Черные приливы Сисайда

Она посмотрела на меня долго, молча, и кивнула – не словом, а телом.

– Мне очень жаль, – выдавила я, потому что других слов в этот момент не было. – Я… я не уберегла тебя раньше. И мне очень стыдно за это.

Губы Скарлетт поджались – ответ был сложнее, чем простая реакция. Мне хотелось сказать: «Я исправлю всё», – но слово «исправлю» казалось громким обещанием, которое я могла нарушить. Вместо этого я выбрала честность:

– Я не знаю, как всё будет. Не могу обещать тебе, что всё вернётся назад или что тебе никто больше не навредит. Но обещаю одно: я не откажусь. Буду делать всё, что в моих силах. Постараюсь помочь тебе, пока у меня есть силы. Смотри, я принесла раскраски. Правда, не знала какие тебе больше нравятся: Дисней или с кошечками. Еще карандаши с фломастерами, пользуйся.

Скарлетт сжала презент от меня, и в её глазах мелькнула крошечная искра – то ли изумление, то ли надежда, которая приходит редко и потому ценна. Она подняла руку и, не говоря ни слова, протянула ко мне маленький листок бумаги. Это был рисунок: дом, обведённый кривыми линиями; внутри маленькая фигурка с рыжими волосами. Рядом солнце и волнистая подпись: «Ты – вода».

Я почувствовала, как что-то в груди сжалось. «Ты – вода» – слова, которые понимались не сразу; вода, что обнимает, что стирает, что может быть и мягкой, и разрушительной. Взяв рисунок, обняла Скарлетт. Она была такой мягкой и теплой, но чуть напряжённой.

– Спасибо, – прошептала я. – Это для меня, как память. Я сохраню её и верну с лучшей новостью.

Она посмотрела на меня, и впервые за весь визит в уголках губ появилось что-то приближённое к улыбке.

– Вы не уйдете? – спросила тихо моя рыжеволосая девочка.

– Нет, – ответила я, и это слово прозвучало не как клятва, а как обещание, собранное из разных дней: «нет, я не уйду». – Я буду возвращаться. Каждый раз, когда смогу.

Когда время визита подошло к концу, сотрудница аккуратно постучала в дверь и сказала, что надо готовиться. Я встала, обхватила рисунок обеими руками и наклонилась к Скарлетт в последний раз.

– Я исправлю это. Обещаю попытаться. Ты не осталась одна.

Скарлетт кивнула, и в этом кивке было больше доверия, чем за последние недели в школе. Я вышла из комнаты, и когда дверь закрылась, мир словно снова стал чуточку громче: звуки коридора, голос сотрудницы, далекий смех детей – всё это было живым, а не застывшим в опасении.

На стоянке я села в машину и держала в руках этот маленький листок. У меня не получилось сдержать поток слез. Я положила рисунок на колени, вдохнула глубоко и посмотрела на дорогу, ведущую обратно в Сисайд. От принятого решения мне не стало легче, но исчез сгусток паники: теперь была задача. Работа. Люди, за которых нужно браться.

Я завела машину и, не торопясь, тронулась в обратный путь. В зеркале заднего вида приют уменьшался, пока не стал только точкой, но в моей сумке и в сердце остался бумажный дом и два слова: «Ты – вода». И после этого визита мне представлялось, что держу паутину чужих страхов и медленно учусь развязывать узлы – один за другим.

По приезду домой я поняла: стены дома только усиливают гул в голове. Нужно отправиться туда, где шум – к океану. Я надела молочный свитер и синие джинсы, взяла книгу Эммы Скотт и отправилась в «Glass Bay».

Пляж встретил меня шуршанием тысячи отполированных морем осколков. Вместо песка – разноцветная россыпь: изумрудные, янтарные, молочные камушки стекла, которые скользили под подошвами, звеня, как тихий колокольчик. Воздух пах солью и чем-то влажным, медным, будто здесь всегда витает память о старых кораблях.

Я выбрала место прямо напротив воды, где волны, разбиваясь, втягивали в себя эту стеклянную крошку, и села так, чтобы шум прибоя мог забить любую лишнюю мысль. Раскрыла книгу, и сразу взгляд зацепился за фразу: «В глубине скрывалось намного больше, чем лежало на поверхности.» Эмма Скотт, как всегда, в самую точку. Моя ситуация со Скарлетт именно такая: не просто глубокая, а как Марианская впадина – темно, давит, и не видно дна.

– Привет, Мейви.

Я вздрогнула – осколки подо мной тихо хрустнули.

– Оу, Люциан… здравствуй.

Он стоял чуть поодаль, в расстёгнутой куртке, ветер трепал темные волосы, а в глазах – то ли воспоминания, то ли осторожное изучение.

– Можно мне присесть?

Хотелось остаться одной. Но после концерта мы пересеклись всего пару раз, а пятнадцать лет молчания слишком длинны, чтобы снова оттолкнуть встречу. Я кивнула, закрыла книгу, положив закладку.

– Выглядишь уставшей, – сказал он, опускаясь рядом, и стекло снова мелодично звякнуло под его ботинками. – Мало спала? Или вымотала ситуация с твоей ученицей?

– Я просто очень переживаю, – призналась я. – Представь… она же совсем маленькая и уже подвергается насилию со стороны отца. Мне тяжело это принять.

Люциан нахмурился.

– А мать чем занималась?

Я пожала плечами, глядя на волны, что мягко врезались в берег.

– Не знаю. Я не лезла в их семейные отношения.

Мы замолчали. Ветер пробежался по моим волосам, стекло под нами шуршало, но я всё равно слышала в голове его старые слова про Дориана. И странно: за эти пару недель Дориан сделал для меня больше, чем Люциан за всё время после нашей встречи.

– Как ты посмотришь на то, если мы пойдём в ресторан? – внезапно предложил он.

Я обдумала. Если соглашусь один раз – возможно, он перестанет настаивать.

– Ну, хорошо. Когда?

Он задумался.

– Давай я отвезу тебя домой. Мы переоденемся, и я тебя заберу.

– Хорошо.

Мы пошли к его чёрному «Мустангу». Под ногами хрустела стеклянная галька, и мне казалось, что оставляем за собой дорожку звуков, которая останется в бухте до вечера.

В дороге я достала телефон и написала в чат девочкам:

М: «Всем привет. Я была сегодня у Скарлетт. Сотрудник приюта сказала, что мать не навещала. Хочу с вами это обсудить. А ещё я еду с Люцианом в ресторан».

Девочки еще ничего не ответили, но сразу же Лили сразу позвонила.

– Привет, дорогая. Можно я приеду к тебе через десять минут? Есть разговор.

– Привет. Это не подождёт до завтра?

– Я должна была ещё вчера приехать, но мы с Энтони сдавали анализы.

– Что ж… ладно, жду.

Я отключила звонок и посмотрела на Люциана. Линии лица стали резче, скулы крепче. Детские черты давно ушли, но глаза… те же самые. Серьёзные, цепкие, завораживающие.

Мы договорились встретиться через три часа. Один час я отдам Лили. Остальное… как пойдёт.

Когда вернулась домой, всё было тихо. Сняв куртку, я успела налить себе в кружку остатки утреннего кофе и поставить её в микроволновку, как в дверь позвонили.

Лили стояла на пороге, с чуть растрёпанными волосами, в длинном бежевом пальто и с пакетом круассанов в руках.

– На случай, если ты снова забыла поесть, – сказала она и прошла внутрь, даже не спросив разрешения.

– Знаешь, я всегда рада еде, – попыталась я улыбнуться. – Но ты явно пришла не только с выпечкой.

Она кивнула, бросив взгляд на стол, где лежала моя раскрытая книга.

– Ты была вчера в школе допоздна?

– Не очень, – ответила я. – Как только закончила с рабочими листами и презентациями, сразу ушла. Почему спрашиваешь?

Лили закусила губу, и я поняла, что сейчас будет что-то… неприятное.

– Потому что, – она сделала паузу, – я вчера случайно встретила возле школы Дориана.

Я моргнула, не сразу понимая, к чему это.

– И?

– Он сказал, что ждал тебя. Но ты ушла раньше.

Я вздохнула, чувствуя лёгкое раздражение.

– Ну, не обязана же я отчитываться о каждом своём шаге.

– Мейв, – Лили села напротив и посмотрела на меня пристально, – он оставил деньги.

– Какие ещё деньги?

– На адвоката для миссис Вэй. Сказал, что это, чтобы облегчить твою ношу.

Я замерла, будто в комнате вдруг стало на несколько градусов холоднее.

– Он… что?

– Я думаю, он хотел помочь, – осторожно добавила Лили. – Но знаю, что ты не любишь чувствовать себя обязанной.

Внутри всё сжалось. Мне хотелось одновременно закричать и рассмеяться. Помощь ли это… или способ влезть в мою жизнь ещё глубже?

– Он мог хотя бы спросить, – выдохнула я. – Прежде чем делать из меня… благополучателя его милости.

– Я понимаю, – Лили мягко коснулась моей руки. – Но, Мейв… иногда помощь – это просто помощь. Даже если она не так подана, как нам бы хотелось.

Я отстранила ладонь, но не резко.

– Всё равно. Я сама разберусь.

Лили долго на меня смотрела, но спорить не стала. Мы просто сидели и пили кофе, а в голове у меня уже пульсировала мысль: он всё-таки манипулирует… или я просто слишком привыкла защищаться?

После ухода подруги в квартире снова стало тихо, но теперь эта тишина была вязкой, будто в воздухе повисло недосказанное. Я пыталась читать, но слова расплывались. В голове постоянно всплывал Дориан: его взгляд, его привычка говорить так, будто он видит меня насквозь… и вот теперь эти деньги.

Я встала, пошла к шкафу. Открыла дверцы и уставилась на одежду, хотя руки ничего не выбирали. Почему он не мог просто спросить? Он знает, что я терпеть не могу это ощущение – будто мне «подают». Но при этом… он же хотел помочь. И, чёрт возьми, я ведь действительно об этом думала.

Секунд через тридцать я вздохнула, будто сдаваясь, и вытянула с вешалки обтягивающее платье салатового цвета. Плотная ткань обтягивала мое тело. Я достала туфли на небольшом каблуке, провела щёткой по замше. Волосы решила собрать в небрежный пучок, оставив пару прядей у лица. Минимум косметики – пусть это будет просто вечер, а не игра в «свидание».

В отражении я выглядела… нормально. Не так, чтобы привлечь внимание всего зала, но достаточно, чтобы Люциан понял – я постаралась. И всё же, где-то внутри, знала: часть меня оделась так не для него.

Телефон завибрировал.

Люциан: «Я подъехал.»

Я схватила сумочку, проверила ключи, телефон и спустилась вниз. Чёрный «Мустанг» стоял у обочины, блестя в свете уличных фонарей. Люциан вышел из машины, открыл передо мной дверь.

– Ты… изменилась, – сказал он, но не как комплимент, а скорее как констатацию. – В хорошем смысле.

– Надеюсь, – ответила я, садясь в кожаное кресло.

Мы тронулись. Двигатель мягко урчал, за окном проплывали тёмные силуэты домов, а в салоне пахло чем-то сладким и пряностью – его парфюм смешивался с запахом кожи сидений.

Люциан что-то рассказывал про новый проект, но я ловила себя на том, что половину времени думаю не о нём. Перед глазами всё ещё всплывала Лили за кухонным столом, её фраза «иногда помощь – это просто помощь», и лицо Дориана, каким я его помнила в последний раз.

– Ты где-то далеко, – сказал Люциан, бросив на меня короткий взгляд.

– Просто день был сложный.

Он кивнул, больше не настаивая.

В ресторан мы вошли молча. Мягкий свет, тихая музыка, приглушенный гул чужих разговоров. Официант провёл нас к столику у окна. Я поймала своё отражение в стекле и на секунду подумала, что выгляжу так, будто пришла сюда не по своей воле.

Официант принёс меню, но я почти не смотрела на него – глаза бегали по залу. За соседними столиками сидели пары, семьи с детьми, кто-то отмечал день рождения. Все выглядели… нормальными. А я – как будто играла чужую роль.

– Ты будешь рыбу или мясо? – спросил Люциан, листая меню так, будто давно всё здесь знал.

– Наверное, лосось, – ответила я.

– Хороший выбор, – он чуть улыбнулся. – И бокал белого вина?

Я кивнула, хотя вина совсем не хотелось. Официант записал заказ и ушёл, оставив нас наедине с тихой джазовой мелодией.

– Итак, – начал Люциан, опираясь локтями на стол, – чем ты занимаешься в свободное время, кроме работы и спасения учеников?

Я усмехнулась.

– В моём расписании «свободное время» – это миф. Но иногда читаю. Хожу на пляж.

– Всё так же влюблена в книги? – его глаза скользнули по моему лицу, задержавшись на губах.

– Это, по крайней мере, любовь без побочных эффектов, – парировала я.

Он тихо хмыкнул, но я уловила в этом звуке что-то… оценивающее.

Когда принесли еду, мы ели молча. Лосось был идеально прожарен, но я почти не чувствовала вкуса. Слова Лили и мысль о деньгах Дориана крутились в голове, как надоедливый шёпот.

– Ты часто видишься с ним? – вдруг спросил Люциан, как будто между прочим.

– С кем?

– С Блэквудом.

Я отвлеклась от еды, потому что разговор идет не в этом направлении.

– Мы знакомы совсем недавно.

– Но он уже дарит тебе розы, – его голос стал чуть суше.

Я замерла, и холодок пробежал по спине.

– Ты разговаривал с девочками?

– Нет, – он отвёл взгляд в сторону окна, – но городок маленький. Новости здесь распространяются быстрее ветра.

Я сделала глоток вина, чтобы выиграть время.

– Я не хочу это обсуждать.

Он поднял руки, будто сдаётся.

– Ладно.

Мы доели в тишине. Вино так и осталось в бокале почти полным. Я предложила поехать домой, Люк не стал возражать.

В машине мы говорили о пустяках – о ремонте дороги к «Glass Bay», о том, что в следующем месяце обещают шторм. Но в его взглядах, которые он бросал на меня в зеркале, было что-то напряжённое, едва сдерживаемое.

Подъехав к моему дому, я уже потянулась к ручке двери, но его рука легла на моё запястье. Пальцы сжали намного сильнее, чем нужно.

– Подожди, – сказал он, глядя прямо в глаза.

– Что? – я старалась, чтобы голос звучал ровно, но внутри уже всё напряглось.

– Тебе не понравился вечер? – в его тоне скользнуло что-то уязвлённое. – Мне казалось, он был достаточно… интимным.

– Люк, – я медленно выдернула руку, – мы друзья.

Он усмехнулся, но в этой усмешке не было ни капли веселья.

– Или это только с Дорианом ты готова играть в близость?

– Ты переходишь границы, – сказала я жёстче.

Люциан неожиданно подался вперёд, одной рукой коснувшись моего лица, и попытался меня поцеловать. Я отпрянула так резко, что спиной ударилась о дверцу машины.

– Что ты творишь?! – вырвалось у меня.

В его взгляде на мгновение мелькнуло раздражение, почти злость. Он снова откинулся на своё сиденье, но сказал тихо, почти шёпотом:

– Запомни, Мейв… я смогу сделать так, что ты откажешься от Блэквуда, дай мне только время.

Я выскочила из машины, захлопнув дверь с такой силой, что металл глухо звякнул. Сердце колотилось, а руки дрожали от страха, злости, от ощущения, что только что перешли черту, за которую никого не пускала.

Я быстро поднялась по ступеням к крыльцу, доставая ключи. Сердце всё ещё грохотало, и я чувствовала, как по щекам стекают слёзы – тёплые, предательские. Не от обиды даже… от того, что внутри что-то надломилось.

Я вставила ключ в замок и услышала шаги за спиной.

– Мейв?

Голос я узнала сразу, и он прозвучал так, будто вытянул из меня весь воздух. Я обернулась – и в свете фонаря увидела Дориана. Его тень падала на мою дверь, щетина отбрасывала мягкие тени на лицо, а под глазами темнели круги.

– Ты… что ты тут делаешь? – голос дрогнул, выдав всё моё состояние.

Он подошёл ближе, нахмурившись.

– Рокси сказала, что у тебя… трудный день. Но ты выглядишь так, будто это больше, чем просто трудный день.

Я отвела взгляд, но он уже видел – глаза покрасневшие, слёзы всё ещё блестят.

– Что случилось? – спросил он тихо.

Я сглотнула.

– Я встречалась с Люцианом. Мы… ужинали. Я думала, это просто… встреча старых друзей. А он… – слова застряли, но он понял.

– Он тронул тебя? – вопрос был ровным, но я видела, как напряглись его плечи.

– Пытался поцеловать. Я оттолкнула его. А потом он… сказал… что «сможет убрать тебя с пути».

Тишина повисла густая, как перед грозой. Дориан медленно вдохнул, но его глаза вспыхнули так, что я на секунду испугалась не за себя – за Люциана.

– Иди в дом, – сказал он тихо, но безапелляционно.

– Дориан… – я попыталась возразить, но он чуть качнул головой.

– Мы поговорим. Но не здесь, и не сейчас.

Я открыла дверь, и он вошёл следом, даже не спросив разрешения. На кухне он налил мне стакан воды и поставил передо мной.

– Выпей. И я не буду извиняться за те деньги, Но не хочу, чтобы ты думала, что это манипуляция.

– Тогда что это? – голос дрогнул.

– Попытка быть рядом. Даже если ты отталкиваешь.

Он поставил передо мной стакан воды, и я пила, как будто в этой жидкости были все ответы. Горло было пересохшим от нервов, а в груди – пустота, которая едва не провалила меня в панику в коридоре больницы. Его голос у меня в голове ещё звучал – ровный, спокойный, не требующий объяснений. Но я поняла, что хочу большего, чем слова. Хотела, чтобы кто-то остался. Просто остался рядом, не давая тьме соскользнуть обратно под кожу.

– Не уходи, – вырвалось тихо, прежде чем я успела подумать. Слово прозвучало слабой кнопкой, нажатием, которое лишало меня привычного контроля. Я почти не верила, что произнесла это вслух. Стыд и облегчение смешались в одном порыве.

Дориан застыл, и на секунду его лицо потеряло привычный сарказм – тот лёгкий щит, что он носил как броню. Я увидела, как в его глазах мелькнула нерешительность, будто взвешивал: уйти и оставить меня в этом зыбком состоянии или остаться и сделать себя уязвимым. Это было не про демонстративную щедрость, а про выбор – редкий для него момент простого решения быть полезным.

– Ты уверена, что хочешь, чтобы я остался? – спросил он, голос низкий, серьёзный. Дориан обращался ко мне на «ты», но не агрессивно – скорее как напоминание, что между нами нет спектакля, а настоящая реальность.

«Да», – ответило всё внутри. Но изо рта вырвалось другое:

– Пожалуйста.

Он не отвечал немедленно. В комнате повисла тишина, которую нарушали только часы на стене и еле слышный свист радиатора. Я смотрела на него и вдруг испытала странную благодарность: за то, что гитарист не спросил «почему», за то, что не потребовал объяснений, которые я сама не могла дать. Дориан подошёл и сел на табурет рядом со мной, его колено каснулось моего, и в этом прикосновении было столько же директивы, сколько и заботы – лёгкое, почти инстинктивное «я рядом».

– Ладно, – сказал он наконец, и в слове не было ни демонстративной драмы, ни излишнего пафоса. Просто тихое согласие. – Но ты мне завтра кофе вернёшь.

Я рассмеялась – сначала нервно, потом настоящим, тихим фырканьем. Смех был маленьким клапаном, который отпустил часть напряжения.

Парень встал, взял с полки подушку и бросил её мне, как будто это было самое естественное, что он может сделать. Я устроилась на диване, обхватив подушку, и будто автоматически пригласила его: «Садись».

Дориан сел рядом, ближе, чем я могла себе позволить, и в тот момент сердце застучало по-новому – не от страха, а от того, что прохождение через весь этот день наконец-то нашло точку опоры. Дориан положил свою руку на мою талию не навязчиво, не захватывая, а с той самой аккуратной уверенностью, которой я ещё не научилась доверять, но чувствовала интуитивно, что она не причинит вреда.

– Если что, – прошептал он, – я умею молчать. И если ты захочешь говорить – я выслушаю. И не буду перекладывать это на кого-то другого.

Его голос был мягким, и в нём не было игры. Я повернулась к нему, всмотрелась в линию его лица, где свет лампы рисовал узоры щетины. Руки у него были тёплые, немного шершавые – руки человека, который трудится в реальности, а не в сладких обещаниях. Его пальцы медленно провели по моему плечу, словно выравнивая тонкую панель напряжения, которая всё ещё сидела в шее.

– Я не привыкла просить, – сказала я, почти шёпотом, – и тем более не привыкла просить о том, чтобы кто-то просто остался.

Дориан сделал паузу, будто обдумывая ответ, но в глазах появилась искра, тусклая, но настоящая.

– Вот и я не привык к тому, чтобы кто-то разрешал мне быть рядом, – признался он тихо. – Но если тебе это нужно, я останусь. Потому что у меня есть правило – уступать, когда кто-то рискует упасть сам.

Эти слова не были эффектной фразой – они звучали как факт. Я повернулась и, не задумываясь, положила голову ему на плечо. Сердце его билось ровно и слышно, как барабан. Он вздохнул, и в этом вздохе слышался странный, тёплый ритм: «я здесь», «не бойся», «можешь упасть».

Я устроилась глубже, будто садилась в кресло безопасности. Шерстяная ткань его куртки казалась мне домом; она пахла кожей и свежим кофе и чем-то ещё – лёгкой горчинкой табака или старой гитары – запахом жизни, которой я не принадлежала, но сейчас была разрешена в ней находиться. Мужская рука обвила меня вокруг плеч, пальцы аккуратно зацепили за лопатки, и я почувствовала, как напряжение, будто резиновая лента, медленно соскальзывает вниз по позвоночнику. Движение было такое простое и такое редкое: чужой человек позволил мне быть слабой, не отстраняясь.

– Закрой глаза, – прошептал он, и в голосе не было приказа, скорее приглашение. Я послушалась.

Мои веки были тяжёлыми, как шторы в затхлом театре, и мир вдруг стал таким узким: только тепло рядом, только его дыхание, только такт его сердца. Мы сидели в тишине, и она уже не давила – она была как одеяло, которое можно натянуть на плечи. Где-то вдалеке слабо гудел холодильник, слышался щелчок в трубах, и только его грудь, немного поднимаясь и опускаясь под моей щекой, диктовала ритм, по которому мои мысли медленно расплетались.

Я подумала о Скарлетт, о приюте, о родителях, о сумке с документами, которую надо было заполнить. Но эти картинки рассеивались, как туман, когда дыхание Дориана становилось всё более ровным. Вместе с каждым вдохом я отпускала чуть-чуть тревоги: то, что не успеешь изменить в этот вечер, можно рассветом снова попытаться поправить. До утра всё можно переложить в руки тех, кто способен действовать.

Я уснула не сразу, но потом – глубже, чем ожидала. Сначала дрожащими волнами, потом – как будто тихо проваливаясь в воду, но не в холодную и опасную, а в тёплую, густую ванну. Его рука всё ещё была на мне, и я почувствовала, как пальцы осторожно гладят мои волосы, как будто выпрямляют узелки во мне самой. В этом жесте было столько трепета.

– Спи, Мейв, – слышала я как в полусне. – Я рядом.

Это были последние слова, которые слышала перед тем, как сознание растворилось в мягком, безопасном ничто. Я думала о том, что завтра будет тяжелым, но сейчас была просто женщиной, чья голова отдыхала на груди человека, который решил быть рядом. И это достаточно.

Глава 6

ДОРИАН

Я проснулся рано, когда солнце только начало освещать гостиную Мейв. Поворачиваюсь, а она лежит рядом, свернувшись в комочек. Её рыжие волосы закрывают всё лицо. Хотелось поправить прядь, но было ощущение: стоит дотронуться – и всё рассеется, исчезнет.

Мейв невероятно красива в этот момент: такая нежная, беззаботная, светлая. Она спит так доверчиво, будто мир вокруг неё – безопасное место.

«Чёрт, Блэквуд, – говорю себе я в мыслях, – ты же не сентиментальный подросток». Нужно встать и уйти в свою жизнь, где уязвимости – это ошибки, а не состояния. Но ноги на то и ноги, что упрямо не слушаются. Я вытягиваю их, мягко, чтобы не разбудить её. Диван чуть скрипнул, но Мейв не пошевелилась. Телефон показывает шесть двадцать. Город ещё спит.

Встаю осторожно. В кухне свет не включаю: просто открываю шкаф, беру кофейник. Мой сегодняшний ритуал: чашка, крепкий кофе, запах, который останется с очаровательной девушкой до утра и скажет, что кто-то был рядом, кто-то думал о ней. Варю быстро, смотрю в окно – ничего, пусто.

Мои глаза опускаются к визитке, которую я отдал на парковке школы. И принимаю решение, которое, возможно, покажется мелочным: беру визитку, скользя пальцем по шершавому матовому картону. Забираю её себе. Пусть Мейв думает, что вернула контактную информацию; пусть будет необходимость спросить меня. Я не люблю, когда меня ищут из жалости. Хочу, чтобы она пришла сама, потому что нужна. И потому что ей этого захочется. Это не манипуляция… ну ладно, отчасти – да. Но не ради контроля: ради того, чтобы Мейв приняла решение. Пусть выбор будет её.

Пишу записку на салфетке, чтобы Мейв знала о моём присутствии: «Спасибо за ночь. удивительно красивая, когда спишь. – Д.» Я кладу её рядом с чашкой так, чтобы она увидела, когда проснётся.

Но прежде чем выйти, я подхожу к кровати. Она ворочается, сонливо бормочет что-то неразборчивое, и это отзывается в груди каким-то теплом, которое я обычно тушу сарказмом. Наклоняюсь и бросаю лёгкий поцелуй в височную прядь – не больше, чем дружеский шёпот. Какое-то животное внутри урчит от того, что я сделал это. Растерянно улыбаюсь себе в темноте.

Мне захотелось немного задержаться в пространстве девушки с огненными волосами. Решив изучить территорию её дома, пошёл на задний двор.

Там небольшой садик, бассейн и маленький, полуразрушенный домик. Наверное, Мейв играла в нём, когда была ребёнком. Представляется картина: пухленькая рыжеволосая девочка бегает по зелёному двору, а в домике на игрушечной плите готовит воображаемую еду из камней.