Ветер океана звёзд. Часть 2

– Верно. Вы отвечаете за то, что происходит в вашей каюте.

– Но… но… – залепетала Офелия, а взводная снисходительно ждала оправданий. – На Земле это назвали бы действием непреодолимой силы!

– Какой силы? – презрительно фыркнула Лариса Евгеньевна. – Мяч-то ваш? Значит, и вина ваша.

Блайз и Офелия бросили красноречивые взгляды на Рейка. Он понял: молчать больше нельзя.

– Лари Евгени, – шагнул он вперёд. – Это мой мяч. Я держать его в своей каюта…

На лице Ларисы Евгеньевны отразилось удивление, сменившееся явным сомнением.

– Офели и Блайз не виноват. Это я. Мой мяч.

Выражение лица взводной почти не изменилось, отчего Рейку стало не по себе. Словно его слова просто разбивались о стену недоверия.

– Решили защитить девушек, Рун? Благородно. Рыцарски. – Говорила она почти скороговоркой, не давая вставить слово. – Но раз предмет не зарегистрирован, пронесён нелегально, нельзя точно установить, чей он – ваш или их. Скорее всего, вы просто взяли вину на себя. – Рейк, понимая, что с его русским не переспоришь, безнадёжно ссутулился. Рейнар беспомощно наблюдал сзади.

– Нет. Мяч был в их каюте. Значит, и отвечать им. Вне зависимости, чей он.

На лицах Офелии и Блайз застыли бессильный гнев и обида.

– Обеим – наряд вне очереди! Завтра на кухню, – торжественно объявила приговор Лариса Евгеньевна и, явно довольная собой, двинулась дальше, бросив на прощание: – И чтобы к моему возвращению здесь был порядок!

Теперь же взгляды, которые девушки устремили на Рейка, полыхали уже откровенной злостью и обидой.

Когда взводная отошла достаточно далеко, Офелия и Блайз направились к парням. Блайз Тартедлав вплотную нависла над съёжившимся Рейком Руном. Он был невысок, а блондинка даже при своей противоположной половой принадлежности смотрелась куда крупнее его.

Блайз сыпала обвинениями, щедро сдабривая их ругательствами на родном языке, на который переключалась в порыве бессильной ярости. Странно, но черты, придававшие её лицу редкую красоту, сейчас исказились, делая его почти неузнаваемым. Лицо Офелии тоже омрачилось, словно на него наползла туча. Но в её глазах читалось скорее глубокое разочарование и растерянность, чем злоба. Пока Тартедлав извергала поток гнева, Офелия спросила с холодной рассудительностью:

– Я же предупреждала: мяч надо надёжно закрепить. Ты забыл включить магнитную платформу?

– Я… Я… – залепетал Рейк. Горечь несправедливости и обида жгли его изнутри.

Он отчаянно пытался вспомнить, активировал ли платформу сегодня. Ком в горле мешал вымолвить хоть слово в свою защиту.

– Because of you – наряд вне очереди! – шипела Блайз. – And where?! Кухня! – взвыла она отчаянно.

И Рейк вдруг понял: грубость и ярость Блайз ранят его вполовину меньше, чем эта тяжёлая складка между бровей Офелии, делающая её лицо хмурым и потерянным.

Рейнар пытался заступиться за друга, приводил аргументы, пусть и слабые, обращаясь в основном к Блайз – она явно нуждалась в успокоении больше. Но пробиться сквозь внезапно выросшую стену горечи не получалось. Более того, девушки в итоге, оценили рыцарственный порыв Гару, а Рейк так и остался главным виновником катастрофы, будто всё это не нелепая случайность, а его сознательное решение сыграть в боулинг мячом в качестве шара и электродами Блайз в качестве кеглей.

Но глубже всего в сердце Рейка вонзилась реакция Офелии. Реакция девушки, которая ему так нравилась.

Гневным речам суждено было прерваться. Багровый свет аварийки потонул в резком, ослепительном свете штатного освещения корабля. Ребята, на секунду ослеплённые, зажмурились. Когда зрение привыкло, в коридоре отчётливо послышались торопливые, нарастающие шаги.

Замысел мистера Ящчикова

В коридоре, ещё не успевшем прийти в себя после хаоса, появилась подполковник Виктория Николаевна Жокей, а следом за ней, неуклюже запыхавшись, подполковник Захар Юрьевич Ящиков. На лице Жокей застыла строгая, жёсткая укоризна; лицо преподавателя терраформирования выражало тревогу, недовольство и нетерпеливое раздражение – его явно потревожили по пустякам.

– Ну вот видите, не такая уж и катастрофа! – Ящиков махнул рукой в сторону общего беспорядка, как будто это было неопровержимым доказательством его правоты. – Гравитация не пропала, функциональность восстановилась достаточно быстро!

Жокей бросила на него презрительный, сердитый взгляд именно на слове «быстро».

– А, то есть поводом для беспокойства было бы только отключение гравитации вкупе с жизнеобеспечением? – возмущенно вскинулась Виктория Николаевна. – Одной минуты днём вам показалось мало, вот и увеличили до целых пяти? Вы вообще помните, что на этом корабле – целая дивизия курсантов? Забыли выговор Полуненко после вашей сегодняшней «шалости»?

– О словах генерала Полуненко я помню! – вспылил Ящиков. – И у вас нет полномочий мне о них напоминать! А мои эксперименты с термоядерным реактором – не шалость, а работа во имя будущего всего Объединенного Флота!

– Вы, человек, пренебрегающий приказами генерала и устраивающий опасные опыты на борту учебного заведения – последний, кто может рассуждать о полномочиях! – свирепо нажимала она на слова.

– Не учите меня, как сопливого курсанта, Виктория Николаевна! – взорвался Ящиков. – Ваша назойливость невыносима! Вечно суёте свой нос куда не надо!

– Вы забываетесь, Ящиков.

– И вы забываете, что мы равны в званиях!

– Пожалуйста, не ругайтесь, – кротко попытался вставить Рейнар, надеясь сбить накал.

– Молчать, Гару! Вас не спрашивали! – рявкнула Жокей. Рейнар смиренно потупился. – Молитесь, – вернулась она к Ящикову, – чтобы Виталий Сергеевич не отправил вас под трибунал за эти эксперименты! – С этими словами Жокей резко развернулась и зашагала прочь.

– Мне не нужна помощь немцев! – Ящиков бросил взгляд сначала на Рейнара, потом на Блайз. – Или американцев! Ко всем вам – ни капли доверия!

– Почему? – лицо Рейнара вытянулось от искренней обиды и недоумения. Блайз тоже была удивлена, но на её лице застыла маска надменного недовольства и неприступного достоинства. Вердикт Ящикова она явно не принимала.

– Потому что людям ваших наций не хватило интеллекта оценить по достоинству технологию, способную спасти нашу цивилизацию! – выпалил Ящиков.

– Какую технологию, Захар Юрьевич? – осторожно спросила Офелия.

Ящиков долго и оценивающе смотрел на неё, будто решая, достойны ли курсанты узнать о его боли. Наконец, внутренне сдавшись, он начал:

– Я уверен, вы слышали о моём… интересе к кораблям британского, американского и немецкого подразделений Флота. Так вот, я хотел выразить им своё восхищение и заручиться поддержкой, потому что мне пришла в голову гениальная, революционная идея противостояния эстерайцам! Но мне требовались ресурсы и умения лучших инженеров. Я собрал проектные отделы «Американ Спэйсдрайв», «Королевских верфей» и «Немецкой инженерной корпорации» на их корабле.

– А как вы с ними общаться? – аккуратно спросил Рейнар.

– Der Mensch, der den Schiffen der amerikanischen, britischen und deutschen Flotteneinheiten so ehrfürchtig gegenübertritt, ist schlichtweg verpflichtet, sich in den Sprachen ihrer Ingenieure ausdrücken zu können1, – с достоинством ответил подполковник и поставленный на место Рейнар, умолк. Ящиков вернулся к русскому:

– Встретили меня прилично, с почтением. В конференц-зале я изложил суть: чтобы спастись от эстерайцев и достичь Проксимы Центавра b, каждого из 28 миллионов пассажиров Флота нужно превратить в киборга. Перенести мозг, глаза, сердце и кровеносную систему в металлический каркас. Всё остальное – пищеварение, размножение, иммунитет, кости, мышцы – лишнее. Если корабль проиграет бой и будет взят на абордаж, киборг-пилот помещается в одноместную спасательную гондолу. Она выстреливается взрывом из корпуса и летит в одиночку к Проксиме b. Собрать миллионы таких «семян», разлетевшихся по космосу, эстерайцам будет невозможно! Гондола автоматически летит 30 тысяч лет. В шлюпе всё автоматизировано: навигация и полёт – без участия пилота. Мы спасёмся и достигнем новой планеты!

– А что будет с киборгом по прилёте? – спросил представитель американского проектного отдела.

– Как что? – ответил недоумением Ящиков. – Приземление на планету. На гондоле будут установлены стабилизаторы системы маневрирования и парашюты, которые и помогут спуску на поверхность планеты с мягким приземлением. Выживание гарантировано. А уже тогда… – он сделал паузу. – Восстановление популяции.

– И как же её восстанавливать? – озадаченно спросил представитель британских «Королевских верфей». – Если у таких киборгов, как вы сказали, не предусмотрена репродуктивная система, а имеется лишь минимальный набор внутренних органов?..

– В каждой гондоле будет криобанк с замороженными эмбрионами, яйцеклетками и сперматозоидами! Люди новой планеты вырастут из пробирок! Мы перевезём ДНК и сконструируем цивилизацию заново! Мы станем… стальными родителями нового человечества! – голос Ящикова дрожал от пафоса. – Мы пожертвуем своими телами, чтобы обеспечить будущее! Станем машинами, но машинами, одушевлёнными разумом!

Главы отделов переглянулись. На их лицах читался скепсис.

– А как киборг проживёт 30 тысяч лет? – спросил немец.

– Гондолу будет питать компактный термоядерный реактор холодного синтеза! – Ящиков был готов ко всему. – Он же даст энергию для поддержания биологических компонентов пилота! Также, в шлюпе нужно обустроить особенно мощный защитный кожух, ограждающий пилота от радиации такой батареи. Киборг может лететь в анабиозе…

– Анабиоза нет ни у нас, ни у эстерайцев, – холодно заметил американец.

– …Значит, пилоту придётся бодрствовать все 30 тысяч лет! – не сдавался Ящиков, видя, как аудитория отдаляется. – Но можно снабдить капсулу библиотекой фильмов, музыки, книг – как раз подтянем кругозор у молодёжи. Батарея также будет бесконечно омолаживать органы – мозг, сердце!

– Позвольте, – перебил американец, его терпение таяло. – Вы говорите о миниатюрном, вечном термоядерном реакторе? О технологии, которой не существует? Откуда её взять, мистер Ящчиков?

– Ну… – Ящиков выжидающе посмотрел на них. – Я считал, что у вас, прославленных кораблестроителей, хватит интеллекта и ресурсов её создать! Вы же британцы, американцы, немцы!

В зале повисло тягостное молчание. Они смотрели на него, как на сумасшедшего.

– Ресурсов у нас столько же, сколько у всех, – сухо ответил немец. – Чертежи, расчёты – они у вас есть?

– Я инженер-терраформер, а не корабел! – признался Ящиков, с мольбой в голосе. – Я дал идею! Воплощение – дело ваших славных рук!

Ещё один обмен красноречивыми взглядами. Наконец, за всех заговорил немец, его тон стал ледяным:

– Мы польщены доверием, мистер Ящчиков. Но ваша концепция… шокирующа. Вы хотите превратить людей в полуорганические машины, лишить их тела, лица, самой человечности. Обезобразить наш облик. Наше тело – сосуд нашей идентичности в галактике! Лишить нас этого – разве это не похоже на изуверские амбиции тех, кто выгнал нас с Земли? Ваша логика пугающе знакома.

– Это страшная шокирующая жертва, да, – согласился Ящиков. – Но только такой высокой ценой и может достаться будущее земного человечества на другой планете.

– Для многих физическая оболочка и достойный образ жизни – если и не единственный, то один из главных смыслов существования, – заметил американец.

– Это примитивные ценности! – фыркнул подполковник. – Разве сохранение рода человеческого не важнее несовершенной оболочки?

– Ну, положим, у вас оболочка и впрямь несовершенная, – язвительно бросил британец. – Но ведь не всем так не повезло как вам.

Ящиков покраснел. Его неуклюжая фигура в момент напряжения выглядела особенно жалко. По залу прокатились сдержанные ухмылки. Захар Юрьевич был раздавлен и оскорблён.

– И это всё… что вы можете мне ответить? – спросил он тонкой нитью голоса, за которой слышался надлом.

– Ваше предложение… несбыточно, – сурово подвёл черту немец. – Если не сказать – безумно.

– Похоже, я сильно переоценивал способности американцев, британцев и немцев, – с горечью выплеснул Ящиков. – Мне следовало догадаться, что даже среди таких авторитетных лиц могут затесаться люди с примитивным мышлением и ценнос…

– Довольно! – Резко остановил его американец.

– Пожалуй, на этом мы закончим, мистер Ящчиков, – произнёс британец, вложив в его фамилию океан презрения.

– И не успело закатиться солнце, – вернулся к курсантам Захар Юрьевич, завершая рассказ, – как меня вышвырнули оттуда, как назойливого попрошайку! Это должно было быть моим триумфом, а стало позором! И всё из-за мелких умов, не сумевших оценить гениальность!

Он посмотрел на лица курсантов. В них читалось сдержанное сочувствие и уважение к его чину, но не к идее.

– А чем был вызван сбой на Королёве? – спросила Офелия, осторожно меняя тему.

Ящиков перевалился с ноги на ногу.

– Тот самый вечный реактор для гондол… – начал он. – Хотя я терраформер, я… экспериментировал с его прототипом. Мне нужно было проверить расчёты, подключив его к энергосистемам Академии. Днём я лишь кратко подал питание – был сбой на минуту. А сейчас… рискнул подключить на дольше. Вот мы и получили пять минут темноты. Но главное… – он тяжело вздохнул, – эксперимент провалился. Батарея не работает. – Голова его поникла, но в следующее мгновение глаза снова загорелись фанатичным блеском. – Но она должна была работать! Идея верна! Только так мы спасёмся от эстерайцев и обретём дом!

– Захар Юрьевич, но ведь проводить такие опыты на борту Академии… – осторожно заметила Офелия.

– Всё изолированно и безопасно, юная леди! – приподняв подбородок, ответил подполковник. – Неужели вы думаете, что я не принял меры предосторожности на корабле, под завязку забитым молодыми курсантами?

– Всё равно, – не отступила девушка. – Это рискованное дело. Даже во имя спасения. И, при всём уважении, неизвестно выгорела ли бы такая концепция. А тем временем, генерал Полуненко отправил бы вас под трибунал. Я говорю это ради вас.

Ящиков рассеянно кивнул, его взгляд уплыл вдаль. Меланхолия сменилась новой вспышкой горечи.

– Всё получилось бы, если бы не эти проклятые американцы, британцы и немцы! – он пожевал губу и вдруг уставился на Рейнара. Высокий немец невольно ссутулился. – Доверие к этим нациям подорвано!

– Но нельзя судить целые народы по отдельным людям, отвергшим ваш проект, – мягко, но настойчиво сказала Офелия, с лёгкой улыбкой кивнув в сторону Рейнара. – Говорю это в защиту курсанта Гару и других немцев.

Ящиков посмотрел на безобидное «щенячье» выражение лица Рейнара, но упрямо покачал головой.

– Я тоже не восторг – терять свой лицо и фигура, чтобы make myself a robot, – твёрдо заявила Блайз, скрестив руки. Её плохое настроение после истории с мячом усугубилось обвинениями Ящикова в адрес всех американцев. – I can понять, почему главы отделов count you as безумец.

Резкое замечание Блайз, в отличие от дипломатии Офелии, Ящиков воспринял, как и ожидалось, не располагающе. Но, по счастью, к нарушению субординации не апеллировал.

– От девушки с вашей… системой ценностей, Тартедлав, – он выпрямился с обидным высокомерием, – иного я и не ждал. Как и от всех американцев, помешанных на внешности.

– Захар Юрьевич, – вмешалась Офелия, – Никто из людей не захочет расставаться со своим телом. Говорю это не только от их лица, но и от лица курсантки Тартедлав, а также других американцев, – и подмигнула Блайз.

Ящиков стоял в тягостном молчании, ведя внутренний диалог. Когда он заговорил, его тон стал неожиданно фамильярным, почти исповедальным:

– Ты говоришь… и они говорили… что моя идея шокирует, противоречива, неизвестно, сработает ли. Эстерайцы задумали против нас нечто непостижимое. За гранью разума. Неизведанное. И я считаю, что победить Неизвестное может только другое Неизвестное! Наше превращение – вот оно! Но общество, не готовое пожертвовать самым сокровенным ради высшей цели – обрести новый дом… такое общество обречено.

Офелия невольно шагнула вперёд, оказавшись с Ящиковым лицом к лицу. Рейнар, Блайз и Рейк наблюдали, затаив дыхание.

– Превращение помогло бы нам пережить тридцать тысяч лет полёта, – ответила Офелия, обдумывая его слова. – Но это не гарантирует спасения от замысла врага. Если эстерайцы перехватят каждую гондолу… кем бы мы ни были в большей степени – органиками или синтетиками – это не будет иметь значения. Не всегда клин клином вышибают, Захар Юрьевич. – Она запнулась. – Уж не знаю, от чьего лица я это говорю…

Рейнар, Рейк и Блайз молчаливо поддерживали её, хотя и не всё поняли. Ящиков сокрушённо покачал головой, полный непонимания и печали, развернулся и тяжело зашагал прочь.

Когда его фигура скрылась за поворотом, Офелия подняла с пола мяч Рейка – виновника переполоха в их с Блайз каюте. Она бросила его Рейнару. Девушки ушли. Когда парни остались одни в опустевшем коридоре, Рейнар положил руку на плечо Рейка. Тот обернулся и увидел в глазах друга непривычную печаль, погасившую обычный блеск.

– Рейк, – тихо сказал Рейнар, – это я виноват. Перед тем как разойтись спать, я взять твой мяч, повертеть в руках некоторое время. А потом положить его обратно на платформу. Но, кажется… забыть её включить.

Рейк выдохнул от неожиданности. Правда, открытая Рейнаром, неприятно ударила по нему. Так, может, Рейнар защищал его перед Блайз не только из дружбы, но и потому, что чувствовал вину? Косвенно он стал участником этой неприятной истории.

– Прости, пожалуйста.

– Ничего, всё нормаль, – повёл плечом Рейк, стряхивая руку друга. – Всё… Я постоять здесь одному, хорошо? – попросил он.

Рейнар тут же кивнул и, ссутулившись, скрылся в своей каюте. Рейк остался один в опустевшем коридоре. Он уже собрался последовать примеру друга, как вдруг заметил вдалеке брата Офелии – Армавира. Рейк замер.

– Рейк, привет! – окликнул его Армавир, подходя. – Слушай, не видел мой мяч? Баскетбольный. Кажется, вылетел из каюты во время этого сбоя. Обшарил уже всё! Уже думаю, не мог ли он сюда закатиться? Хоть и далековато, но мало ли… Нелепая ситуация.

«И правда нелепая, – оглушённо подумал Рейк. – Проклятье! Значит, в каюту девушек угодил мяч Армавира. А где же мой? Его не было на платформе, я сам видел…» Взгляд его машинально скользнул по коффердаму напротив их каюты – и застыл. В небольшом окошке хранилища был отчётливо виден баскетбольный мяч, мирно лежащий на полу.

Рейк вошёл в коффердам, поднял мяч. Да, точно его! Значит, его мяч вылетел из каюты, но угодил сюда. А вероятность того, что в каюту Офелии и Блайз закатился точно такой же мяч Армавира из другого корпуса… была вполне реальной. С кислой усмешкой Рейк протянул мяч Армавиру.

– Спасибо! Какие траектории только не выкидывает… – Армавир взял мяч, но, присмотревшись к Рейку, нахмурился. – Ты в порядке? Лицо… как у призрака.

В его голосе звучало искреннее участие, но Рейку оно было чуждо.

– Нет, нет. Всё нормаль, – буркнул он и, оставив Армавира со своим мячом, шаркающей походкой побрёл в свою каюту. Рейк и в лучшие времена не был разговорчив, а сейчас и подавно. Он вошёл, тихо лег на койку и отвернулся к стене.

Тупая боль стучала в висках, но сквозь неё пробивалось странное, горькое удовлетворение. Девушки осудили его, растоптали, но он-то знал – он был невиновен. Его осудили несправедливо. Горькая усмешка скривила его губы, а где-то глубоко внутри болезненно торжествовало чувство поруганной правоты.

Самые невинные страдают сильнее всех… и никогда не получают возмездия.

Но осознание этой истины, открывшееся только ему, пока остальные оставались в неведении, давало Рейку странное, холодное преимущество. Он выходил из этой ситуации осведомлённым, а значит – чуть мудрее, чуть сильнее остальных. Лишь эта мысль, абсурдная и горькая, приносила ему толику ледяного утешения.

Беззвучие пространства

С подполковником Жокей отношения не клеились ни у кого. Рома и не надеялся, что его недавнее вмешательство в финансовые дела преподавательницы пробудит в ней теплоту к нему или, тем более, к Яше. Лишь однажды он подметил, как Перов, столкнувшись с Викторией Николаевной в коридоре, попытался выдать что-то вроде смущённой улыбки. Ответ Жокей был молниеносным и убийственным – взгляд, острый как битое стекло, полный ледяного презрения. Она тут же отворачивалась, будто само присутствие Яши оскверняло пространство, а встреча глазами была пыткой.

На Рому же она теперь бросала лишь быстрый, напряжённый взгляд – настолько мимолётный, что его можно было и не заметить. Ни слова благодарности, ни малейшего намёка на произошедшее. Её отношение к «курсанту Никитину» осталось прежним – суровым, неумолимым, как космический вакуум. Впрочем, доброта и вовсе не значилась в репертуаре Виктории Николаевны.

Как-то поздно вечером, когда стрелки часов уже перевалили за девять, Тамар вернулся в каюту из комнаты досуга. Он вошёл с понурой спиной и тяжело опустился за стол. Воздух вокруг него вибрировал от подавленности и усталости.

– Что случилось? – спросил Рома, отложив свой планшет.

Науменко издал долгий, утомлённый стон, прежде чем заговорить:

– Жокей… – его голос звучал глухо, будто из колодца. – Ещё одно «Удовлетворительно» по её проклятой астрономии. – Он сжал кулаки на столешнице. – И всё из-за сегодняшнего провала с пульсарами, помнишь? Она специально придирается! А самое поганое… – он поднял на Рому глаза, полные отчаяния, – ты же знаешь условие для Лирюлта? Только «Отлично» по всем дисциплинам. Одна «четвёрка» – максимум, что допускается. Но «тройка»? Это крест на экспедиции. А она… – Тамар сглотнул ком, – она намекнула, что если я не вылезу из этой ямы, то могу даже не надеяться сдать экзамен.

Тамар покачал головой.

– Я не спорю, пульсары это важно, – раздражённо бросил он, – но ведь их не то, что в системе Нимрод-Ариэльской двойни нет, даже ближайший находится в тысячах световых лет.

Рома встал, подойдя к другу. Он положил руку ему на плечо, чувствуя напряжение мышц под тканью.

– До экзамена ещё есть время, не сдавайся, борись!

Науменко горько усмехнулся, уголки губ дрогнули.

– Только это и остаётся.

Их разговор прервал мягкий *ш-ш-ш* пневмопочты. В приёмный лоток бесшумно выскользнул световой листок, туго свёрнутый в трубку. Ещё одно послание. Рома почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он развернул хрустящий лист, а Тамар, забыв на мгновение о своих бедах, с мрачным любопытством наблюдал.

На этот раз послание было куда более кратким.

«Если ты долго вглядываешься в бездну, то бездна тоже вглядывается в тебя. Взгляни в эту тьму, узри своего врага. Иначе беда коснётся твоих близких.»

Как и прежде, к записке был прикреплён небольшой чип-имитатор. Рома опробовал его и убедился, что содержимое у него такое же как у предыдущего.

– Что там? – спросил Тамар, отвлекаясь от своих мыслей. Праздный интерес сквозил в его усталом голосе.

– Да посылает мне всякие несуразности какой-то чудик. То ли поклонник, то ли преследователь. Вроде угрозы, но на Найдиса не похоже.

– А на кого тогда? – Насторожился Тамар.

– Не знаю.

– А что посылает? – Любопытство Тамара оживилось, он потянулся к другу.

– Рома махнул рукой в сторону чипа-имитатора, лежавшего на столе. Затем протянул только что полученную записку. – На, глянь сам.

Тамар взял световой листок, пробежал глазами по строчкам. Брови слегка поползли вверх. Он перечитал текст ещё раз, медленнее, потом поднял взгляд на Рому, оценивающе.

– Нелепица какая-то, – заключил он, но в его тоне уже не было прежней уверенности.

– А я о чём! – с раздражением пробормотал Рома и стал переодеваться.

– И много таких посланий он прислал? – уточнил Тамар, не выпуская записку из рук.

– Пока два. Но мне и этих хватит.

– А где первое? – Тамар повернулся к нему, его внимание полностью переключилось.

Рома порылся в ящике прикроватной тумбочки и вытащил первый, уже слегка помятый листок. – На, изучай.

Тамар взял его почти с благоговением. На этот раз он погрузился в чтение глубже, вдумчивее. Рома видел, как взгляд друга скользит по строкам, как губы чуть шевелятся, повторяя слова. Когда Тамар наконец оторвался от текста, выражение его лица изменилось. Ранее скептическое, теперь оно стало сосредоточенным, почти азартным.

– Так ты говоришь, это от поклонника? – переспросил он, перепроверяя раннее предположение Ромы.

– Нет, я не берусь это утверждать, хотя тут сказано, – Рома ткнул пальцем в первую записку, – что он благодарен мне за пространственный визуализатор.