Полная версия
Год Черной Обезьяны
Елизавета Ракова
Год Черной Обезьяны
Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)
Издание подготовлено при содействии литературного агентства «Флобериум»
Редактор: Анастасия Шевченко
Издатель: Павел Подкосов
Главный редактор: Татьяна Соловьёва
Руководитель проекта: Ирина Серёгина
Художественное оформление и макет: Юрий Буга
Корректоры: Елена Воеводина, Ольга Смирнова
Верстка: Андрей Ларионов
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© Е. Ракова, 2025
© Художественное оформление, макет. ООО «Альпина нон-фикшн», 2025
⁂
Посвящается маме
Часть первая
Река черного дракона
Затянулось бабье лето на Амуре…За судьбой мне возвращаться не к нему ли?Будут годы, будет горе, будет старость…Но навеки моя юность здесь осталась.ЛЕОНИД ЗАВАЛЬНЮК1 (Марта)
В краеведческом музее города Б стоит одинокий розовый фламинго. Залетную птицу еще в девяностых нашел егерь в Тамбовке. С первым октябрьским снегом фламинго умер, и его чучело гордо выставили в комнате «Фауна южной части Амурской области», как будто целые стаи сказочных розовых птиц разгуливают по болотам и силосным ямам региона. Марте всегда казалось, что она в городе Б – как вот этот сбившийся с пути фламинго, которого бог весть какими ветрами по ошибке занесло в эти края. А быть может, экзотическими розовыми птицами, выбивавшимися из общего серого пейзажа, были все женщины в роду Пеговых.
Ангелина Пегова сидела за небольшим кухонным столом и курила одну за одной. Бычки она складывала в гипсовую пепельницу, выполненную в виде рулетки казино. Для Марты эта пепельница была неразрывно связана с образом матери: женственной, опасной, принадлежащей ко взрослому волнующему миру. Ангелина поправила короткий халат в маках и убрала за уши тяжелые русые пряди. Локоны матери переливались золотом на висках, постепенно темнея к концам. Больше ни у кого на свете не было таких красивых волос.
– Мартышка, слушай внимательно.
Марта кивнула. Ангелина затянулась и выпустила дым в потолок.
– В жизни за все нужно платить. И есть человек, который нам должен, мне и тебе. А когда человек должен, Мартышка, запомни, нет ничего стыдного в том, чтобы у этого человека свое забрать. Понятно тебе?
Марта ковыряла край стола, от которого отходил верхний клеенчатый слой, обнажая спрессованные опилки. Ей было все понятно.
– Завтра ты пойдешь в первый класс, и там будет много ребят. С тобой станут знакомиться. Заводить дружбу с кем попало не надо ни в школе, ни когда-либо по жизни. Когда ты с кем-то дружишь, ты отдаешь часть себя, отщипываешь от себя что-то, что не видно глазу, но это тем не менее существует. И если ты выбираешь себе в друзья не того человека, то он тебя как бы обкрадывает, потому что ему нечего дать тебе взамен. Понятен ход мысли, м? Да прекрати ты ковырять стол!
– Да, мам, прости, мам.
– Так вот, с тобой в классе будет учиться девочка, Маша Данилова. Отец этой девочки нам должен, тебе и мне. Задолжал он нам очень много. Поэтому тебе не будет стыдно принимать от нее, ее отца или еще от кого-либо в их семье подарки. Потому что, если он долги возвращать не будет, за ним придет призрак дедушки.
Ангелина грозно посмотрела на Марту. Внутри у девочки все похолодело.
– Тебе не нужно бояться этого призрака, он не причинит нам вред, наоборот, он нас оберегает. А вот отец Маши, напротив, его боится, и правильно, ведь он сильно подвел дедушку.
Дальнейший рассказ Марта помнила лишь в общих чертах.
Следующим утром Марта сидела на тахте в своей комнате, собранная для первого дня в начальной школе. На стене напротив висел портрет молодой Ангелины, выполненный угольным карандашом. Девушка на портрете была не слишком похожа на мать, но вот глаза очень удались. Крупные черные горошины зрачков, обрамленные серым, внимательно изучали Марту, в каком бы углу комнаты она ни находилась. Марта никогда не могла слишком долго выдерживать на себе этот взгляд. Иногда она начинала слегка расшатывать кнопки, которыми сердитый портрет был прикреплен к стене, как будто собиралась его снять. Однако каждый раз, когда шляпки уже заметно отходили от листа бумаги и острие гуляло в стене, Марта пугалась и вдавливала кнопки обратно.
– Мартышка, в школу тебя отведет дядя Толя.
В дверном проеме появилась Ангелина: она наклонилась, чтобы волосы полностью закрыли ее лицо, потом резко откинула голову, и так несколько раз. Благодаря этому нехитрому способу прическа матери приобретала впечатляющий объем, как у актрис в американском кино. Марта слышала, как незадолго до этого в дверь позвонили, и по низкому мужскому голосу поняла, что сегодня у мамы, видимо, работа. Она была не против, чтобы дружелюбный сосед сопроводил ее на линейку. Тогда Марта в любом случае не до конца понимала смысл того дня.
Во время линейки в честь Первого сентября, как и заведено в городе Б, моросил мелкий липкий дождь. Решетчатый забор вокруг школы только покрасили в зеленый, и, если сильно надавить пальцем, можно было оставить свой отпечаток на прутьях или слегка сколупнуть краску. Взрослые придерживали за плечи своих первоклассников.
Сосед дядя Толя оставил Марту около классной руководительницы с шевелюрой пуделя и сказал, что заберет девочку через пару часов. Марта оценивающе оглядела детей, высматривая Машу. У большинства одноклассниц в тот год в волосах были фантазийные розы на прищепках, видимо, такие завезли на китайский рынок тем летом, а челки делились надвое разноцветными заколками. У Марты же были обычные ленты, завязанные бантами, и больше ничего, из-за чего она ощущала себя несколько блеклой. Эта блеклость, однако, не была свойством Марты, она скорее ощущалась как временное внешнее неудобство, недоразумение, которое стоит устранить.
Марта начала со своих ближайших соседок: поинтересовалась, как их зовут. Девочек звали Лена и Юля, и Марта удивилась: они были абсолютно одинаковые. Затем она познакомилась с большеглазой Светой, которая постоянно дергала висящие кисточки своих заколок, и азиаткой Соней, которая без конца шмыгала носом и была готова вот-вот заплакать. Марта продолжала высматривать Машу. Наконец она встретилась взглядом с девочкой, чье лицо показалось ей добрым. Что-то в повороте головы, в ямочках на щеках и в медном пуху волос надо лбом было неуловимо знакомо, как будто они уже дружили.
– Меня зовут Марта, а тебя как зовут?
Марта протянула девочке ладошку. Та вопросительно обернулась на родителей. Ее мать, похожая на Белоснежку из мультика ярким контрастом белого лица и черного каре, кивнула.
– Маша, – тихо сказала девочка и некрепко сжала пальцы Марты.
За спиной Маши маячил невысокий квадратный мужчина. Он покосился на девочек, ненадолго задержал взгляд, а потом развернулся всем телом куда-то в сторону, как будто дети были ему совершенно неинтересны. Хвостик Машиных волос, отливавших медью, был украшен розой. Эта заколка – самая красивая из всех, что Марта видела на линейке: на ее белых по краям и розовеющих к сердцевине лепестках как будто блестели капли росы. Тут Марта вспомнила, что говорила ей мать насчет долга.
– Мне нравится твоя заколка.
Без каких-либо просьб Маша стянула заколку с волос и подала Марте. Заиграла музыка. «Это любимый наш дом, в нем подружились навек с тобой… помни, гагаринцы мы… счастливы этой судьбой!»
Пока Марта развязывала свои банты и крепила к волосам трофейную розу, что-то привлекло ее внимание в дальнем углу школьного двора. За забором, протиснув лицо между прутьев, топтался пожилой мужчина в каких-то лохмотьях. Волосы невнятно-серого цвета скатались в сосульки, а вот борода была снежно-белая и как будто очень ухоженная. Постепенно делаясь все прозрачнее, она доходила почти до пояса. Старик улыбался широкой, искренней улыбкой, и, что удивительно, все его зубы были на месте.
«Дедушка!» – сразу догадалась Марта, и по телу разлилось тепло. На черно-белой фотографии, что стояла дома на подоконнике, дед был моложе и борода была гораздо короче. Но Марта не сомневалась: это он. Она поняла, что дедушка пришел проводить ее в первый класс. Вот он словно превратился в дым и просочился сквозь прутья. Потирая щеку, испачканную зеленой краской, дедушка направился к Марте. В этот момент она почувствовала какое-то движение сзади и обернулась. Отец Маши с трудом проталкивается через ряды старшеклассников к выходу со школьного двора: «Извините, пропустите». «Испугался дедушку», – поняла Марта.
Раздался короткий, как будто случайный звон – это кто-то из взрослых вручил стоявшей справа Свете большой золотой колокольчик, перевязанный красной лентой. В следующую секунду Света взмыла вверх к ватным тучам – это смуглый одиннадцатиклассник, гордый обладатель почти взрослых по густоте усов, поднял белокурую первоклассницу на плечо, чтобы пронести к школьному крыльцу, давая первый звонок учебного года.
Но то ли едва ощутимый дождь сделал пиджак одиннадцатиклассника скользким, то ли Света слишком вертелась, но полетела она вниз так же быстро, как и вознеслась. Неожиданно дедушка оказался рядом и попытался поймать Свету, но бесплотные руки приведения прошли насквозь. Усатый старшеклассник только и успел вцепиться в Светин рукав, который с почти театральным треском оторвался по шву на плече.
– Это жакет из Франции!
Можно было подумать, что женщину с детским лицом, издавшую этот крик, импортная вещь волновала больше, чем сама ее дочь, которая скривилась, готовясь заплакать. Вся эта суета спугнула приведение, дедушка как будто просочился сквозь прутья обратно за территорию школы и проворно нырнул в один из спусков к реке.
Сначала плач был тихим, но постепенно нарастал, как будто прибавляли громкости на проигрывателе. Ангельское лицо Светы впечаталось прямо в асфальт.
В ушах у Марты звенело. Падение одноклассницы выбило ее из равновесия, внутри расползался леденящий ужас, несоразмерный произошедшему, как будто она сама приняла удар асфальта.
Света подняла лицо. С ее щеки, как слеза, стекала ярко-рубиновая капля.
– Я не боюсь крови.
Этим замечанием Маша вернула Марту в действительность. Марта с трудом оторвала взгляд от запятнанного красным платка, с которым кукольная женщина хлопотала вокруг пострадавшей. Квадратным носом лакированной туфли Маша пинала траву, проросшую сквозь трещину в асфальте площадки перед школой. Марта чувствовала, что Маша сейчас испытывает почти то же самое, что и она, но хочет казаться храброй.
2 (Ангелина)
Виктория Пегова выжидательно сверлила взглядом заламывающего руки электрика Путилина, облокотившись на кассу.
– В сотый раз тебе говорю, алкоголь в долг не отпускаю, проваливай отсюда.
– Ну что тебе стоит, ну ты же добрая! Я обязательно с первой же получки верну! Ну возьми меня на карандаш!
– Ты у меня, Путилин, еще с прошлого года на карандаше. Но алкашку я продаю только за наличку, это принцип.
Тут мужчина изменился в лице и от заискиваний перешел к угрозам.
– Какая принцесса, посмотрите на нее! С генералом спишь, все, возомнила о себе? Да только не нужна ему ты, выкинет он тебя, как шавку, на обочину! Он женатый человек, прошмандовка ты эдакая! Что глаза таращишь, думаешь, не знает никто? Да все село обсуждает! Тьфу!
И электрик вышел из магазина, громко хлопнув дверью. Вика отерла пот со лба и села на табурет. Уже вторую неделю ее мутило, голова раскалывалась. Внутри бушевали разные чувства: уверенность в собственной правоте и вина перед Путилиным, а заодно и перед всем селом. Она всегда плохо разбиралась в себе: страшно желала денег и мечтала вырваться из Возжаевки и вместе с тем всегда шла навстречу, когда односельчанам нужны были продукты в долг. Толстая амбарная книга разбухла от записей карандашом. Еще Вика встречалась с двумя мужчинами одновременно: женатым генералом-красавцем Сергеем Семеновичем Полуэктовым из ближайшей воинской части и с непутевым шуганым доцентом Гришей из города Б. Гриша приезжал раз в пару месяцев навестить свою мать, которая жила в соседнем с Викиным доме.
Генерал был, конечно, предпочтительнее. Он ездил на автомобиле с водителем, получал путевки на лучшие курорты Союза, преподносил ей дорогие подарки да и в любовных делах был искуснее соперника. Только вот его обещаниям развестись Вика особо не верила. Гриша же почти ничего не имел за душой, в любви не признавался, все время нес не интересовавшую ее ахинею про «историю языкознания» и еще что-то такое академичное, а в постели приходил в щенячий восторг от происходящего: только и мог что напряженно пыхтеть, пропитывая одеяло по́том минуты четыре, а потом долго-долго ее благодарить. Зато Вика знала, что, надави она немного на Гришу, тот непременно на ней женится.
Прикинув по дням, Вика поняла, что забеременела совершенно точно от Гриши, но после некоторых раздумий решила все же сделать ставку на генерала. Подогнав немного срок, она рассказала о своем положении Сергею Семеновичу, который несказанно обрадовался, кружил ее на руках, а на следующий день пропал. Не отвечал на звонки неделю, две, а на третью Вика решила делать аборт. Отговорила ее сестра Марина. У Марины было какое-то редкое врожденное заболевание, но никто в местной больнице толком не мог сказать какое. Одна нога у нее сильно косолапила, глаза были навыкате, веки постоянно красные, а от жирной еды мог начаться эпилептический припадок. Врачи говорили, что долго девочка не протянет, однако Марина всем назло дожила до тридцати и умирать не собиралась.
Через месяц Полуэктов объявился, на коленях умоляя простить и объясняя свое исчезновение тем, что жена сильно заболела, поэтому он пока никак не может ее бросить, к тому же в военной части какие-то жуткие проверки и проблемы. Но Викусика с ребенком он, конечно, не оставит.
Через неделю случились похороны Гришиной мамы. На помпезных поминках, организованных на невесть какие деньги, Вика сказала своему запасному варианту, что они больше не могут быть вместе. Тот принял новость отрешенно, как будто речь шла о каком-то бытовом вопросе, например о продаже пианино или чешского серванта, которые в итоге оказались в доме Вики и Марины. С тех пор Гриша перестал приезжать в село и ни разу не навестил могилу матери.
Когда родилась Ангелина Пегова, безотцовщина по свидетельству о рождении, сразу стало ясно, что никаких теплых чувств ребенок у генерала не вызывает. То ли он подсознательно понимал, что ребенок не его, то ли просто не любил детей. Но деньги и вправду исправно давал. И Вика продолжала на протяжении пяти лет метаться в душе, пилить Сергея Семеновича, работать в своем магазинчике, записывать карандашом долги односельчан в амбарной книге, оставлять дочку на сестру и на что-то надеяться. Иногда она хотела уехать в город к Грише, признаться ему во всем, но похоже, действительно была влюблена в генерала. Поэтому, когда тот неожиданно явился одной ветреной ночью, сопровождаемый скрипом яблонь, и постучал в окно, Вика поняла: что-то произошло и она пойдет за ним на край света.
– Викусик, только тсс – не разбуди соседей… Слушай меня, мы можем уехать, уехать вдвоем, как всегда мечтали, ты готова?
– Мы с тобой? Что произошло? Ты меня пугаешь!
– Долгая история… меня отдают под трибунал, по ложным обвинениям… ладно, это не женское дело, я сам со всем разберусь. Ты, главное, будь готова уезжать в субботу.
– Сережа! А как же Ангелинка? Мы ее возьмем?
– Девочку… девочку мы не можем сейчас взять, пойми, будет слишком много вопросов… она же все равно проводит бо́льшую часть времени с твоей сестрой, вот пусть они пока и поживут вдвоем? А потом мы обязательно за ней вернемся через какое-то время.
Вика не знала, действительно ли была какая-то объективная причина не брать Ангелину, или же генерал просто не хотел. Но, осознавав, что наконец будет с любимым мужчиной, не стала задавать лишних вопросов. И проблема с болезнью жены куда-то испарилась. Сестра Марина в этот момент лежала в больнице с очередным осложнением, и неизвестно было, когда выздоровеет. Поэтому на следующий день Вика собрала небольшую сумку вещей для дочки и села вместе с ней на автобус до города. Дождалась Гришу у кафедры в институте и прямо там вручила ему дочь. Молодой преподаватель настолько опешил, что не задал ни единого вопроса, даже не уточнил, что такое в понимании Вики «скоро вернусь».
Через несколько месяцев их разыскала Марина, неожиданно бодрая и энергичная, и предложила забрать Ангелину в село, но Гриша за это время привязался к дочери. Сказал, что Марина может гостить у них сколько захочет и иногда брать Ангелинку с собой в Возжаевку. Через год на пороге квартиры в городе Б объявилась мать девочки – загорелая, в золотых украшениях, с модным начесом, да еще и в шубе. Но без обручального кольца. Дочка с опаской и восхищением следила из-за угла за плавными движениями рук роскошно одетой элегантной женщины. Целью визита были бумажные формальности – после того как Гриша был записан отцом в свидетельстве о рождении, Вика снова уехала.
Ангелина рано почувствовала, что отец почему-то испытывает по отношению к ней чувство вины, и научилась вить из него веревки. Гриша никому не говорил, но считал: навещай он могилу матери, как и должен был, то знал бы о рождении дочери и все сложилось бы по-другому. Он одевал девочку потеплее и гулял с ней вечерами после института, пока мягкие волосы Ангелины, свисавшие из-под шапки, не покрывались серебристым инеем. Он гладил дочь по локонам, впитывая талую влагу в ладонь, и глаза его становились влажными от умиления.
Марина же была строга и дисциплинированна. Среди прочего тетку, выросшую в голодные военные годы, когда оладьи из картофельных очистков считались деликатесом, раздражала привередливость девочки в еде. Ангелина не ела ничего рыбного, никакой еды с «подливой» или соусом, отказывалась от каш и картофельного пюре, из супов выцеживала только жидкость. Когда Ангелине было шесть лет, Марина, приготовив большую кастрюлю солянки, попробовала в очередной раз перевоспитать племянницу.
– Сейчас ты съешь всю эту тарелку, а после я дам тебе шоколадку.
Девочка с отвращением отодвинула от себя коричневатую жижу.
– И не подумаю.
Марина в сердцах закатила глаза и хлопнула себя по хромой ноге сложенным вдвое кухонным полотенцем.
– Да что такое! Мерзавка, вся в мать! Вот и тебя она отодвинула, как тарелку невкусной еды!
Девочка прищурила глаза и сложила руки на груди.
– Ты мне не мать. И вообще ты уродливая. А мама красивая, как киноактриса.
Веки Марины еще больше, чем обычно, налились красным. В следующий момент она сжала ладонью лицо племянницы, другой рукой зачерпнула полную ложку горячего месива и запихнула ребенку в рот. От удивления Ангелина проглотила, не поморщившись, ненавистное блюдо. Держась за сердце, Марина присела на истрепанный диван. Не отрывая ошарашенного взгляда от тетки, девочка взяла ложку, зачерпнула еще солянки и отправила за щеку. Тщательно пережевывая, Ангелина продолжала есть, пока не прикончила всю порцию. Марина улыбнулась.
– Вот видишь, ничего сложного. А ты вредничала.
В ответ Ангелина молча встала со стула и вышла из кухни. Через минуту Марина услышала, что девочку рвет. Тетка побежала в ванную, громко шлепая тапками. Ангелину тошнило до тех пор, пока в желудке ничего не осталось, но маленькое вспотевшее тельце продолжало содрогаться в конвульсиях. Марина аккуратно перенесла девочку в спальню и уложила на тахту. Ангелина лежала с холодным компрессом на лбу и температурила три дня, едва подпуская к себе тетку, пока Марина, окончательно изведя себя чувством вины, не вызвала врача.
Племянница разрешила доктору приблизиться к кровати только при условии, что тетка выйдет из комнаты. После осмотра врач аккуратно прикрыл дверь и подозвал Марину.
– Девочка говорит, что солянка была отравлена и ей скормили ее насильно.
Марина схватилась за голову.
– Но мы с ее отцом все потом доели и не отравились!
Доктор улыбнулся.
– Вы не ругайте ее. Ребенок у вас очень впечатлительный и своенравный. При желании, если дать своему мозгу установку, можно вызвать какую угодно реакцию: рвоту, температуру, аллергию. Многие дети бессознательно это делают, желая добиться от родителей своего, из протеста, а потом сами начинают верить, что больны. Тут и развивается настоящая болезнь, я с таким сталкивался в своей практике. Пусть ест что хочет.
3 (Ангелина)
Тетка часто говорила «вся в мать», как будто в этом было что-то плохое. Ангелина принимала сравнение скорее за комплимент. В памяти сохранился образ невероятно красивой женщины в искрящихся украшениях и лоснящейся шубе. Успешность матери девочка связывала с ее внешностью, а тетка была болезненная, хромая, с выпученными глазами и именно поэтому жила в пропахшем старым тряпьем домишке и шубы не имела. Где жила мать, Ангелина не знала, но представляла, что это красивый большой особняк с арками и колоннами, окруженный стройными высокими пальмами, на берегу теплого моря. Ангелина очень боялась вырасти похожей на тетку. Иногда ей снилось, как у нее выпучиваются глаза, а нога выворачивается внутрь.
Но опасения Ангелины оказались напрасными. Еще в старших классах она осознала, что, когда входит в комнату, все взгляды автоматически примагничиваются к ней. Ангелина была тонкокостной, не ступала, а как будто пружинила, и одноклассницы пытались копировать ее походку. Но особенно она гордилась своим профилем в нимбе золотых волос. Этот ресурс она не собиралась растрачивать попусту. Постоянные нотации отца о необходимости выбрать специальность и готовиться к поступлению Ангелину только раздражали. В академической или какой-либо иной карьере она не видела особого смысла. Чтобы отделаться от нравоучений, девушка сказала, что хочет поступать в медицинский и для этого будет дополнительно заниматься с репетитором биологией и химией, но вместо этого часами гуляла по набережной. Она представляла, как удачно выйдет замуж и будет жить на роскошной вилле, куда не стыдно пригласить мать, и они станут вместе ходить по магазинам, пока их мужья обсуждают дела.
В начале весны в город приехала Марина, нагруженная закрутками и свитерами для родственников. Тетка заставила Ангелину порешать задачи из учебников по химии и биологии. Почти сразу стало понятно, что никакой медицинский девочке не светит. Но что же теперь делать? Гриша нервничал, а Марина спокойно раскладывала связанные крючком декоративные салфетки на все предметы мебели подряд. Решили узнать, где экзамены попроще. Так Ангелина поступила на лингвистику в пед, к отцу, и английский и китайский давались ей легко, как бы сами собой.
Нельзя сказать, что Гена Данилов понравился ей с первого взгляда. К отцу часто приходили в гости студенты и аспиранты, приносили мягкие игрушки и конфеты в тщетной надежде выпросить оценку, обсуждали дипломы и диссертации. Гена был неуклюж и немногословен, не расставался со своими записями, завернутыми в дурацкий вытершийся пакет. Бросал быстрые смущенные взгляды из-за толстых стекол больших круглых очков. Но со временем Ангелина привыкла, что любимый аспирант отца приносит отдельно для нее конфеты «Ананас» фабрики «Зея» и с неподдельным интересом расспрашивает про учебу, дает советы насчет преподавателей и зачетов, ведь помощи от отца было не дождаться. Гриша боялся, вдруг кто-то подумает, что он тянет дочь и злоупотребляет положением. Еще Генка долго и внимательно смотрел на Ангелину, пока она вязала в кресле в гостиной, а Григорий Витальевич вычитывал очередные главы диссертации. В один такой вечер отец вышел в прихожую поговорить по телефону, висевшему на стене, оставив дочь с аспирантом вдвоем.