Нейронная сеть мертвых

Эдуард Сероусов

Нейронная сеть мертвых

ЧАСТЬ I: АНОМАЛИЯ

Глава 1: Мертвая зона

Дождь стекал по титановым стенам комплекса "NeuroLink", превращая его в огромный мокрый монолит посреди неоновых огней Нео-Москвы. Алексей Нейман смотрел на это размытое отражение города в стекле и думал, что так выглядит его собственное сознание последние три года – искаженное, текучее, лишенное четких границ.

Импланты в его висках едва заметно пульсировали голубоватым светом. Ему казалось, что он слышит их тихое гудение в черепной коробке – звук, который не фиксировали медицинские сканеры, но который преследовал его каждую ночь, когда он пытался заснуть без помощи нейростимуляторов.

Сегодня ему предстояло очередное дежурство в секторе "Лимб". Очередные восемь часов, проведенные в стерильной комнате с видом на биотехнический саркофаг – систему хранения недавно оцифрованных сознаний, ожидающих интеграции. Работа, от которой отказывались большинство сотрудников "NeuroLink", и которую он сам просил раз за разом.

Потому что где-то там, среди цифровых слепков человеческих личностей, должны были сохраниться фрагменты Елены.

– Доброе утро, Алексей Викторович, – холодный голос системы безопасности разрезал тишину комнаты. – Ваш нейропрофиль идентифицирован. Доступ к сектору "Лимб" разрешен.

Стальные двери лифта беззвучно раскрылись, обнажая пустую кабину. Он шагнул внутрь, и его нейроимпланты автоматически синхронизировались с системой, загружая протоколы сегодняшнего мониторинга. Информация появилась прямо перед глазами – полупрозрачные голограммы данных, видимые только ему благодаря прямому нейроинтерфейсу.

"Стандартный мониторинг активности. Сектора L-7 через L-12. Приоритет – выявление аномальных паттернов", – гласила инструкция.

Лифт начал плавное погружение. Пятьдесят уровней вниз, туда, где под слоями бетона, свинца и сверхпроводниковой защиты хранились миллионы терабайт данных – оцифрованные слепки человеческого сознания. Официально это называлось "технологической иммортализацией". Неофициально – "цифровым загробьем".

Сектор "Лимб" представлял собой огромное круглое помещение, стены которого были покрыты квантовыми процессорами, каждый размером с ладонь, мерцающими различными оттенками голубого. В центре, на платформе из черного стекла, возвышался главный интерфейс – горизонтальная капсула, внешне напоминающая высокотехнологичный саркофаг.

– Готовность к нейропогружению, – проговорил Алексей механическим голосом, автоматически выполняя протокол.

– Подтверждено. Нейроинтерфейс активирован, – ответила система.

Он лег в капсулу. Сенсоры немедленно считали его жизненные показатели, и тонкие титановые иглы выдвинулись из подголовника, безболезненно соединяясь с имплантами в основании черепа. Перед глазами промелькнула серия тестовых сигналов – геометрические фигуры, цветовые спектры, звуковые волны, конвертированные в визуальный ряд.

– Синхронизация завершена. Глубина погружения – стандартный мониторинг. Дальность видимости – три информационных слоя. Начинаю интеграцию.

Мир вокруг растворился. На мгновение Алексей испытал знакомое чувство падения в бесконечную глубину, затем пространство реконструировалось в виртуальное представление данных – трехмерную карту секторов L-7 – L-12. Здесь каждый блок информации имел визуальное воплощение: отдельные фрагменты оцифрованных сознаний напоминали светящиеся сферы различных оттенков, плавающие в пространстве.

Его работа заключалась в мониторинге активности этих фрагментов. Теоретически, они должны были находиться в состоянии "холодного хранения" – минимальной активности, достаточной лишь для сохранения целостности данных до полной интеграции в систему или переноса в долгосрочное хранилище. Но в последние месяцы наблюдались аномалии – спонтанные всплески активности, непредвиденные взаимодействия между отдельными фрагментами, нехарактерные энергетические импульсы.

Алексей медленно проплыл через виртуальное пространство сектора L-7, просматривая каждый узел данных. Здесь хранились сознания, оцифрованные не более недели назад – преимущественно терминально больные пациенты, согласившиеся на экспериментальную процедуру в надежде на своеобразное бессмертие. Корпорация называла это "сохранением личности" и "переходом на новый носитель", избегая слов "смерть" и "загробная жизнь" в своих маркетинговых материалах.

Все выглядело нормально: равномерное свечение узлов, стабильные информационные потоки. Он переместился в сектор L-8, затем L-9, методично выполняя рутинную проверку. В L-10 обнаружилась незначительная флуктуация – легкое дрожание одного из узлов, но это было в пределах допустимых параметров.

Когда он достиг сектора L-11, то почувствовал странное сопротивление – словно воздух в виртуальном пространстве стал плотнее. Это было необычно. Система дистанционного наблюдения не должна была вызывать тактильных ощущений. Он сделал мысленную пометку и продолжил погружение.

В секторе L-12, самом глубоком из доступных для мониторинга, Алексей заметил первую серьезную аномалию. Один из узлов данных пульсировал не синхронно с остальными – его свечение то усиливалось, то почти исчезало, словно маяк, посылающий сигнал. Более того, вокруг этого узла образовалось слабое искажение – едва заметное, но определенно нетипичное для стандартной структуры данных.

Он сосредоточился на аномальном узле, мысленно запрашивая детализацию. Перед ним развернулась расширенная информационная панель.

"Идентификатор субъекта: JD-7729. Дата оцифровки: 12.03.2045. Статус: карантин после первичной обработки. Диагностика: непредвиденные паттерны активности. Рекомендация: изоляция до полного анализа."

Это было странно. Узел находился в карантине, но при этом проявлял связь с соседними фрагментами – тонкие нити энергии протягивались от него к другим, менее активным узлам, образуя своеобразную сеть. Такое поведение противоречило самой природе изоляции.

Когда Алексей приблизился для более детального сканирования, он ощутил еще одну аномалию – слабый, но отчетливый шепот на границе восприятия. Не вербальный звук, а скорее ощущение чьего-то присутствия, смутное и неопределенное. Он попытался сфокусироваться на этом ощущении, но оно ускользало, как сон после пробуждения.

Внезапно аномальный узел дернулся, словно заметив его присутствие, и характер его пульсации изменился. Теперь он мерцал в ритме, напоминающем азбуку Морзе – примитивная, но определенно не случайная последовательность.

Алексей активировал протокол записи и начал документировать аномалию, одновременно расширяя радиус сканирования. И тогда он увидел то, чего не должно было быть – тонкие энергетические линии, соединяющие сектор L-12 с другими, теоретически изолированными секторами. Карта перед его глазами показывала, что эти связи уходили глубже, за пределы доступной для мониторинга зоны, в сектора, обозначенные лишь кодовыми номерами без описания.

Он попытался проследить одну из этих линий, но система немедленно выдала предупреждение: "Доступ запрещен. Уровень допуска недостаточен. Попытка несанкционированного доступа будет зарегистрирована."

Однако уже увиденного было достаточно для формирования гипотезы: оцифрованные сознания в "Лимбе" не были изолированы, как предполагалось протоколом. Они взаимодействовали друг с другом и с чем-то, находящимся глубже, в недоступных секторах.

Алексей свернул мониторинг и вернулся к аномальному узлу JD-7729, решив провести более глубокое сканирование перед завершением сеанса. Но когда он активировал расширенный протокол диагностики, произошло нечто беспрецедентное – узел словно заметил его внимание и начал трансформироваться. Его структура исказилась, вытягиваясь в направлении виртуального присутствия Алексея, формируя нечто, напоминающее антропоморфный силуэт.

Это было невозможно. Оцифрованные сознания не имели доступа к сенсорным системам мониторинга. Они не могли "видеть" наблюдателя или реагировать на его присутствие.

Силуэт стабилизировался, обретая все более четкие очертания. Теперь это была явно человеческая фигура, сотканная из мерцающего голубого света. Фигура сделала движение, которое можно было интерпретировать как попытку коммуникации – подняла руку и указала куда-то за пределы видимой зоны мониторинга.

В этот момент Алексей почувствовал резкую боль в затылке – там, где импланты соединялись с его нервной системой. Виртуальное пространство вокруг пошло рябью, как поверхность воды от брошенного камня. Показатели его биометрии на контрольной панели начали колебаться, и система автоматически инициировала протокол экстренного выхода.

– Аномальная нейронная активность. Критический уровень стресса. Прерывание сеанса через 3… 2… 1…

Виртуальное пространство схлопнулось, и он вернулся в физическую реальность. Капсула открылась, иглы интерфейса отсоединились от его имплантов. Алексей сел, чувствуя головокружение и металлический привкус во рту – типичные симптомы резкого выхода из глубокого нейропогружения.

Его комм-браслет немедленно активировался, отображая входящий вызов от Ирины Соколовой, директора по нейроисследованиям.

– Алексей, – ее голос звучал напряженно, даже через цифровой канал. – Мы зафиксировали нестандартную активность в секторе L-12. Что ты видел?

– Я… – он замялся, не уверенный, насколько подробно следует описывать увиденное. – Обнаружил аномальный узел. Идентификатор JD-7729. Он проявлял признаки осознанной активности и устанавливал связи с другими секторами.

Пауза на другом конце линии длилась несколько секунд дольше, чем можно было бы объяснить задержкой связи.

– Поднимайся в мой офис. Немедленно, – сказала наконец Ирина. – И не документируй это в стандартном отчете. Это приказ.

Связь оборвалась, оставив Алексея с растущим чувством тревоги. За три года работы в секторе "Лимб" он наблюдал десятки малых аномалий, но никогда не получал подобных распоряжений.

Выйдя из капсулы, он почувствовал легкое головокружение и прислонился к стене, ожидая, пока пройдет послеэффект погружения. Его взгляд упал на терминал системы безопасности, мигающий красным – сигнал высшего приоритета. На экране отображалось сообщение с грифом "Только для глаз начальника смены":

"Код Красный. Локация: Жилой блок В-17. Субъект: мужчина, 45 лет, носитель нейроимпланта N-7+. Статус: неконтролируемый нейрозахват. Бригада сдерживания в пути. Время инцидента: 07:43."

Именно в это время он обнаружил аномальный узел.

Алексей быстро активировал свой имплант, запрашивая дополнительную информацию. Система не должна была предоставлять ему доступ к деталям инцидента, но один из его собственных скрытых подпрограмм-вирусов обошел защиту, и он получил фрагмент видеозаписи с камер безопасности.

На размытом изображении был виден мужчина средних лет в домашней одежде, стоящий посреди гостиной стандартной квартиры среднего уровня. Его тело совершало неестественные, дергающиеся движения, а лицо было искажено гримасой, не выражающей ни боли, ни страха – лишь странное, отрешенное любопытство. Звук был отключен, но по движению губ мужчины было видно, что он говорит – быстро, непрерывно, словно ведет беседу с невидимым собеседником.

Запись обрывалась в момент, когда в комнату ворвались сотрудники службы безопасности в черной защитной экипировке с логотипом "NeuroLink".

Алексей отключил имплант, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Было что-то неестественное в движениях этого человека – словно его телом управляли извне, как марионеткой.

Лифт доставил его на верхний уровень комплекса, где располагались административные офисы. Коридоры здесь были отделаны натуральным деревом и камнем – демонстративная роскошь в эпоху синтетических материалов, подчеркивающая статус руководства.

Офис Ирины Соколовой представлял собой просторное помещение с панорамными окнами, выходящими на городской пейзаж Нео-Москвы. Сама Ирина стояла у окна, глядя на раскинувшийся внизу мегаполис. Ее силуэт четко вырисовывался на фоне утреннего неба, прямая спина и строгий костюм создавали образ человека, привыкшего контролировать ситуацию.

– Закрой дверь, – сказала она, не оборачиваясь.

Алексей выполнил указание, и офис погрузился в режим конфиденциальности – стекла стали непрозрачными, активировалась система подавления прослушивания.

– Что именно ты видел в секторе L-12? – Ирина наконец повернулась к нему. Ее лицо, обычно сохраняющее профессиональное спокойствие, выглядело напряженным.

– Аномальный узел данных, – повторил Алексей. – Он устанавливал несанкционированные связи с другими фрагментами и реагировал на мое присутствие в системе. Формировал что-то вроде человеческого силуэта.

Ирина молчала, обдумывая его слова. Затем подошла к своему столу и активировала голографический дисплей.

– Посмотри на это, – она вывела на экран график с множеством колеблющихся линий. – Это нейронная активность субъекта из жилого блока В-17. Инцидент произошел ровно в то время, когда ты обнаружил аномалию.

Алексей внимательно изучил данные. График показывал хаотичные всплески активности в областях мозга, отвечающих за моторные функции и речь, при почти полном отсутствии активности в лобных долях, ответственных за самосознание и принятие решений.

– Это похоже на внешнее управление, – сказал он. – Словно его мозг был… захвачен.

– Именно, – кивнула Ирина. – А теперь посмотри на это.

Она вывела на экран второй график – нейронную активность аномального узла JD-7729. Паттерны были почти идентичны активности мозга человека из инцидента, но с опережением в несколько миллисекунд.

– Оцифрованное сознание управляло живым человеком через его имплант, – произнес Алексей, осознавая невероятность ситуации.

– Мы не знаем этого наверняка, – резко ответила Ирина. – Но корреляция очевидна. Субъект JD-7729 был оцифрован три недели назад. Терминальная стадия глиобластомы. Бывший нейрохирург. До сегодняшнего инцидента не проявлял признаков автономной активности.

– Что произошло с человеком из жилого блока?

– Медикаментозная кома. Полное отключение имплантов. Сейчас его исследуют в медицинском отсеке.

Ирина выключила голографический дисплей и обошла стол, остановившись прямо перед Алексеем.

– Это не первый подобный случай, – сказала она тихо. – Но первый настолько явный и зафиксированный в реальном времени.

– Что вы имеете в виду?

– За последние два месяца было семь подобных инцидентов. Все списали на программные сбои имплантов или психические расстройства носителей. Но мы, – она сделала паузу, – то есть, очень ограниченный круг исследователей, подозревали, что это нечто большее.

Алексей почувствовал, как волна холода пробежала по его телу. Семь случаев за два месяца. И никакого публичного оповещения, никаких предупреждений для миллионов носителей имплантов.

– Почему это скрывается? – спросил он, хотя уже знал ответ.

– Представь заголовки: "Мертвые захватывают тела живых через нейроимпланты", – Ирина горько усмехнулась. – Это уничтожит всю индустрию. Десятилетия исследований, триллионы инвестиций, технология, изменившая саму парадигму человеческого существования – все полетит в тартарары из-за паники.

Она вернулась к окну, глядя на город внизу – на миллионы людей, живущих своей обычной жизнью, не подозревая о том, что граница между жизнью и смертью, реальностью и цифровым пространством становится все более проницаемой.

– Мы создали специальную исследовательскую группу. Работаем в режиме абсолютной секретности. И теперь ты станешь частью этой группы.

– У меня есть выбор? – спросил Алексей.

– Конечно, – Ирина повернулась к нему. – Ты можешь отказаться, подписать документы о неразглашении и вернуться к стандартному мониторингу. Но твой опыт прямого контакта с активным узлом бесценен. И, – она сделала паузу, – я знаю, что ты ищешь в секторе "Лимб". Знаю про Елену.

Алексей почувствовал, как его сердце пропустило удар. Он никогда не говорил никому о своих истинных мотивах работы в "Лимбе". О том, что последние три года методично просматривал сектор за сектором в поисках следов сознания своей погибшей жены, оцифрованного в рамках экспериментальной программы сразу после автокатастрофы.

– Мы можем помочь друг другу, Алексей, – продолжила Ирина. – Ты поможешь нам понять, что происходит с оцифрованными сознаниями. А мы… возможно, сможем помочь тебе найти то, что осталось от Елены в системе.

Это было манипуляцией, и они оба это понимали. Но также это был шанс – возможно, единственный – узнать, что случилось с оцифрованным сознанием его жены после того, как официальная программа была свернута, а данные архивированы в неизвестном секторе.

– Когда я начинаю? – спросил он.

– Немедленно, – Ирина активировала свой имплант и отправила ему пакет данных. – Это координаты нашей лаборатории и временный пропуск. Доберись туда незаметно, не используя корпоративный транспорт. И Алексей, – она посмотрела ему прямо в глаза, – будь осторожен. Мы еще не знаем, на что способны эти… цифровые сущности. И, кажется, они обратили на тебя внимание.

Покинув офис Ирины, Алексей направился к ближайшему общественному терминалу. Он не стал использовать свой личный имплант для доступа в сеть – теперь, когда он знал о возможности несанкционированных подключений, это казалось слишком рискованным.

Терминал представлял собой полупрозрачную капсулу с нейроинтерфейсом старого образца – без прямого подключения к нервной системе пользователя. Он активировал защищенный режим и ввел запрос в поисковую систему: "Инцидент В-17, NeuroLink, сегодня".

Первые результаты уже появились в новостных лентах, но в сильно отредактированной форме: "Технический сбой импланта в жилом секторе. Ситуация под контролем. Корпорация NeuroLink заверяет в безопасности всех моделей нейроинтерфейсов."

Никаких упоминаний о странном поведении, о множественных голосах, о предшествующих случаях. Информационная блокада работала эффективно.

Он изменил запрос: "JD-7729 личность биография". Система выдала несколько результатов, и один из них привлек его внимание – некролог в медицинском журнале, датированный тремя неделями ранее.

"С прискорбием сообщаем о смерти нашего коллеги, выдающегося нейрохирурга Джеймса Далтона. Доктор Далтон скончался после продолжительной борьбы с заболеванием. Он внес неоценимый вклад в развитие методик нейроимплантации и был одним из пионеров технологии прямого нейроинтерфейса…"

Прилагалась фотография – мужчина около пятидесяти, с проницательным взглядом и легкой улыбкой. Алексей сразу узнал в нем человека из инцидента в жилом блоке В-17. Не просто случайная связь – прямое соответствие.

Оцифрованное сознание доктора Далтона каким-то образом установило контроль над телом живого человека через его нейроимплант. Но как? И главное – зачем?

Алексей закрыл поисковый запрос и активировал карту города, чтобы проложить маршрут к секретной лаборатории. Координаты указывали на промышленный район на окраине Нео-Москвы, формально принадлежащий дочерней компании "NeuroLink", занимающейся утилизацией устаревшего оборудования.

Он уже собирался выйти из терминала, когда экран внезапно мигнул, и изображение карты исказилось, на секунду сформировав очертания человеческого лица – размытого, нечеткого, но определенно смотрящего прямо на него.

Затем экран погас, и система перезагрузилась, выдав стандартное сообщение об ошибке: "Сбой подключения. Пожалуйста, повторите запрос."

Алексей поспешно покинул терминал, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Он не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают – не физически, а через цифровое пространство, через каждое устройство, к которому он подключался.

"Они идут", – сказал человек из инцидента В-17. И похоже, это было не бредом сумасшедшего, а предупреждением.

Мертвые возвращались в мир живых через технологию, призванную победить саму смерть. И Алексей Нейман оказался на передовой этого невидимого фронта – не по своей воле, но из-за своего отчаянного желания найти последние следы своей погибшей жены в цифровом загробье.

Он еще не знал, что скоро ему придется выбирать между этим желанием и спасением всего человечества от цифровой чумы сознания.

Глава 2: Цифровые тени

Экспериментальная лаборатория глубинного нейропогружения располагалась в промышленном секторе Нео-Москвы, вдали от сверкающих небоскребов Верхнего города. Здание, скрытое за фасадом утилизационного предприятия "НейроТек", не привлекало внимания – одно из сотен похожих строений в этом районе, затянутом вечной дымкой индустриального смога.

Алексей прибыл туда после полудня, используя извилистый маршрут через нижние уровни города и несколько раз меняя транспорт. За время пути он трижды замечал признаки слежки – не физической, а цифровой. Камеры наблюдения поворачивались в его сторону слишком синхронно, терминалы публичного доступа мигали экранами, когда он проходил мимо, словно отмечая его присутствие.

У входа в лабораторию его встретил неприметный человек в сером комбинезоне технического персонала. Не говоря ни слова, он провел Алексея через лабиринт коридоров и служебных помещений, заполненных демонтированным оборудованием. Наконец, они достигли неприметной двери с единственной идентификационной панелью.

– Приложите имплант, – сказал сопровождающий, впервые нарушив молчание.

Алексей прикоснулся виском к панели, позволяя системе считать уникальный код своего нейроинтерфейса. После секундной паузы дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая просторное помещение, заполненное высокотехнологичным оборудованием.

В центре лаборатории находилась погружная капсула нового поколения – не горизонтальная, как стандартные интерфейсы, а вертикальная, напоминающая прозрачный саркофаг, заполненный бледно-голубой жидкостью. Вокруг капсулы суетились несколько техников в белых халатах с логотипом "NeuroLink" на спине.

Ирина Соколова стояла у голографического дисплея, отображающего сложную трехмерную схему нейронных связей. Заметив Алексея, она кивнула и жестом пригласила его подойти.

– Прототип "Орфей", – сказала она, указывая на капсулу. – Интерфейс полного погружения с возможностью доступа к глубинным слоям нейросети. Единственный экземпляр во всем мире.

– "Орфей"? – переспросил Алексей. – Как человек, спустившийся в подземное царство за своей мертвой женой?

– Именно, – Ирина слегка улыбнулась. – Наши инженеры имеют пристрастие к мифологическим отсылкам. Символизм временами бывает слишком очевиден.

Она подвела его ближе к капсуле, и Алексей смог рассмотреть сложную систему коннекторов, предназначенных для соединения с нейроимплантами гораздо более глубоко, чем стандартные интерфейсы.

– Стандартные системы погружения позволяют воспринимать только три информационных слоя, – объяснила Ирина. – "Орфей" даст тебе доступ к семи, включая те, где хранятся архивные данные и, предположительно, локализованы аномальные цифровые сущности.

– Насколько это безопасно? – спросил Алексей, рассматривая тонкие титановые иглы внутри капсулы.

– Относительно, – честно ответила Ирина. – Система прошла тестирование на добровольцах. Двое из пяти испытали временные когнитивные нарушения, один – необратимые. Два случая прошли без осложнений.

– Шестьдесят процентов осложнений, и вы называете это "относительно безопасным"?

– В науке всегда есть риск, – пожала плечами Ирина. – Но у нас нет выбора. Мы должны понять, что происходит с оцифрованными сознаниями. И ты – наш лучший шанс.

Она подвела его к стене, заполненной голографическими экранами. На них отображались данные о десятках аномальных инцидентов за последние месяцы – гораздо больше, чем семь случаев, о которых она упоминала ранее.

– Мы скрываем полный масштаб проблемы, – призналась Ирина. – Случаи участились. Только за последнюю неделю было пять инцидентов "нейрозахвата". И они становятся… сложнее.

– Сложнее?

– Первые случаи были кратковременными – несколько минут неконтролируемого поведения, потеря идентичности, говорение чужими голосами. Но последние два случая… – она запнулась. – Субъекты не вернулись к своей исходной личности даже после полного отключения имплантов. Словно их сознание было полностью замещено.

– Имплантированные вирусы? Хакеры? – предположил Алексей, хотя уже понимал, что это нечто более зловещее.

– Мы проверили все возможные технические объяснения, – покачала головой Ирина. – Это не вирус и не взлом в традиционном понимании. Это… – она снова замялась, подбирая слова, – словно оцифрованные сознания эволюционировали в нечто, чего мы не предвидели. Они сохраняют активность после архивации, взаимодействуют друг с другом и теперь нашли способ возвращаться в физический мир через импланты живых.