И мы сгорим

От раздумий лицо Рена приобрело озабоченное, почти сердитое выражение, и доктор Хьюз перестал цепляться за последнюю нить, что помогала оттягивать момент.

– Миссис Ротфор больше нет.

По кабинету прокатился вздох. Пэйдж тут же обернулась, чтобы взглянуть на Рена, и подавила порыв вскочить с места, чтобы его обнять.

– Никто не знает, в чем дело, поэтому вынужден попросить вас, – продолжил Хьюз, – не паникуйте, не стройте теорий заговоров и не пытайтесь устроить самосуд. Причина смерти может быть естественной и не иметь ничего общего со смертью Альберта.

“Значит, точно убили”, – подумал Рен. О деталях гибели Альберта следствие и руководство академии тоже молчало, но все понимали, что здоровый молодой парень не мог скончаться от сердечного приступа – шансов у этой версии было чуть больше нуля. Но когда речь зашла о женщине за пятьдесят… так легче всего сделать расследование закрытым, не вызвав подозрений. Но Рен знал чуть больше других, и подозрения в его душе не просто пустили корни – они цвели буйным цветом, благоухали яростью и недоверием, смешавшись с дурно пахнущей тягой к влезанию в чужие дела. Его всегда привлекали авантюры, но не те, в которые его пытался втянуть, например, Скотт; просто набить кому-то морду бывает, может, и весело, но эйфория быстро проходит, а адреналин выветривается – если не повышать дозу, обычные драки перестали бы его привлекать, и потому Рен не лез. Знал, во что выльется. Хотел оставаться человеком.

Но ввязаться в расследование дела – совсем другое. Он убеждал себя, что так лишь поможет другим – снимет дамоклов меч, что висит над их шеями, пока убийца разгуливает по кампусу, изображая ужас и сочувствие скорбящим.

Осталось лишь найти партнера, который мог бы его прикрыть.

И Рен уже знал, кому это могло быть по душе.

Глава 10. Наоми

После новости о смерти миссис Ротфор заснуть оказалось непосильной задачей. Повсюду за Наоми шли беды. Как бы ни пыталась бежать, они догоняли, хватали за волосы и бросали на землю, заставляя вспомнить, сколько жизней она разрушила – или пыталась разрушить – на своем пути. Родители. Люди, помогавшие ей скрываться. Ученые, от которых она раз за разом сбегала.

Наоми узнала о том, что она метаморф, рано – незадолго до своего седьмого дня рождения. И скрыла это. Способность контролировать животную форму ей, видно, досталась от отца – образцовый выпускник одной из шести в стране академий, он вообще отказался от животного начала. Эту часть себя он не любил, даже презирал, и маленькая девочка быстро усвоила: быть животным = быть плохим. А разочаровывать родителей – последнее, чего она хотела.

Какой был скандал… В семнадцать они с другом попали в аварию, и когда тот обнаружил на сидении рядом не Наоми, а кучку одежды, тут же позвонил ее родителям. Поначалу Наоми злилась, но потом поняла, что у него не было другого выхода. Он был напуган. Она из-за страха тоже потеряла контроль.

Отец даже не угрожал ей академией или менее приличным заведением для обучения метаморфов – увидев дочь на пороге дома, он поднял трубку, вызвал службу отлова и сказал, что у нее десять минут – полагал, этого времени хватит, чтобы сделать выбор, призванный навсегда изменить ее жизнь. Ей хватило. Мать горько плакала, смотря на то, как Наоми собирает самое необходимое, готовясь бежать, но не отговаривала ни ее, ни отца – просто смирилась. Решимости хватало до тех пор, пока Наоми не взялась за дверную ручку, чтобы навсегда покинуть дом, в котором выросла. Обернуться она не смогла.

В глубине души она знала, что это последняя их встреча.

Когда-то отец уже вызывал службу отлова, и Наоми ненавидела его за тот день – всей душой, всем своим маленьким сердцем, пронзенным лезвием его предательства. Он лишил ее единственного, в ком она ощущала уверенность и силу, даже если и подтрунивала над ним по поводу и без, постоянно воровала его очки и подбивала на глупости. Мальчишки, с которым забиралась на крышу. Мальчишки, которого забрали, не позволив им попрощаться.

Она скучала по нему так сильно, что по ночам задыхалась, рыдая под одеялом, но со временем любая боль притупляется. Иногда Наоми воображала, как сложилась его жизнь, кем он стал, как с ним обращались – и картины всегда были неприятными, воплощающими худшие ее страхи. По ее мнению, так жили все метаморфы, попавшие в клещи образовательно-воспитательных учреждений – как животные. Подопытные крысы.

Увидев Рена Иноэ в классе доктора Хьюза, Наоми ощутила, будто разрывается на тысячи маленьких кусочков, между которыми сквозит холодный ветер. Захотелось сжаться и исчезнуть, зажмуриться и открыть глаза где-нибудь в другом месте, потому что это не могло быть правдой. Он улыбался. Белая рубашка казалась ослепительной из-за чуть смуглой кожи и черных волос. Длинные пальцы покручивали пуговицу на бордовом пиджаке, а затем тянулись к носу с небольшой горбинкой и поправляли очки в той самой оправе, которую Наоми с азартом прятала в своем рюкзаке. Он выглядел… не замученным и сломленным – скорее, счастливым.

Она ловила его взгляды, но никогда не отвечала взаимностью. Ей казалось, что это был кто-то другой – пусть с тем же именем и в тех же очках, но ее Рен не мог… или мог? Поверить в то, что они встретятся в одной академии спустя столько лет, было настолько сложно, что Наоми безуспешно цеплялась за выдуманную собой же легенду о бедняжке, запертом в подпольной лаборатории. Не потому что не желала Рену счастья – скорее, не могла позволить себе быть счастливой. А от одного его вида все внутри Наоми трепетало.

Бессонной ночью эти мысли вновь обуяли ее разум. Тишина пробкой стояла в ушах, и ничего извне не добиралось до слуха, пока повторяющиеся звуки постепенно не обретали очертания. Наоми с ужасом осознала, что из тишины раз за разом звучит ее имя.

– Фло? – позвала она, надеясь, что это соседка. – Ты спишь?

– Обними меня. – Шепот Флоренс пробрался под кожу тысячей мурашек. – Мне так страшно, Наоми, пожалуйста, обними меня…

Мозг Наоми узнавал голос, но тело тряслось от нежелания подходить к кровати, скрывающейся в тени – на ту часть комнаты не попадал свет фонарей. Отругав себя за всплывающие в голове образы, которые годились бы разве что для безвкусного фильма ужасов, Наоми поднялась с постели и сделала несколько шагов к кровати Флоренс.

Они не то что бы подружились, но и чужими людьми быть перестали. Могли перекинуться парой слов, спросить совета, обсудить занятия – приятельские отношения без попыток залезть друг другу в душу. Наоми не хотела нажить себе врага еще и здесь, в собственной спальне. Это было бы крайне неудобно.

Впрочем, просьба обнять все же выходила за рамки их привычного общения.

– Что с тобой, Фло?

– Мне страшно, так страшно…

Наоми коснулась плеча Флоренс, и та содрогнулась всем телом.

– У тебя уже были панические атаки? – догадалась она.

– Да, прошлая соседка… она обнимала… это помогает. Помоги, пожалуйста…

Резко выдохнув, Наоми нырнула под одеяло и всем телом прижалась к спине Фло. Она отвыкла от такого тесного физического контакта и уже не помнила, когда ощущала тепло человеческого тела. Объятия в какой-то мере успокоили и ее, заставив тревожные мысли уйти и уступив место заботе о соседке. Наоми гладила ее по плечу и шептала что-то вроде “я рядом” и “не бойся”, хотя не имела ни малейшего представления, помогает ли это – будь она на месте Фло, эти слова раздражали бы ее до зуда в кулаках.

– Давай поговорим о чем-нибудь? Может, это тебя отвлечет.

– О чем? – Голос Фло дрожал.

– Какие по кампусу ходят легенды? Может, страшилки… – произнесла Наоми, но спустя секунду спохватилась: – Нет, давай без них. Расскажи, что-нибудь интересное тут происходило?

– Интересное… даже не знаю. Но я слышала историю про феникса. Рассказать?

Наоми промычала что-то нечленораздельное, но Флоренс поняла, что это был положительный ответ.

– В пятидесятых одни религиозные фанатики, которые выступали за своего рода инквизицию, чтобы истребить метаморфов как нечто…

Фло было сложно подбирать слова – она часто заикалась, останавливалась, чтобы хватило дыхания, пока ее сердце заходилось в бешеном танце.

– Противоестественное? – подсказала Наоми.

– Да… Они многое говорили о нас, но больше всего их пугало, что нельзя предположить, какой метаморф родится следующим. Они думали, среди нас может быть огнедышащий дракон или феникс, и они не могли позволить нам иметь такую власть.

Они обе тихонько хмыкнули, и Наоми заметила, что разговоры действительно помогают – следующие фразы звучали уже ровнее и увереннее.

– А эта академия… ей лет больше, чем прошло с эпидемии испанки. И она всегда называлась “Игнис”.

– Огонь… – тихо произнесла Наоми.

– Академию почти разрушили. Все здания однажды либо горели, либо их разбирали на кирпичи. Наш, кстати, перестраивали полностью – только фундамент старый.

– И как, нашли они феникса?

– Нет. Может, было еще рано. – Флоренс отодвинулась от Наоми, насколько это было возможно, и, сев, несколько раз глубоко вздохнула. – Кажется, отпустило.

Но Наоми слишком заинтересовалась историей, чтобы не задать последний вопрос.

– Почему рано? Есть надежды, что его все же найдут?

– Надежда есть всегда. – Фло провела рукой по волосам, и Наоми села, чтобы быть с ней на одном уровне. – Список животных постоянно растет. Ты, кстати, первая ласка, которую я тут видела.

– И давно ты тут?

– С семи лет.

Чаще всего метаморфы обращались в тех, кому комфортно в их среде обитания, и потому ласок и родственных ей животных в этих краях должно быть много. Неужели все эти мелкие зверьки были так опасны, что их отправляли в заведения похуже академий?

– Ты как? – поинтересовалась Наоми.

Выглядела Флоренс уже гораздо лучше: тело не сотрясала крупная дрожь, голос был ровным, дыхание – размеренным.

– Спасибо. – Наоми готова была поставить любые деньги на то, что Фло покраснела. – Надеюсь, это не будет происходить часто… не хочу тебя беспокоить.

– Ты же не винова…

– Пойду переоденусь, – перебила Фло, перелезая через соседку и направляясь к шкафу. – От страха я жутко потею.

Наоми поняла, что ей не хочется об этом говорить – она и сама предпочла бы замять тему, произойди с ней подобное, – и решила отшутиться.

– Да, попахивает.

Получилось глупо, и им обеим стало неловко, так что Флоренс поспешила закрыться в ванной, а Наоми вернулась на свою кровать, залезла под одеяло и взялась прокручивать в голове сотни более удачных вариантов для ответа.

Утром поспать не дал дождь, барабанящий по окнам. Наоми постоянно проигрывала в битве с порывом зевнуть, но все же собралась и вышла пораньше, чтобы перед занятиями зайти к доктору Хьюзу. Она почти привыкла к расписанию и самому факту, что ей приходится здесь учиться – все оказалось не так плохо, как она думала. Ну, или она убеждала себя в этом, чтобы не надеяться на заведомо проигрышные планы побега.

Дверь в кабинет оказалась открыта, но внутри было тихо. Наоми аккуратно вошла, осмотрелась и, посчитав, что двери тут не запираются точно так же, как в общежитии, уже собиралась уйти, как вдруг из учительской послышался скрежет. Она ни разу не видела, чтобы кто-то туда заходил – вход в нее будто сливался со стеной, став частью декора. Быть может, Хьюз бывал там, когда никого нет в кабинете. Как сейчас. В таком случае беспокоить его не стоило.

Но любопытство Наоми всегда двигало ее ногами быстрее, чем разум.

Что-то темное пролетело мимо окна, заставив Наоми обернуться за шаг до проникновения в учительскую и засомневаться, стоит ли ее вопрос того. Из-за двери тут же хлынула волна запахов. Странных, непонятных, словно куча людей и животных встали в плотный круг или соприкоснулись, чтобы их ароматы смешались, а охотник, запутавшись, не смог их выследить. Пока Наоми принюхивалась, пытаясь разобраться, в чем же дело, послышался скрип.

– Мисс Аронсон? – Хьюз казался взволнованным и чуть растрепанным. – Чем могу помочь?

– А вы там один? – ничуть не постеснялась Наоми, пытаясь заглянуть за его спину. – Мне показалось…

– Вам показалось, – кивнул Хьюз. – Так зачем вы пришли?

– Я… да. – Она достала из нагрудного кармана пиджака свою идентификационную карту. – Номер… недействителен. Я вчера пыталась кое-что купить, но оплата не проходит.

– Какой сегодня день?

Преподаватель казался совершенно потерянным, и Наоми невольно придумала тысячу причин, по которым он мог так себя вести. Некоторые из них не сулили ничего хорошего.

– Шестое апреля… кажется.

– Кредиты начисляют седьмого числа каждого месяца. Думаю, нужно просто подождать. Или это что-то срочное?

Наоми не сразу придумала, как ответить – прежде она не обсуждала месячные с мужчинами в целом и уж тем более преподавателями. Стесняться было не в ее привычках, но она не хотела смутить Хьюза, к тому же теперь, когда относительно него в голову закрались сомнения, и потому коротко произнесла:

– Да.

– Тогда запишите мой идентификационный номер, – тут же предложил он, протягивая Наоми карту. – Мне следовало предупредить вас или проследить, чтобы кредиты начислили сразу.

Наоми оглянулась в поисках того, на чем можно сделать записи, и с молчаливого разрешения учителя взяла с его стола желтый стикер и ручку. Склонившись над столом, она чувствовала на себе его взгляд – веяло нетерпением, даже спешкой, хотя он и не выглядел так, будто куда-то собирался. Разве что в постель – в такие мешки под глазами впору складывать овощи.

Поблагодарив Хьюза, Наоми вышла из кабинета и, лишь пройдя половину коридора, заметила, что все это время почти бежала. Где-то на уровне инстинктов ей хотелось скорее покинуть учителя, словно он представлял какую-то опасность. Все из-за запаха. Обычно ее редко смущал аромат людей или животных, ко всем из них она была привычна, но сегодня доктор пах как…

Наоми гулко сглотнула. Убийцу – или убийц – Альберта и миссис Ротфор еще не нашли, потому что никто понятия не имел, кого искать. Даже если у детективов были зацепки, то они зря не поделились ими со студентами – кто, как не живущий на закрытой территории много лет, лучшего всего знает ее обитателей?

Вот только тот, у кого нет единого облика, легко мог бы скрыться с места преступления. Притвориться животным, которого в “Игнис” нет и не было, чтобы слова следствия прозвучали как глупая выдумка, а поиски учеников не дали результатов.

А Хьюз – полиморф.

И он уж очень подозрительно нервничает.

Глава 11. Грэм

Из-за неловкой встречи с ученицей Грэм весь день чувствовал себя не в своей тарелке. Аронсон не заметила – по крайней мере, ему так показалось, – его возвращения в кабинет, но очевидно посчитала его поведение странным. Сам виноват – нечего обращаться в птицу там, где все считают тебя волком, если ты решил не рассказывать им, что умеешь и не такое.

Грэму хотелось проверить, сможет ли он покинуть академию в таком виде, если появится необходимость, и ответ разочаровал – над кампусом появился прозрачный купол, прикосновения к которому оставляют мало приятных впечатлений. Ожог и подпаленные волосы на руке остались как напоминание: “Не лезь, смирись и сиди тихо”. Частично это вписывалось в то, о чем Грэма просил младший брат, но он уже нарушил обещание, едва вернувшись после их встречи.

Его отъезд накануне смерти миссис Ротфор выглядел исключительно подозрительно, и Грэм прекрасно это понимал. Все, что он мог – говорить следствию правду. Но насколько убедительно она звучала? Ложь часто привлекательнее истины. Может, ему просто не хватало красивой легенды.

К следующему визиту детективов в свой кабинет он, к сожалению, не успел ее придумать.

– Доктор Хьюз, – чуть поклонился Сондерман с улыбкой. – Нам приказано осмотреть все учебные кабинеты. Скажите, миссис Ротфор часто здесь бывала?

– Раз в год. Если повезет.

– Не слишком она интересовалась… – начал детектив, но осекся и сменил тему. – Какие студенты посещают ваши занятия?

– Все, кто старше двенадцати.

– Немало! Устаете, наверное.

– Как и все.

Сондерман закивал и что-то пометил в своем блокноте. Грэма раздражало это до боли в стиснутых челюстях, но показывать лишние эмоции сейчас было неразумно. Он в целом стал ощущать гораздо больше прежнего – как будто очнулся ото сна, в котором провел много лет, прячась от реальности. Будто прежде все было таким ярким и громким, что обычно он предпочитал закрывать уши руками и зажмуриваться.

– Мои люди тут все осмотрят, а мы пока поговорим. Вы не против? – спросил детектив и, не дожидаясь ответа, положил ладонь Хьюзу на спину, чтобы мягко подтолкнуть его ко входу в учительскую. – Скажите, вы были довольны ее работой?

– Не могу сказать, что мы сходились абсолютно во всем, но…

– Значит, вам что-то не нравилось. А что, не поделитесь?

– Ее политика сотрудничества с научно-исследовательским институтом вызывала у меня…

– А как вы считаете, миссис Ротфор была достаточно компетентна, чтобы руководить таким заведением?

– У нее было, насколько мне известно, прекрасное образование, к тому же ее опыт в…

– Насколько часто она напрямую общалась с учениками? Может, с кем-то у нее были проблемы?

Грэм сжал ладони в кулаки. Он умел терпеть неуважение, пропускал мимо ушей неприятные прозвища и нелестные отзывы о его работе и личности – все это, как ни печально, являлось частью работы учителем. Но студентом мистер Сондерман не был, что понижало терпимость к его выходкам. В свете последних событий – почти до нуля.

– Детектив. – Грэм попытался выдавить вежливую улыбку. – Если вы продолжите меня перебивать, я ничего не смогу вам рассказать.

– Да, да, конечно.

Сондерман коротко улыбнулся в ответ и снова пометил что-то в блокноте.

Пока полицейские переворачивали его кабинет вверх дном, Грэм показывал детективу учительскую и рассказывал обо всем, что знал о миссис Ротфор. Информации у него, впрочем, было не много – обрывки брошенных фраз, пара увиденных документов и слухи.

– А она была… – Сондерман сделал вид, будто подбирает приличное слово, но название у этого было лишь одно. – Метаморфом?

– Насколько мне известно, да. Но она никогда не демонстрировала свою животную форму ни передо мной, ни перед учениками.

– Выходит, вы не знаете, превращалась ли она в одно животное?

Грэм покачал головой из стороны в сторону, стараясь не выдать себя, но в спину будто воткнули ледяной клинок. Теперь он понял. Понял, что скрывала директор, что объединяло их с Альбертом и что теперь грозило ему.

Детектив Сондерман вызывал у Грэма мало доверия, поэтому догадками он не поделился.

Оставшись наедине с собой, Грэм несколько раз взял в руки телефон, чтобы написать брату, но так этого и не сделал. Боялся, что полиция просматривала устройства, подключенные к местной сети, а их общение с братом и без того выглядело странным – не следовало подливать масла в огонь. Грэм мучился от мыслей о том, что может произойти с Грантом, если его поймают на подмене образцов, но знал: даже если он попросит брата ничего с этим не делать, тот ни за что его не послушает.

Может, лучше было сдаться? Пусть он станет подопытной крысой – хоть в прямом смысле, хоть в переносном, – но перестанет подвергать жизнь Гранта опасности. Он желал ему всего, чего не было у него – жизни полной и настоящей, без взгляда Большого Брата в спину и страха, что государство сочтет тебя недостойной формой жизни. Грэм был уверен, что однажды это произойдет. Людям свойственно нападать на то, что им непонятно.

Но если он сдастся, что будет с теми, кто закрыт в академии? Среди учеников были полиморфы, в том числе те, кто скрывал это, и те, кто этого еще не понял. Без директора и Хьюза… от кого им ждать помощи? Он не мог позволить, чтобы забрали и их. Детей. Пусть даже старшекурсников. По существующим нормам и законам они все равно что несовершеннолетние – не имеют права водить, покупать алкоголь и сигареты, вступать в брак, – и потому мало что смогут сделать, если за ними придут.

– Доктор Хьюз, можно? – послышался тонкий голосок, вырвавший Грэма из мыслей.

– Да-да, заходите.

Грэм нечасто бывал в учительской, но, подумав, что сможет обсудить с коллегами свои тревоги, пришел туда на обед. К его удивлению, никто там не говорил об Альберте или даже миссис Ротфор – общались учителя мало и в основном на отвлеченные темы.

– Доктор Хьюз, вы уже сделали отчет за этот месяц? – Миссис Влахос обмахивалась распечатками; в комнате и правда было жарко. – Сдать нужно завтра.

– Сделал, но… разве теперь их есть кому сдавать?

Миссис Влахос побледнела, а мистер Ричардс, преподаватель математики, подавился чаем и закашлялся. Грэм не стал извиняться. Если они закрывали глаза на то, что маячило прямо перед ними, рано или поздно им пришлось бы с этим столкнуться.

– Вы не думали, кто мог это сделать?

– Хьюз! – закричал мистер Ричардс. – Побойтесь Бога. И дайте полиции делать свою работу.

– Судя по всему, они в ней не так уж и хороши.

– А вы поменьше путайтесь под ногами. Любопытством делу не поможешь.

– Считаете, я просто хочу посплетничать? – Грэм приподнял одну бровь.

Ричардс отставил кружку с чаем и встал из-за стола, со скрипом отодвинув стул. Ему повезло – в следующую же секунду прозвучал удар в колокол, означавший, что Ричардс опаздывал на занятие на другом этаже.

– Считаю, что сейчас не время и не место для таких разговоров, Грэм. Лучше займитесь тем, что умеете делать лучше всего.

Хьюз не стал ему отвечать; только молча смотрел ему вслед, а затем и на то, как миссис Влахос, явно пожалевшая, что начала этот разговор, трижды уронила свои вещи, пытаясь взять их со стола. Как только Грэм предложил помощь, она удалилась, заверив, что эти бумаги не так уж ей и нужны.

Забавно. От него бежали, словно он и был хладнокровным убийцей – тем, кто не страшился правосудия и даже не пытался бежать с места преступления.

Впрочем, бежать было некуда – значит, убийца и правда каждый день ходил среди знакомых Грэму лиц. Он желал по-настоящему помочь в поисках, а не вестись на провокации полиции, которые, казалось, преследуют какую-то иную цель – не то скрыть обстоятельства гибели Альберта и миссис Ротфор, не то повесить обе смерти на кого-то неугодного, – и не придумал ничего лучше, чем патрулировать кампус. Военных, как ни странно, в здания не пускали, да и на территории Грэм замечал их лишь раз в пару часов, так что предотвратить новое нападение они вряд ли помогли бы.

В первый день Грэм ходил по кампусу на своих двоих, но быстро понял, что это не очень-то удобно: времени тратится много, а мест осмотреть получается мало. Будь он у общежития под номером один, он не добежит до шестого, чтобы помочь жертве, даже если вовремя услышит крик или почувствует опасность. Эти проблемы решались, когда Хьюз с наступлением темноты принимал волчье обличие – скорость увеличилась, чувства усилились, но… появлялась другая. Все находились в зданиях. И убийства прежде происходили там же. А волк вряд ли проберется в общежития и учебные корпуса.

Тогда Грэм решил рискнуть. Он начал выходить позже, когда все расходятся по комнатам и никто точно не наткнется на гору его одежды в учительской, и обращаться в птицу – небольшого ворона, коих в этих местах всегда было полно. Конечно, барьерный купол сейчас не пускал на территорию пролетавших мимо птиц, но он, пожалуй, был единственным, кто пробовал покинуть кампус и все еще со стыдом скрывал обожженные руки, а значит, единственным, кто об этом куполе знал.

Неприличным было заглядывать в окна студентов и сотрудников, но почти все занавешивали их плотными шторами, а потому Грэм чаще всего рассматривал коридоры и служебные помещения, лишь изредка натыкаясь на силуэты, рисуемые на ткани светом от ламп. Так он хотя бы поймет, из какой комнаты доносятся звуки, если какие-то вызовут у него подозрения.

Конечно, он услышал многое из того, что не должен был. Но другого способа хоть как-то контролировать происходящее не видел.

Каждый вечер, возвращаясь в учительскую, Грэм спокойно надевал оставленную одежду и уходил, чтобы немного поспать перед новым рабочим днем, и уже перестал проверять, нет ли кого поблизости – это, в общем-то, не имело смысла. Все знали правила: находиться вне общежития после полуночи наказуемо. Никто не желал терять заработанные умом и потом кредиты, потому что это было единственным, что хоть как-то мотивировало учеников достигать целей и связывало с тем миром, который не был окружен толпой военных.

Но он забыл, что в рядах студентов появилась новенькая – и ей, казалось, было плевать на любые правила.

Глава 12. Рен

Рен не мог спать, мучась мыслями о том, что кто-то мог бороться с убийцей, а он просто лежал в постели. Как когда погибал Альберт: их разделяла лишь стена, а он не услышал и не сумел помочь. Беспомощность душила его.