», с облупившейся штукатуркой и темными подъездами. Улицы были пустынны, лишь редкие фигуры, сгорбленные против ветра, спешили по своим делам. Вездесущая грязь, лужи, в которых тускло отражалось свинцовое небо. И доминанта – гигантские, ржавеющие корпуса заводов, тянущиеся вдоль горизонта. Трубы, некоторые еще дымили слабо и уныло, другие замерли навсегда, как мертвые деревья в индустриальном лесу. Это был не город, а шрам на теле земли. Заброшка. Конец географии.

– Приграничье, – внезапно процедил таксист, будто отвечая на ее мысли. – Казахстан рукой подать. Народ тут специфический. И власть… – Он многозначительно хмыкнул. – Свои порядки. Чужакам, да еще с погонами… не рады. Особенно тем, кто копать любит.

Виталина промолчала. Его слова лишь подтверждали ее ожидания. Лесняково научило ее читать между строк. «Не рады копать» означало, что здесь есть что копать. И что копать опасно.

– Вы местный? – спросила она на всякий случай.

– Родился. Уехать не смог. Как и все, – ответил он с горькой усмешкой. – Тут или сдохнешь, или станешь таким же, как они. – Он кивнул в сторону очередной серой пятиэтажки.

Машина свернула на Заводскую. Улица оправдывала название – с одной стороны тянулся высокий, проржавевший забор какого-то полузаброшенного предприятия, с другой – стояли несколько двухэтажных кирпичных домов послевоенной постройки. Очень старых, очень обшарпанных. Дом номер два был угловым. Желтый кирпич потемнел от времени и копоти, штукатурка осыпалась, окна первого этажа защищали решетки. У подъезда – грязная лужа и разбитый фонарь.

– Приехали, – буркнул таксист, заглушив двигатель. – С вас триста.

Виталина расплатилась. Таксист выбросил чемодан на мокрый асфальт и, не прощаясь, уехал, оставив ее одну перед тяжелой, облупленной дверью подъезда. На панели кодового замка давно не было кнопок, только торчали оборванные провода. Дверь, к счастью, была не заперта, лишь притворена. Виталина толкнула ее плечом, и та с скрипом открылась, впуская ее в темноту и запах сырости, плесени и старого мусора.

Лестница. Темная, узкая. Ступени скрипели под ногами. На втором этаже – три двери. Квартира бабушки – номер шесть. Виталина достала связку старых ключей, присланных когда-то давно вместе с документами. Ключ в скважине повернулся с трудом. Дверь открылась с пронзительным скрипом.

Запах ударил сильнее – пыль, затхлость, лекарственные травы и что-то неуловимо сладковатое, бабушкино. Квартира. Маленький коридорчик, ведущий в комнату. Виталина щелкнула выключателем. Тусклый свет лампочки под потолком выхватил из полумрака обстановку, застывшую во времени. Старый сервант с хрусталем, покрытым пылью. Диван с вытертой обивкой. Круглый стол под желтой клеенкой. На стене – ковер с оленями, выцветший до бледных пятен. И тишина. Гнетущая, абсолютная.

Она затащила чемодан, закрыла дверь на все замки – привычка, въевшаяся в кости после Лесняково. Огляделась. Крошечная кухонька, дверь в, видимо, спальню. Туалет и ванная – где-то там, в глубине. Все дышало запустением и тоской. Убежище? Или новая тюрьма?

Виталина подошла к окну в комнате. Оно выходило во двор-колодец, заросший чахлым кустарником и заваленный хламом. Прямо напротив – глухая стена завода, испещренная ржавыми подтеками. Свет сюда почти не проникал. «Вечный полумрак», – подумала она. Под стать всему.

Она машинально потянула шнур от занавески. Пыль зашевелилась в воздухе. И в этот момент – резкий, оглушительный звон! Что-то ударило в стекло снаружи, оставив паутину трещин в центре.

Виталина инстинктивно пригнулась, сердце бешено заколотилось. Адреналин, знакомый и ненавистный, впрыснулся в кровь. Она замерла у стены, затаив дыхание, прислушиваясь. Ни шагов, ни криков. Только шум ветра где-то наверху и капанье воды в кухне. Минута. Две. Тишина.

Осторожно, краем глаза, она выглянула в окно. Во дворе – ни души. На подоконнике снаружи, среди осколков стекла, лежал камень размером с кулак. Обычный, грязный булыжник. Никакой записки, никакого символа. Просто камень. Брошенный в окно новенькой, в чужом городе.

Добро пожаловать в Моторск, следователь Григорьева, – пронеслось в голове. Здесь тоже знают, кто ты. И здесь тебе тоже не рады.

Она медленно выпрямилась. Дрожь в руках была не от страха. Это была дрожь натянутой струны, ярости, смешанной с ледяной усталостью. Она подошла к чемодану, расстегнула его. Поверх аккуратно сложенных вещей лежал пистолет Макарова в кобуре. Ее старый, верный, проклятый друг. Она положила руку на холодную рукоять.

Тишина в квартире снова сомкнулась, но теперь она была другой. Не пустой, а настороженной. Зловещей. Как перед грозой. Капанье воды в кухне отсчитывало секунды. Кап. Кап. Кап. Как метроном, чётко отбивая ритм беспросветной тоски.

Виталина взглянула на треснутое стекло, на камень на подоконнике. Потом перевела взгляд на серую, непроглядную стену завода напротив. Углы ее губ дрогнули в подобии улыбки, лишенной всякой теплоты.

– Началось, – прошептала она в тишину. Голос был хриплым, чужим. – Снова началось.

Она достала из кармана пальто обрывок синей ленты. Жесткий, колючий кусочек ткани. Единственное доказательство того, что правда вообще когда-то существовала. Она сжала его в кулаке так, что ногти впились в ладонь.

За окном, в грязном дворе, зашевелились тени. Или ей только показалось?

Глава 2. Прием по понятиям

Сон не приходил. Он давно уже был роскошью. Виталина провела ночь в кресле у треснутого окна, спиной к стене, Макаров на коленях, прикрытый складкой пальто. Каждый шорох во дворе – ветер гонит банку, скрип старых ворот – заставлял пальцы непроизвольно сжиматься на рукояти. Тени за окном плясали в такт редким проблескам луны, скрытой плотной пеленой облаков. Камень, мрачный и немой, лежал на подоконнике, как обвинение. Добро пожаловать.

Утро не принесло света. Серое, тяжелое, оно вползло в комнату сквозь разбитое стекло, усиливая ощущение безнадежной сырости и холода. Виталина встала, ощущая каждую мышцу, каждый старый шрам и новую, душевную усталость. Разбитое окно нужно было заколотить. Но сначала – явка. Надо было представиться новому начальству. Надо было вписаться в систему, которую она ненавидела и от которой теперь зависела.

Она надела темный, строгий костюм – свою броню. Пистолет, разобранный и почищенный еще в поезде, лег в кобуру у пояса. Тяжелый, знакомый вес. Обрывок синей ленты она на секунду прижала к губам – ритуал, напоминание – и сунула во внутренний карман пиджака, рядом с удостоверением. За Соколову. За Геру. За всех, кого сожрала эта машина.

Дорога до здания МВД была недолгой, пешей. Моторск представал во всей своей унылой красе. Лужи на асфальте, редкие прохожие, не спешащие и не улыбающиеся. Запах гари и металла усиливался по мере приближения к промзоне. Само здание МВД – типичная бетонная коробка совдеповской эпохи, выкрашенная когда-то в грязно-голубой, теперь облезлая до серости. Забор с колючей проволокой, будка с зевающим автоматчиком. Ощущение не столько охраны, сколько обособленности. Крепость местных князьков.

Внутри пахло дешевым табаком, пылью, тушью для копирок и какой-то затхлостью. Полы линолеума потерты до дыр. На стенах – поблекшие лозунги о бдительности и портреты начальства. Молодой сержант за «дежуркой» лениво ковырял в зубах зубочисткой, уставившись в экран древнего монитора.

– Виталина Григорьева. Следователь. Прибыла к новому месту службы. К начальнику, – отчеканила Виталина, положив удостоверение на стойку.

Сержант медленно перевел на нее взгляд, оценивающе скользнув от лица до туфель. Взгляд был тусклым, лишенным интереса.

– Григорьева… – протянул он, покопавшись в бумагах на столе. – Ага. Из Лесняково. – Произнес название с легкой усмешкой, будто это было имя болезни. – Подождите. Доложу.

Он лениво поднял трубку телефона, буркнул что-то невнятное. Повесил.

– Кабинет в конце коридора на втором. Майор Крутов ждет.

Коридор был длинным и темным. Двери кабинетов закрыты. За одной доносился сдавленный смех, за другой – чей-то раздраженный крик. Виталина шла, чувствуя на себе взгляды из приоткрытых дверей или щелей в жалюзи. Чужая. Инакомыслящая. Из проблемного места. Копательница.

Кабинет майора Крутова оказался просторным, но таким же унылым. Большой стол, заваленный папками. Шкафы с законами. Окна с видом на задний двор и мусорные контейнеры. За столом сидел человек. Игорь Семенович Крутов. Лет сорока пяти, крепкого телосложения, с аккуратной, но уже редеющей сединой на висках. Лицо – не умное, но хитрое. Глаза маленькие, пронзительные, как буравчики. Он не встал.

– Григорьева? – спросил он, не отрываясь от бумаги, которую подписывал. Голос – ровный, безэмоциональный, как стук метронома.

– Так точно, товарищ майор. Следователь Григорьева Виталина Юрьевна. Прибыла для дальнейшего прохождения службы.

– Садитесь, – он махнул рукой в сторону стула, не глядя. Документ был подписан с каллиграфическим росчерком. Только тогда Крутов поднял на нее глаза. Взгляд был оценивающим, холодным, как сталь. – Лесняково… Громкое дело у вас там было. «Синяя Лента». Маньяк, коррупция, герои-одиночки. – Он произнес это без тени восхищения, скорее с легким оттенком брезгливости. – Шум. Очень много шума. Не люблю шум.

Виталина молчала. Она знала этот тип. Бюрократ. Карьерист. Главное для него – тишина и лакированные отчеты. Любой криминал – досадная помеха, а следователь, который его ворошит – враг спокойствия.

– Здесь, Григорьева, другие порядки, – продолжил Крутов, сложив руки на столе. – Моторск – городок спокойный. Трудящийся. Граница рядом, так что дисциплина – прежде всего. – Он сделал паузу, впиваясь в нее взглядом. – У нас тут проблем нет. Особенно таких… громких. Работа рутинная. Мелкое хулиганство, кражи с дач, пьяные разборки. Иногда – контрабандисты. Скучно. Но спокойно. Вам это подойдет. После Лесняково – как курорт.

Он улыбнулся. Улыбка не добралась до глаз.

– Я готова к работе, товарищ майор, – ровно ответила Виталина.

– Отлично, – Крутов достал папку, швырнул ее через стол. – Вот ваши текущие дела. Пару краж, одно ДТП со смертельным исходом – водителя уже нашли, пьяный. Оформите закрытие. И вот это… – он ткнул пальцем в тонкую папочку. – Пропавшая. Местная девчонка. Алена Сорокина. Студентка заочница. Два дня назад не вернулась с вечеринки к подруге. Родители заявление написали. Волгин уже отработал – подруга говорит, ушла поздно, сказала, что парень встретит. Парень – какой-то приезжий, типа из Новосибирска. Скорее всего, с ним и смылась. Типично. Молодые, глупые. Отсюда все сбегают, кому только можно. – Он махнул рукой. – Проведите формальности. Подайте в розыск межрегиональный. Через неделю, глядишь, объявится где-нибудь в Сочи. Или не объявится. Такое тоже бывает. Но это не наш уровень. Не маньяки, понимаете?

Он смотрел на нее, ожидая реакции. Намек был прозрачен, как трещина в ее окне: Не ищи маньяков. Не копай глубже. Работай по верхам.

– Понимаю, – кивнула Виталина, беря папки. Внутри все сжалось. "Девчонка". "Смылась". "Не наш уровень". Знакомый почерк системы. Замалчивание. Списание.

– Ваше рабочее место – там, – Крутов кивнул в сторону коридора. – В общем зале. С капитаном Волгиным. Он вам покажет. Он тут… наш местный эрудит. – В голосе Крутова мелькнуло легкое презрение. – Волгин! – крикнул он в дверь.

В дверях появился мужчина лет тридцати пяти. Высокий, сутуловатый, в поношенной форме. Лицо усталое, с глубокими морщинами у глаз и рта. Темные волосы небрежно зачесаны назад. Взгляд умный, но потухший, с глубокой усталостью в глубине. Капитан Артем Волгин.

– Товарищ капитан, это ваш новый напарник. Следователь Григорьева. Из Лесняково. – Крутов подчеркнул место. – Познакомьте. Введите в курс. И дайте ей дела по Сорокиной. Пусть оформляет.

Волгин кивнул молча. Взгляд его скользнул по Виталине, задержался на секунду, оценивая. Ни удивления, ни интереса. Просто констатация факта: еще один винтик, вкрученный в механизм.

– Пойдемте, – буркнул он, поворачиваясь к двери.

Они вышли в коридор. Волгин шел впереди, не оглядываясь. Виталина следовала за ним, ощущая тяжесть папок в руках и тяжесть взглядов из приоткрытых дверей.

– Вот тут, – Волгин указал на два столба, приставленных друг к другу в углу общего зала, заваленного бумагами, мониторами и пустыми стаканчиками. Один стол был завален папками и старым компьютером – видимо, его. Второй – пуст, лишь слой пыли. – Ваш. Компьютера нового нет. Принтер общий, там, – он махнул рукой в сторону шумящего агрегата в углу.

Виталина положила папки на пыльный стол.

– Спасибо.

Волгин сел за свой стол, не глядя на нее, запустил компьютер.

– Крутов говорил про Сорокину? – спросила Виталина, разбирая верхнюю папку. Фото девушки, 20 лет, улыбчивое, жизнерадостное. Сведения: последний раз виделась с подругой, Настей Петровой, около полуночи у дома Петровой по ул. Строителей. Дом находился… на самой окраине, у промзоны. Настя утверждает, что Алена сказала: "Встретит парень, он на машине".

– Говорил, – буркнул Волгин, уставившись в экран. – Отработал я уже. Подруга – дурочка, толком ничего не помнит. "Парень" – темнота. Ни примет, ни марки машины. Родители – в истерике, но толку ноль. Типичный побег. Или… – Он запнулся, не закончив.

– Или? – настаивала Виталина.

Волгин медленно повернулся к ней. В его потухших глазах мелькнуло что-то – не страх, а глубокая, хроническая усталость от знания.

– Или она просто еще одна, – сказал он тихо, почти шепотом. – Которая больше не вернется. Таких тут… – Он махнул рукой куда-то в пространство. – За последние годы штук десять, наверное. Молодых. Красивых. Исчезли. Как сквозь землю. Крутов прав – большинство просто сбежали. От этой… – он поискал слово, – …жизни. Но некоторые… – Он снова запнулся, посмотрел на фото Алены Сорокиной. – Некоторые исчезают слишком чисто. Без следов. Как будто их и не было.

Он отвернулся, снова уставившись в экран, будто сказал слишком много.

– И что? Не ищут? – спросила Виталина, чувствуя, как внутри загорается знакомый, опасный огонек.

Волгин горько усмехнулся.

– Ищут. Формально. Подают в розыск. Ждут, когда объявится. Или… не объявится. Напрягаться тут не любят. Особенно по таким… неясным делам. – Он посмотрел на нее снова, и в его взгляде теперь читалось что-то вроде предупреждения или даже жалости. – Здесь не Лесняково, Григорьева. Здесь главное – покой. Царский покой. Копай – только себе хуже сделаешь. Вот тебе и весь курс молодого бойца.

Он встал, потянулся.

– Пойду перекурю. Ваши дела на столе. Добро пожаловать в Моторск.

Он вышел, оставив Виталину одну среди шума принтеров, гудения компьютеров и давящей тишины общего зала. Она посмотрела на фото улыбающейся Алены Сорокиной. На пустой, пыльный стол. На папку с делом, которое уже списали. Потом взгляд упал на окно. Там, за грязным стеклом, виднелись ржавые трубы промзоны.

"Или она просто еще одна…" Слова Волгина висели в воздухе. "Царский покой".

Виталина открыла папку с делом Сорокиной. Первый лист. Заявление родителей. Дата исчезновения. Адрес: ул. Строителей, д. 42. Окраина. Промзона. Она достала из кармана пиджака блокнот. Старый, потертый. На первой странице – список. Пустой пока. Она вывела ручкой заголовок: "Моторск. Исчезновения". И под ним первое имя: Алена Сорокина. 20 лет. 18.10.2025.

Она отложила папку Крутова с кражами и ДТП в сторону. К краю стола. Подальше. Потом взяла папку Сорокиной и углубилась в чтение. Словно искала то, чего там не должно было быть. То, что все уже решили не замечать.

Шум офиса отдалялся. Оставался только шелест страниц, холод пыльного кабинета и тяжелый, кисловатый запах Моторска, пробивавшийся сквозь щели в рамах. И чувство – острое, как лезвие – что камень в ее окне был не хулиганством. Это было предупреждение системы: Не лезь. Не копай. Живи тихо.

Но тихо она уже не умела. Она была "Тенью" из Лесняково. А тени копают глубже всех.

Глава 3. Тени на Строителей

Рабочий день в МВД тянулся мучительно. Шум принтеров, монотонные разговоры по телефону, запах дешевого кофе и пыли. Виталина формально копалась в деле о краже трех мешков картошки с дачи пенсионерки – одном из тех, что Крутов счел достойным ее внимания. Но мысли были далеко. В ящике стола, под папкой с ДТП, лежал ее блокнот. На странице с заголовком "Моторск. Исчезновения" пока было только одно имя: Алена Сорокина. Но рядом она уже набросала вопросительный знак и подчеркнула адрес: ул. Строителей, д. 42. Окраина. Промзона.

Волгин, вернувшийся с перекура, погрузился в свои бумаги, избегая ее взгляда. Его предупреждение – "копай – себе хуже" – висело в воздухе тяжелее заводского смога. Но бездействие было хуже. Оно напоминало ей последние дни в Лесняково перед взрывом, когда она уже знала правду, но система методично затягивала петлю.

Когда стрелки часов доползли до пяти, Крутов вышел из кабинета, бросив общий взгляд на зал – контрольный. Его взгляд скользнул по Виталине, задержался на долю секунды – проверял, на месте ли она, не копает ли не в том направлении. Он кивнул что-то своему заместителю и ушел, не прощаясь. Сигнал к окончанию спектакля.

Волгин первым встал, потянулся, кости хрустнули.

– Завтра, – бросил он в пространство, не глядя на Виталину, и направился к выходу. Другие сотрудники тоже начали копошиться, собираясь домой. Никто не предложил проводить или пойти выпить кофе. Чужая.

Виталина дождалась, пока зал опустел. Сунула блокнот во внутренний карман пиджака. Пистолет на поясе был холодным утешением. Она вышла на улицу. Вечерний Моторск был еще мрачнее дневного. Фонари горели тускло и редко, отбрасывая рваные желтые пятна на грязный асфальт. Воздух стал холоднее, влажнее, в нем явственнее ощущалась та самая химическая кислинка. Где-то вдалеке гудела сирена – то ли заводская, то ли аварийная.

Она не пошла к дому. Вместо этого свернула в сторону промзоны. К улице Строителей. Карта города, мельком изученная днем на экране компьютера Волгина, отпечаталась в памяти. Окраина. Последние дома перед индустриальной пустошью.

Дорога становилась все более убогой. Асфальт сменился разбитой бетонкой, потом – просто утрамбованной глиной с колеями. Дома – в основном старые одноэтажные бараки или покосившиеся избы с заколоченными окнами. Редкие огоньки в окнах казались неживыми. Заборы – ржавые, из профнастила или дырявого дерева. Запахи – гниющих отходов, собачьих экскрементов и все той же промзоны, которая теперь маячила впереди темным, зубчатым силуэтом против чуть более светлого неба. Трубы дымили лениво, как спящие драконы.

Дом 42. Он стоял чуть в стороне от основной грязи дороги, на пригорке. Не изба, а относительно недавняя, но уже обветшавшая двухэтажная "коробка" из силикатного кирпича. Подъездов – два. Во дворе – голая земля, лужа, разбитые качели и пара ржавых автомобильных остовов. Окна первого этажа – с решетками. На одном подъезде – цифра "1", на другом… "2". Дома 40 и 42 были сблокированы. Дом 42 – второй подъезд.

Виталина остановилась напротив. Место, где Алена Сорокина в последний раз говорила с подругой Настей Петровой. Отсюда она должна была уйти к мифическому "парню на машине". Виталина огляделась. Улица пустынна. Ни машин, ни прохожих. Только ветер гнал по земле пластиковый пакет и шелестел в кустах сухого бурьяна у забора промзоны, начинавшегося метров через пятьдесят. Освещения – ноль. Фонарь на столбе у дома 40 был разбит. Идеальное место, чтобы исчезнуть.

Она подошла к подъезду дома 42. Дверь была прикрыта, но не заперта. Внутри – темнота, запах сырости и старой краски. Виталина достала телефон, включила фонарик. Лестница. Обшарпанные стены. На втором этаже – три двери. Квартира Петровой, согласно делу, была №4. Виталина поднялась. На площадке – разбитое окно, затянутое полиэтиленом, который хлопал на ветру. Она подошла к двери №4. Ни звонка, ни таблички. Постучала. Тишина. Еще раз, громче. Ничего.

Либо никого нет, либо не хотят открывать.

Спустилась обратно. Обошла дом. Сзади – узкий проулок, заваленный хламом: старые покрышки, разбитая сантехника, куски шифера. Окна квартиры №4 выходили сюда. Виталина направила луч фонарика. Окна грязные, занавески плотные. Ничего примечательного. Она повернула луч вниз, к земле, к кустам бурьяна под окнами. Что-то блеснуло. Не стекло, не металл. Что-то тонкое, синтетическое.

Она осторожно раздвинула колючие ветки. На влажной земле, почти сливаясь с грязью, лежало несколько коротких обрезков… лески. Толстой, белой, похожей на ту, что используют для кукол-марионеток или рыбалки. Они были не просто брошены – несколько отрезков были аккуратно связаны в тугой, сложный узел. Совсем не похоже на случайный мусор.

Сердце Виталины замерло, потом забилось чаще. "Метка коллекционера". В деле Сорокиной, в показаниях Волгина, не было ни слова про леску или узлы. Это было чисто. Слишком чисто. А этот узел… Он выглядел намеренным. Знаком. Как синяя лента в Лесняково.

Она достала из кармана перчатки (привычка), пинцет и маленький пакетик для вещдоков – всегда при себе. Аккуратно подцепила связанные обрезки лески, положила в пакетик, запечатала. Снова осмотрела землю. Ничего больше. Только грязь, следы бродячих собак и этот странный, зловещий узелок.

Внезапно она почувствовала на себе взгляд. Острым движением обернулась, рука инстинктивно потянулась к кобуре под пиджаком. Напротив, через проулок, у забора промзоны, стояли трое. Подростки, лет по шестнадцать. Одеты в поношенные куртки, лица угрюмые, наглые. Один курил. Они молча смотрели на нее. Не с любопытством, а с открытой враждебностью.

– Чего шуруешь, тетка? – крикнул самый крупный, с прыщавым лицом. – Копаешь что-то? Нашкодил кто?

– Следователь, – холодно ответила Виталина, показывая удостоверение. – Работаю.

– О, следователь! – парень фальшиво удивился, обменявшись взглядами с приятелями. – Новенькая? Из Лесняково, да? Про маньяка того… – Он сделал преувеличенно испуганное лицо. – Ой, боюсь!

Его друзья засмеялись грубо.

– Тебе тут копать нечего, тетка, – продолжил прыщавый, его голос потерял шутливый оттенок, став жестким. – Девчонки сами сваливают отсюда. Кто по доброй воле, кого… – он многозначительно щелкнул пальцами по горлу, – …ветер уносит. Но это не твое дело. Поняла? Катись-ка отсюда. Пока цела.

Угроза висела в воздухе, тяжелая и неприкрытая. Виталина не шелохнулась. Она смерила их взглядом – тем самым, который заставлял дрожать матерых уголовников в Лесняково. Взглядом, в котором не было страха, только ледяная, готовая к взрыву ярость.

– Идиоты, – тихо, но отчетливо сказала она. – Вы вообще понимаете, что говорите? Или вас уже так тут воспитали? Чтобы бояться и молчать?