Именем Предков

Через пару часов автобус, поскрипывая всеми своими многочисленными немолодыми суставами, свернул на заправку «Роснефть» у какого-то поселка с названием, стершимся от времени и соли на указателе. «Итатка», – прочитал Артём с трудом. Здесь ему нужно было выходить. Дальше – только попутки или свои обе ходули. Он вылез на холод, от которого все нутро вмиг скукожилось даже сквозь три слоя одежды. Автобус, фыркнув черным дымом, умчался в белую пелену, оставив его одного на обочине.

Метель тут, за пределами относительно оживленной трассы, чувствовалась совсем по-другому. Неприветливая, злая. Ветер свистел в проводах, идущих вдоль дороги, срывая с них игольчатые шапки инея. Артём поднял воротник, натянул шапку на лоб и побрел вдоль дороги, надеясь увидеть хоть какие-то признаки жизни. Через пятнадцать минут промозглого шагания ему повезло – из бокового переулка выполз видавший виды УАЗик-«буханка». Артём замахал руками, как потерпевший кораблекрушение.

В кузове действительно стояли клетки с беспокойно гогочущими гусями. Артём втиснулся на пассажирское сиденье. В салоне пахло бензином, махоркой и птичьим пометом. «Атмосферно, – констатировал он мысленно. – Прямо как книге, где главный герой едет с гусями навстречу погибели. Жаль, у меня нет крутого меча и трагической предыстории. Только диплом по селькупам и чувство глубокой безысходности от происходящего».УАЗик остановился. За рулем сидел мужик в телогрейке и ушанке, с лицом, обветренным до состояния невосприимчивости. – Куда? – прокричал он сквозь шум ветра. – До… до лесной дороги на Кеть, – выдохнул Артём, едва разжимая закоченевшие челюсти. – Садись. Только с курами не брезгуешь? Я птицу везу.

«Расщелина, – подумал Артём, и по спине побежали противные мурашки. – Вот и цель. Проклятое место. Как раз то, что мне нужно для полного счастья».Мужик за рулем оказался разговорчивым. – На Кеть? – переспросил он, крутя баранку. – Туда сейчас только отбитые ездят. Да и дорогу замело, поди. Охотники еще неделю назад вернулись, говорят, зверь глухой, ничего не берет. Метель спугнула. А ты чего там забыл? – Исследую, – уклончиво буркнул Артём. – Места там… странные, – продолжил мужик, не настаивая. – Старики говорят, земля там помнит. Всякое помнит. И не всегда хорошее. Войны там были, беглые скрывались… Кладбища старые, никому не ведомые. Духи, говорят, бродят. Особенно в такую погоду. Им холод нипочем. – Духи? – переспросил Артём, стараясь, чтобы в голосе звучала только вежливая заинтересованность, а не нарастающая истерика. – А то! – оживился водила. – То стон в лесу услышишь, то огонек меж деревьями мелькнет. А то и вовсе… тень какую невиданную увидишь. Моя покойная тёща, царство ей небесное, рассказывала, видела она раз в молодости у Кети всадника. Весь в черном, на черном коне, а лицо – как маска без глаз. И сквозь него деревья видны были. Испугалась, и деру дала. А он – за ней. Не скакал, а как плыл по воздуху. Чуть не загнал. Еле ноги унесла. С тех пор к той расщелине – а дело было у старого разлома, Расщелиной его зовут – и не ходит никто. Место проклятое.

Артём поблагодарил, сунул водителю пару сотен «за спасибо», тот кивнул и развернул свою «буханку», скрывшись в снежной круговерти. Артём остался один. Тишина, наступившая после урчания мотора, была оглушительной. Его закладывало уши. Только свист ветра в вершинах сосен да скрип снега под собственными ногами.УАЗик высадил его на развилке, где уходила в тайгу грунтовая дорога, больше похожая на заснеженную тропу. – Вон туда, – ткнул пальцем мужик. – Километров пять, не меньше. До первого кордона. Если он еще стоит. Смотри, не заплутай. А то помрешь, как тот всадник тёщин явится. Хах. Всадник! Ну бывай!

Он достал телефон. Прием, разумеется, пропал. Навигатор показывал пустой экран с надписью «Нет сигнала». «Спасибо, дорогой смартфон, – мысленно произнес Артём. – Ты всегда вовремя превращаешься в самый дорогой в мире кирпич. Ладно, выручай, бумажная карта». Он развернул распечатку со спутниковым снимком местности, сделанную еще в Томске. Тропа должна была идти вдоль ручья, потом повернуть на северо-восток… В теории. На практике все вокруг было белым, однообразным и абсолютно негостеприимным.

Он двинулся в путь. Первые полчаса были даже бодрыми. Снег хрустел, воздух был холодным и чистым, дышалось легко. «Ничего сложного, – обманывал себя Артём. – Древние люди без GPS жили, и ничего. Правда, они в шкуры одевались и знали местность как свои пять пальцев. А я – студент культурологии в трех свитерах. Но мелочи!»

Еще через час бодрость сменилась усталостью. Ноги начали ныть, спина – затекать от тяжести рюкзака. Снег стал глубже, местами по пояс. Приходилось буквально продираться сквозь сугробы, тратя уйму сил. «Да, – думал он, останавливаясь передохнуть, опираясь на колени. – Вот так и умру. Меня найдут весной грибники. Лежит, бедолага, с выражением глубокой обиды на лице и с дипломом по селькупам в рюкзаке. Напишут в газете: «Трагически погиб, занимаясь полевыми исследованиями». А на деле – просто идиот, который пошел не туда и заблудился в трех соснах».

Метель не утихала. Наоборот, ветер усиливался, залепляя лицо колючей снежной крупой. Видимость упала до пары десятков метров. Ориентиры, которые он с трудом угадывал по карте – кривая сосна, каменная гряда, – тонули в белой мгле. Он сбился с пути. Это стало ясно, когда он вышел к замерзшему ручью, которого на карте не было. «Ну вот. Прекрасно. Просто замечательно. Теперь я официально потерялся. Поздравляю себя с этим выдающимся достижением».

Он попытался вернуться по своим следам, но их уже заметало с пугающей скоростью. Паника, холодная и липкая, начала подбираться к горлу. Он заставил себя дышать глубже. «Паника – плохой советчик. Особенно когда вокруг минус двадцать и тонны снега».

Он решил идти вдоль ручья – вода обычно ведет к чему-то. Хоть к пропасти, хоть к спасению. По крайней мере, это было какое-то решение. Может, получится выйти на чье-нибудь жилище.

Шел он, уже не чувствуя времени. Мир сузился до белого круга перед лицом, скрипа снега под ногами и ноющей боли во всем теле. Мысли путались. Он вспоминал теплую библиотеку, стойку с кофе в университете, свою комнату… Все это казалось сейчас невероятно далеким и абсурдно комфортным. «Великие открытия, – бубнил он себе, спотыкаясь о скрытый под снегом бурелом. – Все великие открытия делают идиоты, которые пошли не туда. Менделеев свою таблицу во сне увидел, а не в метель по колено в снегу. Колумб думал, что в Индию плывет, а открыл Америку. А я что открою? Зато мой собственный труп найдут в отменном состоянии в таком-то холоде!»

Именно в этот момент, когда отчаяние начало брать верх, он ее увидел. Расщелину.

Она зияла в склоне поросшего лесом холма, как шрам на лице земли. Два каменных утеса, покрытые наледью и цепким кустарником, образовывали узкий, темный проход. Снег вокруг был изрыт и переметен ветром, создавая причудливые, неестественные волны и воронки. Оттуда, из темноты, веяло таким холодом, что воздух казался густым и колким. И тишиной. Не природной, умиротворяющей, а гнетущей, абсолютной, как в склепе. Даже птиц не было слышно. Оно и понятно. В такую-то погодку, нормальные сидели дома, в своих дуплах.

«Вот она, – подумал Артём с странным чувством обреченности. – Расщелина Старого Мира. Прямо как по заказу. Хм. Ну и где тут и что искать прикажете?».

Он подошел ближе, с трудом пробираясь через наносные сугробы у входа. Ветер здесь чувствовался значительно меньше, затихший меж скал, но холод лишь усилился. Артём заглянул внутрь. Тьма. Глубокая, почти осязаемая. И из этой тьмы на него пахнуло странным запахом. Запахом старого камня, промерзшей насквозь земли и чем-то похожим на противную вонь полыни. Запах, от которого замирало сердце и холодело в животе.

Он сделал шаг внутрь, доставая фонарик. Луч света выхватил из мрака стены, покрытые толстым слоем инея, свисающие с потолка ледяные сталактиты, уходящий вниз неровный, обледенелый пол. Пещера? Или рукотворная шахта? Сложно было сказать.

И тут под ногой на обледенелом склоне что-то хрустнуло, подломилось. Он не успел даже вскрикнуть. Пятки безнадежно скользнули по льду, и он полетел вниз, в черноту, ударяясь о выступы камней, разрывая на себе одежду, чувствуя, как по лицу течет что-то теплое. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это была кровь. Падение казалось бесконечным. В ушах стоял оглушительный грохот, смешанный с собственным прерывистым дыханием.

Он рухнул на какое-то скопление камней внизу, отчего больно ударился ребрами и головой. Свет фонаря, выбитый из руки, погас, оставив его в абсолютной, давящей темноте. Боль пронзила все тело – острая в боку, ноющая в спине, пульсирующая в голове. Он лежал, не в силах пошевелиться, и слушал, как его собственное сердце колотится где-то в горле. «Ну вот и все, – пронеслось в сознании. – Финал. Артём Туманов, погиб в глухой дыре, разбившись о камни. Ни тебе диплома, ни известности».

Он попытался двинуться, и новая волна боли заставила его застонать. Судя по тому, что болело абсолютно все, но при этом он четко чувствовал каждый свой болезненный кусочек тела, Артем сделал вывод, что отделался ушибами. «Как же выбраться отсюда…?» Вверх по гладкому, обледенелому склону, в темноте, с более чем вероятно, поврежденными ребрами… Шансы были примерно как у снежинки в адском котле.

И тогда он услышал. Сначала это был просто шум в ушах от удара. Потом – свист ветра наверху. А потом… шепот. Неясный, едва различимый, словно доносящийся сквозь толщу воды или времени. Он не мог разобрать слов. Это был не русский, не хакасский, не селькупский… какой-то древний, гортанный, полный шипящих и щелкающих звуков. Шепот, казалось, исходил отовсюду – из стен, из темноты, из самого воздуха.

«Галлюцинации, – сразу же диагностировал Артём, зажмуриваясь. – Классика жанра. Удар головой плюс переохлаждение. Мозг, спасибо тебе за демоверсию сумасшествия. Очень вовремя. Мне сейчас как раз этого не хватает».

Но шепот не утихал. Он нарастал, обрастая новыми голосами. Кто-то словно спорил, кто-то стонал, кто-то отдавал приказы на том же непонятном языке. В воздухе запахло дымом, каким-то таким едким, древесным, как от старого костра. И вдруг перед его глазами вспыхнул яркий, болезненный свет.

Он увидел… себя. Но не себя. Он стоял, опираясь на длинную, тяжелую винтовку с штыком, в длинной шинели, промерзшей насквозь, в ушанке, из-под которой выбиваются темные пряди волос. Руки в грубых перчатках. Перед ним – заснеженный склон, а на склоне – цепь людей в серых шинелях, бегущих в атаку. Грохот выстрелов, крики, далекий, хриплый звук горна. И чей-то голос рядом, молодой, срывающийся: «Туманов, прикрой фланг! Чтоб они все сдохли, сволочи!»

Вспышка погасла. Артём снова лежал в темноте, на камнях, весь дрожа. Сердце колотилось, как бешеное. «Что это было? – лихорадочно думал он. – Мираж? Сон наяву?» Он потрогал лицо – кровь из рассеченной брови, никакой шинели. Но в памяти с фотографической четкостью стояло лицо того парня, кричавшего ему… ему?.. «Туманов». И винтовка в руках была на удивление реальной, тяжелой.

Еще одна вспышка. Теперь он скакал на лошади. Не он, нет, а тот, в чьей шкуре он сейчас был. Лошадь под ним была горячей, взмыленной, изо рта ее валил пар. Вокруг темнела тайга, мелькали стволы сосен. Он оглянулся – за ним гнались несколько всадников в черных бурках, с обнаженными шашками. Чей-то выстрел грохнул рядом, с визгом рикошетя от сосны. Он почувствовал дикий, животный страх, смешанный с яростью. И снова голос, его собственный, но другой, хриплый от усталости: «Держись, Николай! До своих рукой подать!»

Тьма. Холод камней под спиной. Собственный стон. Артём пытался отдышаться. Это было уже не похоже на галлюцинацию. Это было… воспоминание. Чужое. Но в то же время свое. Оно приходило не как картинка, а как полное погружение – со всеми ощущениями, запахами, эмоциями. «Кровь помнит, – пронеслось в голове чужой, знакомой фразой. – Ты не последний».

«Да заткнитесь вы все! – мысленно закричал он в пустоту. – Какой нафиг Николай? Какие всадники? Я Артём Туманов, я из Томска, у меня диплом горит! Это не я!» Но протест был слабым. Слишком реальными были эти вспышки. Слишком знакомым было это чувство – бежать, спасаться, знать, что позади – смерть.

Он не знал, сколько времени провел так – то проваливаясь в странные видения, то возвращаясь в холодную реальность расщелины. Он видел себя то солдатом в окопах Гражданской, то беглым каторжником, скрывающимся в тайге, то… кем-то еще, в одежде, похожей на старинный мундир, с тем самым знаком Уробороса на пряжке ремня. Все эти «я» были объединены одним – страхом, борьбой и этим местом. Расщелиной. Она фигурировала в видениях постоянно – как убежище, как ловушка, как место встречи.

«Или я схожу с ума, или я стал героем самого дешевого сценария в истории, – бормотал он, пытаясь сесть и снова падая от боли. – Где тут, к черту, сохранение игры? Хочу чекпоинт! Хочу назад, в свою реальность, где самое страшное – это дедлайн по диплому!»

Его силы были на исходе. Холод проникал сквозь одежду, боль становилась тупой, постоянной. Сознание начинало плыть. Видения становились более яркими, более безумными. Вот он стоит у входа в расщелину, но скалы вокруг – не скалы, а гигантские ребра какого-то исполинского существа. Вот по ледяным стенам ползут тени, шепчущие на непонятном языке, и их шепот складывается в слова: «Исток… найди исток… ключ… долг…» Вот он видит себя в современной одежде, но с горящим, как угольки, красным пятном на ладони, и этот свет пробивается сквозь кожу.

Он уже почти смирился с тем, что это конец. Что он так и останется здесь, еще одним призраком в коллекции этого проклятого места. Его глаза закрылись. Сознание угасало.

И в этот самый момент, в самой глубине темноты, он увидел свет.

Не яркую вспышку видения. А маленький, тусклый, но устойчивый огонек. Как от факела или керосиновой лампы. Он мигал, призывно, словно взывая, маня за собой.

Последним усилием воли Артём поднял голову. Это не было галлюцинацией. Это был реальный свет где-то впереди, в конце этого ледяного коридора. Возможно, выход. Возможно, чье-то стойбище. А возможно, просто какая-то ловушка.

Но выбирать не приходилось. Собрав остатки сил, стиснув зубы от боли, он пополз на свет.

Глава 5: Енисейск-Центр

Сознание вернулось к Артёму не мгновенно, а постепенно, как будто кто-то медленно и не очень умело настраивал старый, затуманенный телевизор. Сначала появилась боль. Головная, тупая, давящая на виски изнутри. Потом – холод. Пронизывающий, цепкий, пробивающийся сквозь ткань куртки и свитеров прямо к костям. И только потом – звуки. Не оглушительная тишина тайги и не шепот в расщелине, а неясный гул. Многоголосый, нестройный гул человеческих голосов, скрип полозьев, далекий звон колоколов, лай собак и еще что-то… металлическое, ритмичное, похожее на работу старого парового механизма.

Он открыл глаза. И сразу же зажмурился от яркого, белого света, отражающегося от снега. Когда глаза немного привыкли, он открыл их снова и несколько секунд просто лежал, тупо вглядываясь в деревянный потолок какого-то навеса или сарая. Над ним свисали сосульки, под которыми аккуратными рядами висели заледеневшие бараньи туши. Рядом стояли бочки, от которых тянуло кисловатым запахом квашеной капусты.

«Так, – медленно и тягуче подумал Артём. – Мясная лавка. Я в мясной лавке. Интересный поворот. После расщелины и глюков про гражданскую войну я оказался на складе мясокомбината. Логично. Наверное, меня нашли и привезли сюда. Или это предсмертный бред, и мои нейроны, отмирая, решили устроить последнее шоу в стиле «В мире мяса».

Он попытался приподняться, опираясь на локоть. Тело отозвалось тупой болью во всех мышцах, особенно в ребрах. Он был укутан в какую-то жесткую, колючую, но сухую и теплую ткань – типа старого солдатского одеяла. Под ним – груда мешков, похожих на те, в которых хранят зерно или муку. Не пятизвездочный отель, но после ледяного камня в расщелине это казалось верхом комфорта.

Он выглянул из-под навеса. И мозг его, уже подготовленный к странностям, все равно на секунду отказался обрабатывать информацию.

Он находился на краю какой-то площади. Но это была не знакомая ему площадь Ленина в томском или красноярском стиле. В конце концов, догадка была не хуже прочих. Площадь Ильича была-таки в каждом городе.

Перед ним высилось массивное здание из темно-красного кирпича с арочными окнами и высокой башней с часами. На фронтоне здания красовался не советский герб и не вывеска «Администрация», а золоченый, сильно потускневший от времени двуглавый орел. Но не тот, что на рублях. У этого орла в лапах были не скипетр и держава, а какой-то свиток и… меч? И вокруг орла вились не совсем понятные вензеля, отдаленно напоминавшие те самые змеиные петли.

По площади двигались люди. Много людей. И вот тут начался полный диссонанс. Примерно половина была одета так, словно только что сошла со страниц учебника по истории России конца XIX века: женщины в длинных, до пола, шубах и ботах, с меховыми муфтами; мужчины в поддевках, казакинах, ушанках и шапках-кубанках; дети в валенках и тулупчиках. Но другая половина… Другая половина ломала весь шаблон. Мелькали люди в длинных, похожих на лабораторные, халатах поверх меховой одежды, с блестящими медными очками на носу. Какие-то типа военные в шинелях стального цвета, но с приборами на плечах, похожими не на погоны, а на миниатюрные щитки с мерцающими зелеными огоньками. Мимо прошел человек в обычном пальто, но на шее у него висел не шарф, а гибкая, похожая на змею, трубка, соединявшаяся с небольшим латунным устройством в кармане, от которого шел легкий пар.

И транспорт. Рядом с обычными, хоть и старомодными на вид, грузовиками, запряженными парой лошадей, стояли… экипажи. Но не просто экипажи. Некоторые из них были оснащены вместо передка какими-то сложными механизмами из трубок, поршней и блестящих цилиндров, от которых шел легкий, едва уловимый гул. Один такой экипаж, без лошади, медленно и плавно покатил по утрамбованному снегу, управляемый седобородым мужиком в овчинном тулупе, который крутил не руль, а нечто вроде штурвала с наброшенными на него проводами.

Воздух был насыщен запахами. Вполне обычными, но смешанными в невероятный коктейль: запах лошадиного помета и дыма из труб, запах жареных пирожков с ближайшего лотка и едкий, маслянистый запах горячего металла от тех самых странных экипажей. И еще – сладковатый, пряный запах, который он не мог опознать. Как будто жгли какую-то особую древесину или траву.

Артём заморгал. «Так, – сказал он себе очень медленно и четко. – Вариант первый: я все же умер, и это моя личная версия ада, стилизованная под исторический парк. Вариант второй: сотрясение мозга такой силы, что я теперь вижу историческую реконструкцию в 8К Ultra HD с полным погружением и звуковыми эффектами. Вариант третий… Нет, вариант третий даже рассматривать не будем, он слишком идиотский».

Он с трудом поднялся на ноги, опираясь о скользкую стену сарая. Голова закружилась. Он выглядел настоящим бомжом: помятая, порванная в нескольких местах современная куртка, грязные джинсы, на ногах – один ботинок, второй куда-то пропал при падении. Лицо, как он понял по ощущениям, было в ссадинах и запекшейся крови.

Его заметили. К нему подошли двое мужчин. Один – пожилой, с окладистой седой бородой, в длинном, подпоясанным кушаком, кафтане и меховой шапке. Второй – помоложе, в форменной шинели с медными пуговицами и такой же меховой шапке, но с кокардой, на которой был тот же странный орел. У молодого на поясе висел не пистолет, а нечто вроде короткой, утолщенной палки из темного дерева с металлическими вставками.

– Эй, ты, – произнес старший, и его голос звучал на удивление привычно – сипловатый бас с сибирским оканьем. – Ты чего тут прикорнул, а? У Макарыча под тушами отогреваешься? Вставай, а то замерзнешь окончательно.

Артём попытался что-то сказать, но из горла вырвался только хрип.

– Гляди-ка, Степаныч, – сказал молодой, присматриваясь. – Одежа-то на нем… диковинная. И не местный, по роже видать. Беглый, что ли? С приисков, али из команды ссыльных?

«Беглый, – пронеслось в голове у Артёма. – Отлично. Начало хорошее. Сейчас меня, как в добрые старые времена, побьют и в острог упрячут».

– Я… я не беглый, – с трудом выдавил он. Голос звучал чужим и слабым. – Я… турист. Понимаете? Турист. Заблудился.

Мужчины переглянулись.

– Турист? – переспросил старший, почесав бороду. – Это который по заграницам шастает, на курорты? Ты, милок, видать, совсем тюрюхнулся. У нас тут не курорт, а Енисейск-град. Ты куда, собственно, путь держал-то?

«Енисейск, – зафиксировал мозг. – Ну хоть что-то знакомое. Так, город Енисейск. Значит, меня все-таки вывезли из тайги. Но почему он «град»? И почему все вокруг… такие?»

– В… в Красноярск, – соврал Артём. – Автобус сломался. Я отстал от группы.

– Красноярск? – молодец фыркнул. – Так он ж вон, по тракту, верст триста будет. Ты пешком, что ли, сюда приплелся? В одном башмаке? Да ты, друг, либо врунишка, либо… – Он прищурился. – Аль из тех, что по лесу шастают, с духами знаются? Шаманствующий?

«Шаманствующий? – мысленно повторил Артём. – О, вот это новый термин. Мне нравится. Лучше, чем «беглый»».

– Нет, я не шаманствуюший, – постарался он сказать как можно убедительнее. – Я студент. Из Томска. Археологическую практику проходил. Упал, ударился головой. Наверное, у меня… галлюцинации. – Он надеялся, что это слово поймут.

– Галлю… а, это когда белочка, – кивнул старший. – Бывает. От голода, от стужи. Видения. Ну, тогда тебе не в часть, а в богодельню, либо к знахарю. Степаныч, глянь-ка на него получше.Поняли, но не так.

Молодой парень в шинели шагнул ближе. Его взгляд упал на лицо Артёма, задержался на нем, потом скользнул вниз, на его одежду, на единственный ботинок. И вдруг его выражение из подозрительного стало… заинтересованным, даже почти почтительным.

– Постой, дед Игнат, – сказал он тише. – Гляди-ка, рожа-то… Чистая. И кость широкая. И взгляд… Не мужицкий взгляд. И одежа хоть и странная, но ткань добротная, заморская, поди. А ну-ка, парень, ты не из служивых будешь? Али из каких… потерянных?

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки. «Потерянных». Прямо как в бабушкином письме. «Ты не последний».

– Я… не знаю, о чем вы, – искренне сказал он.

– Фамилия твоя как? – вдруг строго спросил Степаныч.

Артём чуть не ляпнул «Туманов», но вовремя остановился. Вдруг это здесь что-то значит? Или, наоборот, его сразу куда-нибудь препроводят? Он промолчал.

– Ну, ладно, – старший, дед Игнат, махнул рукой. – Стоять тут нечего. Замерзнешь. Степаныч, ты его в участок отведи, пусть там разберутся. А мне за мясом народ идет.

Артём понял, что «участок» – это последнее место, куда ему сейчас нужно. Он попытался отшатнуться, но Степаныч взял его под локоть довольно цепко.

– Не боись, не съедим, – сказал он, и в его голосе странным образом смешались и официальный тон, и любопытство. – Просмотрим по спискам. Может, ты и вправду чей-нибудь заблудший. Такое нонче время – много кого ветром сюда заносит.

Он повел Артёма через площадь. Тот шел, почти не сопротивляясь, в состоянии глубочайшего ступора. Его мозг лихорадочно пытался анализировать.

Площадь была вымощена булыжником, который местами проседал, образуя колеи. В центре площади стоял не памятник Ленину, а высокий каменный столб, увенчанный тем же двуглавым орлом со свитком и мечом. У подножия столба горел не вечный огонь, а большая чугунная жаровня, в которой пылали не дрова, а какие-то синеватые камни, отдававшие тот самый сладковатый запах. Вокруг жаровни грелись несколько человек, и от нее действительно шел ощутимый жар.

По краям площади стояли здания, в которых Артём с трудом узнавал знакомые по фотографиям енисейские памятники архитектуры, но… измененные. Дом купца Дементьева – тот самый из красного кирпича с орлом. Но на его крыше теперь стояли не телевизионные антенны, а ажурные металлические конструкции, похожие на опоры ЛЭП, но меньшего размера, и между ними переливалось и искрилось едва видимое марево, как от горячего воздуха над асфальтом. Из окон того же дома не светились люминесцентные лампы, а мерцал ровный, теплый желтый свет, исходящий от каких-то подвешенных к потолку сферических светильников. И тени за окнами двигались плавно, неестественно.

Они прошли мимо лотка, где торговка в цветастом платке продавала сбитень и пирожки. Но рядом с лотком на треноге стоял не самовар, а медный аппарат, похожий на дистиллятор, с колбами и трубками, из которого валил пар и исходил тот же сладковатый запах. Торговка налила сбитень покупателю не из ковша, а повернув краник, и струя напитка сама собой, извиваясь, наполнила кружку, будто живая.

«Гарри Поттер и Суровый Сибирский Десант, – промелькнуло в голове у Артёма. – Или, может, это такой новый аттракцион в историческом парке? Очень реалистичный. Даже слишком».