Маргарет

Нигде вы не найдёте такую семью, как эту. Правы простые горожане в том, что Сосновские – семья странная, и знать их, и дружбу водить, значит удивляться их нраву. Но нет, они не едет сырое мясо на завтрак и не пьют человеческую кровь вместо чая перед сном (об этом обычно говорят простолюдины), скорее они пьют по капле души своих детей – изводят так, но заботясь об их материальном благосостоянии. Лишь об этом.

Поплотнее закрыв хлипкую дверь за собой, я уселся на кровать, от скрипа которой скривилось моё лицо. Голова моя пустела при долгом взгляде в пол. Старенькое покрытие и потускневший узорчатый ковёр, который привёз Фёдор Васильевич из Персии. Сразу я вспомнил, как крёстный приехал из какого-то путешествия по военной службе с Малой Азии. Лет десять уже прошло. Тогда всё как-то проще было: не было проблем, обязанностей, ссор, убийств… либо не было всех этих недопониманий и конфликтов между крёстными, либо они хорошо их скрывали. А за эти года что произошло? Они стали ругаться за семейным ужином, избивать. Похоже весь дом в страхе: все знают, что одна избивает, а другой… порочит чести девушек. Но самое главное, для благородной графской четы, что эти сведения остаются внутри страшного замка. Тогда бы городничий точно не согласился бы на брак своего сына с Маргарет.

Маргарет! Я отвлёкся от причины смутного настроения. Долг моей службы – защита простых граждан от произвола, но, к сожалению, в реальной жизни это правило не поможет. Что же делать? Как спасти её?

В дверь постучали. «Кто там?» – «Это я». После этих слов дверь со скрипом приоткрылась, а за ней стояла, прислонившись, будто скрываясь от глаз в стенах, Маргарет: «Я войду?»

Я кивнул, потупившись немного, так как не знал, что и думать; я встал и смотрел на Маргарет, пока она медленно закрывала дверь за собой, чтобы та больше не произнесла ни звука.

– Я не могу сидеть в одиночестве, – прошептала она, подбежав ко мне.

Мы посидели немного в тишине, но вскоре мне это надоело.

– Маргарет, прошу, объясни мне всё.

– Прости меня, – начала она, опустив взгляд, – я замучила тебя своими домыслами, которые сама бы сочла дикими и невозможными, если бы мне о них рассказала Оля, как это сделала я с тобой.

«Значит, ты обхитрила меня, Маргарет? Подвал, вызовы духов – всё это, чтобы заманить меня в свои интриги? Ну, тебе удалось…»

– Ничто она мне не рассказывала. Я жестоко с пугающим любопытством вторглась в жизни уже покойной Оли. Я нашла её дневник в матушкином подвале – тогда мне открылись все её мысли, переживания, мечты, планы и безумия. Она заразила меня этим! – уже глядела она на меня красными глазами, а на нижних веках копились слёзы. Последовал тяжёлый вздох. Маргарет отвернулась, достала платочек и, скрыв лицо непослушными кудрями одним лишь слабым движением головы, вытерла глаза и щёки. – Потеря ребёнка, – начала она, – и жалкое существование после предательства её гадкого мужа не оставили в теле моей подруги той Оли, которую я знала, которая доверяла мне, любя всем своим чистым и чутким сердцем. Ах, Оленька! Когда я узнала о смерти сына в день его рождения, я думала, что Оля убьёт себя! Но сталось только хуже: она обезумела. Никакой печали, никаких слёз, только безумные глаза, дрожащие руки и звенящий натянутый голос сумасшедшего. Я видела её так редко! А всё от того, что она стала избегать встреч со мной. Ох, Андрей, я бы помогла ей! Я бы спасла её! Почему она отвергла меня и предпочла порочить свою же честь всякими сомнительными действиями?

Маргарет было сложно смириться с тем, что близкий человек не смог довериться ей, не смог попросить помощи, обратиться за поддержкой. Она изводила себя мыслями, что она не так надёжна или дорога.

– Слёзы не лучше безумия, Маргарет. То, что стало с Олей, спасло её от греха. Она продолжила жить под влиянием помутневшего разума. Ведь в её положении после стольких жестоких горестей, посланных судьбой, было только два выхода – смерть или безумие.

Слушая меня, Маргарет уже спешно и тревожно расхаживала по комнате, а после остановилась ко мне боком, устремив свой взгляд далеко за острый лес.

– Что же ты признал, что её убили?

Слёзы её уже высохли. На лице появилась лёгкая презренная ухмылка – Маргарет не ждала моего ответа.

После какой-то паузы я сказал:

– Я уже ездил к этой Багровской.

– И что же? – она перебила меня заинтересовавшись.

– Она не стала мне ничего говорить, – вспомнил я досаду и ярость, появившиеся после встречи с хозяйкой заведения.

Маргарет тут же поникла.

– Это была последняя надежда… – пробормотала она.

– Я схожу к ней ещё раз, – прервал я. – Сегодня!

– Я с тобой, – добавила она с моим же воодушевлением, если эту необходимость можно так назвать. – Я хочу слышать это.

«Если она расскажет, конечно!» – подумал я, вспоминая эту нахальную даму. Но я вспомнил то, что должно было вспыхнуть в моих мыслях:

– Ты пойдёшь в бордель? – скривил я улыбку в нечто, что выдавало мой стыд за её предстоящие действия. Я уже представлял, как она распахивает эти старые бордовые шторки, войдёт с наивной улыбочкой, сосредотачивая взгляд пошлых мужчин «высшего общества» на себе, сядет на край дивана и с той же маской уверенности прикажет: «Хозяйку сюда!»

Хотя нет! это не Маргарет вовсе. Маргарет бы вошла и суровым взглядом разнесла всех гостей и, волоча в кулаках подол, прошла бы в кабинет хозяйки, громко захлопнув дверь.

Нет. Даже в такой ситуации, она проявила бы исключительную сдержанность, манеры и уважение к тем, кто вызывает отвращение – эту маску матушка упорно мастерила для неё несколько лет. Но, может, настоящая Маргарет перевернула бы весь бордель, если бы на то появилась необходимость?

– Она может выйти! – предложила она другой, более разумный, но невыполнимый, план. – Тогда я с ней поговорю… – с её игривым взглядом исподлобья придавал угрожающую особенность её словам.

– Я попытаюсь… – на вздохе сказал я, думая, как это сделать.

Глава 8

Пришлось уговаривать старика Михайлыча, чтобы он отвёз меня в заведенье и, главное, не говорил ничего родителям. Он с негодованием согласился, но удержаться от упрёков не смог, когда увидел, как Маргарет выбежала из дома и побыстрее села в повозку, не зациклив взгляда по сторонам.

– Нет, барин! И не просите! Не повезу! – наотрез отказывался он. – Меня ж хозяева проклинать будут!

Он повёз нас. Отказывать мне он не умел, и перед моими уговорами он не мог устоять. Михайлыч увёз нас, не разводя большого шума, как это обычно было при всяком отъезде. Спокойно и бесследно мы исчезли за железным высоким забором из тоненьких перил, медленно зараставших кустами.

Лесная глушь поглощалась вечерним мраком, что исходил из глубин, прячась среди стволов. Днём здесь не так страшно, как сейчас: деревья, все эти высоченные сосны, не давали нам увидеть последних лучей потухающего солнца; прилетали комары, их раздражающее жужжание не покидало нас, не давая покоя ушам.

Я посмотрел на Маргарет и тут же отвернулся, успев уловить выражение её лица: она нахмурила брови, а взглядом устремилась на далёкие, но уже виднеющиеся дома на окраине города. О чём она думает?

Раньше было легче распознать её мысли…

Что бы она мне не говорила, допустим: «Мне плевать на то, что скажут другие! Не ради них я живу!» – она всё же боялась, боялась, что кто-нибудь увидит её там, пойдут слухи, об этом узнает матушка – тогда её точно выпорют, как когда-то наказывали крепостных (Михайлыч нам об этом рассказывал).

Вскоре мы переехали мост и, повернув направо, выехали на набережную. Колёса ритмично цокали, скрывая нашу коляску в тёмный угол улиц, прочь от лунного света, отражавшегося на речной глади и небрежно выложенной неотёсанным булыжником мостовой. Мы уезжали всё дальше и глубже в город.

В конце улицы стоял двухэтажный дом, выкрашенный в бледно-жёлтый, с закрытым высокой оградой такого же цвета двором, на стене которого клеили афиши – людей здесь много «проходит». От новинок в магазинчике французских нарядов Зерцалова до премьер в местном театре, где в главной роли будет Зинаида Агнецева, однокурсница Маргарет в гимназии и моя давняя подруга детства.

– Знакомое имя, Андрей? – намекнула подошедшая ко мне Маргарет, тихо посмеиваясь, – Не уж то…

– Почему ты вышла? – перебил я её. – Разве забыла, что внутрь ты не идёшь?! – перегнул я.

– Ну, всё! Всё! – размахивая руками, она развернулась, и, рассердившись на меня, ушла.

Отпустив мысли прошлого (ну, и загадки я строю! можете прочитать про это в моих юношеских дневниках), я выдохнул, уже понимая предстоящие трудности.

Войдя в здание, как бы пытаясь забыть, куда пришёл, я с трудом перешёл порог прихожей, отворив багровый занавес, и оказался в этом отвратительном зале.

Духота царила здесь вместе с мужским смехом, игривыми словечками полуголых девушек и запахом алкоголя – всё это поглотила темнота, с которой не справлялись эти растаявшие свечи по углам. Маленький зал весь в подобии на приличное заведение, но это только первый этаж, на втором же этаже звучал разврат.

Голова уже гудела. Яркие кружева нижнего белья, бренчание по клавишам в углу, звоны бокалов, дым от сигар, кашель, смех, духота…

Я прошёл дальше, пытаясь никого и ничего не касаться, но пьяные извращенцы так и падали. Казалось, они просто придавят меня! Я подозвал одну девчонку и приказал ей позвать хозяйку. Та что-то повертелась передо мной и ушла.

Вскоре дверь распахнулась и показалась в зале радушная гостеприимная дама.

– Гос-па-да!.. – вышла Багровская к гостям, возводя руки к небу, невиданному этим обитательницам.

Эта была актриса высшей школы. Сколько в ней харизмы! Госпожа надела на этот вечер красное бархатное платье с очень открытым декольте, настолько большим, что чётко выразились кости её грудной клетки при мастерском жестикулировании. Скулы, тёмные глаза и красные губы – лицо её казалось строгим, и более того, коварным.

Эта излишняя весёлость и игривость, не только казались наигранными, но и вызывали, просто по факту своего присутствия, отвращение. Человек, росший в тихой семейной обстановке, даже если не всегда спокойной (это не важно!), не станет считать бордели явлением приемлемым. Скажу более, сами посетители не посчитают это заведение нормальным – пользуются услугами падших женщин, а после и сами презирают их. Вот оно истинное благородие!

Багровская встречала гостей – выражала всю свою радость к пришедшим гостям, но после заметила меня. Она исподлобья посмотрела на меня, отойдя в тёмный уголок, когда закончила речь. Я решил сам к ней подойти.

– Что вам нужно, господин? – приподняв бровь, она посмотрела на меня недоверчиво.

– Прошу вас, – пересилил я себя, даже отбросив гордость ради Маргарет. – Только вы можете помочь нам, помочь родным девушки, что страдают…

– Я тоже человек, – вздохнула и, взмахнув руками, она продолжила: – Ольга стала мне очень дорога. Никогда я не встречала людей, которые не относились бы ко мне с отвращением.

– Госпожа, расскажите всё, – призывал я к ней.

– Это невозможно, – отрезала она. – Я не могу доверять вам то, что открыла Ольга.

– Если не доверяете мне, то доверьте эту тайну самому близкому ей человеку… – чуть ли не умоляя, просил я её.

– Нет! Никому я не доверюсь! – она развернулась и ушла в свой кабинет, швырнув занавесом.

Не понравилось мне это дико, и пошёл я, наплевав на все приличия, прямо за ней, в кабинет; и не заметил, как на меня сердито кричали усатые старики, раскинувшиеся на маленьких диванах в объятиях полуголых девочек. Сидят кучкой – не пройти!

– А кто это? – спросил один из них.

Другой лишь шмыгнул:

– Я такого не знаю…

– Хозяйка! Пусть льётся вино! – кричали они неразборчивой речью.

Да…меньше проблем для их жён.

– Нет! Так просто я от вас не уйду! – нагло ворвался я.

Не успев сесть за свой стол, она вскочила и ударила по книгам, лежавшим на столе, и воскликнула:

– Господин! – она отмахнулась и стала угрожать мне указательным пальцем, раздражаясь моей настойчивости. – Имейте совесть. Вы врываетесь ко мне в кабинет!

– Послушайте… – выдохнул я и начал на спокойном выражении свою речь.

– Сударь, – раздался из темноты странный хриплый голос, казавшийся принадлежащим человеку равнодушному и чуждому для всего мира. Да, я, кажется, узнал его. Из-за ширмы вышел некий посетитель: худощавый, с не менее худым лицом с огромными впадающими глазами с синяками под ними и острыми скулами. Он ухмыльнулся, посмотрев на меня, но, когда вышел на свет, приоткрыл рот, сделав невинный взгляд и сузив брови. – Что же вы, Андрей Платонович, здесь делаете?

– Я, кажется, вас знаю? Но, увы, забыл ваше имя…

Я знал и помнил его. Это был Василий Куликовский. Он сразу тогда, на балу, мне показался каким-то странным. Доверия или интереса я к нему не испытывал. Но я задумался: вдруг эта парочка заодно, вдруг их знания и сведения одинаковы или равноценны? Но… эх! Что-то есть в нём отталкивающее.

– Знаю, зачем вы сюда пришли, – растягивая свою фразу, перебил он мое мысленное отвращение к нему, – и я вас ждал.

– Я не могу быть уверенна в нём! – воскликнула госпожа, отвернувшись, топнув ножкой, как маленькая девчонка.

Куликовский отвёл свой опущенный, будто измученный, взгляд и продолжил, посмотрев на меня и тщательно оглядев:

– Вы хотите найти убийцу Оли.

– Да, – перебил я, дав понять, что он не сделал из этого какое-то мистическое открытия, опираясь на своё сумасшествие (мне стоит рассказать вам о семейке Куликовских), и только позже я понял, что это не было вопросом, – я говорил вам это, – язвительно я посмотрел на Багровскую.

– Но по каким-то причинам вы не хотели это подтверждать при первой возможности, – вспомнил он нашу первую встречу, а моё терпение тем временем испарялась в этой душной комнате, будто в адском котле. – Как вы не согласились мне доверять, так же и госпожа не сочла это нужным.

После некоторой паузы, возникшей после такого укора в мой адрес, Багровская начала:

– Я не хочу даже зарекаться об этом, ведь вы сочтёте наши домыслы сумасшествием…

– И что же вы хотите сказать? – резко сказал я.

– Не ищите убийцу среди живых…

Багровская из-за недоверчивости и неловкости, возникших из-за страха рассказывать свои убеждения и предметы неистовой веры, всё оттягивала момент «признания», поэтому Куликовский, взбешённый где-то внутри себя (и не показывая этого на лице), перебил её:

– Олю убила дева, дева Смерти.

Хоть я не имею никакого отвращения к нему, так как вижу его второй раз в жизни, но предубеждение, возникшее при первой встрече, и многие сплетни сыграли свои роли, чтобы составить этот образ, казавшийся мне вполне достоверным.

Я уже был настроен на его слова презрительно, хоть и толком ничего и не рассказал, но всё же этот господин успел побывать в лечебнице для душевнобольных. И каким образом он оттуда сбежал, я не знаю. В наше время таким людям светит только пожизненное заключение в подобном аду. Сама Оля рассказывала Маргарет о его странных приступах. Например, один из частых: таинственное появление горбатой женщины. Приходила, подкрадываясь, только ночью и только к нему. Вся она была уродливая и страшная: чёрные длинные до колен водянистые волосы, будто проволока в чёрном масле, не менее длинные руки, костлявые и белые, старинное грязное платье, настолько рванное, что и нельзя назвать платьем, а самое главное – лицо. Оля рассказывала страх Василия перед этим призраком: худое с чернеющими тенями от впадин вытянутого черепа лицо, а глаза! Глаза были выпученными с маленькими райками, а один из зрачков будто растёкся, и вытекала вся эта чернота из глаз, текла по щекам, как слёзы.

– Это крестьянская легенда, – продолжал Куликовский, не реагируя на мои эмоции, оставаясь равнодушным. – Когда молодая девушка рожает нужно закрывать окна, чтобы мимо проходящая дева Смерти не увидела роженицу. Один только её взгляд с вытекающей чёрной слизью способен убить и мать, и ребёнка.

– Но ведь Оля умерла на реке, а не во время родов.

– Она видела её… – наконец посмотрела на меня Багровская так холодно исподлобья. – Оля видела деву.

«Неужели поэтому умер её ребёнок? Дева смерти выбрала убить дитя, а не мать», – подумал я, а после вспомнил, насколько их теории глупы, ведь и Оля, и они имеют некоторые психические отклонения, и видимо серьёзные.

– Она искала ответ: почему её оставили в живых, а ребёнка нет, – добавил Куликовский.

– Тогда Оля пришла ко мне.

– К вам? – возмутился я недоумевая. – Но зачем к вам?

– Я не только старая… проститутка… – прищурившись и приподняв уголок губ, сказала она.

– Госпожа колдует, – усмехнулся Куликовский, не поднимая бровей и держа расслабленный взгляд.

«Тогда всё сходится!» – воскликнул я в своих мыслях. Теперь мне стало понятно, почему Оля ходила в бордель и спрашивала у хозяйки про крестьянскую выдумку.

– Кому как не мне знать про тёмную магию и существ с того света?! – воскликнула Багровская, резво защищая себя и свой талант.

– Но что насчёт поместья Сосновских? – перебил я зарождающийся конфликт. – Что Оля там искала?

– Ах… – вздохнула госпожа. – Этого я не знаю… Она не успела мне рассказать, так как, проникнув туда ночью, на следующий вечер она была уже мертва.

– И она не рассказывала вам никаких планов? – вымаливал я у неё подробностей.

– Нет, – вздохнула она. – Но всё, господа, мне пора! – приободрилась она и ушла в зал.

Глава 9

Стоит вставить ещё одну сцену, которой нет в дневнике Андрея Долотова

***

Тихо темнела улица. Серые дома на окраине были особенно безобразны и бедны. Луна медленно пряталась за облаками, тускло испуская свет за ними – особенно ярко был виден чернеющий лес. И синее небо! Оно так и веяло холодом.

Маргарита сидела в повозке, обтирая руки и дуя на них, и смотрела на уплывающий облик полной луны. На её прекрасных чёрных глазах он отражался бликами, растекающимися волнами – луна так и завораживала её.

Но холод был сильнее, и Маргарита всё больше отвлекалась, чтобы пошмыгать красным круглым носом. Тогда она начинала сильнее тереть ладони, не согреваемые кружевными перчатками.

– До чего же холодно! – бормотала она.

Ей надоело ждать, и она вскочила с сиденья, осторожно спускаясь со ступеньки, стараясь не наступить в лужу. Михайлыча здесь не было, поэтому и руку ей никто не протянул.

Хотя… Старик велел бы ей сидеть на своём месте…

Но сомнения Маргарита быстро выбросила из головы. Схватив подол, так чтобы видеть сапожки и сохранить их в сухом опрятном виде, она легонько спрыгнула. Но, не обладая особой дамской аккуратностью, Маргарита всё же наступила одной ногой в холодную грязную воду. Гневно вскрикнув, она вспылила и невольно отпустила подол, не заметив, как и он оказался в луже. Грязь, впитываясь в голубые ткани, медленно поднималась, словно чёрная кровь по венам. Благо никакого бального трена у её платья не было.

На тихой улице раздался чей-то голос. «Михайлыч! – подумала Маргарита. – Он мне не даст пройти туда». Она потупилась: куда же ей спрятаться?

Недолго думая, Маргарита забежала за повозку, и притаилась там. Из-за каменной ограды вышел старик.

–Только проблемы наживает! – Михайлыч сел на место кучера, и, сгорбившись, стал ждать Андрея.

Он даже не обратил внимания на задние места, где должна сидеть путница, но всё же в один момент его осенило: «Барышня!». Ведь Маргарита сразу же принялась допытывать его с расспросами, а может и поспешила бы туда.

– Туды! – воскликнул Михайлыч, соскочив с сиденья. – Барышня уж убежала туды… Обвела меня, старого болвана! – побежал он обратно.