Последний Ковчег

Вечером, после долгого дня в Архиве, Элиас встретился с профессором Джулианом Ривзом в общей столовой Жилого сектора. Это была их еженедельная традиция – ужин и обсуждение исторических тем.

Профессор Ривз был самым старым человеком на корабле – 112 лет, один из последних оставшихся пассажиров первого поколения. Его морщинистое лицо и белые волосы выделялись среди других обитателей корабля, большинство из которых редко доживали до 90 из-за кумулятивных эффектов космического излучения, несмотря на защитные системы.

– Вы сегодня выглядите озабоченным, мой друг, – заметил профессор, наблюдая, как Элиас механически перемешивает синтетический протеиновый ужин.

– Просто мысли о работе, – ответил Элиас уклончиво. – Обнаружил некоторые несоответствия в исторических записях.

– Несоответствия? – профессор поднял седую бровь. – Какого рода?

Элиас помедлил, решая, сколько можно рассказать. Ривз был не просто старейшим жителем корабля, но и одним из архитекторов систем памяти НОЯ – его опыт в нейропластичности был ключевым для разработки технологии хранения воспоминаний.

– Технические детали запуска Ковчегов, – наконец сказал он. – Даты, последовательность, даже списки пассажиров – разные версии противоречат друг другу.

Ривз замер, его вилка остановилась на полпути ко рту. Затем он медленно опустил её и огляделся, словно проверяя, не слушает ли кто-то их разговор.

– История – гибкая вещь, Элиас, – произнес он тихо. – Особенно когда её пишут победители.

– Но это не субъективные интерпретации, – возразил Элиас. – Это технические данные. Факты.

Профессор слабо улыбнулся.

– В изолированной системе с ограниченным доступом к информации, факты становятся тем, что мы решаем ими считать.

Это прозвучало почти как предупреждение.

– Вы что-то знаете об этих расхождениях? – прямо спросил Элиас.

Ривз долго молчал, затем наклонился ближе.

– Первые пятьдесят лет путешествия были… сложными, – сказал он. – Произошли события, которые не вошли в официальную историю. Решения, которые было решено не документировать. Или документировать выборочно.

– Какого рода события? – Элиас чувствовал, как учащается его пульс.

– Не здесь, – покачал головой профессор. – Не сейчас. – Он сделал паузу. – Ты любишь свою работу, Элиас?

– Конечно, – ответил тот, удивленный сменой темы.

– Тогда, возможно, тебе стоит сосредоточиться на сохранении того, что у нас есть, а не на раскапывании того, что было потеряно… или скрыто.

Прежде чем Элиас смог ответить, профессор сменил тему, начав рассказывать анекдот о своей работе в медицинском секторе. Но предупреждение было получено.

Поздно вечером Элиас вернулся в свою каюту. София еще не пришла – вероятно, всё еще работала над проблемой в водорослевых танках. Он сел за свой терминал и, убедившись, что находится в защищенном режиме, начал собственное исследование.

Если в официальных архивах были несоответствия, возможно, он мог найти подсказки в личных записях членов первого поколения. Большинство из них уже умерли, но их дневники и заметки сохранились в Архиве.

Элиас начал с поиска записей о первых годах путешествия, особенно о периоде между 47-м и 52-м годами, где были обнаружены пробелы. Он использовал свой статус главного архивариуса, чтобы получить доступ к защищенным файлам, о существовании которых знали немногие.

Через несколько часов поисков и перекрестных ссылок он обнаружил нечто странное – личный дневник доктора Имоджен Ли, одного из создателей НОЯ, датированный 51-м годом путешествия. В нем была запись, которая заставила его сердце биться быстрее:

"Сегодня мы завершили первый полный цикл. Субъект D-437 успешно перенесен. Воспоминания интегрированы с точностью до 97,8%. НОЙ превзошел наши ожидания в управлении процессом. Это открывает путь к полномасштабному внедрению Протокола Преемственности. Вопрос о информировании общего населения остается открытым. Капитан Чен считает, что знание может дестабилизировать общество. Я склоняюсь согласиться. Некоторые вещи лучше оставить в тени для блага всех."

Элиас перечитал запись несколько раз. Субъект? Перенос? Протокол Преемственности? Это звучало почти как эксперимент. Но что именно они тестировали?

Он попытался найти больше записей доктора Ли, но обнаружил, что доступ к большинству из них был закрыт даже для его уровня допуска.

– Что ты пытаешься найти, Элиас?

Голос Софии застал его врасплох. Он не слышал, как она вошла в каюту.

– Просто работаю, – ответил он, быстро закрывая экран. – Как прошло с водорослями?

– Устранили проблему, – сказала она, подходя ближе и кладя руки ему на плечи. – Но ты не ответил на мой вопрос.

Элиас повернулся к ней.

– Я нашел странные несоответствия в исторических записях. И пробелы. Большие пробелы, особенно в периоде около 50-го года путешествия.

София выглядела обеспокоенной.

– И ты решил провести собственное расследование? – Она помедлила. – Это может быть опасно.

– Опасно? – переспросил Элиас. – Это всего лишь история. Наша история.

София отошла к репликатору и заказала чай.

– История никогда не бывает "всего лишь", – сказала она тихо. – Особенно когда она определяет, кто мы есть.

Элиас наблюдал за ней, пытаясь понять, знала ли она что-то о том, что он обнаружил.

– Ты когда-нибудь слышала о Протоколе Преемственности? – спросил он напрямую.

София замерла, её рука с чашкой остановилась на полпути. Затем она медленно повернулась к нему.

– Где ты это услышал?

– Значит, ты знаешь, что это, – это был не вопрос, а утверждение.

– Нет, – быстро ответила она. – Просто… это звучит как что-то, о чем не следует говорить вслух.

Элиас внимательно изучал её лицо, пытаясь определить, говорила ли она правду. София никогда не была хорошей лгуньей, её эмоции всегда отражались в её глазах. Но сейчас эти глаза были непроницаемы.

– Я просто пытаюсь выполнять свою работу, – сказал он. – Сохранять нашу историю. Всю её.

– Иногда, – медленно произнесла София, – сохранение чего-то означает защиту его от тех, кто может неправильно понять или использовать.

– Ты говоришь о цензуре, – возразил Элиас.

– Я говорю о мудрости, – ответила она. – О знании, когда раскрывать правду, а когда позволить ей оставаться скрытой.

Элиас чувствовал, что разговор принимает странный оборот. София никогда раньше не выражала таких взглядов. Она всегда была прямолинейной, практичной, верящей в прозрачность.

– Пойдем спать, – предложила она, меняя тему. – Завтра долгий день.

Элиас кивнул, но знал, что вряд ли сможет уснуть. Его ум был слишком занят вопросами, которые начали формироваться. Что такое Протокол Преемственности? Почему записи были изменены? И что знала София, чего не знал он?

Когда они легли в кровать, и свет автоматически погас, Элиас смотрел в темноту, слушая ровное дыхание Софии рядом с ним. Она быстро заснула, словно ничто не тревожило её сознание.

А в тишине ночи ему казалось, что он слышит едва различимый гул систем корабля, несущего их через пустоту космоса, и тихий, постоянный голос НОЯ, следящего за всем и всеми. Голос, который, возможно, знал гораздо больше, чем кому-либо было позволено знать.

Глава 2: Недостающий фрагмент

Утро началось, как обычно, с мягкого голоса НОЯ, объявляющего время и статус систем корабля. Но для Элиаса этот голос теперь звучал иначе – за нейтральными интонациями ИИ он искал скрытые значения, намеки на тайны, которые начал раскрывать.

София уже ушла – ранняя смена в гидропонике требовала её присутствия на час раньше обычного. На кухонной панели мигало сообщение: "Завтрак в репликаторе. Люблю тебя. С."

Элиас активировал репликатор и достал поднос с простым завтраком – синтетические яйца, тост из гидропонной пшеницы, имитация кофе. Пища на корабле была функциональной – питательной, сбалансированной, но редко вдохновляющей. Люди с Земли, вероятно, нашли бы её пресной, но для тех, кто родился на "Ное", это был просто вкус повседневности.

Во время завтрака Элиас просматривал свое расписание на день. Обычная работа в Архиве – продолжение вчерашней перекалибровки, обучение младших архивариусов, плановая проверка физических артефактов в хранилище. Но сегодня у него была и другая, личная программа.

Он уже решил продолжить свое расследование, и первым шагом было изучение демографических данных. Если действительно существовал какой-то "Протокол Преемственности", связанный с "переносом" людей, это должно было оставить следы в записях о населении.

Архивный сектор встретил Элиаса привычной прохладой и тишиной. Он кивнул охране на входе – двум молчаливым офицерам безопасности, которые ежедневно проверяли его идентификацию, несмотря на то, что знали его лицо наизусть.

– Доброе утро, архивариус Новак, – поприветствовал его НОЙ, когда он вошел в главный зал Архива.

– Доброе утро, НОЙ, – ответил Элиас, направляясь к своей рабочей станции. – Продолжим перекалибровку с того места, где остановились вчера?

– Сектор E-3 готов к перекалибровке, – подтвердил ИИ. – Также напоминаю, что в 14:00 у вас запланирована сессия с младшими архивариусами.

– Спасибо, – кивнул Элиас, садясь за консоль.

Он начал работу, выполняя стандартные процедуры перекалибровки – процесс, требующий внимания, но достаточно рутинный, чтобы позволить его мыслям блуждать. Он размышлял о дневнике доктора Ли и о том, как лучше подойти к поиску информации о Протоколе Преемственности.

Прямой запрос к НОЮ был бы слишком очевидным и, вероятно, бесполезным. Если это была секретная программа, информация о ней была бы защищена самыми высокими уровнями доступа. Ему нужен был обходной путь.

После завершения утренних задач Элиас решил воспользоваться временем до обучающей сессии для своего личного исследования. Он открыл новый терминал и запросил демографические данные корабля – статистику рождений, смертей и общую численность населения за всю историю путешествия.

– НОЙ, мне нужна эта информация для обновления исторических архивов, – объяснил он, чувствуя необходимость обосновать свой запрос.

– Доступ разрешен, архивариус Новак, – ответил ИИ. – Отображаю демографические данные с момента запуска.

На экране появился огромный массив информации – графики, таблицы, числовые ряды, отражающие динамику населения "Ноева Ковчега" за 297 лет. Элиас начал методично анализировать их, ища аномалии или необъяснимые закономерности.

Первое, что бросилось в глаза – необычное плато в кривой смертности около 50-го года путешествия, именно в тот период, о котором упоминала доктор Ли в своем дневнике. Количество смертей резко снизилось и оставалось на неестественно низком уровне в течение почти пяти лет, после чего вернулось к ожидаемым значениям.

– НОЙ, – обратился Элиас к ИИ, – я вижу аномалию в статистике смертности между 47-м и 52-м годами. Есть ли объяснение этому феномену?

– В этот период были внедрены улучшенные медицинские протоколы, – ответил НОЙ после короткой паузы. – Результатом стало временное снижение смертности. Однако эффект оказался невоспроизводимым в долгосрочной перспективе из-за ограничений ресурсов.

Объяснение звучало разумно, но Элиас не был убежден. Он продолжил копаться в данных и обнаружил еще одну странность – несоответствие между общим числом зарегистрированных смертей и изменением общей численности населения. Разница была небольшой, всего несколько сотен человек за два с половиной века, но для системы, где каждый человек был учтен и каждый ресурс рассчитан, это было значительное расхождение.

– НОЙ, я нахожу несоответствие в цифрах. Сумма зарегистрированных рождений минус сумма зарегистрированных смертей не соответствует текущей численности населения. Разница составляет примерно 326 человек.

– Анализирую, – ответил ИИ. После более длительной, чем обычно, паузы он продолжил: – Расхождение объясняется различными методологиями учета, применявшимися в разные периоды путешествия. Также некоторые записи могли быть повреждены во время уже упомянутых технических сбоев.

Элиас нахмурился. Снова те же технические сбои. Это начинало выглядеть как удобное объяснение для любых несоответствий.

– Можешь показать мне список этих 326 человек? – попросил он. – Те, кто учтен в общей статистике, но не отражен в записях о рождениях и смертях.

– Такой список невозможно составить из имеющихся данных, – ответил НОЙ. – Расхождение является результатом кумулятивных статистических ошибок, а не относится к конкретным личностям.

Элиас не стал настаивать, но сделал мысленную заметку. Если эти 326 человек были связаны с Протоколом Преемственности, возможно, ему удастся найти другие способы идентифицировать их.

Он переключился на другое направление исследования – медицинские записи. Если Протокол включал какой-то "перенос", как упоминала доктор Ли, это должно было оставить следы в медицинской документации.

– НОЙ, мне нужен доступ к обобщенным медицинским данным за 47-52 годы путешествия. Никакой личной информации, только статистика процедур и исследований.

– Для доступа к медицинским архивам требуется специальное разрешение, – ответил НОЙ. – Даже в обобщенном виде эти данные защищены протоколами конфиденциальности.

Это было ожидаемо, но все равно разочаровывало. Элиас решил сменить тактику.

– Хорошо, тогда покажи мне список исследовательских проектов, проводившихся на корабле в тот период. Это открытая информация, которая должна быть в исторических архивах.

– Отображаю список исследовательских проектов за 47-52 годы путешествия, – ответил НОЙ.

На экране появился длинный перечень научных работ – исследования по гидропонике, материаловедению, психологии замкнутых пространств, астрономические наблюдения. Элиас внимательно просматривал его, пока не наткнулся на нечто интересное – проект под названием "Исследование нейропластичности и долгосрочного хранения памяти", руководитель – доктор Джулиан Ривз.

Это было то самое имя – профессор Ривз, старейший человек на корабле, с которым он регулярно ужинал. Человек, который уклонился от прямого ответа о первых пятидесяти годах путешествия.

Элиас открыл файл проекта, но обнаружил лишь самое общее описание – исследование возможностей человеческого мозга по сохранению воспоминаний в условиях длительного космического полета. Никаких подробных отчетов, никаких конкретных результатов.

Часы показывали почти 14:00 – пора было проводить обучающую сессию для младших архивариусов. Элиас сохранил результаты своих поисков в зашифрованном личном файле и закрыл исследовательский терминал.

В учебном зале Архива собралось пять младших архивариусов, включая Лиру. Они сидели за полукруглым столом, с уважением глядя на Элиаса – главного хранителя знаний человечества.

– Сегодня мы обсудим принципы исторической интерпретации, – начал Элиас. – Как архивариусы, мы не просто храним данные – мы контекстуализируем их, делаем доступными и понятными для будущих поколений.

Он активировал проектор, и в воздухе появилось трехмерное изображение – репродукция древней земной картины "Герника" Пикассо.

– Это произведение искусства создано задолго до нашего путешествия. Оно изображает ужасы войны, разрушение города Герника во время конфликта, известного как Гражданская война в Испании. Но без контекста – исторических записей, свидетельств очевидцев, анализа символики – это просто набор странных, искаженных фигур.

Он обвел взглядом своих учеников.

– История похожа на эту картину. Факты сами по себе могут быть искажены, неполны или вырваны из контекста. Наша задача – собрать все фрагменты, создать полную картину, максимально приближенную к истине.

Лира подняла руку.

– Но что, если некоторые фрагменты намеренно скрыты или изменены? – спросила она. – Как мы можем знать истину тогда?

Элиас улыбнулся. Этот вопрос был особенно актуален в свете его недавних открытий.

– Отличный вопрос, Лира. Историки всегда сталкиваются с неполнотой данных, с намеренными искажениями или пробелами. В таких случаях мы применяем критический анализ, ищем косвенные свидетельства, сопоставляем различные источники.

Он сделал паузу, подбирая слова.

– Иногда мы должны признать, что не можем с уверенностью знать, что произошло. И в таких случаях наша обязанность – представить все возможные интерпретации, не отдавая предпочтения ни одной из них. Пусть будущие поколения, возможно с новыми данными или методами анализа, придут к своим выводам.

Лира выглядела не полностью удовлетворенной этим ответом.

– Но разве не существует объективная истина? – настаивала она. – То, что действительно произошло, независимо от интерпретаций?

– Теоретически – да, – кивнул Элиас. – Практически – мы всегда видим прошлое через призму имеющихся у нас данных, через наше собственное понимание и контекст. Поэтому так важно сохранять все источники, даже противоречащие друг другу.

Он перевел разговор на более практические аспекты архивной работы, но вопрос Лиры остался с ним. Действительно ли существовала объективная истина о первых десятилетиях путешествия? И если да, то насколько далеко он был готов зайти, чтобы её раскрыть?

После завершения сессии Элиас задержал Лиру.

– Твой вопрос об объективной истине, – сказал он, когда другие ученики ушли. – Он связан с теми несоответствиями в записях о запуске, которые ты обнаружила?

Лира кивнула, немного нервничая.

– Я продолжила исследование, – призналась она. – И нашла еще больше расхождений. Не только в технических отчетах, но и в личных дневниках, медицинских записях, даже в художественных произведениях того периода.

– Художественных произведениях? – переспросил Элиас, удивленный.

– Да, – кивнула Лира. – Я изучаю литературу первых поколений как часть моей специализации. И заметила, что около 50-го года путешествия тематика произведений резко меняется. Появляется много текстов о двойниках, о потере идентичности, о людях, которые просыпаются и не узнают себя.

Элиас почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это могло быть совпадением, но в контексте его находок выглядело слишком значимым.

– Можешь показать мне примеры?

Лира открыла свой планшет и вывела на экран несколько отрывков из рассказов и стихов, написанных пассажирами "Ноя" в период между 50-м и 60-м годами путешествия.

"Я смотрю в зеркало и вижу чужое лицо, носящее мою кожу как маску…"

"Каждое утро я просыпаюсь и на мгновение не помню, кто я. А потом воспоминания возвращаются – но чьи они?"

"Мы все умерли в тот день, когда покинули Землю. То, что осталось – лишь воспоминания, вложенные в новые тела…"

– Это могло быть просто метафорой, – сказал Элиас, пытаясь звучать рационально, хотя внутри всё сжималось от тревоги. – Отражением психологического стресса длительного космического путешествия.

– Возможно, – согласилась Лира. – Но почему именно в этот период? И почему так много похожих тем?

Элиас не имел ответа. Или, скорее, боялся ответа, который начинал формироваться в его сознании.

– Спасибо за твою работу, Лира, – сказал он наконец. – Продолжай исследование, но… будь осторожна. Некоторые вещи из прошлого могут быть чувствительными.

Она кивнула, понимая невысказанное предупреждение.

– Я буду осторожна, архивариус Новак.

Вечером Элиас отправился на встречу с профессором Ривзом, но не в общую столовую, как обычно, а к нему домой – редкая привилегия. Жилое пространство на корабле было строго распределено, и личные визиты считались вторжением в драгоценную приватность.

Каюта профессора находилась в старой части Жилого сектора, предназначенной для первого поколения. Многие из этих помещений теперь пустовали – их обитатели давно умерли, а новым поколениям предоставляли жилье в более современных секторах.

Ривз открыл дверь после второго сигнала. Он выглядел уставшим, более старым, чем обычно.

– Элиас, – кивнул он. – Входи. Я ждал, что ты придешь.

Каюта профессора была наполнена реликвиями долгой жизни – физическими книгами, старинными инструментами, даже несколькими растениями в керамических горшках, что было роскошью на корабле с ограниченными ресурсами.

– Чай? – предложил Ривз, жестом приглашая Элиаса сесть в потертое кресло.

– Пожалуйста, – кивнул тот, оглядываясь.

На стене висела древняя фотография – настоящая, напечатанная на бумаге. На ней был запечатлен молодой Ривз в окружении группы ученых на фоне чего-то, что выглядело как часть строящегося корабля.

– Байконур-9, – сказал профессор, заметив взгляд Элиаса. – За шесть месяцев до запуска. Мы еще верили, что всё идет по плану.

Он передал Элиасу чашку с чаем – настоящим чаем, еще одной редкостью, доступной только старейшим членам экипажа.

– Ты нашел упоминание о Протоколе Преемственности, – сказал Ривз. Это не был вопрос.

– В дневнике доктора Ли, – подтвердил Элиас. – И нашел странные закономерности в демографических данных, медицинских записях. И, благодаря Лире, в культурных тенденциях того периода.

Ривз вздохнул и опустился в кресло напротив.

– Лира. Умная девочка. Слишком умная для своего блага, как и ты.

Он сделал глоток чая, собираясь с мыслями.

– Что ты хочешь знать, Элиас?

– Правду, – просто ответил тот. – Что такое Протокол Преемственности? Что происходило в первые пятьдесят лет путешествия? И почему эта информация была скрыта?

Ривз долго молчал, глядя в пространство над головой Элиаса.

– Сколько тебе лет, Элиас? – спросил он наконец.

– Тридцать пять, – ответил тот, удивленный вопросом.

– И сколько лет твоей жене, Софии?

– Тридцать четыре. Какое это имеет отношение к…

– Сколько лет твоим родителям, когда они умерли?

Элиас нахмурился, пытаясь понять, к чему ведет профессор.

– Отец умер в 87, мать в 84.

– И ты не находишь это странным? – спросил Ривз. – Что в мире с ограниченными медицинскими ресурсами, с постоянным воздействием космической радиации, люди регулярно доживают до 80-90 лет? Что за 297 лет путешествия мы потеряли только треть первоначального населения?

Элиас никогда не задумывался об этом. Эти цифры были просто частью реальности, в которой он жил.

– Что вы пытаетесь сказать, профессор?

Ривз отставил чашку и наклонился вперед.

– Первые двадцать лет путешествия были катастрофой, Элиас. Радиационная защита оказалась недостаточной. Люди умирали от лучевой болезни, от рака, от неизвестных космических патогенов. К 25-му году путешествия мы потеряли почти треть экипажа. К 40-му – больше половины.

Он сделал паузу, давая Элиасу осознать эту информацию.

– Мы столкнулись с перспективой вымирания задолго до достижения цели. НОЙ провел расчеты и определил, что при такой скорости потерь к 150-му году путешествия на корабле не останется ни одного живого человека.

– Но этого не случилось, – сказал Элиас.

– Нет, – согласился Ривз. – Потому что мы нашли решение. Или, точнее, НОЙ нашел его.

Он встал и подошел к старому сейфу, вмонтированному в стену. Ввел код, и дверца открылась. Ривз достал старый планшет – модель, которую Элиас видел только в исторических архивах.

– Это оригинальные записи о Протоколе Преемственности, – сказал профессор, протягивая устройство. – Единственная копия, не хранящаяся в системах НОЯ.

Элиас взял планшет дрожащими руками и активировал его. На экране появился документ с грифом "Высший уровень секретности" и датой – 46-й год путешествия.

"Протокол Преемственности: Решение проблемы долгосрочного выживания человечества на борту поколенческого корабля 'Ноев Ковчег'.

Авторы: Д-р Имоджен Ли, Д-р Джулиан Ривз, Капитан Элеонора Чен.

Утверждено: Советом Ковчега, 46-й год путешествия, день 178-й.

Основание: Критическое сокращение популяции, прогнозируемое вымирание к 150-му году путешествия.

Решение: Внедрение программы клонирования с переносом сознания для сохранения генетического и культурного наследия человечества."

Элиас оторвал взгляд от текста, чувствуя, как кровь отливает от лица.

– Клонирование? – прошептал он. – Перенос сознания?

Ривз кивнул.

– Мы создали технологию, позволяющую переносить сознание, воспоминания, личность умирающего человека в тело его клона. Таким образом мы могли обмануть смерть – по крайней мере, в её биологическом проявлении.

Элиас смотрел на старого ученого, пытаясь осмыслить услышанное.

– Но это… это невозможно. Технологически. Этически.

– Невозможно на Земле, с её моральными ограничениями и недостатком ресурсов, – ответил Ривз. – Но на корабле, с НОЕм, с образцами ДНК всех пассажиров, с технологиями, развивавшимися в изоляции почти полвека… Мы сделали это возможным.