Ветер океана звёзд. Часть 1

– Через три месяца, к началу декабря, добыча и экспорт будут завершены, объекты на Церере – законсервированы, – доложил Брзенов.

– А эстерайцы? Их график? – Журавлёв не тратил лишних слов.

– Торможение завершится в срок, товарищ адмирал. Январь 2124-го. Двадцать один год перехода к финалу. Прибытие в Солнечную систему.

– Они войдут из Оорта, – вступил вице-адмирал Плехов, его голос был низким и металлическим. – Двадцать один год в варп-пузыре позади. Теперь финальный, самый опасный этап: медленное, как яд в крови, проникновение. На полной варп-скорости от Оорта до Земли – считанные часы. Но выход вблизи Солнца чреват катастрофой – гравитационные вихри разорвут пузыри Алькубьерре. На обычной тяге – мы бы засекли их за месяцы. Потому они идут малыми, почти неслышными рывками искривлённого пространства, растянув последние 0.8 световых года на четыре долгих месяца. Маршрут: мимо Плутона, Урана, Нептуна, через пояс астероидов, мимо Сатурна, Юпитера, Марса… на Землю. Но лобового столкновения с нами не будет. Они пройдут выше или ниже плоскости эклиптики. Им не нужны бои до главной цели. Первая фаза: биооружие. Земля. Только после этого они развернутся и пойдут в атаку на нас, у Сатурна. Если мы уже будем там.

Наступила тяжёлая пауза. Четыре месяца скрытного маневрирования в Облаке Оорта. Четыре месяца на осторожное торможение, развёртывание армады, сбор финальной разведки и синхронизацию удара. Неизбежная плата за точность и внезапность. Журавлёв медленно обвёл взглядом собравшихся.

– Прогноз их конечных целей? – спросил он, и каждый слог звучал отчётливо, как удар набата. – Рабство? Ресурсы? Что говорят перебежчики? Ради чего они выманили нас в эту пустоту?

– Последнее время их поступает нам на флот совсем мало. Эстерау завинтили гайки. Но… – Брзенов запнулся, ища слова, – В британском подразделении Флота мелькали обрывки… что-то о времени. Что им нужно его ускорить… или, может, растянуть? – Он умолк, смущённо обратившись к планшету. – Там было слово… «релятивистский». Говорили, будто их запасы времени… релятивистски, то есть… относительно уступают боевому потенциалу противника?..

Воцарилась не столько тишина, сколько ступор недоумения. Адмирал Журавлёв медленно приподнял бровь. Вице-адмирал Плехов замер с чашкой кофе на полпути ко рту. Смысл распадался на бессвязные осколки, оставляя лишь ощущение ледяной загадки. Сама мысль казалась парадоксом: непобедимые эстерайцы – и вдруг уязвимы? Во времени?

– Эстерайцы… уступают? – Голос адмирала Флота прозвучал приглушённо, но каждое слово было отточенным лезвием. – Уступают нам? В чём? Что это значит? – Он повернулся к Брзенову, его взгляд, обычно острый как бритва, теперь был полон глубокого, почти тревожного вопрошания. – Их планы… они связаны с этими самыми… релятивистскими эффектами? С попыткой обмануть время?

– Может, их планы и намерения связаны с решением проблемы релятивистских эффектов замедления времени? – предположил кавторанг Штейн.

– Взрывной инвертор на их кораблях как раз решает проблему времени! – хрипло, но с твёрдой уверенностью поправил контр-адмирал. – Но не так, как вы думаете! Он не замедляет время на борту – он его не искажает! Пока они летели двадцать один год к Земле – на Эстерау и здесь прошли те же двадцать один год! Никаких тысячелетий! А их новая штука – «Синхротрон» для кротовины – вообще время выравнивает. Перелёт через нору – мгновенный, и время на обоих берегах течёт одинаково.

– Прошу прощения, к этой информации мне и впрямь следовало отнестись критически, – виновато отозвался Брзенов.

– Во время войны нередки недосмотры, – поддержал капитан-лейтенанта полковник Гоф. – Коварно вкрадываются неточности, а порой и вовсе информационный туман фонит в радиоэфире.

– Итак, их технологии решают проблему времени в дальних перелётах, – подвёл черту адмирал Флота. – Тогда в чём их мотивы устроить пандемию и выманить с Земли двадцать восемь миллионов человек? Что им нужно от нас, кроме рабских рук?

– Кто-то говорит, что это нападение связано с продлением жизни. И ещё с какой-то их великой войной, – неуверенно протянул капитан Даренков.

– Продлевать жизнь? Каким образом? – недоумевая нахмурился Журавлёв. – Да и зачем им это?

– Продлевать жизнь им было бы нужно, если бы они летели тем же маршрутом назад, выполнив свои таинственные цели, – задумчиво проговорил Плехов, – Но разве только что введённый в эксплуатацию «Континуумный Синхротрон» не решает эту проблему?

Выход Кротовой Норы в Солнечной системе, обозначенный как Пункт Бета (Сатурн), был ключевым элементом эстерайской стратегии. Согласно данным разведки, враг планировал использовать нору для мгновенной переброски пленных землян к Эстерау, минуя двадцатиоднолетний перелёт на кораблях с Взрывным Инвертором. Для этого корабли с захваченными пленниками должны были войти в синхронизированный пространственно-временной тоннель у Сатурна и выйти через Пункт Альфа (Лирюлт) в системе Нимрод-Ариэльской Двойни – стратегическом плацдарме эстерайцев. Стабилизированный каналами экзотического поля с отрицательной плотностью энергии, этот искусственный мост соединял окрестности Сатурна с планетой Лирюлт в сердце вражеской территории, делая световые годы расстояния лишь пунктом маршрута.

– Перебежчики не знают, а пленные разведчики, даже когда раскалываются, сообщают слишком разрозненные данные. Свести их в цельную картину невозможно, – констатировал Брзенов.

Гнетущее молчание повисло над оперативной частью. Не недоумение – ледяное ощущение пропасти, где должна быть почва понимания.

– Есть контакт с нашим агентом в группировке «Владимира Крючковатого»? – спросил Журавлёв с леденящим спокойствием.

Эта банда – щупальце эстерайского форпоста у Сатурна, финансируемая «Гегемонией».

– Связь потеряна, – тихо признал капитан-лейтенант. – Оснований полагать, что Люин жив… нет.

Журавлёв кивнул, отсекая бесплодное сожаление. Он искал рычаги, а не виновных. – Установили главаря банды?

– Никаких зацепок, товарищ адмирал, – Брзенов едва скрывал тягостное чувство вины за пустоту донесения.

– Тактика эстерайцев на других мирах? – резко сменил фокус Журавлёв. – Что они с ними сделали?

– Порабощение. Полный контроль. Железная диктатура.

– С нами – иное. Они допустили наш исход. Позволили 80 000 кораблям вырваться из родного гнезда.

Секретная эвакуация 2122 года – огненный шторм стартовых вспышек, обжигающий Землю. Почти 30 миллионов ушли в пустоту, спасая искру человечества.

– Они не «позволили». Они спланировали вирус, чтобы выкурить именно наших людей в космос! – жёстко поправил Плехов. – Им нужны тела и души здесь, на кораблях Флота. Конкретно – здесь.

На Земле же… 15,75 миллиарда. Вирус обещал оставить 4,7 млрд, но психические мутации, неспособность к сотрудничеству в новом аду… это был путь к вымиранию. До 3 млрд. А затем – до жалкого миллиарда наследников искажённого разума. 28 миллионов беглецов – жалкие 0,2% – были единственной надеждой земного вида. И они знали это.

– Мир-Спираль? – бросил Журавлёв. – Их судьба?

– Тот же террор. То же рабство.

– Но Мир-Спираль не покорился! Он бежит! – напомнил капитан Даренков.

– Потому что это не флот, а единый кибер-левиафан? Один непостижимый корабль, построенный теми самыми «Философами-инженерами» – гениями, чьи безумные сны о спирали стали сталью и кодом?

– Возможно, это и спасло их от захвата, – предположил контр-адмирал.

– А мы? 80 000 разрозненных скорлупок! – с горькой прямотой ввернул Даренков. – Нас переловить – дело техники.

– Если Объединённый Флот Земли решил выжить, то ни о какой «технике» и «лёгкости» и речи быть не может! – Журавлёв рубил воздух ладонью, как саблей. – Мы создадим им ад!

– Сделаем всё, чтобы их путь был усеян терниями, а не лепестками, – поддержал полковник Гоф.

– Суть их плана ясна, – вернул совет к главному Журавлёв. – Захватить пассажиров и экипажи. Живыми. Но для чего? Рабы? Но зачем им эта сложность? Поработить Землю со всеми её 15 миллиардами – их технологии позволяли! Без вируса! Без уродства! Без этой дьявольской ловушки с исходом! Они поступили с нами не так, как с остальными десятью. Почему? ЗАЧЕМ?

– Чем мы уникальны? – бросил в тишину контр-адмирал. – Наш генофонд? Эхианцы изуродовали себя генмодами, пикерингцы – закоснели в отсталости…

– Они хотят от нас того, что не смогли взять у Мира-Спирали, – высказал догадку Плехов.

– И почему не смогли? Лишь потому, что один корабль-крепость не расколоть, а мы – лёгкая добыча? – парировал Даренков.

Вопросы висели в воздухе, тяжёлые, как свинец, не находя ответа. Совещание буксовало в тумане незнания.

– Можем связаться с Миром-Спиралью? – едва не безнадёжно спросил Журавлёв.

– Радиосигнал будет идти тысячелетия…

Адмирал флота Журавлёв медленно поднялся. Его взгляд обвёл замерших офицеров, остановившись где-то за пределами корабля, в бездне, где таился враг. Когда он заговорил, голос был тихим, но каждое слово падало, как гиря:

– Тогда скажите мне… ради чего? Ради какой цели им нужны живыми двадцать восемь миллионов наших людей?

Королёв

31 августа в час пополудни личный космолёт Ромы приближался к Военной Академии Разведки и Терраформирования имени Сергея Павловича Королёва. Знакомый силуэт – перевернутый конус, сужающийся к основанию-«наконечнику» и расширяющийся к вершине-«окуляру» – казался еще величественнее вблизи. Три струи ионизированной плазмы, невидимые глазу, но чьи следы искрили пространство искажениями, холодным сиянием вырывались из сопел ядерных двигателей на концах поддерживающих пилонов-«треног». Они беззвучно толкали гигантскую обитель познания и силы сквозь вакуум.

Около семи лет строили корабль, послуживший пристанищем для Военной Академии. Строительство шло на Космическом адмиралтействе – верфях российского подразделения Объединённого Флота. Со стапелей корабль-академия сошёл чуть более трёх лет назад. Набор курсантов, в котором оказался Рома, был первым, а учебный год – 2122-й – проводимый на борту корабля – дебютным.

Григорий запрашивал разрешение на посадку. Этот серьёзный и внимательный молодой человек работал доставщиком. Именно он пополнял кладовую Академии свежей провизией с кораблей-ферм (мука, масло, молоко, яйца, мясо, зелень) и сухими продуктами – какао, кофе, чай. Также он занимался доставкой запасов алкоголя для выдачи винной порции на выбор – водка, джин, вино, коньяк и пиво.

Как и другие доставщики, Григорий так же перевозил продукцию судов-лабораторий, производивших на основе грибков коллоиды питательных веществ. Протеиновые плитки, витаминные пластинки, калорийные вафли – иначе, питательные пайки или нормированное питание, также получившее неблагодарное название «Флотские сухари». Таким образом, маршруты Григория пролегали между продовольственными кораблями и холодильными камерами Академии, спрятанными глубоко в каркасе нижних палуб.

Но по совместительству Гриша выполнял и обязанности личного пилота Романа Никитина, когда на то возникала необходимость. Рома шагнул в кабину, ощущая нарастающий стук сердца. Вид в обзорное окно захватил дух, как и год назад.

От острого «наконечника» в основании корабля расходились три могучих пилона, несущих гондолы двигателей. Стальные кольца корпуса, формировавшие ярусы палуб, плавно расширялись вверх. На пятисотметровой высоте их накрывал широкий диск, над которым, словно копьё, вонзался в пустоту шпиль коммуникационной башни. Кормовую часть судна отвели под инженерный отсек, топливные хранилища и сердце корабля – машинное отделение с высокофункциональным оборудованием.

В верхней части Королёва располагались аудитории, плац, каюты и отсеки с пространством, предназначенным для жизни и учёбы курсантов. Фюзеляж этого причудливого семипалубного конусообразного корабля-телескопа имел характерный изгиб – выпуклый наружу, что изнутри создавало ощущение расширяющегося пространства, уходящего ввысь. Из-за этого борта палуб не просто «отодвигались» от пассажиров, а формировали наклонную плоскость, которая, начинаясь под ногами, «убегала» вверх и в стороны.

Сотни иллюминаторов и обзорных окон, как созвездия рукотворных звёзд, горели на ярусах корабля. В модулях-отсеках, походящих на «коробки» и соединённых с фюзеляжем могучими рукавами переходов, мелькали живые фигурки: повара, святые отцы «кухонного конвейера» от лифтов до столовой; кибертехники, сканирующие пульс систем; роботы-уборщики – невидимые хранители чистоты. Лишь библиотека и комната досуга пока пустовали – тихие омуты в бурлящем потоке корабельной жизни.

А на сшитой из композитных плит обшивке, сиял герб. Знакомый серебристый космонавт в скафандре с матовым, а не зеркальным блеском. Щиток его шлема – непроглядная чернота, обращённая в вечность. Его меч в опущенной руке, острием вниз – символ разведки. Другая рука его вытянута, тыльной стороной пальца касаясь сферы планеты. Сверху – серая мёртвая пустыня с тенями кратеров. Снизу – наступающая волна бирюзового океана и изумрудных континентов. От точки касания исходит ослепительное золотое сияние, от которого расходятся серебряные дуги – импульсы преображения. Над фигурой – дуга из восьми золотых звёзд, символизирующих факультеты Академии. В самом низу треугольного заострённого щита – лаконичная латынь: «GLADIO ET RATIONE · AD ASTRA», а внизу – весомое и неоспоримое имя: «АКАДЕМИЯ ИМ. С.П. КОРОЛЁВА».

Флагман противостояния с Эстерайской империей плыл во тьме космической ночи под своим девизом «Мечом и Разумом – к Звёздам». За три года службы матово-зеркальное покрытие фюзеляжа приобрело патину космических путешествий – сеть микроцарапин от пыли и микрометеоритов, создававшую причудливую игру света и тени, словно морозные узоры на стали. Оно не тускнело, а сияло переливчато, вбирая и преломляя свет далёких солнц.

Рома широко улыбнулся и крепко хлопнул Гришу по плечу. Два долгих месяца отпуска он не видел этот корабль. Волна неподдельной радости на мгновение смыла навязчивые проблемы с визуализаторами и приглушила сердечную боль от мыслей о Саше Коневод – девушке, которую, возможно, он больше никогда не увидит.

Может, всё самое яркое уже позади? И прошлый год подарил свой предел счастья, за который стоит быть благодарным? Всему своё время: и той встрече, и тем опьяняющим чувствам, что она пробудила. Теперь – новый виток, второй курс, открывавший дверь в совершенно иную реальность. Рома любил её. Но разве в его власти заставить Вселенную вернуть Сашу обратно в его жизнь? Увы. Жизнь, как река, течёт вперёд. Она длинна, эта река. На просторах Флота немало интересных девушек. Может, когда-нибудь, в непредсказуемом будущем, его путь снова пересечётся с чьим-то особым взглядом… И тогда эта тихая печаль о Саше наконец отпустит его сердце?

Пока личный челнок Ромы приближался к Академии, взгляд парня цеплялся за новшества на могучем корпусе – о которых он лишь слышал, но теперь видел воочию.

Каждый лишний грамм брони в космосе – вызов и огромная цена. Но стальной конус Академии теперь нёс на себе предельно возможную защиту, какую только позволяла его конструкция. Без этого панциря Королёв не выдержал бы и первого серьезного удара, рассыпавшись как карточный домик. Теперь же у него был шанс выстоять. Хотя бы какое-то время.

И вооружение… Где раньше были лишь иллюминаторы, теперь на шестой, пятой и четвёртой палубах выросли кластеры орудий. Крейсер! Теперь это был настоящий трёхдечный боевой крейсер. Его деки ощетинились пулемётными турелями и ракетными аппаратами. У основания стволов главного калибра тускло поблескивали плоскоцилиндрические матрицы – сложные системы наведения или охлаждения.

При виде этой мощи, вставшей на пути звёзд, Рома ощутил, как сердце рванулось вскачь. Гордость распирала грудь – вот она, сила Флота! Но следом, холодной змейкой, заползло иное чувство – смутный, неоформленный страх. Предчувствие. Тяжёлое и неумолимое.

«Пирожки» садились на «противень» причальной палубы «Королёва» с интервалом в 2-3 минуты, словно пчёлы в улей. Этот огромный воздушный шлюз перед посадкой пассажирских челноков опустошался: воющий ветер уносил воздух, давление падало до вакуума. Класс челноков «Пирога» стал широко известен под именем «пирожок» и потому площадку диспетчеры между собой звали «противнем». Лепестки-створки шлюза открывались на 15 минут, заполняя палубу челноками. Лишь когда все восемь «пирожков» приземлялись, лепестки смыкались, и воздух с ураганной силой возвращался, делая палубу обитаемой. Мощные системы жизнеобеспечения корабля легко справлялись с такими циклами расхода воздуха. Высыпавшие пассажиры уступали место новым – цикл повторялся.

Наконец и космолёт курсанта Никитина выставил посадочные опоры. После восстановления атмосферы и получения разрешения покинуть борт, Рома попрощался с Гришей и ступил на палубу родной Академии.

Рядом с челноками толпились абитуриенты, их напряжённая осанка и сжатые челюсти выдавали попытки казаться непоколебимыми. Рома миновал посадочную зону и в переходном отсеке предъявил офицеру портовой службы свой военный билет. Досмотр на контрабанду прошёл быстро – во временно развёрнутом блоке проверяли каждого вновь прибывшего. За стойками металлодетекторов выстроились пять шеренг ожидающих.

В основном в сумках звенели учебники и планшеты, но кое-где маячили и запрещённые вещицы. Офицеры, впрочем, смотрели сквозь пальцы на мелкие шалости, если те не несли явной угрозы.

На вступительные экзамены, прошедшие неделю назад, съехались абитуриенты со всех уголков Объединённого Флота – американцы, немцы, китайцы… ходили даже слухи о подавших заявления с какого-то совсем уж экзотического края. Рома пока в этом потоке не увидел ни одного знакомого лица.

У него самого досмотр не выявил ничего противозаконного. После заселения курсантам вернут под расписку форму (летнюю, зимнюю, парадно-выходную), личное оружие с двумя магазинами, штык-нож и прочее снаряжение, оставленное на хранение в оружейной на пятой палубе.

Взвалив сумку на плечо, Рома вышел из досмотрового блока, прошёл по узнаваемым переходным коридорам (стандартным, как на любом гражданском лайнере) и направился в административный корпус – доложить о прибытии в штаб.

Интерьер Академии окутал его теплом знакомой роскоши. Лепнина, мебель из имитации тика и пекана, латунные поручни, зеркала в тяжёлых рамах. Игра света на хрустале, бронзе, искусном мраморе – всё это будило глубокую ностальгию. Даже синтетическое покрытие пола, стилизованное под дуб, лиственницу, тик, казалось драгоценным паркетом. «Ах, этот ампир… родной ампир МГУ! Как же я по тебе скучал», – мысленно воскликнул Рома, проводя ладонью по гладкому, тёмному лаку перил парадной лестницы. На лицах проходящих мимо новичков он ловил те же восхищённые улыбки, что и у них год назад.

Этот корабль стал подлинным домом. «Неродная» каюта на «Мурманске» – лишь временное пристанище. Здесь же, в Королёве, пульсировала его настоящая жизнь.

У лифтов толпилась очередь – человек двадцать курсантов и первокурсников.

– Рома! Привет! – звонкий, знакомый голос прорезал шум. Он обернулся и тут же увидел машущую ему Гузель Менажетдинову.

Среди суеты мелькнули Янис Лех Сартариас (их командир отделения), Андреа Дикамилова и Энрике Блинчик-Романовский. Извиняясь и аккуратно расталкивая окружающих, они пробились друг к другу и обменялись крепкими, радостными объятиями.

Быстро перебросившись новостями о лете и делах, друзья дождались своей очереди и втиснулись в лифт, отделанный «под тик». Королёв дышал стариной – барокко, ар-деко, ампир. Даже лифт имел отъезжающую решетчатую дверь-клетку (портье, конечно, не полагалось). Молодые абитуриенты, неловко протискиваясь, вышли на второй, учебной палубе, и их удивлённые возгласы и свист донеслись вслед – их поразил декор. Второкурсники же поднялись выше и вышли в жилом секторе.

Перед ними раскинулся длинный коридор, ведущий к просторному вестибюлю с ответвлениями в каюты и общежития. Налево – каюты офицеров-преподавателей и экипажа. Направо – четыре крыла общежитий (мужских и женских), сходившихся у центрального круглого вестибюля. Гермоставни были убраны, обзорные окна открыты в безопасную тьму космоса – никаких зловещих голограмм «Смертельно!» или «Канцерогенно!». Солнце не било в борт. Рома подошёл к ближайшему иллюминатору, положил ладонь на гладкий «деревянный» подоконник и тихо выдохнул:

– Я дома… – в его голосе звучала глубокая уверенность.

Его чувство разделили дружным ропотом согласия. И тут со скамеек в глубине коридора донеслись ещё более знакомые голоса. Обернувшись, они увидели Наташу Коневод и Эмму Бреннан. Радостные восклицания, и группа снова сплелась в тесных, искренних объятиях.

– Здравствуй, Наташа! – Рома одарил её теплой улыбкой.

– Здравствуй, Рома, – прозвучал в ответ её бархатный голос, который он не слышал целых два месяца.

Взгляд Ромы скользнул к Эмме Бреннан, и он не мог не отметить перемены. Девушка заметно похудела, но ещё сильнее бросался в глаза подчёркнутый спортивный рельеф её фигуры. Однако больше всего поражало лицо – оно буквально сияло.

– Прекрасно выглядишь, Эмма! – воскликнула Гузель, и Янис тут же поддержал её одобрительным кивком.

Похоже, новое впечатление от Эммы не ускользнуло ни от кого. Сама девушка, смущенно зарумянившись, благодарно улыбалась комплиментам.

– Ребята, нам всё же надо в штаб, – мягко напомнил Рома, возвращаясь к неотложному делу.

– Ещё не отметились? – уточнила Эмма. – А мы с Наташей уже доложились.

Порядок был чётким: покидая Академию имени Королёва, курсанты снимались с учета в комендатуре, и лишь по возвращении из отпуска – будь то летнего или зимнего – вновь становились на учет. Сегодня, 31 августа, требовалось успеть явиться до полуночи, пройти вечернее построение и поверку.

– До двенадцати ещё полно времени! – с напускной лёгкостью бросил Янис Лех.

Рома недоверчиво хохотнул – редко услышишь столь легкомысленное замечание от командира отделения.

Гузель, Андреа, Янис и Энрике согласились, что в штаб идти надо, но решили пока задержаться, чтобы поболтать с девушками, пообещав Роме, что быстро его догонят. «Да и очередь там, наверняка, приличная», – добавили они в оправдание. Рома кивнул, оставил друзей в коридоре и направился по первой палубе, ловко лавируя между шумными группами первокурсников, заряженных предвкушением новой жизни. Внезапно его окликнули:

– Рома!

Он обернулся. Наташа, немного запыхавшись, догнала его.

– Чем могу помочь тебе? – услужливо спросил парень, замечая её нерешительность и какой-то просящий взгляд.

– Вообще-то… можешь, – вздохнула Наташа, собираясь с мыслями. – Хочу попросить тебя кое о чём. Можно?

Рома насторожился, но ответил без колебаний:

– Конечно, слушаю.

– Валере… очень одиноко, – начала она осторожно. – Он совсем один в нашем взводе. И друзей… друзей, с которыми он общался бы больше, чем с вами – у него нет… – Она замолчала, будто ожидая, что Рома сам додумает её мысль. Но он молчал, давая ей договорить. – Так что… он стесняется сам попроситься… но я вижу, как ему этого хочется. Можно, чтобы он… присоединился к вашей компании?

Внутри Ромы шевельнулось гаденькое чувство – крохотное желание отомстить. Вспомнилось, как Наташа на свадьбе Фёдора и Ирмы отреагировала на его надежду увидеть Сашу. Ничего плохого она не сказала, но и тени участия, желания помочь не проявила. Тогда он просто развернулся и ушёл, оставив её с Валерой.

Теперь роли поменялись. Она стояла перед ним с просьбой, примерно в той же уязвимой позиции. И ему вдруг захотелось ответить ей тем же равнодушием. Хотя бы на мгновение. Но подавить это мимолетное чувство не составило труда – Валера ему, в общем-то, нравился. Однако оставался серьёзный камень преткновения.

– Наташа, – мягко, но веско начал Рома, – а как же Вектор? Ведь он – четвёртый в нашей компании. Ты просишь меня впустить в наш круг соперника человека, который тебя искренне любит. Тебе не кажется… что это может быть жестоко по отношению к нему?

Наташа смущенно опустила взгляд. Услышанное явно задело её и пристыдило.

– Да… – прошептала она, резко разворачиваясь. – Ты прав. Прости за глупую просьбу! Я не подумала…

И она уже засеменила прочь, бормоча что-то себе под нос, когда Рома окликнул её вновь:

– Наташ!

Она замерла, обернулась, и в её глазах читалась смесь надежды и напряжения. Рома постарался смягчить обычно сдержанное выражение лица и вложить в голос максимум тепла:

– Я поговорю с ребятами. Валера – хороший парень, мы его примем. Не как одолжение. Но… – он сделал небольшую паузу, – не жди слишком многого от Вети.

Наташа одарила его благодарной, чуть виноватой улыбкой. Рома ответил ей теплой улыбкой, кивнул и, развернувшись, уверенно зашагал дальше по знакомому коридору.