Записки нечаянного богача – 3

Когда руки на экране, помахав перед собой, разогнали муть и водоросли, в каюте все ахнули. Ну, кроме занятых пирата и ботаника. Потому что на картинке увидели неровный, кривоватый, кое-где осыпавшийся, но вполне узнаваемый крест. Православный, восьмиконечный. Второв показал мне большой палец, улыбаясь так, будто Святой Грааль нашёл. А в телевизоре тем временем ушла за кадр левая чёрная перчатка, чтобы вернуться с яркой лопаткой металлоискателя. И буквально на третьей проводке правая перчатка ковырнула ножом под замершим на одном месте детектором. Во взлетевших частичках ила, грязи и ещё неизвестно чего, накопившегося там за три с лишним столетия, мы увидели крест. На сей раз нательный, тонкий, словно из трёхмилиметровой проволоки выкованный. Католический. Женский. Перчатки показали его ближе к камере, свободной рукой показав колечко из большого и указательного пальцев, дескать, всё Окей. И вот тут я с подводным пловцом согласился. Аж от сердца отлегло. Очень не хотелось подвести, обмануть ожидания дальнего родственника, рискового парня, авантюриста, но при этом настоящего дворянина и романтика.

Дальше смотреть за тем, как из кучи достают слитки разнообразной формы, обтирают чем-то вроде метёлки, поднимая облака мути, которые потом разгоняют большими подводными вентиляторами, стало скучно. Достали, протёрли, сдули, положили на транспортерную ленту, потянулись за следующим. Кто на картошке был – понимает, это работёнка та ещё, не на фантазию ни разу. Вот и мне надоело смотреть. Михаил Иванович тоже, кажется, заскучал. Мы поднялись на палубу и я прислонился к борту, где до этого тянул свою заунывную мелодию пират. Курить в каюте не счёл нужным, а тут, на ветерке, прямо захотелось. Второв встал справа, Фёдор слева. И снова дым шёл на него.

– Как думаешь, насколько богаче станешь сегодня? – с какой-то странной интонацией спросил серый кардинал.

– Не думаю, Михаил Иванович, – ответил я таким скучным голосом, что сам себе удивился.

– Отчего же? Не всем доводится вот так, с первой попытки, ткнув пальцем в карту попасть в тысячетонный галеон, – мне показалось, что он пытался на что-то вывести. То ли меня на мысль навести, то ли для себя что-то уяснить. Просто так, без дальнего прицела, как я понял, он мало что делал в жизни, и довольно давно, наверняка привык уже.

– Случайно повезло. Там на борту земляк оказался, шпион, правда, но человек честный, как мне показалось, – я вкратце изложил историю Змицера Волка-Ланевского, вставшего под русские знамёна на четверть века раньше официального перехода всего рода под руку Российской Империи.

– Мало того, что родня, пусть и очень дальняя, так ещё и мотивация у него была железная – крестик я к Могилёву обещал отвезти, родной земле поклониться. Не думаю, что на каждом затонувшем галеоне тут в трюме по шляхтичу сидело.

– То есть ты вроде экзорциста? – спросил Фёдор.

– Наверное, есть что-то общее, – согласился я. – Вы не подумайте, Михаил Иванович, что я ломаюсь, капризничаю или цену себе набиваю. Мы с Вами решили честь по чести дела вести, да и привычки у меня нет такой – друзьям врать. Как на духу скажу – очень боюсь подвести Вас, потому и не обещаю ничего. И кроме как везением это, – я обвёл всю суету на воде перед нами, – объяснить ничем не могу.

– Про везение и невезение мы, Дима, помнится, в самом начале говорили, в избе-читальне, – задумчиво проговорил мощный старик. – Опасения твои я понимаю и, поверь мне, очень разделяю. Если бы вместо этого галеона мы нашли какую-нибудь другую худую калошу – мне было бы очень сложно объяснять партнёрам и подрядчикам, чего ради в территориальные воды Испании за четыре часа зашло три десятка русских судов. Но ты везучий. А я давно живу, многое и многих знаю. Мне кажется, неплохой у нас тандем получается, что думаешь?

– Раз на раз не приходится, думаю. Но то, что сочетание везения и блестящего администрирования дают отличные результаты – это факт.

В это время одна из лодок отошла от огороженного оранжевыми буями футбольного поля и направилась в нашу сторону. Остальные же продолжали сновать туда-сюда, к барже и обратно. Подъемники на большом судне работали не переставая – каждую минуту огромная авоська вроде трала поднимала что-то из-под воды или с причаливших лодок. По обе стороны, вдоль обоих бортов, я насчитал десяток стрел с лебёдками. Работа кипела, как и, кажется, вода вокруг. То там, то тут со дна всплывали тучи пузырей.

Снова засмотревшись на то, как другие работают, я пропустил, когда лодка причалила к «Кето» и с неё сошёл подтянутый человек в гидрокостюме. Среагировал я только когда услышал, как по трапу поднимался кто-то, насвистывавший «Жил отважный капитан». Обернувшись, увидел высокого, сухого и жилистого, как стальной трос, мужика, поручусь, что военного, и вовсе не факт, что бывшего. Поверх черного неопренового рукава у него на левой руке красовались часы «Боевые пловцы», механика с автоподзаводом, водозащищенность до ста атмосфер, на сайте такие видел, когда себе присматривал. Русские, «Слава-Спецназ». Патриот, видимо.

– Знакомься, Дима – мой друг старинный, Николай. Он во всей этой подводной истории – самый авторитетный авторитет из всех, кого только представить можно.

Я посмотрел в водянистые, почти бесцветные за загорелом морщинистом лице глаза Николая и пожал руку, что он мне протянул. Надо думать, такими пальцами он легко мог плести макраме. Из арматуры.

– ПДСС? Север или Восток? – наивно спросил я, глядя на акулу с парашютом на циферблате его часов. Почему-то была твердая уверенность в том, что эмблему спецназа ВМФ он носил не потому, что просто рыбу любил или картинка понравилась.

– Интересная у тебя молодежь в знакомых, Миша, – с улыбкой той же самой акулы повернулся пловец ко Второву. И продолжил, уже обращаясь ко мне:

– Восток.

– База отдыха «Иртек»? – уточнил я, снова выудив из памяти сведения, о которых, казалось, давно и прочно позабыл. В конце девяностых книжный рынок наполнился кучей литературы, подавляющее большинство которой было даже не одноразовым, но истосковавшийся по новинками народ мёл с прилавков, что называется, сырое и варёное. Я тогда подсел на боевички и детективы, которые исправно выдавали отставные военные, причем многие – с реальным опытом. На память сроду не жаловался, вот и назапоминал тогда всякого, в полной уверенности, что абсолютно зря. А вот пригодилось неожиданно. Лоб военного собрался складками.

– Это чего за казачок, Миш? – напряженно поинтересовался он у кардинала, не сводя с меня глаз. Пожалуй, сойдись они с Фёдором Михайловичем – я сразу и не сообразил бы, на кого ставить.

– Не волнуйся, Коль, это правильный казачок, не засланный. Мне не веришь – Сашке поверь, тот поручился за него.

Внутренний реалист в это время вытаращился на мощного старика так, словно тот, спрыгнув с палубы за борт, принялся танцевать там джигу. Прямо на воде. Скептик повторил его мимику с завидной точностью. А фаталист задумчиво пробурчал: «Ну вот, теперь он и тебя посчитал».

– У него отец военврачом был, в Кабуле. Вы, правда, в то время в других водах ходили, – продолжил Второв спокойно. – Я говорил с несколькими ребятами из «Вымпела» и «Каскада», все в один голос боготворили доктора. А сын его, видишь, не пошёл в династию. Но тоже талантливый парень, точно тебе говорю. И Родину любит, хоть это сейчас и не модно.

Лица старых друзей одинаково мимолетно отразили их отношение к тем, кто любит Родину только тогда, когда это модно.

– А ещё, слышал, может, в ваших краях санаторий новый появился, где детишки с Северов отдыхают бесплатно с мамами? – Николай кивнул, и в глазах его появился интерес. Впервые в жизни на меня смотрела заинтересованная акула. Интересный, неоднозначный опыт. – Так это его санаторий. И ребятишек с Якутии он туда за свои отправляет.

– А где конкретно? – уточнил пловец.

– Мыс Посьета. Между заливами Суслова и Гамова, – ответил я.

– Хорошие места, знакомые. Деткам раздолье, вода прогревается рано, весь сезон хорошо там. И течений подлых нет. Сам бывал? – поинтересовался Ихтиандр-людоед, хотя при словах о детях и воде лицо его как-то разгладилось, а глаза подобрели.

– Не успел пока. На будущий год планировал выбраться, по весне.

– Лучше осенью. В сентябре там рай. Тепло, красиво, вода – сказка. Если в августе-сентябре прилетишь – найди меня, такую экскурсию устрою – закачаешься! – с улыбкой пообещал он.

– Лады, – кивнул я, стараясь, чтобы это не прозвучало чересчур облегченно.

– Так это для тебя, выходит, я крестик выкапывал? – поинтересовался Николай.

– Для меня. Там кроме него ничего не осталось от хозяина?

– Держи, – он отцепил от пояса какую-то торбу с отверстиями понизу, видимо, специальными, чтобы вода не задерживалась, когда на сушу выходишь, – и крестик тоже бери.

Левой рукой я принял подарок-памятку от Милы, две тонких золотых проволочки, квадратных в сечении, и тут же спрятал во внутренний карман. Правой взял мешок. Потянул в стороны завязки, заглянул внутрь.

– Ну здорово, Змитрок. Вот ты и на русском судне. Дай срок, вернемся на Родину, найду твоих, поминки справим честь по чести, – пообещал я желто-коричневым осколкам черепа под крайне озадаченными взорами пловца, кардинала и эрудита.

Глава 4. Семейные узы. Слово нужно держать

Минивэн, удобный и надежный, как и всё, что окружало Михаила Ивановича тогда, когда не было необходимости соответствовать обязывающему положению, докатил нас до кафе дона Сальваторе. День не так давно перевалил за середину, и жара навалилась густая, вязкая, лишающая воли и способности к действиям. Мы, хвала Богам, всё требуемое сегодня уже совершили, и дальше впахивать на жаре остались специально обученные люди. В буржуйстве были свои плюсы, конечно. А ещё мне пришла на ум мудрая мысль Зои Александровны Кузнецовой из Белой горы. Про то, что каждому своё. Я так и не определился, кому всё же отдать авторство – ей или Платону, но фраза от этого менее поучительной и бесспорной не стала. Каждый из нас своё дело сделал. Мощный старик стянул под берега вероятного противника целую эскадру сугубо гражданских судов, битком набитых людьми, работавшими так слаженно, что их мирные профессии вызывали вопросы и обоснованные сомнения. При взгляде на их фигуры, стрижки и лица сомнения лишь крепли и наливались. Ещё серый кардинал уладил формальности с государственными и общественными организациями. Обеспечил всех всем необходимым. Ну и я – ткнул пальцем в мутное пятно на карте морского дна. И попал.

Дон Сальваторе встречал нас на крыльце, выглядя возбужденно-предвкушающим. С чего бы? Второв пообещал ему общий банкет на всю команду? Вряд ли. Испанский Врунгелян меньше всего был похож на торгаша, кабатчика и крохобора. Пожалуй, сильнее всего он походил на старика Джона Сильвера, если бы одноногий пират сохранил обе ноги и вовремя списался на берег, где своего героя дожидалась его старуха. Жену дона Сальваторе я видел. Ей одинаково шли и передник, и абордажная сабля с парой пистолетов за поясом, которые немедленно пририсовало воображение внутреннего скептика. Вышло очень эффектно. Донья Мария была в том неуловимом возрасте, когда тормозить коней и шляться по полыхающим гасиендам у женщин выходит лучше всего: помогают накопленные опыт и уверенность, и не отвлекают всякие мелочи и глупости, типа мечты и романтики. Длинноволосая брюнетка с едва заметными серебряными нитями седины в пышном хвосте волос, крепкая, ниже мужа головы на полторы. Когда она стояла за его плечом, он выглядел как-то особенно внушительно. Редчайший случай идеального совпадения мужа и жены. Я искренне любовался ими и пару раз ловил такие же взгляды Нади. Очень удачно, что дон Сальваторе сошёл на берег и попал в надёжные руки. При взгляде на них в голове начинала звучать песня про сокровище. Думаю, каждый мужчина дорого дал бы, чтобы услышать такое в свой адрес.

Мы с семьёй расселись за столами на веранде, а Второв с хозяином заведения прошли внутрь. С собой занесли какой-то армейского вида сундук на защёлках. И старого корсара Хуана Мануэля, который с поистине пиратским азартом и бесстрашием накинулся на ящик халявного хереса в каюте. Весь не прибрал, но убавил изрядно. В связи с чем последние часа полтора тянул давешнюю заунывную мелодию, но из диапазона двух-трех нот не выходил, мелизмами и прочим вокальным разнообразием тоже не поражал. Так, подвывал себе, изредка икая. И походку приобрел рискованно-неустойчивую, как в двенадцатибалльный шторм.

Я только взялся за чай, как к нам на веранду вышла донья Мария и, махнув рукой, пригласила следовать за ней. Я потрепал по голове Аню, погладил за ушком улыбнувшуюся жену и пошёл вслед за пираткой-буфетчицей вглубь кафе, где никогда до этого не бывал. Мы прошли кухню насквозь, благо – там было пусто и относительно нежарко. За плитами, кастрюлями и прочими дуршлагами нашлась неприметная дверка, куда и нырнула моя провожатая. Я шагнул следом.

В комнатушке примерно четыре на четыре за круглым столом сидели Второв и дон Сальваторе, ещё два места пустовали. В кресле в углу гудел на одной ноте догорающим трансформатором Хуан Мануэль. Рядом с ним стояла полупустая бутылка и к уже привычному хересному выхлопу добавился аромат яблочного перегара. Судя по всему, господа за столом решили временно исключить его из обсуждения контрольным стаканом кальвадоса в голову. Михаил Иванович кивнул на стул рядом с собой, и я уселся на указанное место. Мария села рядом с мужем, и они, видимо, продолжили ранее начатую беседу. На испанском. На котором я знал уверенно только слова «херес», «Сервантес» и «Ювентус». Причем, насчет последнего были сомнения в национальной принадлежности. «Бесаме, бесаме мучо» – протянул внутренний фаталист, прозрачно намекнув, что даже он в языках значительно подкованнее меня. Оставалось сидеть, как ассенизатор в опере – ничего не понимая, но со значительным выражением на лице.

– Прости, Дим, некогда было в курс дела вводить, время оказалось ещё сильнее деньги, чем обычно, – закончив фразу, обратился наконец ко мне мощный старик.

– Да я, признаться, в курс дела особенно и не горел входить, я же и про само дело-то ничего не знаю, – пожал плечами я.

– Тут у нас образовалась своеобразная одновременная проверка на честность, нравственность и патриотизм, – улыбнулся он. – Кораблик с ворованным у индейцев добром стихия до пирса не допустила. Притопила и триста лет никому не отдавала. Но тут пришли мы с тобой, чтобы не ждать милости от Сциллы и Харибды, и галеон опустошили. При этом совершенно случайно в провожатые нам от курирующей организации достался этот Джузеппе.

Второв кивнул на спящего в углу пирата, который уже даже гудеть перестал. Наверное, батарейки сели. А я вспомнил, как старого столяра из сказки про Буратино прозвали за неуёмную тягу к спиртному – Сизый нос. Очень удачное и вместе с тем деликатное сравнение отвесил флибустьеру Михаил Иванович.

– Поднятие серебряных слитков он ещё, может, и вспомнит, а вот потом – уже вряд ли. Именно поэтому с серебра и начали, подняли полтораста тонн, – продолжал он. – И теперь, Дима, надо решить вот какой вопрос. Мы можем честно и благородно передать списки и отчёты испанской стороне, она всё внимательно изучит и, вполне возможно, выкупит у нас что-то через какой-то промежуток времени. Принимая во внимание местные правила «маньяна»**, до выкупа можем не дожить не то, что я, но и даже ты.

Это – да, потрясающая исполнительность, энтузиазм, трудовое и служебное рвения испанцев и других испаноязычных народов давно стали притчей во языцех. У нас же с ними успешно конкурировали некоторые жители краснодарского края, которых за те же свойства в Москве называли «кубаноидами». Тот самый случай, когда выполнение порученной задачи не гарантировала даже личная подпись в листе ознакомления. Я сам был свидетелем истории: начальник дал задание, получил подпись подчиненного. На листе, под текстом: я, такой-то, обязуюсь выполнить вот это, в такой-то срок. А в назначенное время подчиненный не просто поразил, а прямо-таки в ступор вверг руководителя:

– Ты вот это сделал?

– Нет.

– Почему?

– Я думал – не надо.

– Ты же расписался, что всё понял и сделаешь вовремя?!

– И чего?

С такими репликами, вроде этого «и чего?» при мне во взрослых интеллигентных людях мгновенно отказывали разом такт, терпение, человеколюбие и прочие клиентоориентированности. А вместо них возникала стойкая уверенность, что всё же лучший метод взаимодействия с некоторыми – тактильно-импульсный. С особо злостно одаренными – даже ногами.

– А можем, – продолжил излагать варианты мощный старик, глядя на меня с прежним обсидиановым прицелом, – отчитаться о найденном в трюмах серебре. Только серебре. И возможно, в виде жеста доброй воли, даже передать его почти полностью местным властям. Что скажешь?

– Боюсь, местные не поверят, что тысячетонный галеон возвращался почти порожняком, с сотней-другой тонн серебра, – задумчиво потёр лоб я.

– Это меньшая из проблем. Тут два варианта. Первый: сказать, что золота мы не нашли в принципе. Либо течение замело, либо пираты обокрали, либо подъему не подлежит. Второй: заменить золото на серебро той же эпохи, – второй вариант мощный старик произнес едва ли не по слогам, будто бы имея обоснованные сомнения в моем уровне развития и скорости реакции.

– Мы сможем здесь, на чужой земле, быстро найти восемьсот тонн серебра? – недоверчиво посмотрел я на него.

– Ну, хаметь-то совсем не станем, – откинулся на спинку стула серый кардинал. – Там камешков приметных много. Медь тоже есть, и порядком. Золота на «Сантьяго» было при погрузке порядка шестисот тонн. Можно сто-сто пятьдесят сдать, а остальное поменять на серебро. Предвосхищая твой вопрос – да, пятьсот тонн серебра мы здесь найдём.

Сомневаться в честности Михаила Ивановича у меня до сих пор не было повода, а теперь не было ни времени, ни желания. И дело тут было не в страстном желании обогатиться – мне хватало. Это было чем-то принципиальным, сакральным и философским.

Демократические и толерантные западные страны, испокон веков несшие во тьму дремучей беспросветности ясный огонёк современных ценностей, каждый век разных, всегда забывали о том, как с ними за тот огонёк приходилось расплачиваться. Объёмы ценностей, «спасенных» от заокеанских дикарей конкистадорами и прочими пастырями веры, поражали. Изумляла жадность и ненасытность людей из просвещенной Европы, словно забывавших при виде чужих сокровищ верную истину о том, что в гробу карманов нет. Иди речь о англичанах или американцах, немцах или французах, японцах или поляках – я бы не сомневался ни секунды. Позитивных современных расслабленных лентяев-испанцев жалел секунды три-четыре.

– А свинца вместо серебра им отгрузить нельзя? – повторил я вопрос внутреннего фаталиста, который уже страсть как не хотел расставаться с сокровищами, которых ещё даже и не видел.

– Свинца тогда мало оттуда везли, – с видимым сожалением покачал головой Второв, – но мы добавим, можешь даже не сомневаться. Но в общем и целом ты по такому сценарию не против?

– Я только «за», Михаил Иванович, – решительно кивнул я.

– И не жалко возможных союзников? – хитро улыбнулся он.

– Как сказал как-то царь-батюшка Александр III Александрович, регулярно щёлкавший по носу англичан, «у России два союзника – армия и флот». Остальные – вероятные противники, а их не жалко вовсе.

– Ловко вывел. Но мне понравилось. Сам так же думаю. Чем больше у нас – тем меньше у них. И налогов платить некому, – очевидно, разговор прошёл именно так, как он и предполагал, и настроение серого кардинала явно было приподнятым.

– Хорошо, тогда меняемся, – он обратился к дону Сальваторе и что-то рассказывал некоторое время. Они даже посмеялись пару раз. В конце концов ударили по рукам.

– А как нам поможет с серебром уважаемый ресторатор? – вполголоса уточнил я у довольного деда.

– А он такой же ресторатор, как ты – сварщик, Дима, – мощный старик, кажется, начинал веселиться, как и всегда, когда успешно завершалось какое-то большое дело. – Уважаемый дон Сальваторе – президент той самой «Ассоциации спасения галеонов», что так удачно прислала нам этого пьяницу.

– У них же, если я ничего не путаю, цель деятельности и всей работы – спасти всё, украденное Испанией, для самой Испании, разве не так? – я ничего уже не понимал в происходящем.

– Совершенно верно, Дима. Но есть детали. Всегда есть детали, – неожиданно на чистом русском языке произнесла донья Мария. Внутренний скептик ойкнул и подскочил от неожиданности. Я чудом не последовал его примеру.

– Позволь представить тебе, Дима, Марию Сергеевну Сальваторе, в девичестве Второву, мою двоюродную сестру, – дед был явно доволен абсолютно всем: и моей реакцией, и изящным выходом из ситуации с местными властями, и доброй и спокойной улыбкой, осветившей лицо женщины.

– Очень рад знакомству, Мария Сергеевна, – я поднялся со стула и вежливо поклонился, даже не надеясь, что голос будет звучать ровно и уверенно. Он и не стал. Ну хоть петуха не дал, и то вперёд.

Вернувшись за столы, к семьям, мы с Михаилом Ивановичем выглядели сильно по-разному. Он шутил и балагурил, играл с дочерью и подтрунивал над сыном. Я сидел с лицом, на котором сражались недоумение, сомнение и некоторое недоверие. И постоянно напоминал себе, что не стоит смотреть на донью Марию дольше, чем того требуют приличия. Почему-то каждый её выход на веранду сбивал меня с мысли, или наоборот наводил на массу новых. В том числе о том, что относительно молодой купеческий род, но с возможными глубокими, теряющимися в седой древности, княжескими корнями, до которых пробовал добраться внук основателя династии Второвых, мыслил и действовал вполне себе государственно. Как ещё заручиться поддержкой и обрасти деловыми контактами в других странах, как не отправив туда десант ночных кукушек? Этим умело пользовались все известные мне великие фамилии, от Рюриковичей до прочих Бурбонов, Винздоров и всяких остальных, прости Господи, Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургов.

– С тобой всё в порядке? – на ухо спросила жена. В её глазах плескались беспокойство и непонимание.

– Со мной – в полном, – задумчиво ответил я, – а вот мир, похоже, долбанулся вкрай.

– Обычно так говорят как раз те, с кем всё решительно не в порядке. При погрузке в карету, перед отъездом в сумасшедший дом, – «обнадёжила» Надежда.

– Ну, это уж дудки! Весь мир спятил, а в лечебницу я поеду? Нет уж, – решительно ответил я. – Тем более мне позарез понадобилось в Могилёв, и до тех пор, пока не съезжу – никаких лагерей, ни лечебных, ни трудовых, ни профилактических!

Я поднял бокал белого сухого и легонько коснулся Надиного.

– Вот, так гораздо лучше. А то сидит надутый, выдумывает чёрт знает что сам себе, планы какие-то строит. Какие планы без картошки, Дим, ты чего, нерусский что ли? – хитро улыбнулась она.

А я посмотрел в отчаянно синее испанское небо и отсалютовал ему бокалом. И за то, что мне несказанно повезло с женой. И за то, что имперский диверсант Волк-Ланевский не утянул вчера за собой. И за то, что, судя по всему, скоро у нас выйдет натянуть нос гордым грандам на немыслимую кучу золота. Но в первую очередь, конечно, за жену, солнце моё ясное. В том, что предки услышат мою благодарность и под этим, ярко-синим безоблачным небом чужой страны, я ни капли не сомневался. Мои – услышат.

Вечером на веранду пришли двое – пожилой брюнет с гитарой и женщина, крашеная блондинка лет сорока, пожалуй. Умница Фёдор нашептал, что это какие-то местные звёзды. Причём, не в смысле Чипионы местные, а по всему этому краю Атлантики. Хотя на противоположном их тоже вроде как знали. Я уточнил, чего хоть поют музыканты, а то вдруг рэп какой? Но эрудит успокоил, что выступает дуэт в популярнейшем местном жанре фаду. Оказывается, ушлые португальцы придумали замысловатый микс цыганского и городского романсов, блюза, фламенко и чёрт его знает чего ещё. Но получалось у них вполне приятно – где-то задумчиво, где-то повеселее, но чаще всего грустно, конечно. Эдакая светлая интеллигентская грусть-печаль на португальском. Этот язык я тоже слышал впервые, и он меня здорово удивил сперва. Такое ощущение, что поляки с румынами ругаются: полно шипящих, свистящих и протяжных гласных, включая неожиданные, вроде «ы». Низкий и глубокий голос певицы и поистине виртуозное владение инструментом пожилого брюнета не оставили равнодушных – все хлопали, когда было весело, и задумывались, когда было грустно и проникновенно. Надя даже всплакнула на какой-то композиции, где блондинка выводила что-то уж вовсе неописуемое – так за душу брало.

Вечером, вернувшись домой, мы с Михаилом Ивановичем задержались в кухне – я зашел поставить в холодильник какие-то лотки, что передала нам к завтраку его кузина, а он – видимо, за компанию.

– Так ты, Дима, и не ответил – как думаешь, насколько стал богаче? – вроде как в шутку спросил кардинал.