Игра в догонялки

Игра в догонялки

ГЛАВА 1

"Два корабля вылетели навстречу друг другу. Первый летел со скоростью света, второй – со сверхсветовой скоростью…»

Ох, ну и скучища! Я перестала скрипеть ручкой и размяла пальцы. Нам не разрешали делать уроки на компьютере-тетрадке, кто-то недавно придумал, что это очень вредно для глаз, и, конечно, же, наша школа тут же вывела электротетради из употребления. Мало того: когда мы садились за эргономично принимающие нашу форму парты, учебник, который нам выдавался, никак нельзя было поднести к глазам ближе, чем на тридцать сантиметров: поганая книжка, снабженная, видимо, соответствующими фотоэлементами, начинала издавать панический писк, и я навлекала на себя гнев Ирины Марсовны.

– Валя Козлова, ты долго будешь мне мешать? В чем дело, уже не маленькая, пятнадцатиклассница! Только неизвестно, перейдешь ли в шестнадцатый! – передразнила я писклявый, как та самая книжка, голос училки, вскочила, прошлась по комнате и опять бухнулась на твердую кровать, имеющую форму существовавшей когда-то стиральной доски, что вроде было полезно для позвоночника.

Так, что у нас будет завтра? Ага, семнадцать уроков. Я развернула

дневник успокаивающе действующего на психику зеленого цвета. Назадавали, как всегда. Задания по микро– макро– нано– и суперэкстраэкономике, по литературе стишки выучить – ну это ладно. А еще у нас завтра какая-то геральдика – новый предмет. Новый – значит делать ничего не надо. Задача по математике, доклад по этикетоведению, и составить конспект по эргономике и диетологии.

Я с облегчением вздохнула. Задали не так уж и много, могло бы быть и хуже. Вообще, каждый раз, когда я делала уроки, я испытывала смешанные чувства: с одной стороны, жалела, что не живу в прошлом, где, как написано в "Истории прошлого", было каждый день всего по шесть уроков, а с другой, радовалась, что не родилась позже, потому что, как написано в "Истории будущего", через двести лет классов будет двадцать и уроков в день – тоже.

Ой, завтра же еще история будущего! Я хлопнула себя по лбу от

досады. Тут же стены комнаты успокоительно поголубели, а в углу

пшикнул ароматизатор. Я зажала нос и взялась за историю будущего.

Учебников по ней было два. В одном были собраны прогнозы на

будущее разных ученых, каждый из которых считал, что будет только то, что он сказал. Этот учебник мне нравился своим безапелляционным тоном. Я открыла параграф и прочла: "Будет шесть часов утра, когда на площади бывшей Москвы откроется первая межгалактическая ярмарка, куда иные разумы привезут товары из иных миров…"

Я вздохнула. Учебник несколько устарел, так что описываемые

события должны были произойти год назад. Я сунулась во второй: этот был написан после реальной переброски нескольких ученых в будущее, где они пробыли один час и написали потом непропорционально большой учебник. Я открыла последний и прочла унылые строки: "Возможно, начало сорокового века ознаменуется большими открытиями в области еще не известных нам наук – (я мысленно пожалела будущих тогдашних школьников) – хотя, возможно, что начало сорокового века ознаменуется лишь большим метеоритным дождем, который, возможно, будет заметен на Земле, а, возможно, и нет".

– Нет, это невозможно! – проворчала я в пространство.

Неуверенный тон учебника выводил меня из себя, не говоря уже о его мрачных прогнозах. Утешало только одно: ни первый, ни второй учебники ни разу не описали правильно ни одного будущего события. Первые авторы оправдывались тем, что они же в будущем не были, а просто предполагали, вторые авторы мямлили, что хоть они в будущем и были, но недолго, а оно еще к тому же изменчиво, и жаловались на всех людей, которые делают не то, что надо, изменяя таким образом все, что будет происходить. Свалив с себя вину, обе стороны подкинули свои учебники школам, которые и принялись их изучать.

Как говорит наша Ирина Марсовна: "Вот вас спросят, какое событие

произойдет в шесть тысяч седьмом году, а вы не сможете ответить, и вам будет стыдно." В шесть тысяч седьмом году должны были произойти по первому учебнику: большое наводнение, или большое землетрясение, или опять большая межгалактическая ярмарка; а второй учебник неуверенно предполагал, что скорее всего в этом году не будет ничего примечательного.

Я дочла историю, быстро доделала математику и принялась за стихи по литературе. Вот в смысле литературы нам очень повезло. Родись я раньше, и мне пришлось бы запоминать громадные наборы слов. У нас же поэтические сборники были – одно удовольствие. Уже два века назад открыли новый стиль написания стихов, и теперь я радостно принялась учить стихотворение моего однофамильца поэта Козлова: оно называлось "Сумасшествие" и выглядело так: "Фью-фью-ку-ку-хи-хи!''. Запомнив стих, я заодно выучила и следующий, не имевший названия и состоявший из одного слова «Ого», написанного посреди страницы. Похвастаюсь потом знаниями перед Ириной Марсовной!

Стены комнаты взбодрились и пооранжевели, я же постучала по полу три раза, вызывая радио, и принялась за суперэкстраэкономику. Радио слало с потолка тщательно разработанный специалистами ласковый голос:

– Сегодня при приземлении взорвалась ракета, следующая с Луны.

Из-за таянья ледников произошло сильнейшее наводнение в присевернополюсных районах, последствия которого не удается устранить. Волна сильных пожаров…

Стены позеленели. Я постаралась отвлечься на экономику. Радио

же наконец сжалилось и сообщило:

– Главная новость: инопланетяне, уже двадцать лет переговаривающиеся с Землей, наконец, назначили ей место встречи в районе альфы созвездия Рыб, куда и будет направлена ракета.

ГЛАВА 2

На следующий день, бредя в школу и таща за собой за длинную ручку портфель на колесиках, заваленный учебниками, я размышляла об услышанной вчера новости. Если ракету действительно пошлют, то мы, наконец, сможем посмотреть на инопланетян, которых до этого никто не видел. Интересно, а какие у них школы? Может, там, как в старину, по шесть уроков?..

"До звонка осталось пять минут, – сообщил мне портфель. – Начинаю обратный отсчет…"

Я помчалась вскачь, но все равно опоздала. Один эскалатор выключили, а на другой стояла громадная очередь, в которую мне и пришлось запихнуться: портфель ввиду его размеров и тяжести нереально было втащить наверх.

– Можно, Ирина Марсовна? – промямлила я, когда передо мной открылись двери класса.

– Козлова, опять опоздала, – проворчала учительница. – Что ты стоишь, входи, не труди у двери фотоэлементы, я вам сколько раз говорила, не торчать в дверях!

– Извините, – скрипнула я сквозь зубы и уместилась за свою парту.

Парта радостно обволокла меня.

– Глянь на Воловина, – шепнула мне в затылок моя подружка Кассиопея. Я осторожно повернула голову. Лицо Воловина не поддавалось описанию, как и весь его сегодняшний вид: сразу было понятно, что он записал себе на подкорку весь учебник "Истории будущего" с помощью аппарата "Мну-5", который я в свое время никак не могла выпросить у родителей.

Сейчас "Мну-5" был выведен из производства ввиду его видимого даже самым слепым и предвзятым глазом вреда, однако не далее как в десятом классе почти все, включая сзадисидящую Кассиопею, имели такие же лица, как сейчас у Воловина. Видно было, как он изо всех сил стискивает челюсти, чтобы не дать вывалиться потоку информации.

К счастью, «Мну-5» давал память только на один час, иначе бы все использующие его давно свихнулись бы от знаний. Но и так несчастного Воловина ждал жуткий сюрприз: Ирина Марсовна сказала, что сейчас будет не история будущего, а геральдика.

В класс вошел молодой энергичный человек, видимо, учитель. Парта пнула меня сзади, чтоб я не забыла встать. Я стукнула по ней кулаком. Парта завыла не своим писком.

– Козлова! – зашипела уходящая Ирина Марсовна. Я сделала постное

лицо, но все-таки не встала.

– Меня зовут Плутон Гепардович, – сообщил нам новый учитель. – Я буду преподавать вам геральдику. Это очень нужный и важный предмет. Его обязан знать каждый культурный человек. Вот, к примеру, спросят вас: "Какой герб был у города Иношифрска?.."

– А вы не сможете ответить, и вам будет сты-ыдно, – протянула я.

Плутон Гепардович зверски посмотрел на меня и сказал:

– Козлова, если ты не хочешь слушать, можешь выйти и оставаться

неучем.

Я подумала. Ныть "извините" и "больше не буду" было неохота, поэтому я достала из портфеля диктофон, включила его, чтобы он зафиксировал мне весь урок, и, ободряюще улыбнувшись учителю, вышла из класса. В холле было пусто. Окно медленно меняло изображение какого-то леса на морской берег. Я подбрела к стоящему у стены креслу и плюхнулась. Кресло укоризненно обхватило меня и начало покачивать. Я душераздирающе зевнула и, по-видимости, задремала.

Разбудили меня голоса. Урок еще длился, но по коридору явно кто-то шел. Я оттолкнула приставучее кресло, однако смотреть пока было не на что: все загораживал поворот коридора.

– Господи, ну почему именно ее? – услышала я раздраженный голос

Ирины Марсовны. – Вот Цефей Бурдюков: хороший мальчик, отличник, или Лиса Зайцева – такая умница, по всем предметам пятерки, уроки всегда сделает, никогда не грубит, коэффициент идеальности – восемьдесят семь процентов! А у нее и одного не наберется! Учится нестарательно, половину уроков не делает! Я уже не говорю про то, что она не ходит ни на один дополнительный курс! А, вот она, легка на помине! Почему не в классе, Козлова?

– Выгнали, – отозвалась я.

– Ну, вот видите? – развела руками Ирина Марсовна, обращаясь к

своим спутникам.

Их было двое: мрачный юноша ненамного старше меня, одетый в

форму капитана космического корабля, с зализанными назад черными волосами и, видимо, сильными линзами на глазах, и мужчина лет тридцати, выглядящий как картинка из истории прошлого: высокий, в кожаных брюках и в кожаной же куртке, с которой свешивалось бесконечное число каких-то бренчащих деталек, в ботинках со старинными шнурками, наполовину развязанными; с висящими во все стороны тускло-коричневыми непричесанными волосами, избранные прядки которых были заплетены в косички. Он щурил большие и почти черные глаза, его передние зубы излишне торчали вперед, что было очень заметно, потому что он все время улыбался во весь свой рот.

При виде такой компании мой рот сам по себе приоткрылся. Кресло

выпустило меня и деликатно самоустранилось к окну.

– Валентина Козлова? – низким голосом неисправного робота вопросил юноша.

– Она, она, кого же еще выгнать могут, – фыркнула Ирина Марсовна.

– Мы уполномочены сообщить вам, что вы выбраны в члены экипажа

ракеты, отправляемой на встречу с инопланетянами, и будете представлять в своем лице среднестатистического молодого человека.

– Какое мнение сложится у инопланетян о нас! – встряла учительница.

– Уважаемая, – вдруг подал насмешливый высокий голос индивид с косичками.

– Нам нужен нормальный средний человек, а тот, кто день и ночь учит наизусть все ваши многочисленные уроки, им уж никак не является.

ГЛАВА 3.

Я хмыкнула себе под нос.

– Козлова, пройдем в учительскую, – со вздохом сказала Ирина Марсовна.

– Да ладно, мы и тут договоримся! – махнул рукой обладатель косичек. – Слушай, Валюха, вот этот пацан рядом со мной – капитан Андрей Зуммеров, а я штурман корабля – Горгониев моя фамилия, Логвин меня звать, – будем знакомы!

Я поклонилась, так как пожатие рук недавно признали негигиеничным,

капитан кивнул головой, штурман же хлопнул меня по плечу. Ирина Марсовна поморщилась и недовольно произнесла:

– Я надеюсь, на корабле будут созданы условия для ее обучения -

нельзя же просто так пропускать школу.

– Естественно, корабль имеет школьный отсек номер пять дробь семь, – безжизненно ответствовал капитан. Штурман все это время давился смехом, прикрывая лицо рукой. Я опасливо посмотрела на него и припомнила, что это он должен прокладывать курс кораблю – вернемся ли мы обратно при таком странном штурмане?.. Ирина Марсовна, похоже, подумала то же самое, потому что быстро сказала:

– А впрочем, пусть полетит Козлова, я не возражаю. Я ей даже не буду задавать на полет много уроков.

– Тогда я согласна! – так же быстро сказала я. Штурман опять засмеялся, капитан произнес, глядя в сторону:

– В таком случае я сообщаю вам, что отлет назначен на завтрашний день – транспортная ракета доставит экипаж к выведенному на орбиту кораблю. Ввиду этого убедительно прошу вас поспешить с церемониями прощания и вещесборкой.

Я уставилась на Зуммерова, тряся головой. У меня возникло подозрение, что он в детстве перепользовался аппаратом "Мну-5". Кое-как поняв, что он хочет сказать, я ответила:

– Вещесборка и прощательный процесс будут проведены мной в кратчайшие сроки.

– Отпустите ее с уроков, – сказал штурман Ирине Марсовне. – А то она не успеет. Давай, Валька, кидай свои кости в семь утра на Центральный космодром, а мы пошли, еще кучу ерунды осталось сделать, пока вылетишь, весь в бумажках утонешь. Да, кстати, о бумажке – подпиши свое согласие на вылет.

Он порылся в кармане и сунул мне листок вечнохранящейся пластобумаги, на котором было так много напечатано наимельчайшим шрифтом, что я решила это не читать и, послюнив ноготь, нацарапала подпись, тут же почерневшую на ярком свете.

– Спасибо, до встречи! – улыбнулся штурман и, крутнувшись на одной ножке, удалился вместе с капитаном, замороженно шаркающим ногами по пористому, бодрого бирюзового цвета полу.

Я посмотрела на Ирину Марсовну.

– Иди, Козлова, – прочувствованно произнесла она. – Когда еще с

тобой увидимся!..

Мне вдруг захотелось ее успокоить. Я провела в уме быстрые расчеты и ласково сообщила:

– Зато без меня общий коэффициент идеальности класса увеличится

на семь целых девять десятых процента!

– Это да, – согласилась Ирина Марсовна. Выглядеть она стала куда

лучше, поэтому я сказала:

– Ну я пошла, – и зашла в класс, дабы забрать портфель.

…Стены нашей квартиры дико голубели, вовсю гремела успокаивающая музыка, от аромараспылителя пресекалось дыхание. Шел прощательный процесс. Мама бегала туда-сюда, шугая перепуганно зеленеющие кресла, папа мрачно поглядывал на меня поверх электронной тетради, в которой, как всегда, что-то печатал. Я молча собирала вещи.

– Валечка, зачем же ты согласилась, это же опасно! – взывала

ко мне мама. – Пусть, вон, отличниц посылают, а ты у нас, слава богу,

троечница…

– Они говорят, что отличницы ненормальные, – проворчала я. – Не

затрудняйте мне прощательный процесс, а то у меня будут сбои в вещесборке.

– Вот именно! – грозно рявкнул папа, не вслушивающийся в разговор, но, как стены, реагирующий на интонацию.

– Ты чего поддакиваешь! – напустилась на него мама. – Ребенка

посылают незнамо куда. А вдруг эти инопланетяне опасные?

– Вот именно, – поспешно сказал папа.

– Нет, не опасные, очень нудные, мы проходили их послания по инопланетоведению. А говорят так длинно – еле законспектировала, – проворчала я, раздраженно уминая ком одежды, не влезающий в сумку. Мама тяжело вздохнула и спросила:

– Ну, а штурман у корабля, хотя бы, хороший?

– Отменный! – энергично заверила я, стараясь дышать ртом, так

как ароматизатор словно взбесился.

– Ну хорошо, что же делать, только говори с нами по связи каждый день, – попросила мама.

– Вот именно! – бодро добавил папа. Я кивнула, трамбуя сумку.

– Десять ноль-ноль, – ласково сказала наша квартира. – Выключаю

свет.

– Еще пять минут! – закричали мы с мамой хором.

– Начинаю обратный отсчет, – согласилось помещение. Я замельтешила руками. Мама бросилась мне помогать. Сумка, наконец, умялась, самозастегнулась и отъехала под кровать. Я бухнулась в последнюю, мама поспешно сказала мне:

– Спи, Валечка, у тебя завтра будет напряженный день.

– Вот именно, – подтвердил папа, быстро что-то допечатывая.

– Три, два, один, – нежно пропела квартира, и свет потух. Мама,

натыкаясь на предметы, пошла к себе. Я закрыла глаза. Конечно, родителей было жалко, но, с другой стороны ,ужасно хотелось полететь.

Окончательно склонившись на эту другую сторону, я решительно повернулась и сказала:

– Прошу разбудить меня в шесть.

– Хорошо, – ответствовала квартира. – Включить ли вам успокаивающую музыку?

– Выключить, – проворчала я и накрылась подушкой.

ГЛАВА 4

Солнце стояло еще низко. Город освещался приятным для глаза розовым светом. Я поспешала на космодром, одетая, умытая и принявшая душ из родительских слез. Следом за мной ползла нагруженная сумка, причем в таком похоронном темпе, что мне хотелось дать ей пинка, но не хотелось выслушивать писклявую лекцию о правильном обращении с сумками, позволяющем им служить как можно дольше, и потому я, сердито переминаясь с ноги на ногу, поджидала неторопливый багаж, после чего мы двигались дальше.

На Центральном космодроме, как всегда, была прорва народу, и вся она шла в разные стороны. Я заозиралась и прижала к себе сумку. Мимо галопом проскакал какой-то мужчина, за ним гнался огромный рюкзачище, лихо прыгая на приделанных к нему снизу пружинах. Я отшатнулась. По воздуху пронеслась, видимо, потерявшая ориентировку антигравитационная скатерка-носильщик – на ней высилась пирамида из вещей. Я пригнулась. Тут кто-то осторожно пощупал меня за локоть. Я повернулась и, с трудом сдержав панический крик, вспомнила, что это просто робот.

Привыкнуть к виду этого «просто робота» было весьма непросто. Роботы являлись ходячими опровержением всех законов эстетики и эргономики. Под людей их решили не подделывать, так как это будет неприятно, покрасили их в успокаивающий цвет и придали эстетичности нефункциональными финтифлюшками. И в результате на меня пялилась огромными выпученными глазами из чистого стекла нежить с квадратной головой, с множеством щупалец вместо двух рук и с эстетически приятной завитушкой на месте ног – роботы, как и носильщики, были антигравитационными. Такая же финтифля возвышалась на голове, и все это было выкрашено в нежно-зеленый цвет, по идее расслабляющий и успокаивающий. А чтобы на лице не было пусто, кто-то придумал изобразить роботам улыбку, которая, взятая отдельно, возможно, была бы приветливой, но на зеленом лице смотрелась вурдалачно.

– Са-а-пщите ваши данные, – предложило мне антиэстетичное создание стандартно-ласковым, как у нашей квартиры, голосом.

– Валентина Козлова, – пробормотала я, слегка отворачиваясь. Одно из щупалец схватило меня за руку. Я дернулась.

– Вам на транспортный корабль, – пояснил робот. – Я уполномочен вас проводить.

– Ладно, пошли, – отозвалась я и подумала, что формулировку "я уполномочен" я где-то слышала… А, ну да, вчера от капитана Зуммерова! Неужели роботов все-таки решили делать похожими на людей?..

– Вы школьница, – неожиданно заговорил со мной робот. – Почему я не обнаруживаю среди ваших вещей принадлежностей для обучения?

– Потому что у тебя глаза запылились, – в том же озабоченном тоне ответила я.

Робот отстал. Я вздохнула с облегчением. Будучи нормальным средним человеком, никакого портфеля я, конечно, с собой не брала.

Толпа несколько поредела, и робот вытащил меня к ракете-транспортнику. Возле входа в нее толпился народ.

– А вот и Валюха! – раздался надо мной знакомый голос, и появился штурман, одетый ровно так же, как вчера, только еще меньше причесанный.

– Классная у тебя сумка. На гусеничном ходу, что ли?

– Доставка члена экипажа проведена мной… – встрял робот. Штурман махнул на него рукой:

– Пошел отсюда, нежить. Навыдумывали всяких рож. Между прочим, – обратился он ко мне, – со мной вместе они будут вести корабль – а разве можно таким мордам доверить такое дело?

– Я думала, корабль ведет капитан, – заметила я, помогая сумке взобраться по лестнице входа. Штурман присвистнул и фыркнул:

– Андрейке я доверяю еще меньше! Он же пацан. Зато он выучил наизусть названия отсеков, и в каком что находится – будет давать справки.

– А чего тогда вы не капитан? – удивилась я.

– А, – махнул рукой штурман. – Разве при моем виде это возможно? Ни в жизнь меня им не назначат, и так еле терпят. А у Адрейки вид соответствующий.

– Логвин Эдуардович, не создавайте затор в дверях, – послышался замороженный голос много раз упомянутого Зуммерова.

Штурман только захихикал и, проводив меня до моего кресла, куда-то испарился. Кресло зверски вцепилось в меня. Я с трудом повернула голову и посмотрела в окно.

Толпа уже разбежалась. Солнце все еще пыталось встать. А правда, когда я еще сюда вернусь?! Мне стало неуютно, и противное кресло, воспользовавшись этим, немедленно опшикало меня расслабляющим ароматом. «Зато весь полет я не буду учиться!» – вспомнила я и слегка успокоилась. Выпростав руку, я помахала ей перед окном, прощаясь с Землей. Транспортник дернуло, и он пошел на разгон. Чтобы не был слышен гул двигателей, как всегда, включилась музыка. Чтобы не слышать музыки, я закрыла уши руками…

В проходе замаячило салатовое лицо робота-стюардессы, предлагающего какую-то еду. Я, взглянув на него, тут же потеряла аппетит и попыталась осмотреть своих спутников.

Люди, прикованные к креслам, были в основном молодыми, и некоторых из них я даже узнавала: известный врач, геолог, биолог, эстетик, эргономик – ну да, куда же без них…

Я посмотрела в окно. Внизу плыло целое поле облаков, вроде бы, кучевых, – припомнила я из облаковедения, тоже очень нужного и важного предмета.

– Да выпусти ж меня! – раздался где-то впереди крик штурмана, видимо, обращенный к креслу, после чего он вылетел в проход и направился в мою сторону.

– Устроилась? – поинтересовался он, подходя. – Глянь, Валька, сейчас как раз с твоей стороны будет корабль. И я от тебя посмотрю, а то у меня ни черта не видно.

Я откинула голову, чтобы дать ему место у окна, за которым уже было совсем темно и звездно.

– Вот она, штуковина! – сообщил мне штурман, стуча кулаком по стеклу, как будто намереваясь выбить его. – Ну и соорудили, эстеты недобитые!..

ГЛАВА 5

Теперь и я разглядела корабль, довольно хорошо освещенный солнцем. Из эстетических соображений он имел форму двойного бантика, и я плохо понимала, где, собственно, у него сопло и в какую сторону мы полетим.

– Сейчас будет проведена стыковка с кораблем, – разнесся по салону голос Зуммерова. – Прошу произвести приготовления.

– А как называется корабль? – спросила у него я.

– В соответствии с приятным аккустическим резонансом ему было дано имя Ануну.

– А! Ну-ну, – только и сказала я.

Штурман чуть не упал от смеха и, пошатываясь, удалился от меня вслед за капитаном.

Двойной бантик неумолимо приближался и, наконец, закрыл собой весь обзор. Музыка смолкла, нас опять тряхнуло: видимо, мы пристыковались. Я принялась выдираться из кресла. Сумка напомнила о себе писком и поползла за мной.

У входа неожиданно образовалась пробка. Пнув пару великих ученых и подпрыгнув, я увидела, что причиной ее опять стал штурман.

– Обождите вылезать, что у вас, горит где? – говорил он недовольным пассажирам.

– Логвин Эдуардович, шлюз уже открыт, не задерживайте… – включился капитан.

– Обойдетесь, – отрезал штурман. – Простоите, сколько я скажу.

Я еще немного потолкалась и оказалась в первом ряду. Выход из транспортника был открыт, виднелся нежно-розовый коридор Ануну. Именно в нем и застрял штурман. Он сосредоточенно пощипывал стенку, что-то приговаривая полушепотом. " Фью-фью-ку-ку-хи-хи-хи" – припомнила я стихотворение моего однофамильца. Штурман, озабоченно морщась, сделал несколько кругов в коридоре и три раза повернулся на каблуках, что-то прибарматывая.

– Что вы делаете? – не выдержал кто-то.

– Логвин Эдуардович подвержен различным суевериям и приметам, он почитает корабль за живое существо, – язвительно проскрипел Зуммеров.

– Не вас же за него почитать, – сказала я шепотом. Штурман слегка притопнул ногой и сказал:

– Слушайте, ребятки, ведь не вы же эту колымагу поведете, подождите, пока я с ней договорюсь. Я вас надолго не задержу.

Он показал все зубы в улыбке и полез за пазуху. Оттуда он извлек старинной формы бутылку не из пластика, как обычно, а из стекла. В бутылке болталась какая-то жидкость. Штурман ухватил сосуд за горлышко, занес руку назад и вдруг изо всех сил саданул бутылкой по стене корабля. Толпа дружно вздрогнула, пискливо забормотали пихнутые ногами сумки. Осколки стекла разлетелись по коридору, со стены медленно стекала какая-то жидкость. Я почему-то вспомнила родителей.