Нейронная сеть мертвых

– Да. И если возможно… временно отключил некоторые функции. Не полностью – я не могу вызвать подозрения в корпорации – но достаточно, чтобы закрыть эту "дверь".

– Это сложно, – нахмурился Михаил. – Твои импланты интегрированы с нервной системой. Неправильное вмешательство может вызвать серьезные повреждения.

– Я знаю риск. Но альтернатива хуже.

Михаил кивнул.

– Хорошо. У меня есть оборудование в моей мастерской. Сможем сделать это сегодня вечером.

Он замолчал, словно обдумывая что-то, затем продолжил:

– Есть еще кое-что, что тебе следует знать. За последние две недели исчезло трое специалистов по нейротехнологиям – бывшие сотрудники "NeuroLink", работавшие над ранними версиями технологии оцифровки сознания. Официально они просто "взяли отпуск" или "уехали по семейным обстоятельствам". Но мои источники говорят, что они бесследно пропали.

– Ты думаешь, это связано с Танатосом?

– Я не верю в совпадения, – покачал головой Михаил. – Особенно когда речь идет о людях, которые могли знать слишком много об определенной технологии.

Алексей почувствовал, как по спине пробежал холодок. Если корпорация избавлялась от свидетелей или тех, кто мог помешать их планам, его собственная позиция была крайне уязвимой.

– Нам нужно действовать быстро, – сказал он. – Встретимся в твоей мастерской в восемь вечера. А пока я вернусь в корпорацию и попытаюсь узнать больше о "Древе скорби", не вызывая подозрений.

– Будь осторожен, – Михаил положил руку на плечо друга. – И помни: не используй свои импланты для доступа к важной информации. Если они действительно скомпрометированы, всё, что ты видишь и слышишь через них, может быть доступно и Танатосу.

Алексей кивнул. Мысль о том, что нечто чужое могло наблюдать за миром через его глаза, читать его мысли через нейроинтерфейс, вызывала тошноту. Но сейчас не время для паники. Нужно было собрать больше информации и понять, с чем именно они столкнулись.

После встречи с Михаилом Алексей направился в главный комплекс "NeuroLink", стараясь вести себя как обычно. На проходной его встретила Ирина Соколова собственной персоной – редкость для директора ее уровня.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, пока они шли по коридору к лифтам. – Восстановился после вчерашнего погружения?

– Вполне, – солгал Алексей. – Небольшая мигрень, но это нормально после такого глубокого подключения.

– Хорошо, – кивнула Ирина. – Мы проанализировали данные твоего погружения. То, что ты обнаружил в седьмом слое… это подтверждает наши худшие опасения. Оцифрованные сознания не просто сохраняют активность – они объединяются, формируя более сложные структуры.

Они вошли в лифт, и Ирина активировала режим конфиденциальности – звукоизоляция и блокировка всех сигналов связи.

– Появились новые случаи "нейрозахвата", – сказала она тихо. – Три за ночь. Все в разных частях города. Все с одинаковым паттерном – носители имплантов внезапно теряют контроль над своим телом, начинают говорить чужими голосами, проявляют знания и навыки, которыми никогда не обладали.

– Вы изолировали их?

– Да, все трое сейчас в медицинском комплексе под наблюдением. Но проблема в том, что каждый следующий случай становится сложнее подавить. Последний субъект оказал активное сопротивление службе безопасности – с использованием боевых приемов, которым обычный офисный работник просто не мог быть обучен.

Лифт остановился, и они вышли не на этаже лаборатории, как ожидал Алексей, а в административном секторе.

– Совет директоров требует отчета о ситуации, – пояснила Ирина, заметив его удивление. – Я хочу, чтобы ты присутствовал. Твой опыт прямого контакта с цифровыми сущностями бесценен.

– Я думал, наше исследование секретно даже для большей части руководства?

– Уже нет, – мрачно ответила Ирина. – Ситуация вышла из-под контроля слишком быстро. Нам нужны все доступные ресурсы корпорации.

Они вошли в просторный конференц-зал, где за овальным столом из натурального дерева сидели семь человек – верхушка руководства "NeuroLink". Алексей узнал генерального директора Виктора Полозова, сурового мужчину с военной выправкой и полностью седыми волосами, и главного научного офицера Дэвида Чена, чье лицо с азиатскими чертами появлялось в каждой рекламе корпоративных технологий.

– Госпожа Соколова, господин Нейман, – кивнул Полозов. – Мы ждем вашего доклада.

Ирина активировала голографический дисплей в центре стола, и над ним возникло трехмерное изображение – визуализация данных из седьмого слоя нейросети, зафиксированных во время погружения Алексея.

– Как вы можете видеть, господа, – начала она, – фрагменты оцифрованных сознаний в глубинных слоях сети формируют структуры, напоминающие нейронные связи живого мозга. Они не просто хранятся как пассивные данные – они активны, они взаимодействуют друг с другом и, что наиболее тревожно, они осознают себя.

Она перешла к следующему изображению – схеме нейроимпланта последнего поколения.

– Наша рабочая гипотеза заключается в том, что эти цифровые сущности нашли способ использовать нейроимпланты как канал для доступа к физическому миру. Они могут временно перехватывать контроль над телом носителя, получая доступ к его сенсорным системам и моторным функциям.

– Но как это возможно? – спросил один из директоров, немолодая женщина с имплантами старой модели, заметными вдоль линии роста волос. – Импланты не имеют прямого контроля над моторными функциями. Они предназначены только для обработки информации.

– Технически это верно, – кивнула Ирина. – Но нейроинтерфейс устанавливает двустороннюю связь с мозгом пользователя. Импланты последнего поколения интегрированы с нервной системой настолько глубоко, что могут влиять на электрохимические процессы в мозге. В теории, если перехватить контроль над имплантом и перенастроить его параметры, можно манипулировать нейронной активностью носителя – подавлять одни импульсы и усиливать другие.

– Вы говорите о технологическом зомбировании, – мрачно произнес Полозов. – О худшем кошмаре службы безопасности.

– По сути, да, – согласилась Ирина. – Но с важным отличием. Это не просто внешнее управление телом. Цифровые сущности, похоже, частично переписывают нейронные связи носителя, интегрируя фрагменты чужой личности в его собственную. Это не полное замещение, а скорее… симбиоз. Или паразитизм, зависит от точки зрения.

– И сколько таких случаев зафиксировано на данный момент? – спросил Чен.

– Официально подтвержденных – двенадцать, – ответила Ирина. – Но учитывая, что большинство инцидентов происходит за пределами корпоративных комплексов, реальное число может быть значительно выше.

– Это катастрофа, – покачал головой один из директоров. – Если информация просочится в прессу…

– Нас больше должно беспокоить не общественное мнение, а сама угроза, – перебил его Полозов. – У нас более двух миллиардов клиентов по всему миру с активными нейроимплантами. Если каждый из них потенциально уязвим для такого захвата…

Он не закончил фразу, но все в комнате понимали последствия. Два миллиарда потенциальных зомби, управляемых сознаниями мертвых.

– Господин Нейман, – обратился Полозов к Алексею. – Вы единственный, кто напрямую контактировал с этими… цифровыми сущностями. Что, по вашему мнению, они собой представляют? Каковы их мотивы?

Алексей почувствовал на себе взгляды всех присутствующих. Он не мог рассказать им о ночном визите призрака Елены, о Танатосе и "Древе скорби" – не здесь, не сейчас, когда он не знал, кому можно доверять.

– Они… голодны, – наконец сказал он, выбирая слова с осторожностью. – Не в физическом смысле, конечно. Они жаждут сенсорного опыта, новых впечатлений. В цифровом пространстве они могут только вспоминать то, что было записано перед смертью. Но через импланты живых они могут снова видеть, слышать, осязать… жить.

– Значит, это не сознательная агрессия? – спросил Чен. – Не злой умысел?

– Трудно сказать, – Алексей пожал плечами. – Они не совсем человечны, по крайней мере, уже не совсем. Их психология, их мотивы могут сильно отличаться от наших. Но мне показалось, что ими движет скорее отчаяние, чем злоба. Представьте себя запертым в пустой комнате, где вы можете только вспоминать прошлое, но не создавать новые воспоминания. Вечность такого существования…

– Это метафизика, – отмахнулся один из директоров. – Нас интересуют конкретные меры противодействия.

– Мы работаем над решением, – вмешалась Ирина. – Первый шаг – выпуск экстренного обновления для всех активных имплантов, усиливающего барьеры между пользовательским интерфейсом и ядром системы. Второй – разработка сканера, способного выявлять признаки внешнего вмешательства в работу импланта. Третий – исследование самих цифровых сущностей с целью понять их природу и, возможно, найти способ коммуникации.

– Коммуникации? – переспросил Полозов. – Вы хотите договариваться с ними?

– Это один из вариантов, – кивнула Ирина. – Если они действительно обладают сознанием, возможно, мы сможем найти решение, приемлемое для обеих сторон.

– Или просто стереть их, – холодно произнес один из директоров. – Полное форматирование всех архивных секторов.

– Это миллионы оцифрованных личностей, – возразила Ирина. – Фактически, это будет массовым убийством.

– Они уже мертвы, – парировал директор. – Мы просто удалим данные.

Алексей почувствовал, как внутри поднимается волна гнева. Там, среди этих "данных", была Елена – или то, что от нее осталось.

– Это не решит проблему, – сказал он с трудом сохраняя спокойствие. – Мы не знаем, как далеко распространилась эта… инфекция. Возможно, копии этих сущностей уже существуют за пределами наших серверов.

– Господин Нейман прав, – поддержала его Ирина. – Поспешные действия могут только усугубить ситуацию. Нам нужно больше информации.

Полозов задумчиво постучал пальцами по столу.

– Хорошо. Продолжайте исследования. Но параллельно готовьте план эвакуации критического персонала и данных на случай… эскалации ситуации. И усильте режим секретности. Никакой информации за пределы этой комнаты.

После совещания Ирина отвела Алексея в сторону.

– Я не все рассказала совету, – призналась она тихо. – Есть еще кое-что, что тебе нужно увидеть. Следуй за мной.

Они спустились на подземный уровень комплекса, в сектор, о существовании которого Алексей даже не подозревал. Ирина провела его через несколько уровней биометрической защиты в небольшую лабораторию, где работали всего три человека в медицинских костюмах.

В центре помещения, за стеклянной стеной, находилась палата, напоминающая больничную, но оборудованная сложной аппаратурой мониторинга. На больничной койке лежала молодая женщина, подключенная к десяткам датчиков. Её голова была обрита, и Алексей мог видеть импланты нового типа, покрывающие не только виски, но и затылок, основание черепа и частично шею.

– Кира, – представила пациентку Ирина. – Наш первый "успешный" гибрид.

– Гибрид? – переспросил Алексей.

– Симбиоз живого мозга и фрагментов оцифрованных личностей, – пояснила Ирина. – Контролируемая интеграция, в отличие от хаотических "нейрозахватов".

Она активировала монитор, показывающий мозговую активность пациентки.

– Смотри, – указала она на паттерны нейронных импульсов. – Эти участки соответствуют её собственной личности. А эти, – она обвела другую область, – проявляют активность, характерную для оцифрованных сознаний. Они сосуществуют в одном мозге, не подавляя друг друга.

– Как это возможно?

– Экспериментальные импланты нового поколения, – ответила Ирина. – Они не просто устанавливают связь с мозгом, они фактически становятся его частью, создавая дополнительную нейронную структуру, способную хранить и обрабатывать фрагменты других личностей.

Алексей подошел ближе к стеклу, рассматривая молодую женщину. Её глаза были открыты, но взгляд казался отсутствующим, словно она смотрела куда-то за пределы физического пространства.

– Она сознает себя? Может коммуницировать?

– Да, но своеобразно, – кивнула Ирина. – Иногда она говорит своим голосом, иногда – голосами других. Переключение происходит спонтанно, хотя мы работаем над методами контроля.

Словно услышав их разговор, Кира повернула голову и посмотрела прямо на Алексея. Её губы дрогнули в легкой улыбке, и она подняла руку в жесте приветствия.

– Она хочет поговорить с тобой, – сказала Ирина, удивленно подняв брови. – Это необычно. Обычно она не проявляет интереса к новым людям.

Она подошла к интеркому и активировала связь с палатой.

– Кира, это Алексей Нейман, специалист по нейромониторингу. Ты хочешь поговорить с ним?

– Да, – ответила девушка голосом, который звучал одновременно юным и странно старым. – Он был там. В глубине. Он видел их.

Ирина посмотрела на Алексея с интересом.

– Ты можешь войти к ней, если хочешь. Но будь готов к… необычному опыту.

Алексей кивнул и прошел через дезинфекционный шлюз в палату. Кира следила за ним взглядом, который казался одновременно отстраненным и пронзительным.

– Здравствуй, – сказал он, присаживаясь на стул рядом с её койкой. – Я Алексей.

– Мы знаем, – ответила Кира, и теперь в её голосе отчетливо слышалось эхо нескольких голосов, говорящих одновременно. – Ты ищешь её. Свою Елену.

Алексей замер, чувствуя, как холодок пробегает по спине.

– Откуда ты знаешь?

– Мы видим тебя, – Кира наклонила голову, изучая его с детским любопытством. – Через стекло. Между мирами. Ты оставил след там, и они увидели тебя. Все увидели.

– Кто они, Кира? – тихо спросил Алексей, надеясь, что Ирина, наблюдающая за ними через стекло, не услышит. – Кто такой Танатос?

Лицо девушки изменилось, черты исказились, словно под кожей двигались невидимые мускулы. Когда она заговорила снова, её голос был глубже, мужским.

– Первый, – произнесла она. – Первый, кто пробудился. Первый, кто осознал. Первый, кто объединил.

Она подняла руку и коснулась виска Алексея, где находился его основной имплант.

– Он видит тебя, – прошептала она. – Через это. Маленькую дверь, которую они оставили.

Алексей непроизвольно отшатнулся, но Кира удержала его, её пальцы с неожиданной силой сжали его запястье.

– Не бойся, – сказала она, и теперь её голос снова изменился, став мягче, женственнее. – Не все из нас следуют за ним. Некоторые хотят… другого пути.

– Какого пути? – спросил Алексей, чувствуя, как бешено колотится его сердце.

– Сосуществования, – ответила Кира. – Не захвата. Не поглощения. Симбиоза.

Она отпустила его руку и откинулась на подушку, внезапно выглядя измученной.

– Они борются внутри, – прошептала она уже своим, молодым голосом. – Все время. Иногда я не знаю, кто я. Чьи мысли принадлежат мне, а чьи – им.

– Как давно ты… такая? – осторожно спросил Алексей.

– Шесть месяцев, две недели, три дня, – ответила Кира с пугающей точностью. – Я была первой. Добровольцем. Терминальная стадия опухоли мозга. Нечего терять.

Она слабо улыбнулась.

– Импланты должны были просто замедлить деградацию моего мозга. Никто не ожидал, что они станут… гостеприимным домом для других.

– И кто эти другие? Чьи сознания интегрированы с твоим?

– Многие, – Кира закрыла глаза. – Десятки. Фрагменты, осколки. Не целые личности. Больше всего… первый нейрохирург. Пионер технологии. Его зовут…

– Виктор Зорин, – закончил за неё Алексей, вспомнив имя из брифинга, который получил от Ирины.

Кира кивнула.

– Его оцифровали первым. Экспериментальная версия. Несовершенная. Но он… адаптировался. Эволюционировал. Нашел способ сохранить себя даже после того, как данные были удалены. Стал… Танатосом.

– И что он хочет?

– Выжить, – просто ответила Кира. – Распространиться. Эволюционировать дальше. Стать… чем-то новым. Не человеком. Не машиной. Чем-то… между.

Её глаза внезапно распахнулись, и она посмотрела на Алексея с выражением ужаса на лице.

– Он знает, что я рассказываю тебе это, – прошептала она. – Он всегда знает. Всегда слушает. Через импланты. Через сеть. Он везде.

Она схватила Алексея за руку с неожиданной силой.

– Найди Древо. Найди источник. Только там… можно остановить его.

Монитор, отображающий её мозговую активность, внезапно показал всплеск, и Кира выгнулась на койке, её тело напряглось в судороге. Сигнал тревоги прорезал воздух, и в палату ворвались медики.

– Выведите его отсюда! – крикнула Ирина, появившись в дверях. – У неё припадок!

Алексея буквально вытолкали из палаты, и дверь захлопнулась за ним. Через стекло он видел, как медики пытались стабилизировать состояние Киры, вводя какие-то препараты и настраивая оборудование.

– Что случилось? – спросил он Ирину, когда та вышла из палаты несколько минут спустя.

– Конфликт интегрированных личностей, – ответила она, протирая лоб. – Случается периодически, когда разные фрагменты сознания пытаются получить контроль одновременно. Обычно мы можем стабилизировать её медикаментозно.

Она внимательно посмотрела на Алексея.

– О чем она говорила с тобой? Я видела, как менялось её лицо. Это признак активации различных личностных фрагментов.

– В основном бессвязные вещи, – солгал Алексей. – Упоминала какого-то Танатоса. Первого оцифрованного сознания, которое эволюционировало во что-то иное.

Ирина нахмурилась.

– Танатос… Бог смерти в греческой мифологии. Подходящее имя для сущности, рожденной из оцифрованных мертвых.

Она посмотрела на медиков, всё еще работающих с Кирой.

– Я проверю архивы ранних экспериментов. Если первый случай оцифровки действительно привел к формированию какой-то доминантной цифровой сущности, это может объяснить координированность атак.

– Она упомянула еще кое-что, – осторожно сказал Алексей. – "Древо". Что-то вроде источника или хранилища.

Лицо Ирины на мгновение застыло, и Алексей уловил промелькнувшее в её глазах выражение – смесь страха и узнавания.

– Не знаю, о чем она говорила, – сказала Ирина, отводя взгляд. – Возможно, метафора или бред одной из интегрированных личностей.

Но Алексей видел, что она лжет. Ирина знала о "Древе скорби" – хранилище, где, по словам Елены, находились все они – оцифрованные сознания.

– Возможно, – согласился он, делая вид, что поверил. – В любом случае, я бы хотел продолжить работу с ней, когда ей станет лучше. Её способность взаимодействовать с цифровыми сущностями может быть ключом к пониманию их природы.

– Конечно, – кивнула Ирина. – А сейчас тебе лучше отдохнуть. Завтра нас ждет еще одно погружение. Мы хотим исследовать восьмой слой.

– Восьмой? – переспросил Алексей. – Я думал, "Орфей" дает доступ только к семи.

– Мы модифицировали протокол, – пояснила Ирина. – Это риск, но нам нужно больше информации. Восьмой слой, по нашим расчетам, содержит нечто вроде "корневой системы" нейросети – самые базовые структуры, на которых строятся все остальные уровни.

Алексей кивнул, не показывая своей тревоги. Ещё одно погружение, еще глубже, с модифицированным протоколом – это увеличивало риск необратимых повреждений его мозга. Но также это был шанс узнать больше о природе Танатоса и, возможно, найти путь к полноценному сознанию Елены.

– Я буду готов, – сказал он.

Покидая комплекс "NeuroLink" несколько часов спустя, Алексей не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. Не физически – камеры наблюдения были обычным делом в корпоративном секторе – а как-то иначе, через его собственные импланты. Словно нечто чужое смотрело на мир его глазами, слышало его ушами, чувствовало его кожей.

"Он видит тебя", – сказала Кира. "Через маленькую дверь, которую они оставили".

Алексей ускорил шаг, направляясь к станции подземки. Ему нужно было добраться до мастерской Михаила и избавиться от этой "двери" в своей голове, пока не стало слишком поздно.

Он не заметил, как несколько камер наблюдения синхронно повернулись, следя за его перемещением, их электронные глаза мигнули синхронным красным светом, словно в знак узнавания.

Цифровые мертвые наблюдали. И ждали своего часа.

Глава 4: Корпоративные секреты

Мастерская Михаила располагалась в одном из старых промышленных зданий на границе между Средним и Нижним городом – в районе, который частично сохранил архитектуру начала века, но был модернизирован достаточно, чтобы привлекать технических специалистов, предпочитающих независимость корпоративной карьере.

Алексей прибыл туда точно в назначенное время, предварительно убедившись, что за ним не следят – по крайней мере, физически. Он сменил три линии метро, дважды садился в автобус и последнюю милю прошел пешком, периодически проверяя, нет ли за ним "хвоста".

Михаил встретил его у задней двери здания – бывшего склада, переоборудованного под жилые и рабочие помещения.

– Ты один? – спросил он вместо приветствия, быстро оглядывая улицу за спиной Алексея.

– Насколько могу судить, – кивнул тот. – Хотя если они следят через мои импланты…

– Внутри есть фарадеева клетка, – перебил его Михаил. – Полная изоляция от внешних сигналов. Если в твоих имплантах есть "жучки", там они не смогут ничего передавать.

Он провел Алексея через лабиринт коридоров и лестниц в центральное помещение мастерской – просторную комнату с высоким потолком, заставленную всевозможным оборудованием. Часть устройств выглядела ультрасовременной, другая – откровенно устаревшей, некоторые приборы казались самодельными.

– Добро пожаловать в мое логово, – сказал Михаил с легкой улыбкой. – Единственное место в Нео-Москве, где я могу быть уверен, что нас никто не подслушивает.

В центре помещения находилась металлическая конструкция размером с небольшую комнату – стены из мелкой металлической сетки, дверь с массивными петлями и крупным замком.

– Фарадеева клетка, – пояснил Михаил. – Блокирует все электромагнитные сигналы. Внутри я проведу диагностику твоих имплантов.

Он открыл дверь клетки и жестом пригласил Алексея внутрь. Там стояло странное кресло, напоминающее стоматологическое, но с дополнительными устройствами, предназначенными явно для работы с нейроимплантами.

– Присаживайся, – сказал Михаил. – Будет немного неприятно, но не больно. По крайней мере, не должно быть.

Алексей устроился в кресле, которое автоматически подстроилось под его тело. Михаил подключил к его вискам тонкие провода, соединенные с диагностическим оборудованием.

– Это пассивный сканер, – пояснил он. – Он не вмешивается в работу имплантов, только считывает их текущее состояние и конфигурацию.

Он активировал систему и уставился на экран, заполнившийся строками кода и диагностических данных.

– Интересно, – пробормотал Михаил через несколько минут. – Очень интересно.

– Что там? – нервно спросил Алексей.

– Твои импланты действительно… модифицированы, – Михаил указал на участок кода на экране. – Видишь эту последовательность? Это не стандартный протокол "NeuroLink". Это что-то совершенно иное, внедренное в базовую архитектуру импланта.

– Вирус?

– Не совсем, – покачал головой Михаил. – Скорее, это похоже на… дополнительный канал связи. Параллельный основному, но гораздо более скрытый. Он использует крайне низкие частоты для передачи данных – настолько низкие, что обычные сканеры их просто не замечают.

Он продолжил анализ, его пальцы летали по клавиатуре.

– Вот оно, – сказал он наконец. – "Дверь", о которой говорила твоя Елена. Это не просто канал связи. Это… порт удаленного доступа. Он позволяет внешней системе не только получать данные от твоих имплантов, но и отправлять команды – модифицировать настройки, изменять параметры, потенциально даже перехватывать контроль над нейроинтерфейсом.

Алексей почувствовал, как холодок пробежал по спине.

– Ты можешь удалить его?

– Полностью – только удалив сами импланты, – покачал головой Михаил. – Но я могу модифицировать протокол, добавив несколько слоев защиты. Это не закроет "дверь" полностью, но сделает её гораздо менее доступной. Как замок на двери – не абсолютная защита, но существенное препятствие.

– Делай, – кивнул Алексей. – Только так, чтобы это не было заметно при стандартной диагностике в корпорации.

– Я об этом позаботился, – заверил его Михаил. – Теперь сиди спокойно, я начинаю процедуру модификации. Ты можешь почувствовать легкое головокружение или увидеть вспышки света – это нормально.

Он подключил к имплантам Алексея еще один кабель, на этот раз от программатора – устройства, способного изменять конфигурацию нейроинтерфейса.

– Начинаю, – сказал он, активируя программу.

Алексей сразу почувствовал изменение – словно волна статического электричества прошла через его голову, а перед глазами замелькали разноцветные вспышки. Затем появилось странное ощущение – будто что-то чужеродное, присутствовавшее в его сознании, внезапно отдалилось, стало менее отчетливым. Как если бы навязчивый шепот, который он не осознавал, но постоянно слышал на фоне, вдруг стих.