За шаг до близости

Алёна пожала плечами:

– Унизили, так он думает. А с тобой что?

Лёля сидела, вытянув ноги. Она оперлась на руки, чтобы встать, но тут же рухнула. Мышцы почти не слушались, при попытке перенести вес в запястьях вспыхивала боль.

– Башка раскалывается. Думала, сама врезалась. А это он меня головой о балку.

Снизу донёсся шорох – Алёна не теряла надежду освободиться.

– Стоп, ты сказала, нога болит? Одна сломана?

– Одна, и кто тебе сказал, что сломана! Уж научилась на баскетболе и единоборствах падать. Сильный ушиб, скорее всего. Но и прыгать на одной могу и легко наступать на вторую.

– А бежать? – спросила Лёля.

– Бежать не побегу, а идти могу.

– Я не о том. Мы сможем сбежать отсюда, если освободишь меня?

– Конечно. Он мне руки не связал, решив, что я в отключке и ходить не смогу, – ответила Алёна.

Она поднялась к Лёле и принялась резать верёвки бутылочным осколком, приговаривая:

– Стоило весь день вести себя как доверчивая дура, чтобы получить шанс. Нас ещё тренер учил – внуши сопернику свою слабость, чтобы недооценил.

Лёле стало не по себе. Подруга никогда столько не говорила в сложных ситуациях. А значит, напугана.

– Алён?

– А?

– Всё будет хорошо, я уже свободна, и мы убежим. Да и он не вернётся. Просто хотел нас проучить. За угон, за нападение, за самоуверенность.

– Он унижён, вернее, чувствует себя так. И он может вернуться.

Девушки услышали скрип двери и замерли. Первые несколько минут они надеялись, что пришёл кто-то ещё. А затем посреди тишины они разобрали обрывки слов:

– А я, а моё будущее, разве кому-то есть дело? Это у них естественный отбор, но ничего, из него тоже бывают исключения. Я нарушу его. Школьницы, будущее поколение! Сейчас всё им, всё для них, а другим ничего, в настоящем пустота. Между мной и миром – как будто стекло, и между мной и будущим – стекло, но я разобью его!

Смысл был неясен, но в словах очевидно присутствовала обида.

Ник стал подниматься по лестнице. Лёля убрала руки за спину, словно ещё связана. Алёна шепнула ей:

– Я спрячусь за перегородкой, зайду к нему со спины и долбану как следует.

– А как следует? – нервно пошутила Лёля.

– Сильно, чтобы не встал быстро, – и спряталась.

Ник шёл и говорил, повышая голос.

– Тебя, наверное, уже ищут родители. Те, что оставят тебе квартиру, дадут образование. А мне мои не оставили ничего, кроме долгов, неоплаченных счетов и памяти о потерянном доме, который у нас отобрали. И не осталось ни фотографий, ни прошлого. Знаешь, что такое, когда нет памяти? – закричал он. – Когда в квартиру вламываются и не дают ничего вынести, даже фотоснимков? И родители бегут оттуда, не борясь, бросая даже школьный альбом, письма близких!

Его дыхание становилось громче.

– Я думал взять от жизни хоть что-то, когда первый раз вас увидел, решил, что кому-то нравлюсь. А вы ещё школьницы, и всё это снова бесполезно!

«Он что, нас в чём-то обвиняет?» – пыталась понять Лёля.

– Думал, что мне преподнесли подарок, который изменит направление моей судьбы. Вы, кто-то из вас, неважно кто, даст импульс, что позволит мне поставить всё с ног на голову, разом добраться до вишенки, минуя бесконечно сливочный торт. Мне будет ради чего идти на вершину, я стисну зубы, возьму волю в кулак и добьюсь всего, что решит проблемы раз и навсегда.

Ник поднялся и встал около Лёли. В его глазах был лихорадочный блеск. За его спиной Алёна сжимала в руке кирпич.

– А вы лишь малолетки, от которых прока нет, скучающие от достатка, ищущие приключения посреди комфортной жизни. У вас уже всё устроено: и будущее, и образование, и квартиры вам купят, и на работу устроят. Вы на всех смотрите свысока, смеётесь над трудностями, над теми, у кого что-то не удаётся, над каждым падением…

«С мотоцикла?» – хотела переспросить Лёля, но сдержалась.

– Но и у вас будут неприятности. Я научу вас жизни, покажу её правдивую сторону, которую стыдливо называют изнанкой. Вы узнаете, что такое голод, что такое жить в бараке, а главное – что значит бояться завтрашнего дня, не зная, наступит ли он.

Алёна ждала момента, чтобы выскочить и нанести точный удар, но Ник постоянно крутил головой. А потом внезапно сказал:

– Чего твоя подруга в нашей беседе не участвует? Сейчас я её сюда приведу, если живая. Здесь разом и решим всё. Не хочу, чтобы мучилась, ожидая своего часа.

И он понёсся вниз, будто торопился быстрее продолжить разговор.

Алёна вышла, в руке у неё был камень, на лице – желание во чтобы то ни стало применить орудие по назначению.

А потом они услышали истошный крик, в котором слова слились воедино. Ник кричал, что она ответит, если он не найдёт её подругу; если та сбежала, он вернёт её, а иначе… Голос у него стал лютым, утратив человеческие тональности.

Алёна показала, что снова спрячется. Но Ник поднялся по другой лестнице и оказался ближе к Лёле. В руках у него была длинная балка.

– Пусть твоя подруга выйдет. Иначе размозжу тебе голову.

Он стал приближаться, замахиваясь. Неясно было, знает ли он, что Алёна здесь или пугает. Лёля понимала, что она отобьёт один-два удара, после чего не останется здоровых рук, чтобы защищаться.

Алёна вышла.

– Бросай камень, – приказал он ей и скривился в усмешке.

Она подчинилась. Его улыбка стала шире.

– Вот теперь точно всё. Когда вас не станет, мир не погаснет и даже не заметит. И тем более не вздрогнет. Вы, как и я, пройдёте мимо настоящего и не останетесь в будущем.

Он замахнулся… И тут их оглушил выстрел, от которого девушки присели и заткнули уши. Глаза у Ника застыли, изо рта полилась кровь. Он грохнулся со звоном вместе с балкой, подняв клубы пыли.

Позади него стоял Джерри. Нагнувшись, он деловито хлопал по карманам неподвижного Ника. Он достал ключи от машины и засунул их себе в карман.

Подруги молча наблюдали за его действиями. Алёна решила выяснить, можно ли им уже радоваться избавлению. А потому произнесла: «Спасибо».

Джерри отвлёкся на них, словно только заметил.

– Это вам спасибо, – неожиданно ответил он, и наконец нашёл бумажку.

– Запрятал, гад, расписку.

– Извини, что угнали машину. Мы от него убегали, – повинилась Алёна.

– Вы?! Я думал, он взял. Ну это даже лучше. А то бы он забрал своё.

– Я не понимаю, – сказала Лёля.

Джерри показал листок бумаги.

– Расписка моя, что отдаю машину за долги. Плохой вышел месяц, кризис, торговля не заладилась.

– Ты ему был должен? – спросила Лёля.

– Не совсем ему, у него работа такая – плохие долги трясти.

Алёна сказала, успокаиваясь:

– А мы думали, он псих.

– Что?! – недоуменно спросил Джерри. – А… вот в чём дело, – он засмеялся. – Для вас это противоречие. Вы думаете, если за деньги убивает, то не псих?

– Ну да…

– А может, ему нравится так деньги зарабатывать? Не все психи бескорыстные, хотя многие энтузиасты своего дела, тут вы правы – и он снова засмеялся.

Лёля думала, что хочет выбраться отсюда, но до квартиры и родителей сразу не дойти – ноги подкашивались, как ватные.

– Джерри, выведи нас отсюда, куда угодно, просто чтобы сесть и попить чай среди нормальных людей.

– Я не лучше него, – и сам же усомнился. – Не сильно лучше.

Джерри достал из кармана Ника телефон.

– Чья труба?

– Моя, – сказала Лёля.

– Звони в полицию или в сто двенадцать, скажи, что убивают. Пока приедет наряд, убийца будет уже обезврежен, а вы – спасены.

Лёля взяла трубку и глубоко вздохнув, начала набирать номер. При первых её словах снова громыхнул выстрел, и она закричала. А в трубке всё говорили: «Едем, едем».

***

Они сидели на полу полукругом, почти так же, как раньше во дворе, и ждали полицию. Лёля спросила:

– Зачем ты выстрелил?

– Для правдоподобия. Слишком спокойно начала разговор. В окно, чтобы без рикошета. А вот крик был убедителен. И теперь, когда приедет полиция, они узнают, что было два выстрела. Предупредительный и… последний. У меня и так проблем хватает с этим народом.

– Мог бы нас предупредить…

– Зачем? Так достовернее, – он мило улыбнулся.

«Есть подонки, которые вызывают расположение», – думала Лёля.

– Джерри?

– Ну.

– Как ты задолжал им? Чем ты занимаешься?

Он пожал плечами.

– Понимаешь, есть вещи, без которых некоторые люди не могут прожить. С ними я и помогаю, с доставкой. Иногда мимо рынка, налогов.

– Наркотики?!

– Да ну что ты, – искреннее рассмеялся Джерри. – Не настолько же… И хватит об этом, – отмахнулся он и поднёс к расписке поцарапанную «Зиппо».

Бумага вспыхнула. Алёна зачарованно смотрела на пламя, с удовольствием принюхиваясь к запаху бензина. Сегодня в прошлом могли остаться любые запахи.

– Джерри, помнишь, как мы говорили о революции в Латинской Америке? Бунте, смертях. Так героически звучало.

– Это казалось очень далеко. Когда убивают на фоне экзотических цветов, выглядит интереснее. Но смерть – везде смерть.

Он смаковал сигарету, словно в последний раз. Лёля закрыла глаза, и ей было необыкновенно спокойно, будто в последнюю минуту она вышла из падающего лифта. Через минуту подъехала полиция.

***

Спустя неделю подруги гуляли по Тверской, решив пешком добраться до площади, а там уже сесть на метро. Около них остановилась машина, которую они сразу же узнали.

В окне показалась бритая голова Джерри. Как ни странно, обе были рады его видеть.

– Куда идёте? Если по пути, докину.

– На секцию. Олимпийского резерва.

Он прикинул что-то в голове.

– На Ленинградку… Садитесь.

В салоне Джерри сказал:

– Только заедем в одно место по дороге, на Тверской. Друга надо выручать.

– А что с ним?

– Да ничего такого. У меня же в последнее время профессия – спасать людей из переделок. А никто не платит, не даёт ордена. Наоборот, обвиняют, полицейские преследуют.

– Преследуют не за это, – серьёзно сказала Алёна.

– Скучная ты. И будешь дальше так правду мужикам в лицо говорить, совсем плохо на личном фронте будет.

Алёна покраснела:

– Это мы ещё посмотрим.

Джерри оставил машину на аварийках около отделения полиции и, снова не закрыв, понёсся внутрь.

Вышел он с другом. Около остановки без слов высадил его.

– Спасибо, старик, – сказал тот на прощание.

И было неясно: благодарен ли он, что легко отделался, или нет.

– Зря промотался, – сказал Джерри. – Его бы и так отпустили: хороший офицер попался. Даже визитку дал.

– А кто это? – спросила Лёля.

– Это? Роб. Или Боб – для друзей. Но ты о нём не думай, у него в последнее время такой кавардак в жизни, что опаснее моего скромного бизнеса. Тебе вот о чём думать надо.

И он показал на огромный рекламный экран, на котором туристические компании крутили картинки экзотических стран с пальмами, морями и белыми песками. Солнце заливало пейзажи, от горячих источников шёл пар; над кратером вулкана поднимался дым.

Глава 3.

Острова

Алёна стояла на носу яхты в белой короткой юбке, а двое местных, плывущих по своим делам, темпераментно спорили за её спиной, когда подол наконец задерётся: через один или два порыва ветра. Они были уверены, что гостья не знает языка. Так оно и было, но Алёна уже неплохо чувствовала интерес мужчин. Перед очередным порывом ветра она повернулась к ним лицом и сама задрала юбку. Местные с обалделой улыбкой уставились на её ноги, но увидели только маленькие шорты. Они были с чувством юмора и вместо разочарования радостно засмеялись. А когда она показала им язык, восхищённо захлопали.

– Эх, был бы я молодым, обязательно поухаживал бы за ней, – сказал пожилой грек. – Приплыл бы, поработал до вечера, пока туристы на вулкан идут. А потом бы на пляж её позвал, показал закат в горной деревне.

Его более молодой спутник только улыбнулся.

– Ты, наверное, так и сделаешь, – продолжил пожилой и вздохнул. – Тебе проще. К тебе и так приезжают закаты смотреть.

– Я приглашу её подругу.

Он кивнул на Лёлю.

– Она тебе больше нравится?

– Эта девушка, которая нас порадовала, вечером уже будет занята. А та, возможно, ещё не успеет влюбиться с первого взгляда.

– Я стар, но мудр ты, – кивнул поживший местный.

Молодой польщённо и грустно улыбнулся. Мудрым был его отец, выросшим на острове, к которому он направлялся. Теперь он должен был принять семейный бизнес и управлять одиноким кафе около вулкана. Парень всегда хотел вести своё дело, но новость о наследстве пришла вместе с трагедией. Его отца нашли в кратере, с обожжённым кристаллами серы и испарениями лицом. Он как будто специально прижался лицом к отверстию на дне кратера, чтобы его опалило дыхание вулкана.

– Лёля, смотри, какой остров! – закричала Алёна.

Она показала на небольшой клочок земли; на нём виднелись два одиноких здания: жилой дом и церквушка. Рядом с ними тут же оказался добровольный гид, который уже побывал на экскурсии, где рассказывали об этом острове.

– Здесь жила семья: местный и чужестранка. Поженились и обосновались на острове. Построили дом, растили детей. Упросили префектуру, чтобы для их семьи соорудили церковь. И власти пошли навстречу. Дети выросли и отправились в шумные города. Пара, прожив десятки лет в браке, развелась. Бывшие супруги разъехались, она – в соседнюю страну, он – на континент. А священник остался, сейчас его паства – туристы.

Парень замолчал, а потом сказал, что не все истории так заканчиваются… Алёна поняла по этой заминке, что сейчас тот попробует познакомиться и, извинившись, быстро отошла к Лёле.

Ближе к полудню корабль причалил. Подруги воспользовались предложением, чтобы исследовать остров с моря, и не прогадали. Рано поутру они отплыли, и, пока солнце не раскалило землю, успели восхититься пейзажами, в которых когда-то жили боги, так похожие на людей. Это были беспечные, голые боги, наслаждающиеся жизнью в этих благословенных местах.

Пока матрос швартовал судно, девушки разглядывали зелёные сопки, таящие вершины в облаках. Лёля спрыгнула с палубы, хотя местный пытался подать ей руку. Он всплеснул руками, будто уязвлённый подобной жестокостью, но девушка только рассмеялась. Лёля огляделась, весёлая и полная сил одним движением преодолеть любое препятствие.

Она смотрела на солнце, которое застыло в небе, как огненный шар. Ещё часа три-четыре воздух будет горячим, обжигающим носоглотку при дыхании. А потом можно будет без усилий исследовать остров. Ей не терпелось за день-два обойти всю округу; что она будет делать в оставшиеся каникулы, Лёля не думала. Она засыпала с нетерпением и просыпалась с нетерпением, желая разом покорить любое труднодоступное место на острове. Впереди её ждала пыльная Москва, суета, второй курс, за время которого хорошо бы уже со многим определиться. Позади осталась радость о начале студенчества, узнавание, новизна…

Вышли они в нескольких километрах от гостиницы, в портовом городке острова. Это место в справочнике называлось village, но перевести это как «деревня» было бы неверно. Здесь был пляж, туристические магазины и прокат квадроциклов. Мимо проносились уставшие от жары мотоциклисты со сгоревшими от солнца плечами и шеями.

– Я не хочу идти сразу в номер, – сказала Лёля. – Давай здесь перекусим.

Она показала на кафе на втором этаже. От солнца там укрылись местные, искавшие отдых в законную сиесту. Они оживлённо говорили, смеялись, словно и не было на улице жары.

Один из них подошёл к девушкам, ловко жонглируя подносом.

В уголке рассматривал меню непривычно бледный молодой человек. Он напомнил Лёле незадачливого рассказчика с историей о двух влюблённых на маленьком островке. Девушки пошли вымыть руки, а когда вернулись, парня уже не было.

Ближе к пяти вечера подруги покинули номер. Лёля настояла на прогулке вместо пляжа, неопределённо махнув рукой вместо ответа куда идти. Они вышли за ворота гостиницы и зашагали по дороге к соседней «деревне». Мимо проносились редкие малолитражки с туристами, едущими на самостоятельные экскурсии. Почти в каждой из них сидел пассажир с огромной картой.

Они обошли всю соседнюю деревню за часа два, а когда Алёна собралась обратно, подруга ей сказала: «Если мы пройдём ещё, то день будет казаться больше». Но и второй точкой в маршруте история не ограничилась. Лёля всё звала и звала идти дальше, а уже на полпути к горам предложила посмотреть закат в высокогорной деревне.

– Мы туда сами не дойдём.

– Плевать. Солнца нет, пойдём, пока хватит сил.

– Ты не понимаешь, нам гид говорил – только на машине можно добраться или автобусе. Это долгий подъём вверх по серпантину, без тротуаров.

– Дорога сама куда-нибудь выведет, – весело заверила Лёля.

А потом без перехода спросила:

– Помнишь, два года назад – последний день весны – слова того психа?

– Слова не помню, да и зачем?

Лёля как будто не услышала.

– В чём-то он был прав. Я скучаю по неизвестности, по чужим берегам, дороге в неизведанные места. Если в ночи горит фонарь, я думаю, а что там дальше, куда не достаёт свет? Жизнь идёт по расписанию. Любые изменения скорее прихоть – они ничтожны. Я не хочу, как он говорил, не знать, доживу ли я до завтра, не хочу умирать от голода, но я хочу другую неизвестность, не хочу знать наверняка, как пройдёт мой завтрашний день.

– А сейчас знаешь?

– Может, без мелких подробностей, но знаю. Хочется пере… – она скакнула вперёд, – …прыгнуть сразу много ступенек, увидев конец дороги и обрыв, разбежаться и…

– Разбиться?

– Нет, оказаться на той стороне или в водопаде! Который вынесет туда, где ни разу не была. Я хочу всё делать впервые!

Я помню небольшой дедушкин участок, там стояли качели, на которых я взлетала до небес, а иногда просто раскачивалась туда-сюда, и меня переполняла бьющая энергия, а рядом в гамаке лежал дедушка и улыбался: мне, теплу, своим мыслям – светлым, как занавески солнечном утром. И мне казалось, что вот она я – способная на всё и даже больше, а он смирился или устал и доволен малым. А потом я поняла: у него в душе был мир, а у меня не будет.

– У тебя шило, – пошутила Алёна.

Подруга не откликнулась на шутку.

– Если в походе на севере застигает метель или снежный буран, самое важное – идти что есть сил, не останавливаться, чтобы не замёрзнуть насмерть, погрузившись в спасительный, казалось бы, сон. И только тогда есть шанс выжить. У меня такое же ощущение – если не буду бежать, упаду замертво.

– Убедила, – засмеялась Алёна. – Ради твоего здоровья я готова идти дальше, пока сама не рухну без сил и по мне не проедет пара мопедов.

Девушки продолжили путь, блуждающие и далёкие от всех прохожих, как две кометы. Через час, когда кустарники заменили деревья, вдали появилась машина.

Девушки проголосовали. Лёля узнала Роба, Алёна – нет. А он их вряд ли запомнил после той мимолётной встречи.

***

Утром их друг засобирался в гостиницу и предлагал уехать вместе. «Так странно, – думала Лёля, – спать с обеими, не имея ни малейшего расположения ни к одной, он может, а отплыть без них – нет». «Какая неуместная галантность», – думала она, отказываясь садиться в лодку вместе с Робом. Он их даже не вспомнил, а ведь оказался рядом в тот самый день. И когда она увидела его за рулём машины по дороге в горную деревню, то подумала, что это неслучайно. Но он был влюблён, этот парень, и не в её подругу Алёну, которая его очаровала лишь на время, пока горит закатное солнце, смеётся серебристая чайка и каллистемон пахнет лимоном.

Прохладным утром на острове стало легче дышать: сероуглеродные испарения от тумана не так били в нос, и воздух стал чище. Шлюпка Роба растворилась на горизонте, и глаза у девушек закрывались сами собой. Солнце ласково согревало – Лёля улеглась на плед, который они позаимствовали в кафе под честное слово. Рядом, недолго повозмущавшись, устроилась Алёна.

Оставалась пара часов до тех пор, пока земля и воздух нагреются. Тогда же должен был подойти следующий по расписанию теплоход. Заснули они прямо там же, в тени дерева. Сон опустился, как туман, и мгновенно захватил Лёлю. Ей снились горделивые высокие корабли, бриз с моря, тугие паруса и залитая солнцем палуба. Ей снился отстранённый Роб, правивший судном, на котором они были одни. А потом каким-то образом в сон закралась змея. Она извивалась и шипела.

Лёля проснулась. Рядом лежала Алёна, а над ней нависал, словно собираясь поцеловать или укусить, какой-то мужчина и шептал малопонятные слова. Лёля закричала, тот быстро отпрянул от подруги и уставился на неё.

– Змея! – крикнула она, смотря за его спину.

Нападавший обернулся, и этого мгновения хватило Алёне, чтобы подтянуть к животу ноги и резким движением отбросить его от себя. Он отлетел на метр и, перекувырнувшись, стал подниматься. В его руке в солнечном свете сверкнуло лезвие. «Нож!» – поняла Лёля. Но страх не парализовал её – всё это уже происходило, но тогда было много хуже. Они оказались связаны, и нападение произошло неожиданно. Сейчас они обе здоровы, могут двигаться, готовы к атаке. Они быстры и спокойны, не так слабы – и нет смысла впадать в панику. Это, по сути, ещё одно соревнование, но с очень высокими ставками, что должно помочь собраться и победить, если получится. Или убежать, протянуть время, притвориться мёртвыми. Не так далеко кафе, правда, до него ещё надо добежать и в такую рань там никого нет, но на кухне есть ножи.

Мужчина приблизился, и Лёля узнала его – она видела его в кафе в порту, а ещё раньше на корабле. Это тот, кого так небрежно и легко отбрила Алёна.

«Эх, Алёна, танцы на палубе корабля перед мужчинами и одновременно надменность к ним до добра не доведут».

А вслух произнесла:

– За что?

Лёля хотела разговорить его, потянуть время, рассчитывая на то, что он успокоится. Но человек перед ними не был зол или взбешён; он выглядел собранным, знающим, что он делает, разве что немного раздосадованным прытью жертв.

– Вините его, – он кивнул в сторону моря.

– Кого?! – спросила Лёля, с ужасом ожидая услышать «Бога» или «Посейдона», но не услышала.

– Этого Роба, – он задумался, а потом, рассмеявшись, добавил: – Нет, меня. Он – это я. Для всех он это я, он убил, все будут винить только его.

И если бы не нож, он бы потёр ладони – настолько довольным выглядел.

– Вы пытаетесь отомстить Робу, но при чём тут мы? – выкрикнула Алёна.

– Отомстить?! О нет, он мне ничего не сделал. Ведь как можно причинить вред тому, кто для тебя не существует? Меня для него нет. Он живёт так, что, пробегая по мосту, не заметит и столкнёт медлительного прохожего в воду просто потому, что торопился, а тот оказался у него на пути. Как было жаркой ночью, когда ветер пришёл из Сахары.

– Какой ветер, из какой Сахары… – попыталась собрать мозаику Лёля.

– Неважно. При чём тут к чёрту Сахара?! – разозлился он. – Мне нужна жизнь Роба, но не он сам. Его жизнь, в которой он убил старого грека и эту лицемерку, отказавшую мне в ночной прогулке на лодке. Она сказала, что замужем! Она, которая за ночь до того на моих глазах бегала по острым валунам, лишь бы быть с ним. Тогда её не смущала кровь – что ж, я дал ей, что она хотела: и кровь, и позор. Мне нужна жизнь Роба, в которой он убивает сразу двух девушек после ночи с ними обеими.

И хотя это было совсем неуместно, Лёля пошла румянцем. Напрямую о произошедшем с Алёной она не говорила – да и сейчас вряд ли стоило. Сложно понять, что это было: предательство по отношению к подруге или взаимная дурость, помутнение или наваждение. «Стоп, – осекла себя Лёля. – Если захочешь узнать о помутнении, посмотри на человека перед собой. Его глаза напоминают того, от кого их пас Джерри, и хотя это совершенно другой человек, но во взгляде у них много общего. Один блеск, одно выражение, а потому не стоит надеяться ни на отрезвление, ни на мгновенное просветление».

Отсутствие ложной надежды помогло им не умереть сразу.

Первый удар пришёлся в молоко, лезвие рассекло воздух, но рука нападавшего не сразу вернулась на место. Противостоял им явно не злодей из боевиков – Алёна успела быстро ударить ногой, но сил чуть не хватило. Нож он не выронил. Она пнула его ещё раз и угодила противнику в бок.

Лучше было бежать, но Алёна поверила, что сможет справиться, и постаралась выхватить нож. Лёля не успела подскочить, и тяжёлый удар в голову отбросил Алёну к самому краю пропасти. Она упала на колени, а когда встала, то слегка покачивалась и трясла головой. Он явно трусил подходить к ней ближе, держа нож по направлению к Лёле. А потом попробовал пнуть Алёну; та увернулась. Отошла назад, зашаталась и упала в обрыв.

– Смотри-ка сама, сама! – обрадовался убийца и затрясся, подпрыгнув на месте. – И ты, теперь ты иди сюда!

Лёля без слов пошла к обрыву – она не столько боялась ножа, сколько хотела увидеть подругу живой. И чудо произошло – под ногами у девушки был обрыв, а внизу виднелся выступ размером метра три, не больше; там и сидела на корточках Алёна, приложив палец к губам и показывая жестом прыгать.