Когда падает Варя

Признаться, на объяснение это не тянуло, но я был уверен, что у этого должно быть разумное объяснение. Как и у всего в этом мире, где разумом можно запломбировать всё что угодно. И я, кажется, нашел такое.

– Хм… – задумалась она. – Может, ты и прав. Но тогда почему меня отправили именно к тебе?

– Не знаю, – промычал я. – Может, потому что… – но тут я сбился.

А вдруг и правда, у нее не все дома, а я увожу ее от дома еще дальше. Сумасшедшая, но не представляет общественной опасности, вот на квартире и живет. Родственники ее на прогулку выпускают, как померанского шпица, только на самовыгуле, ну… чтобы воздухом подышала, а потом забирают обратно. Сейчас спохватятся, а ее уже нет. Потому что со мной.

Я резко остановился. Как столб, если бы столб умел ходить, а потом резко останавливаться. Она сделала еще два шага, потом поняла, что я действительно остановился, и обернулась:

– Уже пришли?

– Нет, то есть да, – процедил я, собирая в голове мысли. – Пришли.

Она растерянно оглядывалась, словно пытаясь понять почему из всех возможных Туда на свете я выбрал именно это. Самый обычный дворик возле самой обычной пятиэтажки. Обязательные голуби на люке справа, кто-то развесил на балконе белье слева.

– Тебя дома не потеряют? – наконец, спросил я единственное, что пришло мне в голову.

– Меня? – удивилась она. – Как же меня потеряют, если я здесь.

Странный аргумент, подумал я.

А она, кажется, поняла, что нужно объяснить. На самом деле мне всегда все нужно объяснять.

– Я не потерялась, я упала, – сказала она.

– Упала? Откуда? – переспросил я.

– Как откуда? – переспросила уже она. – С неба, конечно.

– Конечно. – вздохнул я.

Откуда же еще.

– Долго падала?

А еще я догадался, чем она при этом ударилась.

– Да нет, вообще-то… Совсем быстро, но путь все равно проделала долгий. Знаешь всё дело в расстоянии: чем оно длиннее, тем медленнее становится быстро.

Я улыбнулся.

– Больно было? В смысле падать.

– Падать-то было не больно, а вот приземляться немного, – заметила она. – Но ты не переживай. Звезды почти не чувствуют боли…

Я продолжал изображать столб, а сам все пытался сосчитать количество веснушек на ее правой щеке. У меня на этого было достаточно времени, потому что я молчал.

Значит, звезда…

Ясно.

Приехали.

– Что? – совсем искренне удивилась она своими ясными зелеными глазами.

– Ничего, – совсем неискренне ответил я, чтобы не сойти с ума вслед за ней.

Я окончательно убедился, что совершил чудовищную ошибку, когда увел ее от места выгула. Наверное, в этот момент я выглядел очень плохо. Потому что она подошла ко мне очень близко.

– Ты что передумал? – нахмурилась она и взволнованно посмотрела. – Ты больше не хочешь…

Я снисходительно усмехнулся.

– Крышку?

– Да, – уверенно произнесла она.

Примерно с такой же уверенностью, с какой сумасшедший утверждает, что он – Наполеон. От этого «Да» мне стало стыдно и тоскливее еще сильнее. Бедная девушка, у которой не все дома. Причем она буквально не дома, и ее надо поскорее туда вернуть. А я вместо того, чтобы это сделать, подыгрываю ей в ее совершенно бредовой сцене, где она действительно единственная звезда. А я ее единственный зритель.

Как жаль…

Совсем звезданулась. Такая красивая и такая сумасшедшая. Наверное, это плата за зеленые глаза.

Мы замолчали. Она ждала ответа, а я думал, как бы так невзначай пойти обратно туда, откуда я ее вытащил. И, не придумав предлога, я просто молча развернулся, надеясь, что она автоматически пойдет за мной следом.

И она пошла. Сработало.

– Ты так и не ответил? – напомнила она.

– А? – переспросил я, переключаясь между режимом жалости к себе и режимом жалости к ней.

– Я про твое желание… Ты передумал?

– Нет, – смотрел на нее и точно не мог передумать.

– Правда? – обрадовалась она.

– Конечно – кивнул я. – Конечно…

Я не хотел разрушать легенду, пока мы не вернемся туда, откуда я ее забрал. Там я ее и оставлю. Пускай стоит, пока за ней не придут. В конце концов, если я перестану подыгрывать сейчас, она, чего доброго, еще убежит куда-нибудь и потеряется, а я потом виноват буду. Нет, я должен вернуть ее туда, откуда забрал. Как зонтик.

– Хорошо, – улыбнулась она и задорно зашагала. Только подошвы и подпрыгивали.

– Так… – продолжал подыгрывать я, – если ты здесь, чтобы исполнить мое желание, почему же мы еще… то есть чего же ты медлишь? Сделай это сейчас.

– Не могу, – с досадой произнесла она.

«Ага! – изобличил ее я. – А может, она в себе, просто пытается вывести из себя меня?»

– Так и знал. Выдумала ты все. Врушка!

Тут она остановилась. А я понял, что провалился. Не дотянул легенду до кратера.

– Нет, вовсе не выдумала! Хочешь верь, хочешь нет, я пришла чтобы выполнить твое желание. И я это сделаю! Только так я смогу вернутся обратно. Ясно!?

Я промолчал.

Чокнутая.

Так мы молча дошли до кратера. Там я сказал ей:

– Ну пока.

Она удивилась и почесала свой красноватый курнос.

– Пока… – уныло повторила она. – Так мы что не пойдем Туда.

– Мы уже пришли. – ответил я.

Ответил и ушел.

Я надеялся, что она не пойдет за мной следом.

И сработало. Она не пошла.

***

Весь день температура за окном только и делала, что росла, лишь к вечеру немного остыла. Я даже смог простить себя. То есть почти простить. Я только и надеялся, что она вернулась домой и не забыла выпить свои таблетки. А у меня таблеток не было, поэтому я не забыл выпить две кружки чая.

Небо до самого сна оставалось предательски ясным. А ночью я проснулся от хлопка. Сперва я подумал, что где-то забивают сваю, но потом я вспомнил, что ночь, и что сваи ночью никто не забивает. А потом я услышал гудящий свист, словно кто-то дует в огромную трубу, выдувая весь объем своих легких. И все встало на свои места: сваи под воздушный замок забивал ветер. И ему все равно день или ночь. На него административный протокол за работы в ночное время не составишь.

Я решил посмотреть, как продвигается это строительство. Подошел к окну. Там жалобно гнулись деревья. Прямо как деревянные линейки на школьных партах, когда их совсем не прямо используют для метания стирательных резинок. Я смотрел на эти несчастные создания, и мне казалось, что они вот-вот да и треснут посередине, но они каждый раз выпрямлялись. Раздался очередной хлопок. Точно стена спрессованного воздуха врезается в какой-то объект. А после, за ним, за этим хлопком, тянется завывающий хвост. Он как будто догонял опередивший его удар. Как догоняющий оруженосец бежит за рыцарем, который вырвался вперед, но врезался в дерево, запустив таким образом очередную стирательную резинку.

И очередной хлопок.

Напротив, у магазина сорвало букву. Зрение у меня хорошее, и я отчетливо видел осиротевшее название, потерявшее то, что делало его осмысленным. То, что оправдывало его существование и использование. И вот, потеряв всего одну букву, это слово потеряло и свой смысл и цель, и перестало быть даже самим собой – словом. Теперь это недоразумение —всего лишь набор оставшихся букв, которые тоже: могут упасть в любой момент. И все же пока остаются эти буквы, еще остается то, что когда-то было словом. Упади они все, и всё – не останется ничего. Ни слова, ни того, что им когда-то было. Я задумался. Если ветер, выдув всего лишь одну букву, способен лишить смысла целое существование, может, так уже и случилось? Со мной. Когда-то я имел смысл, и меня можно было прочитать: использовать как заголовок, ну или, на худой конец, как последнее слово. А теперь… даже непонятно частью какого слова я был, и был ли вовсе. Впрочем, я посмотрел на календарь и на крышку и подумал, что какое бы слово не потеряло букву, все равно рано или поздно ветер сдует их все.

Глава 6

Звездец

Утро я начал, как водится, с проверки Крышки. Но за окном опять солнечная корочка. Небо чистое и какое-то совсем высокое и широкое. Ни одного облака, только голубая рябь, что почему-то казалась немного шершавой. Так и захотелось провести по шершавому небу пальцем. Должно быть, оно, как наждачная бумага. Наощупь, теплая или даже горячая. Одним словом не передать, да и предложением тоже.

Не складывается. Смысл потерян еще до того, как от порыва ветра потерялись буквы.

Или, может, этот смысл просто не хочет быть в них заключен? Вот и остается небо бессмысленно шершавым на вид, но абсолютно неизвестным на ощупь.

Пока я пил кофе, я снова задумался о нашей планете-двоечнице для двоечников прошлой жизни. Интересно, что такого могла наделать в прошлой жизни вооон та сгорбившаяся бабулька, что одиноко кормила голубей? Неужели она заслужила это? Но кофе закончилось, а планета нет.

Поэтому, допив остатки вчерашнего чая, я решил выйти на улицу. Второй выходной день как никак – повод. Так и решил. И вышел во двор.

На скамейке сидела Звезда.

В футболке и шортах.

– Привет, – сказала Звезда.

Я промолчал. Потом подумал, что это слишком и сказал:

– Привет.

– Я решила тебя здесь подождать, – объяснила она, поправляя каштановые волосы.

– Но как ты узнала, где я живу? – спросил я.

– Как откуда? Ты же заказчик. Я должна знать твой адрес.

Опять она за свое…

Я сморщился, словно пошел дождь. Но стало только светлее.

– Тебе это… заняться нечем? – спросил у нее я.

– На самом деле да, совсем нечем, – ответила она. – Точнее я Абсолютно не знаю, чем себя занять. Вот я и пришла, чтобы ты что-нибудь посоветовал.

– Я советую тебе вернуться домой, пока ничего плохого не случилось, – вежливо ответил я.

– Значит… не веришь, – промычала под нос она.

И у нее это получилась так задумчиво, что даже я задумался и почему-то засомневался.

– Хорошо, – сказала она. – Я тебе докажу.

– Как? – спросил я.

– Очень просто.

– Просто?

– Да. – она встала со скамейки и тремя легкими шагами добралась до меня. Встала так близко, что я сравнил наш рост. Чуть ниже меня. Для девушки даже высокая. Метр семьдесят, наверное. Кожа на руках светлая, как бумага, на лице немного потемнее. Как выцветший картон. И на нем два глаза. Зеленых, как и вчера.

– Видишь? – спросила она.

– Вижу что?

– Их? – она коснулась пальцами веснушек лица.

– Ну вижу и что? – хмыкнул я.

– Знаешь, что это?

И правда, что же это может быть.

– Веснушки, – ответил я.

– А вот и не веснушки, – возразила она. – Это звездная карта! Карта моей Галактики!

– Что? – открыл рот я.

– Ни что, а карта, – поправила она. – Одна из этих веснушек – я сама, представляешь?

– Не представляю, – улыбнулся я.

– Ты сам посуди, – продолжила она, точно не услышала меня. – Как же мне потом найти дорогу домой без карты. В таком деле карта нужна. Чем не доказательство?

– Действительно, – еще раз снисходительно улыбнулся я.

А та сквасила мину.

– И все-таки ты чудак? Какие тебе еще нужны доказательства? Я ему всю карту открыла, а он… мог бы хотя бы спасибо сказать… – надула веснушки она и, как мне показалось, одна веснушка и правда немного отличалась от остальных.

– Спасибо за что? – поинтересовался я.

– За то, что я делаю.

– Так ты же еще ничего не сделала… – справедливо заметил я. – Пока не сделаешь – не дождешься от меня никакой благодарности. Сначала Конец Света, потом спасибо. Я же тебе не банк, чтобы давать Спасибо в кредит.

– Хм… наверное, ты прав, – промычала она и почесала свой курнос. – Но ты мог бы… не знаю. Мне очень скучно, правда… – она свесила голову и даже как-то уменьшилась.

– Не знал, что звезды умеют скучать.

– Еще как умеют, когда скучно.

Что же, по крайней мере, это звучало логично.

Мимо проехала черная машина. Она проскользила мимо зеленых кустов и ржавого велосипеда, как тяжелая косатка.

– Врешь ты все!

– А вот и не вру!

– Врешь!

– А вот и нет!

Тут краем глаза я заметил, как на дорогу выбежал мальчик в желтой футболке. Выбежал так быстро, как только одни дети умеют бросаться под колеса. И я сразу все понял. Даже испугаться не успел. Казалось, что я вижу кадр из будущего, которое еще не случилось, но которое случится вот-вот, стоит только разрешить себе сменить кадр. Но я так не хотел разрешать. Оттого, наверное, эти две секунды застыли в блеске косатки, как короткометражный фильм. Но вот пора уже и сменить кадр. Если я не нажму, нажмет кто-то другой. Я что-то крикнул и потом в ужасе зажмурился.

Раздался густой стон резины, потом какой-то странный удар, а следом наступила совершенно неземная тишина.

Кадр сменился, но я боялся на него посмотреть. Осторожно приоткрыл глаза и увидел.

Как черная машина висела в воздухе, а вместе с ней и ржавый велосипед, стоявший напротив. Точно два металлических насекомых они парили, постепенно, как бабочки на цветок, опускаясь обратно на асфальт.

Мальчик посмотрел немного да побежал дальше по своим делам. Казалось, что произошедшее его вовсе не удивило. Из двери косатки вывалилась какая-то средних лет тетенька, которая, посмотрев, как убегает от смерти мальчик в желтой футболке, кажется, так обрадовалась, что забыла о том, что совсем недавно была бабочкой. Села обратно в косатку и поплыла дальше в поисках новой жертвы. Двор продолжил существовать так, как существовал минуту назад. Время двинулось вперед, вот только я остался.

В отличие от двора, который продолжил существовать вперед, я остался существовать на месте. Том самом месте, когда взлетел автомобиль.

– Но как? – спросил вслух я.

– Магнитное поле.

– А?

– Звезды имеют магнитное поле, – произнес скучающий голос.

– Причем тут звезды? – удивился я, а потом посмотрел на нее.

Веснушки и ярко зеленые глаза. Не может быть.

– Это сделала ты?

Она зевнула. – Ну да.

Как в порядке вещей.

– Так… значит… ты…

– Да, значит. – сказала она. – Я.

***

– А почему ты сразу не сказала?

– Говорила.

– Нет, не говорила.

Она задумалась. – Говорила. Просто ты не верил и поэтому не слушал.

Теперь я задумался. Наверное, и правда говорила. Но почему-то расслышал как следует только сейчас – как только приземлился автомобиль. Наверное, летающие машины улучшают слух.

– Ладно, сдаюсь, – сдался я. – Говорила.

– Ну вот. Так уже лучше, – улыбнулась она, переплетая хвостик.

Глава 7

«Звезда»

А еще вчера я думал, что она звезданулась…

Это даже странно. Будто одно и то же обстоятельство перестало быть одним тем же и стало противоположными двумя.

Но ведь с ее точки зрения ничего не изменилось. Она, как вчера считала себя звездой, так и сегодня считает. Все то же самое. За одним единственным отличием – вчера ее звездой не считал я. Но для меня эти «вчера» и «сейчас» расположились непостижимо далекими точками зрения: хотя «вчера» было всего лишь вчера, а «сейчас» всего-то cегодня. Наверное, точка зрения – это тоже своего рода расстояние – вот я и не смог ее услышать. Собственное отношение к чужому определенно влияет на слух.

– Знаешь… – начал я, осознав с кем и почему говорю (видно летающие машины заодно и соображать лучше помогают). – Если ты… ну это в самом деле здесь для того, чтобы…

– Чтобы. – утвердительно кивнула она.

– Когда? – спросил я.

– Точно не знаю… – промычала она. – нууу вообще мне дали 30 дней…

– То есть через 30 дней ты бабах?

– Нет, это ты Бабах, – ответила она. – А я просто снова стану звездой.

– А отменить желание никак нельзя?

– Нет. Я же уже здесь.

Я почесал макушку.

– И что ты собираешься делать?

– В смысле?

– Ну этот месяц до конца света?

– Какой вздор. Никакого конца света не будет. Свет останется. Это будет конец людей, – равнодушно поправила она.

– Называй так, как тебе нравится, но все же… чем собираешься заниматься до того, как уничтожишь наше племя?

– Ну я… Я даже не знаю… На самом деле, – она покосилась на небо, – мне даже инструкций никаких не дали… а могли бы! – повысила она голос.

Совсем немного, но достаточно, чтобы я заметил. Что она только притворяется «миленькой»: овальные щеки туго напряглись. В каждой ее веснушке расцвело выпуклое раздражение. А приветливое лицо наполнилось живыми морщинками.

– Тогда. Может, проведем мой последний и твой первый месяц на Земле с пользой? – воспользовавшись этой уязвимостью, предложил я.

– Это еще с какой такой пользой? – удивилась неприветливая она, посмотрев неприкрыто Звездными глазами. В них я впервые увидел нечеловеческий свет. Яркий настолько, что даже знакомый. Глубокий, но не страшный, скорее неотвратимый. Словно поезд, что несется на меня. Абсолютно беззлобно, даже безразлично. Поезд не виноват, что я стою на рельсах. Он просто несется, но я не могу с них сойти. Так выглядела Судьба. И она выглядела как очередная вспышка. И теперь мне казалось, что вся моя жизнь – это промежуток между Первой вспышкой и глазами напротив.

– Нууу… например, на свидание сходим… – промычал я. Терять-то мне было уже нечего.

Скоро конец, так что стоит чего-нибудь начать.

– Почему бы и нет, – словно опомнившись, она смягчилась. – В конце концов, мне так скучно здесь и тесно… в этом, – она сморщилась, дернув себя за бумажного цвета кожу, – теле. Это так противно. Быть в… быть ограниченной чем-то.

– Не знаю. Выходит, я всегда был ограниченным, – ухмыльнулся я. – Но я тебя понимаю, мне тоже не нравится быть человеком. Чем больше живу, тем больше не нравится. В этом мы с тобой сходимся.

– Мы с тобой? Брось. А, впрочем… ладно. Все равно, мне нечем себя занять.

– Ну и вот. Займи себя мной, – заявил я.

Она пристально посмотрела. Все ее веснушки выдавали остаточное раздражение.

– Почему ты этого хочешь? Гормоны? Биологическая потребность? – проницательно уставилась на меня она.

Наверное, все вместе подумал я. Но не сказал. А еще я заметил – в самом деле, больше никакой милой девочки – кусачая какая-то. Но, с учетом всех обстоятельств, и такая сгодится. Главное, что симпатичная, а характер можно и потерпеть месяцок. А там уже и все равно Бабах. Я даже вспомнил о своем детском шарфике.

– Значит, все-таки гормоны? – напомнила о вопросе она.

– И да и нет, – наконец, ответил я. И решил ответить честно. – Просто в этом мире ты особенная. И это не преувеличение и не комплимент. Знаешь… я устал от обычных людей. Надоели. С ними… в общем, ты не одна из них.

– Девушки нет?

– Нет, – покачал головой я.

Она ухмыльнулась. – Интересно. Интересные вы все-таки, – теперь уже мягко сказала она. – Ладно, будет тебе свидание. В конце концов, тебе не долго осталось. Считай – это частью желания… ну или дополнительным бонусом. Да и потом, мне ведь тоже не помешает поддержка… Ты поддержишь меня в начале, я поддержу тебя в конце.

Глава 8

Нормальные птицы

Мы договорились сходить в кино. Завтра. Там шел какой-то приключенческий боевик. Не на мелодраму же ее тащить, подумал я. Она согласилась.

Когда мы разошлись, я задумчиво шел, пока совершенно внезапно не оказался дома. Там и остался. А на улице повторился вчерашний погодный сценарий. Днем ясно и не единого облачка, а к вечеру открыли заслон, и начал дуть ветер. Накопивший силы, демонстративно громкий.

Я анализировал обстоятельство своей скорой смерти. Точнее Всеобщей скорой смерти. Которая уже неслась к нам по моему звонку. Прямо как скорая помощь, только наоборот. Когда скорая помощь спешит, чтобы не допустить смерть, скорая смерть падает с неба, чтобы не допустить, чтобы ее не допустили. А еще в отличие от скорой помощи скорая смерть довольно симпатичная. Даже слишком. С глазами Судьбы и курносым носом. Со звездной картой на щеках.

И все-таки дома не сиделось. Наверное, это нормально волноваться перед свиданием со смертью. Даже если она симпатичная, а оно только завтра. Я вышел из дома в 18 часов, чтобы купить баночку. И сразу понял, что погода – одна из этих – противников спиртного. Потому что она всячески пыталась мне помещать. Дула в лицо, брызгала лужами.

Когда я подошел к дороге, ветер выдул из кузова грузовика какую-то клеенку. Затем оттуда медленно вспорхнул целлофан и, расправившись, тоскливо завис в воздухе, как платье призрачной невесты. Оно задумчиво следовало вдоль проезжей части, а за ним белые мусорные пакеты: все кружились в убывающем вальсе, следуя за материнским челноком.

Определившись, призрачная невеста чуть было не бросилась на лобовое стекло автомобиля, ехавшего по встречке. Тот тут же ударил по тормозам. Я напрягся, но пронесло, платье упало ему под колеса. Подняв голову, я увидел птицу, что летела на месте. Ветер невидимой волной давил ей на грудь, а она, расправив крылья, зависла, и ни вперед, ни назад. Другие птицы летали как нормальные птицы, а она парила на одном месте, как серфингист, поймав свою волну. Я даже восхитился. Когда все остальные птицы суетились как ошпаренные и громко кричали, она просто ловила порыв, толкаясь в ветер; когда же ветер сбивал ее с курса, она возвращалась обратно и продолжала покорять воздушную волну. Совсем ненормальная птица. И самая свободная из них.

Но я перешел дорогу, и птица скрылась. Я все еще смотрел, пытаясь ее отыскать. Но небо очень быстрое: опередило. Как будто куда-то опаздывало или пыталось от кого-то сбежать. Подул ветер, и в меня начала стрелять вода. Когда порыв в лицо, ветер натягивал поверхность встречных луж, как тетиву, а затем метал в меня водяные стрелы. Они неслись на меня вместе с ветром, достигая своей мокрой цели. Оставляли за собой хвост, как маленький катер. Только сейчас я понял, что у воды есть сопротивление. Она каждый раз сталкивалась с порывом и стеной защищала свое гладкое состояние, но ветер побеждал ее и уносил стену вперед, прямо на мои кроссовки и джинсы. Оставлял только беспомощный хвост из проигравшей ряби, что обратно растворялась в гладкой поверхности у самого края.

Я зашел в магазин.

В магазине суетились люди. Прямо как те нормальные птицы на небе. Большинство промокшие. Кто-то протирал грязь с колен. Поскользнулся, наверное.

Купив себе две баночки, я возвращался. Теперь я шел вместе с ветром, а не против него. И стрелы на лужах теперь неслись вместе со мной, а не в. Мы совершенно внезапно стали союзниками. Я перешел на их сторону и теперь вместе с лужами шел на встречных людей. В какой-то мере я и сам стал стрелой, подгоняемой ветром.

Я определенно шел под парусом.

Придя домой, я выпил две баночки и, посмотрев Любимый фильм, лег спать. Но после Любимого фильма так трудно уснуть…

Я лежал, закрыв глаза. Через некоторое время я начал думать, как бывает, когда начинаешь думать перед сном. И задумался настолько, что совсем забыл, где я. В рассеянной мягкости я потерял свое время и положение в пространстве. Перестал понимать на диване я или на кровати, а если на кровати, то головой к изголовью или наоборот. Единственное в чем я был уверен, что лежу на животе, уткнувшись лицом в одеяло и обнимая правой рукой подушку. Чтобы проверить, где я, я открыл глаза. Не сразу, но сообразил. На кровати. Головой к изголовью. Все как обычно. Перевернувшись на бок, я немного успокоился и продолжил засыпать. Ведь все-таки тревожно спать, когда не знаешь где ты.

Снов мне не снилось.

***

Проснувшись утром, я включил телевизор. Не ради телевизора, а ради того, чтобы кто-то говорил, пока я готовлю кофе.

– Циклон, – говорил телевизор. Так он объяснял странное тепло днем и сильный ветер вечером. Я закончил варить кофе и разливал его по двум кружкам. Всегда готовил на две, чтобы наверняка. Только две кружки способны на такое. Первая кружка едва вставляла ключ в скважину, образовавшуюся после сна, и чуть-чуть нажимала на Утро. Вторая же уже не церемонилась и вовсю прокручивала ключ, запуская во мне бодрящий процесс. Я уселся за столом и тупо уставился. Так тупо смотрят только утром. Пил кофе, наблюдая как раскачиваются школьные линейки-деревья. Не за окном, а прямо внутри квартиры. На стене напротив. Под деревьями раскачивались курсы валют и какая-та абсолютно непонятная ерунда. Вероятно, созданная для тех, кто не прогуливал пары по Экономике.

Пускай они и смотрят – подумал я и выключил телевизор. Не придумаешь более глупого занятия утром, чем следить за какими-то там циферками.

На второй кружке кофе я задумался о Циклоне, но так и не смог понять, что это значит. Поэтому, решив не анализировать, я посмотрел на закрытую антресоль, помылся и пошел на Свидание. Мне никогда не нравилось это слово. Не знаю почему. Возможно, потому что в моей жизни было не так много свиданий. А они, наверное, как тот самый продукт, что сперва нужно распробовать, чтобы понять вкус. Впрочем, сколько я не пробовал оливки, на свидание с ними я бы точно не пошел.