И мы сгорим

Океан, будто подтверждая это, окатил берег пенной волной.

Грэм предложил урну брату, но тот отмахнулся и одними губами ответил: “Лучше ты”. Проверив направление ветра, Грэм снял крышку, вытянул руки и наклонил урну, позволяя ветру подхватить частички пепла. В груди вмиг стало пусто. Грант, увидев, как брат пошатнулся, вцепился в его плечи и с недоумением посмотрел вслед летящему к водной глади гранитному сосуду.

Следующие минут десять они провели в тишине. Грэм опустошенно наблюдал за волнами, Грант изредка поглядывал за тем, не теряет ли брат равновесие, и ждал подходящего момента, чтобы вновь заговорить. Когда надежда на то, что он все же наступит, рассеялась, Грант прокашлялся и решительно заговорил:

– Я не только за этим тебя позвал.

– Я понял, – усмехнулся Грэм и, не ожидавший, что из его глаза выкатится слеза, протер щеку тыльной стороной ладони. – Обычно ты не так настойчив.

– Перед тем, как расскажу… все, что ты сейчас услышишь, должно остаться между нами. Где твой телефон?

Грэм нахмурился и проверил карманы пальто.

– Оставил в машине.

– Это хорошо. Ты помнишь, когда в последний раз сдавал анализы?

– А ты чего, о здоровье моем забеспокоился?

– Грэм. – Грант казался излишне серьезным, и это навевало страх.

– В январе, как и всегда.

На лице Гранта сложно было прочитать конкретные эмоции – лишь то, что их было много, и они кружились в сумасшедшем вихре, не позволяя тому ясно мыслить. Он будто лихорадочно перебирал в голове варианты, пытался придумать план действий, сталкивался с множеством препятствий и искал способы их обойти.

– Да что с тобой? – встревожился Грэм.

– Правительство запустило новый проект. Простых метаморфов они достаточно изучили, теперь им интересны те, кто может превращаться сразу в нескольких животных. Говорят, они ищут кого-то конкретного, но в бумагах для научно-исследовательского центра об этом, как ты понимаешь, ни слова, и… – Грант говорил быстро, едва не задыхаясь, будто полиция уже стояла за его спиной и грозилась застрелить за раскрытие государственных тайн. – Я хотел сдать анализы за тебя, но нестыковку сразу заметят, поэтому я спрятал твои январские пробы. Снял с них наклейку с именем. Хорошо, что они были последними, но когда пропажа обнаружится…

– Но зачем…

– Полиморфы более ценны, – принялся объяснять Грант. – И их больше, чем может показаться. Они хотят выяснить, насколько ограничен список животных, в которых они могут превращаться, реально ли его расширить, могут ли они… люди же тоже животные, понимаешь? Спектр применения в интересах правительства тогда значительно вырастет. Шпионаж, например. А если они найдут феникса…

– В людей и шпионаж верится больше, – перебил его Грэм, заставивший себя скрыть волнение и вновь принявший невозмутимый вид. – Истории про феникса – легенды, тебе ли не знать, доктор. Что-то ни единорогов, ни драконов среди метаморфов я не видел.

Грант молчал, но с крайне красноречивым выражением лица. Он подписывал соглашение – нет, сотни соглашений – о неразглашении конфиденциальных данных, но наверняка не мог отдать им на растерзание собственного брата. А именно это во время своих тестов они, непременно, и сделают. Гуманностью среди ученых-практиков отличались немногие, ведь все они были людьми. Метаморфов по негласной договоренности направляли в теоретические дисциплины.

– Пока что они проверяют тех, кто открыто признавался в своих способностях, но потом пойдут по содержащимся на хранении пробам. Среди них в основном военные и сотрудники академий, – объяснил Грант, рваными движениями вычищая несуществующую грязь из-под ногтей. – И большинство из них быстро отметут.

– Что ты предлагаешь? Я живу на территории, окруженной сотнями вооруженных людей. Поступит приказ – меня из-под земли достанут. Бежать некуда.

– Просто будь потише. Не влезай в скандалы, держись подальше от всего, что может привлечь к тебе внимание. Я постараюсь придумать, как подменить твой образец. Найду кого-нибудь.

– Удачи, – хмыкнул Грэм скептически, но, заметив, как бесконечная тревога на лице брата сменяется раздражением, поспешил исправиться: – Ладно, ладно. Только так не нервничай, не то Грейс мне голову оторвет. Ты, кстати, уже рассказал ей, как носить передачки в тюрьму?

Грант ударил его в плечо, но тут же схватил за рукав, побоявшись, что брат свалится в воду. Они оба засмеялись – тихо, неловко, невесело. Снаружи одинаковые, внутри они были такими разными, что далеко не всегда находили общий язык. Но Грант никогда не бросал попыток сблизиться – пусть он и младше, именно он заботился, переживал и всегда делал шаг навстречу. Фаталисту Грэму требовалось время, чтобы проникнуться идеями брата, ведь поначалу он ни к чему не хотел прикладывать усилий. Раз суждено – зачем идти поперек? Но Грант толкал его, и рано или поздно они все равно приходили к цели.

Именно он затолкал Грэма в академию. А теперь всеми силами хотел вытащить.

Грэм всегда жил тихо и мирно, и потому обещание, данное брату, считал формальностью – мелочью, которая позволит тому спокойно спать по ночам.

Но он еще никогда так не ошибался.

Глава 9. Рен

Той ночью ему снился удивительно спокойный сон – стоило насторожиться уже тогда, когда Рен с удовольствием прижался к плечу матери, желая той доброго утра, и приготовился завтракать в яблоневом саду, которого около их дома никогда не было. Но когда стакан апельсинового сока он пронес мимо рта, зачем-то вылив себе на голову, игнорировать старательно напоминающую о себе реальность не осталось сил, и Рен открыл глаза.

Двое полицейских держали его под руки, пока третий обливал водой – ледяной, забирающейся под жесткие волосы и заставляющей футболку прилипнуть к телу. Зубы застучали, а колени затряслись. Не успев сообразить, почему его схватили и чего от него хотят, Рен попытался освободиться, но сделать ему этого, конечно же, не позволили.

– Когда он вернулся? – рявкнул тот, что стоял с ведром.

Сосед Рена по комнате неразборчиво проблеял ответ, но после весьма однозначного рыка полицейского повторил:

– Около одиннадцати. Может, было минут десять двенадцатого, я не помню…

– Бесполезные детишки, – с презрением бросил один из удерживающих. – Еще ни одного четкого ответа от них не получили. Может, они все в деле?

– Помолчи, – устало толкнул его второй.

– Идти можешь?

Рен не сразу осознал, что обращаются к нему – он вообще мало что в тот момент осознавал, – хотя ответа его никто, впрочем, не дожидался. По дороге он пытался вспомнить, как переставлять ноги, но быстро бросил затею, несколько раз заснув в процессе. Сложно было сказать, во сколько его подняли с постели – за окном было пасмурно и туманно, – но заснул он, едва коснулся подушки, во сколько бы это ни произошло.

Услышав о предложении еще раз брызнуть в него холодной водой, Рен потер слипающиеся веки и несогласно замычал. В этот раз в допросной было холоднее, чем в прошлый, а на лице детектива Сондермана залегли тени, повествующие о смертельной усталости и недостатке сна. На некогда гладких щеках появилась местами седая щетина, а глаза смотрели на Рена как-то холодно и будто бы насквозь.

– Ваши дела плохи, – заявил детектив, заерзав на сидении, будто ему было неудобно сообщать это. – Вы последний, кто общался с миссис Ротфор вчера вечером.

– И что? – Рен взъерошил волосы и, прикрыв рот рукой, зевнул. – Если вы переживаете о деталях дела, то мы его не обсуждали. Миссис Ротфор слишком принципиальна, чтобы нарушать правила.

Сондерман прищурился и чуть наклонил голову. Вид его мгновенно стал заинтересованным, словно он с первого раза зацепился за то, что и не надеялся отыскать.

– А что вы обсуждали?

– Личные моменты. – Рен прозвучал лениво, и детектив, похоже, это заметил. – Уверяю вас, это не касается дела.

– Сейчас все касается дела.

– Альберта вряд ли как-то задевали мои отношения с родителями. Или вы думаете, что…

– Но задевали миссис Ротфор? – догадался Сондерман, наклоняясь. Он смотрел на Рена снизу вверх, грудью почти прижавшись к столу, пытливо и пристально. – Это вы с ней обсуждали? Чем вы были недовольны?

– Мистер Сондерман, мне, конечно, приятна ваша забота, но в академии уже есть психолог. Если мне понадобится помощь, я обращусь к нему.

– И как в твоих проблемах с родителями задействована миссис Ротфор? – не унимался Сондерман. Глаза его теперь блестели жутким торжеством, и от этого зрелища Рен окончательно проснулся. – Вы ссорились из-за этого?

– Кто сказал, что мы ссорились?

Рен попытался вспомнить, не было ли кого-то рядом с ними прошлым вечером, но в это время по академии обычно не слоняются студенты – всем и без этого есть чем заняться за полчаса до отбоя. К тому же миссис Ротфор постоянно оглядывалась, а от ее острого взгляда вряд ли могло скрыться хоть что-то – и бабочку бы заподозрила.

– А вы мило общались?

– К чему вы ведете, детектив? – Рен инстинктивно сложил руки на груди, желая защититься. – Может, я и кажусь вам ребенком, но мы оба взрослые люди. Скажите прямо, и я вам отвечу.

Мистер Сондерман откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и улыбнулся одним уголком рта. Молниеносные перемены его настроения вызывали тревогу – она рождалась где-то в глубине живота, затем поднималась к груди, сжимая сердце, а после обхватывала и горло, заставляя прилагать усилия, чтобы вздохнуть или что-то произнести.

– Миссис Ротфор мертва.

Рена едва не стошнило. И без того напряженное тело захлестнула волна боли вперемешку со страхом – неудивительно, что оно захотело избавиться от непривычных чувств любым доступным способом. Он мгновенно побелел, пальцы его задрожали. Даже мистер Сондерман, до того казавшийся уверенным, что вот-вот вытащит из Рена ценную информацию, подозвал кого-то из коридора и попросил принести воды. Отходить от своей стратегии он, впрочем, не стал.

– Вас это не радует?

– Радует?! – Рен подавился и закашлялся так, что из глаз брызнули тщательно сдерживаемые слезы, но он быстро утер их, прикрыв лицо рукой. – Вы в своем уме?

– Разве вы не держали на нее зла?

– Конечно, бывало, но… – Рен заметил, как Сондерман победоносно ухмыльнулся, и поспешил добавить: – Да прекратите вы! Все ссорятся с родственниками. А уж если ваша тетя привыкла считать, что только ее мнение…

– Тетя?…

Детектив прижал одну ладонь к груди, будто пытался унять бешено колотящееся сердце, и у Рена появилось несколько секунд, чтобы отдышаться. Конечно, он скрывал этот факт, как же иначе. Никто не любил тех, кто добивался чего-то родственными связями, а дети в престижных академиях были особенно жестокими – рот стоило держать на замке. Знала только Пэйдж, да и та, наверное, давно забыла, ведь Рен предпочитал не пользоваться положением. Но когда терпение достигало точки кипения… такое случалось всего дважды. В том числе прошлым вечером.

Рен не мог понять, почему посылки и письма от родителей приходили все реже. Последнюю он получил четыре месяца назад, и с тех пор они молчали. Он не мог не думать о том, что его отвергли – наконец дождались момента, когда он станет достаточно взрослым, чтобы пережить подобную потерю. Родители были людьми. Его первое обращение поразило всех настолько, что беременная мама попала в больницу, и он ощущал тяжелейшую вину, воображая, как это может сказаться на еще нерожденной сестре. Поэтому поначалу, когда тетя пристроила его в “Игнис”, Рен даже радовался – подумал, так всем будет лучше. Но за последние два года он почти забыл почерк матери, и с каждым днем дыра в нем становилась лишь больше.

Наоми, внезапно появившаяся в академии, чуть стянула края раны, но затем, ухватившись когтями, дернула их в стороны.

А с этого момента и вовсе Рену казалось, что он весь стал огромной дырой.

– Тетя, – дрожащими губами подтвердил он спустя минуту тишины. – Сестра отца. Вы уже сообщили ему?

– Запрещено.

Рену будто отвесили пощечину.

– И надолго?

– Не я ставлю на дела печать “Секретно”, мистер Иноэ, – с горькой улыбкой ответил детектив. – Полагаю, вскоре им все же расскажут о трагедии и заставят подписать документы, но обсуждать с ними это я вам категорически запрещаю. Вы меня поняли?

Опустив взгляд, Рен несколько раз кивнул. Хоть какой-то плюс в том, что родители не слишком заинтересованы в общении с ним – меньше соблазнов получить обвинение и разозлить органы власти, и без того пристально наблюдавшие за метаморфами.

– У вас есть хоть какие-то зацепки? – Рен спросил это тихо, но продолжил уже громче, смело смотря детективу в глаза. – Видимо, с Альбертом пришлось повозиться, раз убийца перешел на женщин.

– А кто сказал, что убийца один и тот же?

– Хотите сказать, их тут двое?

– Хочу сказать, что вас это не касается.

– Готов поклясться, пару минут назад вы считали иначе.

– Мистер Иноэ. – Детектив произнес его имя медленно, почти по слогам. – Я сожалею о вашей утрате, но не стоит шутить со следствием. Скажите, у миссис Ротфор были враги?

– Сотни, – без промедления ответил Рен. – Она была непреклонна во многих вопросах и редко считалась с чужими чувствами.

– Были ли среди них ученики академии?

Рен нервно рассмеялся, и детектив сделал пометку в своём блокноте. Что бы он там ни записывал, делал он это с крайне озабоченным выражением лица, словно вспомнил что-то невероятно важное и боялся упустить.

– Были? – надавил Сондерман.

– А кем ещё им быть? Если живы, – уточнил Рен. – Если нет – то их семьи. Ей часто приходили письма, кажется, она хранила их в шкафу, что около входа…

Детектив снова принялся записывать. Ценную информацию Рен ему все же предоставил, пусть и не совсем так, как ожидалось, и благодаря этому у следствия появились новые зацепки. Столько, что на их проверку наверняка уйдет немало времени. Но чем дальше они от дня смерти, тем меньше вероятность найти убийцу – такое впечатление сложилось у Рена, изучившего весь каталог детективов и триллеров в онлайн-кинотеатре академии. А лишать убийцу тети справедливого наказания он не желал.

– Подумайте получше и постарайтесь вспомнить. Может, она говорила о ком-то конкретном? – попросил Сондерман, но звук его голоса заглушил удар в гонг, извещающий жительниц здания о том, что им следует поторопиться к завтраку. Детектив оглянулся, потрогал себя за ухо, и Рен наконец понял – там наушник. Вот почему иногда он так неожиданно менял маски – он просто получал соответствующий приказ. – Я вызову вас снова завтра.

– В этот раз разрешите встать по будильнику, сэр?

Сондерман усмехнулся и, спрятав блокнот в папку, молча вышел из кабинета. Рен прождал сопровождающего около минуты, но никто не спешил наблюдать за тем, кого совсем недавно считали опасным преступником, и потому он сам вышел из допросной и покинул женское общежитие.

Встретившие Рена девочки и девушки беззастенчиво обсуждали присутствие старшекурсника в женском общежитии всю дорогу до столовой. Пэйдж, за болтовню которой так хотелось зацепиться, чтобы не подслушивать, что о нем думают окружающие, нигде не было видно.

Впрочем, в очереди за завтраком она его настигла – втиснулась между ним и каким-то худощавым парнем лет пятнадцати, заставив того густо покраснеть, и заостренным ногтем ткнула в плечо.

– Скоро о призраке, блуждающем по нашему корпусу, начнут слагать легенды, – произнесла Пэйдж так, как рассказывают страшные истории, сидя вокруг костра. – Что-то ты зачастил.

Рену не захотелось делиться тем, что произошло. Все в академии рано или поздно узнают – такие новости не сдержать и за семью печатями, – но получать очередное замечание от детектива казалось неразумным. Как и произносить вслух то, что с его тетей кто-то жестоко расправился.

Жестоко ли? Рен не знал. Но чутье подсказывало.

– Хотел встретить тебя и пойти вместе, – соврал он, ничуть не пытаясь быть убедительным. – Но ты уже ушла.

Прищурившись, Пэйдж поджала губы и закачала головой, но от очередной колкости ее отвлекла женщина, уточнившая, какой напиток она предпочитает. Рен молча взял кружку с черным кофе и поспешил к столу, за которым сидел вот уже десять лет.

Компании в академии, сложившись однажды, не менялись – если новенькие и приходили, они скорее вливались в уже существующие группы, нежели меняли порядок вещей. Потому и места свои все знали наизусть. Но Рен едва поборол желание пройти мимо родного места, когда увидел, кто занял его стул.

– Ты же знаешь Наоми? – Пэйдж догнала и подтолкнула его, не оставляя возможностей для маневра. – Я встретила ее по пути и пригласила к нам, а то она вечно одна ходит. Не дело.

Рен с отчаянием заметил, что свободным осталось лишь одно место – прямо напротив Наоми. И пусть она все еще ни разу не взглянула на него, сделать это придется. Если, конечно, не выберет утопиться в чашке чая – при условии, что за последние десять лет она не слишком изменилась, этот вариант всерьез можно было рассматривать.

Он выпрямил спину и чуть отодвинул назад плечи. Не специально – у всех своя реакция на стресс, и реакцией Рена было делать вид, что дела у него обстоят лучше всех. Пэйдж за это всегда звала его индюком, и он не винил ее за это – порой Рен не мог с этим бороться, даже осознавая неуместность своих действий.

Наоми подняла голову и скривилась, смотря Рену прямо в глаза.

– Доброе утро, мистер айдол.

– Доброе, итачи, – улыбнувшись, парировал он.

Сидящий слева от Рена парень широко раскрыл рот и, указывая то на Рена, то на Наоми, переглядывался с Пэйдж. При всей ее непосредственности даже ей претила привычка Ларса сводить всех подряд. Он выглядел как ребенок – к двадцати годам его волосы все еще были светлыми и светящимися, а голубые глаза походили на едва окрашенное стекло, – и вел себя соответствующе. Впрочем, это не мешало ему серьезно относиться к учебе и действительно включаться в происходящее, если что-то требовало его внимания, как, например, в день, когда Рен сломал на тренировке руку – тогда Ларс на глазах изменился, превратившись в ответственного товарища, умеющего оказывать первую помощь и раздающего указания. Но это было лишь однажды. Рен считал это статистической ошибкой, сбоем системы и чем угодно еще.

– Хватит, – шикнула Пэйдж, через стол дотягиваясь до Ларса и ударяя того по рукам. – Спугнешь!

– Он, – выделила Наоми, – меня не напугает. Можешь не беспокоиться.

Пэйдж как-то виновато улыбнулась и зарылась ложкой в тарелку с кашей, которую брала каждое воскресенье, но никогда не доедала до конца. Ларс изобразил обиду, но тут же переключился на рассказ о том, как утром запутался в собственных штанах и ударился о стол, и даже продемонстрировал шишку на затылке в доказательство. Его способность разряжать обстановку вкупе с вовлеченностью Пэйдж в любую историю даже сумели отвлечь Рена от присутствия Наоми – точнее, помогли ему более правдоподобно показывать, что ему нет до нее никакого дела.

Весь оставшийся день они провели на улице. Потеплело, и истосковавшиеся по солнцу студенты при первой же возможности выбрались, чтобы ощутить его касания на коже. Ларс позвал сыграть в теннис, и они с Пэйдж заняли последний свободный корт, пока Рен играл роль судьи и вел подсчет очков.

Разумеется, ни Ларс, ни Пэйдж не следили за тем, насколько правдив озвучиваемый Реном счет, поэтому он спокойно рассматривал учеников и изредка проходящих мимо преподавателей. Его не оставляла мысль, что они все позабыли о смерти Альберта – никто не оглядывался, не обсуждал произошедшее. Они не переживали о том, что убийца где-то среди них – иначе и быть не могло, бежать ведь некуда. Интересно, о смерти директора они забудут так же быстро?

Стоило ли им бояться? Были ли в опасности Рен, Пэйдж или Ларс? Может, Наоми? Все ведь началось именно после ее прибытия в “Игнис”. Как вообще их убивали? Душили? Разрывали на части?

Кто-то толкнул Рена в плечо, приводя в чувства.

Наоми невозмутимо протягивала ему пластиковый стакан с кучей льда и каким-то напитком, а когда Рен не отреагировал, пожала плечами и поставила стакан у его ног. Рену стало неудобно, но в то же время захотелось съязвить. Чего это она ухаживала за ним, раз делала вид, будто они незнакомы?

Но пить и вправду очень хотелось.

– Есть сигареты? – спросила Наоми, едва Рен коснулся ее подношения.

Так вот в чем дело.

– Не курю, – отрезал он. – И тебе, итачи, не советую.

– Вредно для здоровья, бла-бла-бла…

– Вредно для рейтинга, – исправил Рен, сделав большой глоток. – За них и алкоголь наказывают даже сильнее, чем за драки. Месяца два будешь отрабатывать. И, может, выйдешь в ноль.

– Сколько там осталось? – крикнул запыхавшийся Ларс.

Рен взглянул на часы и, увидев на них 15:43, решил соврать.

– Меняйтесь! Этот сет за тобой.

Пэйдж, обходя сетку, приложила два пальца к глазам и затем указала ими на Рена, дав ему понять, что ложь ничем хорошим не обернется. Ее гнева он, впрочем, не боялся.

– И что, ты ни разу не пил и не курил? – Наоми с трудом дождалась, пока все члены компании обменяются взглядами; казалось, она уцепилась за тот факт, что он указывал ей на недостойное поведение, чтобы продолжить разговор, и Рену это польстило.

– Скорее, ни разу не попадался. Но ты еще не знаешь местных порядков. А я провел здесь десять лет.

– Да… Десять лет… – эхом повторила Наоми, и лицо ее будто потеряло все краски.

На этом все. Ни намека на продолжение, о котором Рен уже успел помечтать. Когда Наоми уходила, опустив даже вежливое прощание, он задержал дыхание, чтобы ничего не бросить ей вслед. Что это было? Внутри все в тот же миг перевернулось вверх дном, холодок пробежал по спине и вернулся к животу, где свернулся клубком и принялся дрожать. Она помнит. А ведь он почти поверил! Наоми и в детстве любила его испытывать, а он никогда не мог принять правила игры – то был слишком труслив, то боялся обыграть ее, ведь тогда она перестала бы с такой радостью придумывать им занятия. Она любила быть впереди. А он не против был иногда поддаться.

Может, Наоми и не знала, что бередит раны того, чье сердце и так кровоточит. Но благодаря ей перед тем, как снова станет нестерпимо, он на мгновение забывал, что такое боль.

Понедельник начался обыденно: подъем, завтрак, скучная пара по экономике и всеобщее сумасшествие, почему-то настигавшее его однокурсников в кабинете доктора Хьюза. С тех пор как они со Скоттом привлекли лишнее внимание, никто из компании Альберта к Рену не подходил, но иногда он чувствовал их взгляды – в том числе потому, что сидел наискосок от Наоми, которую их горящие глаза испепеляли гораздо чаще.

Рен мог понять, почему они ищут того, на ком можно сорвать злость, выплеснуть чувства, которые нет сил держать в себе. Он и сам присматривался к тем, кто ему не нравился. Дожидался, когда они выкинут хоть что-то, за что можно будет уцепиться – и тогда никто его бы не сдержал. Но в тот день куда больше раздражал Ларс, которого внезапно стало слишком много, и рот его не закрывался, даже когда Рен пытался что-то в него запихать.

Впрочем, запал сошел на нет, когда в кабинете появился доктор Хьюз.

Рен в тот момент понял, что значит “на нем нет лица” – черты Хьюза будто смешались в нечто однородно серое, и отчаяние тянулось за ним шлейфом, заполняя комнату ароматом болезни и препаратов, словно его только что выпустили из больничной палаты. Если подумать, на выходных его и вправду не было видно.

– Я должен сообщить вам новость, – проговорил Хьюз тихо, безлико, так, что даже сидящие за передними партами его проигнорировали, продолжив общаться между собой. Заметив, что у учителя нет сил с этим бороться, Рен несколько раз ударил по столу и присвистнул, привлекая внимание. Хьюз поблагодарил его коротким кивком и вымученной полуулыбкой. – Я должен кое-что вам сообщить. Смерть Альберта потрясла нас, но не сумела посеять панику. Надеюсь, что так будет и впредь.

– Они что-то выяснили?

– Кто убийца?

– Его поймали?

Голоса летели отовсюду, подобно стрелам, и вонзались в две цели – Рена, который берег это знание, пусть оно кололось и вырывалось, и доктора Хьюза, который едва сумел донести до кабинета тяжкий груз, давящий на плечи. Они оба молчали, выслушивая предположения, пока не прозвучала версия Пэйдж – и не ударила всех наотмашь.

– Нашли еще одно тело.

Воцарившаяся тишина стучала в ушах в ритме учащенного пульса. Доктор Хьюз смотрел на Рена, словно искал в нем сочувствие, что было, в общем-то, непрофессионально с его стороны, да и отношения между ними не позволяли эту поддержку оказать – Хьюз, как казалось Рену, неспособен на сильные эмоции. Именно потому то, что он видел – а это очевидно было скорбью, – его настораживало. Возникло неприятное ощущение искусственности, словно ему лгали прямо в лицо, ничуть не стыдясь и не скрываясь. Почему смерть Альберта он перенес спокойно? Ведь тот был его подопечным, а миссис Ротфор – просто начальницей, к тому же всегда соблюдавшей субординацию. Даже родных она держала на расстоянии, если того требовало дело – никогда и никому не давала поблажек.